Клуб разбитых сердец

Глава 13

Нынешние посиделки любителей детективов не походили на предыдущие. Говорили все разом, стараясь перекричать друг друга. Абрамов от избытка чувств даже руками размахивал. Дошло до того, что в какой-то момент дверь Пашкиной комнаты отворилась, и на пороге появилась его мать.

Маняша удивилась, узрев в ней явные перемены. Во-первых, на ней был брючный костюм. Раньше эта женщина и мечтать не могла о таком наряде, поскольку пышные формы ее тела выглядели бы в нем просто отвратительно. Теперь же она заметно похудела, ее вечно сгорбленная спина выпрямилась, отчего рост женщины увеличился на целую голову. Во-вторых, Пашкина мать сделала новую прическу. Раньше ее волосы висели в форме незамысловатого «каре» без челки, теперь это была стрижка женщины-вамп: короткая, прилизанная, которая очень ей шла. В-третьих, она выглядела ухоженной: макияж, маникюр, гладкая кожа. И все это дома в семь часов вечера! Словом, на пороге Пашкиной комнаты возникла дама средних лет, которой столько ни за что не дашь.

— У вас тут что, публичная порка? — с веселым задором вопросила она, что тоже было странно. Раньше она говорила тихо и почти всегда грустно.

— Мы обсуждаем общественную работу, — быстро нашелся Пашка.

— А я пытаюсь подготовиться к завтрашней лекции, — хозяйка дома просто-таки чарующе улыбнулась. — Вы не против?

— Ладно, мам, мы будем потише кричать.

— Уж пожалуйста. Чаю не хотите?

— Потом.

— Леночка, Маняша, вы знаете, где кухня. — Она закрыла дверь.

«Удивительное рядом», — успела подумать Маняша, прежде чем Леха снова дернул ее за руку:

— Маш, ну расскажи все по порядку!

— Чего рассказывать, — возмутилась Леночка, — мы это уже пять раз слышали. И я вам добавлю, что Сохов действительно напоролся на нашего покойного физика не в самый подходящий момент. Мне Медведев рассказал.

— Да? — все замолчали.

Леночка тут же преисполнилась гордости и, вскинув подбородок, продолжила:

— Значит, Медведев мне сказал, что за неделю до того, как физика нашли мертвым, Сохов подлетел к нему в трясучке, потому что физик застукал его в школьном туалете, когда он какому-то малолетке толкал таблетки. И физик пообещал, что займется наркобизнесом в нашем лицее. Обещал, что добьется, чтобы Сохова турнули и даже посадили. В общем, пригрозил серьезно.

— Получается, что мотив для убийства у Сохова был, — запальчиво проговорил Абрамов, хотя никто спорить с ним не собирался, — а если учесть, что физик надавил на довольно крупный бизнес…

— Очень крупный, — Леха презрительно фыркнул, — пара таблеток в день.

— Да ты что! — возмутился Абрамов. — Во-первых, знаешь ли ты, что школьная торговля в наркобизнесе считается самой доходной? И во-вторых, Сохов — это же мелкая сошка, в лучшем случае дилер, а за ним стоят большие дяди, вроде Машкиного соседа, которым очень бы не понравилось, если бы физик надавил на Сохова, прикрыл процветающее дело в нашем лицее, да еще и вышел на них. Или сдал бы Сохова оперативникам, а уж те свое дело знают, они бы точно его раскрутили и повязали бы всю преступную шайку.

— Это все равно не доказывает, что именно Сохов придушил физика, — вставил свое слово Пашка.

— Я такой сюжет сотню раз в кино видел, — упрямо заявил Абрамов. — В банде как бывает: раз ты прокололся, сам за собой дерьмо и разгребай. Или ты справишься, или тебя грохнут. Вполне возможно, что Сохова предупредили, мол, не разберешься со своей проблемой, никто тебя выгораживать не станет, а просто уберут тебя, и все.

— Эй, — усмехнулась Маняша, — мы же не в Чикаго.

— Наркотики, они и в Африке наркотики, — со знанием дела заявил Абрамов.

— Сем, а у тебя что? — обратился к нему Пашка.

Тот неожиданно смутился, пошел красными пятнами.

— О-о-о, — ехидно протянула Леночка, — кефир, видимо, сработал на все сто пятьдесят!

— Ладно вам смущать парня, — сжалилась Маняша, — расскажи нам, Семочка, о чем вы с Ульяной говорили.

— Ну… мы это… — окончательно смутился тот, — в основном об искусстве.

— О чем?!

— Об искусстве. А что такого? Хотите, чтобы я на первом же свидании начал расспрашивать девушку, каким макаром она физика замочила?

— На первом свидании?! — переспросила Леночка. — С Ульяной?!

— И нечего лыбиться! — разозлился уже красный как рак Сема. — Поручили мне задание, я его добросовестно выполняю. Чтобы добиться результата, нужно действовать осторожно. Я Ульяну пригласил в кино.

— Куда?!

— В кино!

— Он идиот, — упавшим голосом откомментировала Леночка.

— В конце концов, может, он и прав? — неожиданно поддержал Сему Пашка. — Ведь показания Ульяны самые важные в нашем деле.

— Смотри только, чтобы она не оказалась скрытой Шарон Стоун, — хохотнул Абрамов.

— Ну, это ей вряд ли грозит. — Леночка почему-то расстроилась.

— Я в том смысле, что пересмотри «Основной инстинкт», — настаивал Абрамов. — Главное, чтобы в момент особо пылкого признания в тебя не воткнули нож для колки льда.

— И правда, Сема, ты все-таки помни, что по острию ходишь, не увлекайся, — важно добавил Пашка. — Кто ее знает, может быть, она и впрямь замешана в этих убийствах.

— Все мы по острию ходим, — задумчиво проговорила Маняша, — и мне эти прогулки нравятся все меньше и меньше.

— Ну, как там она?

— Да, похоже, в порядке.

— Ни слез, ни истерик?

— Ничего подобного. Ты так спрашиваешь, будто без истерик нельзя обойтись.

— А ты не смейся. Ее спокойствие очень подозрительно.

— Но мы-то с тобой все провернули совершенно спокойно. До сих пор спокойны. Во всяком случае, я…

— Мы — это другое дело. Ты предупредила о полной конспирации?

— Конечно.

— Нужно еще раз нажать на этот пункт правил. А то недавно столкнулась с одной идиоткой в театре, так она мне на шею кинулась и запричитала на весь вестибюль. Я просто не знала, куда от нее деваться.

— Да, с эмоциями у нас пока напряг. Но я еще раз проведу беседу.

— А как новенькие?

— Осваиваются.

— Кто-нибудь подходит для операции?

— Пока не могу сказать. Вроде бы претенденток много, а как там повернется при серьезном разговоре.

— Серьезные разговоры пока рано проводить. Во всяком случае, на официальном уровне.

— Да нет, что ты. Не первый день работаем. С новенькими начали беседовать только агенты.

— И что докладывают?

— Да как обычно — на их взгляд, подходят все. Потом, конечно отсеются, в общем — по плану: из десяти выстрелов два попадания.

— В любом случае торопиться не стоит. Положение у нас стабильное, риск нам ни к чему.

— Да… тут одна наша девочка из группы агентов желает перейти в ударную группу.

— А сколько она у нас?

— Полгода.

— Мало. Вы к ней хорошо присмотрелись?

— Да, она вполне надежна. Сейчас записалась на курсы самообороны. Инструктор Наденька о ней очень хорошо отзывается.

— А в биографии ничего подозрительного?

— Вечно тебе агенты КГБ мерещатся. Ничего подозрительного. Ее собственная операция прошла три месяца назад без сучка без задоринки. Она показала себя выдержанной, уверенной в нашей правоте. И вообще она на крючке, вряд ли сорвется. Что делать, теперь она точно не знает, мы для нее — родная семья, так что я считаю ее кандидатуру очень даже подходящей.

— Ладно, принеси мне ее досье. Я подумаю.

— Танцевать будем? Поставить кассету?

— Иди ты! Мы с тобой не на собрании, шутница!

Варвара вошла на кухню и удивленно хлопнула глазами.

— Либо я сошла с ума, либо где-то отрыли живого мамонта, — пролепетала она.

Действительно, в доме творилось что-то необычное. Восемь утра, за столом в гробовой тишине сидят Сашка, Маняша со своими друзьями — Лехой и Андреем Абрамовым, мирно завтракают, и никаких тебе громогласных споров, никаких потасовок у ванной. Есть от чего обалдеть матери.

— А что, собственно говоря, случилось? — наконец выдавила из себя она.

Маняша ласково улыбнулась, однако Варвара успела заметить, как Леха пнул Сашку под столом. Тот скривился, но промолчал.

— Я жду, — напомнила она, не зная, пугаться ей или радоваться утренним переменам.

— У нас сегодня контрольная по алгебре, — пояснила дочь, намеренно задерживая на лице натянутую улыбку. — И вообще не хотели тебе мешать. Ты вчера поздно легла…

— Мне эта забота подозрительна.

— А у нас начался месячник заботы о родителях, — поддержал Маняшу Леха.

— У тебя тоже этот… месячник? — Варвара в поисках правды решила переключиться на сына.

— Угу, — тот не оправдал ее надежд.

— Чаю хочешь? — Маняша легко выскочила из-за стола, поставила еще одну чашку, подвинула к ней тарелку с горячими бутербродами.

— Дети, — Варвара опустилась на предложенный стул, — пощадите мать. Мои нервы не в состоянии выдержать столь разительных перемен.

Тут в дверь позвонили.

— Ой, мам! — Маняша перешла на заговорщицкий шепот. — Это, наверное, Гоша.

— Вот это зря! Гоша к завтраку — это перебор!

— Да нет. Понимаешь, Гоша пережил страшную трагедию, ему необходима поддержка Мони.

Моня в этот момент величественно появился в проеме двери и, вяло помахивая хвостом, уставился на хозяев.

— Поддержка кого?

— Нашего Мони, — как ни в чем не бывало продолжала дочь. — Дело в том, что вчера Гоша похоронил малыша «тамагучи». И теперь безутешен в своем горе.

— Электронная фигня оказалась на редкость нежизнеспособной, — погрустнел Сашка. — Прожила всего несколько дней и загнулась. Программа у нее такая.

— И в чем проблема? — недоуменно спросила Варвара. — Пусть заведет другого.

— Гоша сказал, что не перенесет еще одной потери.

— А при чем здесь наш Моня?

Маняша вздохнула:

— Я нашла Гошу вчера на лестнице просто в убитом состоянии. Он так переживает, даже голову брить перестал. Вот я ему и предложила в качестве успокоения гулять с Моней. Они ведь друзья.

Она встала и пошла открывать дверь. Моня проследовал за ней.

— Извините, но я этого тоже пропустить не могу, — Варвара вылетела в прихожую.

Гоша действительно выглядел как человек, недавно потерявший близкого. Его и без того пустые глаза сегодня были просто отсутствующими, уголки губ опустились, и от них вокруг подбородка пролегли глубокие складки. Особенно трогательно смотрелась рыжеватая щетина, пробивающаяся на его черепе. Вокруг шеи был неаккуратно намотан длинный белый шарф. Второй, точно такой же, он держал в руке.

— Это для Мони, — Гоша присел и принялся обматывать шарф вокруг Мониной шеи.

— Гош, у него есть поводок, — робко напомнила Варвара.

— Я понимаю, — кивнул тот, не прерывая своего занятия, — это не для красоты, это траурный шарф. Мы с Моней договорились.

— О боже! Гоша! Ты что, совсем спятил?!

Он поднял на нее свои пустые голубые глаза и протяжно всхлипнул:

— Фури был мусульманином. А у мусульман белый — цвет скорби.

— Фури?

— Так звали его «тамагучи», — быстро пояснила Маняша.

— Понятно. Хотя ни черта мне не понятно. С чего ты взял, что твой Фури был мусульманином?

— Мы как-то разговорились о вероисповеданиях…

— Теперь понятно, — Варвара махнула рукой. В конце концов каждый сходит с ума по-своему. Кто-то и с «тамагучи» разговаривает.

— Моня, — она строго взглянула на пса, — ты действительно желаешь гулять с Гошей? Только, прошу тебя, хорошенько подумай.

Маняша легонько толкнула ее в бок.

Моня же при слове «гулять» с несвойственной ему резвостью подскочил на все четыре лапы и ринулся на лестничную площадку.

Гоша пустился за ним следом.

— Удачи тебе, Моня! — крикнула Варвара, уже начиная переживать за здоровье собаки.

Маняша вернулась на кухню. Варвару не покидало ощущение, что там зреет заговор. Дети вели себя ужасно спокойно, просто как взрослые.

— Мам, — Сашка выбежал в прихожую и застыл перед ней, о чем-то раздумывая.

«Ну, наконец-то! — облегченно вздохнула она. — Этот точно проговорится».

— Чего? — она постаралась улыбнуться ему как можно ласковее.

— В общем… Я и Максим… мы собрались на хоккей. Можно я пойду?

— Максим?

— Твой знакомый, который у Гоши фонтан разобрал.

— Не стоит мне напоминать, кто такой Максим и что он для нас сделал, — она почувствовала легкое раздражение.

Ничего криминального в приглашении Максима, конечно, не содержалось, но что-то неприятное в этом все-таки было. И с какой стати он решил дружить с ее сыном?!

— Так я пойду?

— Значит, вы пойдете без меня?

— Но ты же не можешь, тебе некогда, — в его голосе появились плаксивые нотки.

— Только не распускай нюни, — скривилась Варвара.

— А можно?

— Да ради бога! — Непонятно, почему ее все это так обижает. Ну идет Сашка на хоккей с ее же приятелем. С Максимом — со всех сторон положительным и надежным человеком. Что в этом такого?! Ну, секретничает Маняша на кухне со своими друзьями. Почему бы и нет?

«И все-таки противно. Словно дети решили отойти в сторону. Словно чувствуют, что мои стремления и помыслы сейчас обращены на них в меньшей степени, чем раньше. Словно знают об Иване и деликатно не мешают, мол, пусть мать разберется со своей любовью. Да как же им объяснить, что они, а вовсе не Иван, для нее основное? Стоит ли объяснять? Опять к Катьке тащиться. Дурная привычка появилась, американская какая-то привычка: чуть что не так — к психоаналитику, будто бы сама разучилась свои проблемы решать. Нет уж, пошли они, все эти американцы!»

— Сашка! — она решительно вошла к нему в комнату.

Сын спешно запихивал в рюкзак учебники, за этим занятием и застыл при появлении матери.

— Как это тебя Максим на хоккей пригласил?

— Ну… — тот шмыгнул носом и с большим усердием принялся застегивать распухший рюкзак.

— Я жду!

«Как же ему объяснить, что негоже таскаться на хоккей с мужиком, который претендует на сложные любовные отношения с твоей матерью?»

— Собственно говоря, дело тут в Федьке Полишкине.

— Опять этот Полишкин! — она закатила глаза.

— Вот именно, — утвердительно кивнул сын. — У него двоюродный брат — полузащитник в «Локомотиве». А в эту субботу «Локомотив» играет со «Спартаком». Брат Полишкина достал им контрамарки на южную трибуну — три билета, а Федькин отец занят, его мать наотрез отказалась идти, ты, в общем-то, тоже вчера убежала, а с Максимом мы разговорились в тот вечер, когда ты ушла, он, оказывается, тоже любит хоккей. Вот я и позвонил ему.

— Кошмар какой-то. — Она вышла в прихожую.

«Так, с сыном не удалось».

— Маняша!

— Да, мама? — Вся троица нарисовалась у вешалки и принялась одеваться.

— У вас что, теперь так принято?

— Что именно?

Она хотела было сказать, что не понимает, почему два мальчика притащились к ее дочери спозаранку, почему в полной тишине позавтракали на кухне и теперь с очень серьезным видом явно собираются сопровождать Машку в школу. Тут Варвара вовремя решила приостановить столь подробные разбирательства. Парни еще заподозрят, что дом у них негостеприимный. Уж лучше как-нибудь потом у Маняши наедине все выяснить. Теперь же она лишь вкрадчиво спросила:

— Ты точно ничего не хочешь мне сказать?

— О чем? — большей невинности никому не удалось бы изобразить. А посему Варвара тут же уверилась, что Маняша скрытничает.

— Я не знаю, Маш, — теряя терпение, промямлила Варвара и покосилась на ее кавалеров. Но те лишь демонстративно пожали плечами. — Может, теперь над тобой взяли шефство и таскают в школу силком?

— Нет, я иду вполне добровольно.

— Ладно, — она открыла им дверь.

Сашка стремглав вылетел впереди всех и умчался вниз по лестнице.

— Так мы пошли, — в Маняшиных глазах Варвара прочла непонимание… нет, скорее, какую-то неуверенность. Странно!

— Идите…

— Простите, — произнес кто-то на лестничной площадке.

Все четверо, как по команде, нервно вздрогнули.

У порога стоял молодой парень приятной наружности в форменной зеленой куртке. В руках он бережно держал большую коробку.

— Варвара Константиновна Кузнецова — это вы?

Ну, разумеется, он обратился к Маняше. Та указала двумя руками на мать.

— Простите, — легко сконфузился парень. — Фирма «Букет». Доставка цветов. Распишитесь.

Процесс получения занял не более минуты, после чего посыльный исчез.

— Ой, ма-ать! — протянула Маняша, аккуратно ставя коробку на пол. — Дожили! Это кто ж у нас в кавалерах, Билл Гейтс, что ли?

— Не знаю, честное слово!

— Ты только посмотри: целая коробка белых роз!

К тому моменту Варвара уже тряслась всем телом.

— Во! Карточка. — Маняша вытащила небольшую открытку и протянула матери.

— Прочтешь при свидетелях или нам лучше удалиться?

Варвара раскрыла глянцевую открытку: «Жду встречи». И все. Ни подписи, ни даже намека на подпись. Кто бы это мог быть?

— Так мы пошли?

Она зачарованно кивнула и осталась одна в прихожей. У ног грудой лежали белые розы, а в руках почти его признание. Нет, если соединить розы с текстом, получится настоящее признание. Варвара знала от кого. Ведь во всем мире только один человек был способен на такое безумство. Прислать цветы с посыльным утром в середине недели и даже не подписаться.

О господи! Вот оно, женское счастье, которое прибыло к ней с опозданием почти на двадцать лет!

Варвара присела, собрала цветы в охапку и искоса глянула на себя в зеркало: глаза блестят, щеки горят — все, женщина на грани нервного срыва!

«К психоаналитику! — заключила она. — Больше некуда!»

Лейтенант Сулейко перевел взгляд с портрета Чехова на портрет Льва Толстого, висящий на задней стене кабинета. Потом протяжно вздохнул и снова сосредоточился на молодой собеседнице. Вообще-то собеседницей эту девицу назвать можно лишь с большой натяжкой, беседует он: рассуждает, убеждает, даже слегка пугает перспективой отказа в помощи следствию, а она слушает. Слушает и молчит. Иногда легкая презрительная улыбочка трогает ее губы, иногда она согласно кивает, но в основном покачивает ножкой и рассматривает свои ухоженные ноготки. И кроме «Да», «Я согласна с вами» и «Я подумаю» ничего не произносит. Понятно, что издевается. Тем более что прибавляет к каждой своей скупой фразе «гражданин следователь»: «Да, гражданин следователь», «Я согласна с вами, гражданин следователь»…

Сулейко то краснел от злости, то белел от беспомощности. А она как стальная — «Да, гражданин следователь», «Я подумаю, гражданин следователь». И это не первая девица, с которой он бесполезно бьется уже час. За этот день пятая. «Проклятье! Как дал бы по башке!» Останавливало несчастного лейтенанта только одно, в минуты особого гнева он представлял себе, что будет после того, как он не сдержится и врежет ей в ухо: «Спасибо, гражданин следователь. Где тут у вас подают жалобу на жестокое отношение к детям?»

И так уже ровно неделю. Каждый день одно и то же — топчется на месте в поисках хоть какой-нибудь зацепочки — все зря. За эту дурацкую неделю он похудел килограммов на пять и все тело у него ломит.

— Послушайте, Мария, — он постарался вложить в свою вымученную улыбку как можно больше сердечности, — неужели вы других слов не знаете? Ведь вам уже шестнадцать. Что же вы, как Эллочка-людоедочка, три фразы по кругу?!

В ее глазах мелькнул минимальный интерес:

— А как вас зовут, гражданин следователь?

— Леня… — опешил он, но тут же поправился: — Леонид Сергеевич.

— Послушайте, Леня, — она обдала его ледяным презрением, — если завтра во двор лицея упадет военный вертолет, вы будете искать тех, кто его сбил, тоже среди учеников?

— Что за дикие фантазии!

— Не менее дикие, чем ваши. Ваша версия о том, что убийца — лицеист, основана лишь на том, что тело физика обнаружили во дворе лицея. А если бы его обнаружили, например, в магазине, кого бы вы подозревали? Продавцов или всех покупателей?

— Но его бывшую жену убили там же. — Сулей-ко снова покраснел. Ему даже стало жарко. Нет, не жарко, душно. Сдавило горло.

— Значит, нам не повезло, — усмехнулась Маняша.

— Да. Вам не повезло, — как зачарованный повторил за ней следователь.

— Не повезло, что нам попался такой недалекий детектив…

— Что?! — он взъерошил взмокшие волосы и тихо, едва сдерживаясь, прорычал: — Вон!

— Отлично. — Она быстро встала и вышла за дверь.

Тут же дверь снова приоткрылась. Следователь, не поворачиваясь, гаркнул еще раз:

— Вон, я сказал!

Испуганный хлопок означал, что просьба возымела действие.

«Все, — Сулейко схватился за голову и зажмурился. — Допекли! Опрос свидетелей закончен. И пускай начальство делает со мной что хочет, больше ни одного подобного «ребенка» я даже видеть не могу. По крайней мере, в этом поганом лицее! Дети, мать их! Где эти дети у нас тусуются? В ближайшем клубе? Кажется, «Паноптикум»? Вот там мы с вами, милые крошки, и встретимся. Посмотрю, как вы запоете!»

— Что ты сделала со следователем? — испуганным шепотом спросила завуч, которую за глаза звали «Зайчихой», и понятно почему — она боялась даже шороха.

— У него аура треснула, — равнодушно ответила Маняша и пошла вдоль по коридору.

— Кузнецова! — взвизгнула ей вслед Зайчиха. — Немедленно пойди и извинись!

— За что? — пожала плечами ученица. — К тому же не думаю, что его ауре от моих извинений полегчает.

На лестнице она столкнулась с Ульяной. Вообще-то Маняша намеревалась вернуться в кабинет истории, из которого ее вызвали посередине урока на беседу со следователем. Но теперь, когда до звонка оставалось минут пять, она поняла, что возвращаться уже нет смысла. А вот с Ульяной потолковать было даже приятно. Она изменилась — причесала волосы и нацепила синий свитер. «Большой прогресс», — отметила для себя Маняша и приветливо улыбнулась:

— Ты чего здесь делаешь?

— Физик новый пришел, — усмехнулась та, — совсем молоденький.

— Бедняга. Ему, наверное, страшно.

— Ну… он держится молодцом. Шутит все время, может, действительно от страха.

— А про зачет напомнил?

— Не успел пока. Но наши охламоны ему уже «черную метку» в журнал подсунули. Как дети.

Ульяна была на редкость оживленной. Даже улыбалась, чего раньше с ней никогда не происходило.

«Это что же, заслуга Семы?»

— Так чего же ты тут стоишь, когда у вас на физике такая веселуха? — удивилась Маняша.

— Скучно. — «Вот теперь она снова в своем репертуаре».

— А-а, — неопределенно протянула Маняша и собралась было двинуться дальше. Болтать ей расхотелось.

— Маш, — Ульяна тронула ее за руку, — не хочешь сегодня ко мне прийти?

Она хотела было отказаться, но Ульяна не дала ей произнести ни слова, а быстро протараторила:

— Там и ваши будут: Леночка и Сема.

— Да?

— Ага. Я группу поддержки собираю. У матери сегодня будет вечеринка, я обязательно должна на ней присутствовать. Сама понимаешь, в компании ее дружков-снобов просто подохну от одиночества. Сохова мать на порог не пустит, Медведев один не придет, вот я и стараюсь изо всех сил. Поможешь?

— Значит, придет Медведев с Леночкой, Сема и я? — уточнила Маняша.

— Да. И куча великовозрастных уродов. Это часа на два, не больше. Потом они примутся бренчать на рояле или считать чужие деньги. А мы сможем спокойно улизнуть.

— А в честь чего собрание-то?

— День рождения у матери. Дата не круглая, но она к этому делу очень серьезно относится. Так ты придешь?

— Я…

«Если будут Сема и Леночка, то вряд ли Ульяна сможет представлять опасность. Правда, есть еще Медведев, но он вполне безобиден. Во всяком случае, кажется таковым…»

— Не бросай меня!

Что-то в ее интонации было такое, что заставило Маняшу пообещать прийти. Правда, она тут же представила, как разъярится Леха, но ничего не попишешь. Добро нужно хоть когда-нибудь да творить. Тем более что общение с Ульяной может пролить, наконец, свет на загадку убийства физика.

Остаток дня Маняша провела вполне спокойно. Переговорив с Леночкой и Семой и убедившись, что Ульяна не обманула относительно их присутствия, она совсем расслабилась.

«Ну что со мной может произойти?» — горячо убеждала она Леху и неожиданно разволновавшегося Абрамова. Последний никак не хотел с ней согласиться.

— А можно мы пойдем вместе с тобой?

— Как ты себе это представляешь?

— Да так и представляю: явимся за тобой эскортом, и все тут! — не унимался Андрей.

Его забота показалась ей чересчур навязчивой, хотя… почему-то стало приятно. А вот Леха своим отрешенным спокойствием начал раздражать.

«Действительно, — неожиданно решила Маняша. — Ведь я лезу в самую сердцевину опасности (хотя это и не так, но так ведь кажется, не правда ли?), а мой кавалер, который поет мне о любви уже полгода, даже в ус не дует».

— И вообще, — пылко закончил Абрамов, — пошло это расследование ко всем чертям! Пожалуй, соваться к Ульяне тебе не стоит.

— А ты что скажешь? — повернулась Маняша к Лехе.

— Твое дело, — угрюмо ответил он. — Если хочешь, то иди.

— И тебе за меня не страшно?

— Ну ты же не идиотка, — пожал плечами Леха. — Раз ты считаешь, что у Ульяны не опасно, и вполне добровольно принимаешь ее приглашение, почему я должен трястись словно осиновый лист.

— Дурак ты, Леха! — разозлился Абрамов.

— Тогда решено, — натянуто улыбнулась Маняша. — Я иду.

— Ну, вы совсем! — Андрей только руками развел.

Таким образом Маняша попала в гости к Ульяне, вернее, к ее матери.

У порога ее встретила дама, что называется, «с лоском». На ней было черное, очень открытое вечернее платье, шею, запястья, пальцы и уши украшали крупные бриллианты, темные волосы были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в большой пучок. Женщина держала себя так, словно она — хозяйка мира, не меньше. Такие величественные позы, манеры и надменный вид можно повстречать лишь в исторических кинофильмах. Современные люди выглядят и общаются проще.

— Картинка: найди пять отличий, — шепнула Леночка, переведя взгляд с Ульяны на ее роскошную родительницу.

— Скорее уж хотя бы одно сходство, — ответила ей Маняша.

Ульяна лишь отдаленно напоминала мать, хотя черты лица были одни и те же, только у Ульяны — грубые, а у ее матери тонкие и женственные, словно художник сначала сделал эскиз из дерева, пользуясь стамеской, а потом то же самое сотворил из фарфора.

Сема с девчонками не согласился, почему-то назвав Валерию Федоровну, маму Ульяны, «куклой», а саму Ульяну, «вполне натуральной».

Впрочем, Маняша с Леночкой никогда не считали его тонким ценителем искусства, поэтому наплевали на его мнение, остановившись на своем.

Вечер оказался довольно приятным. Гостей было много, но каково же было удивление Маняши, когда в гостиной она встретила Катерину.

Та тоже опешила:

— Ничего себе! Мать-то хоть знает, в каких ты кругах вращаешься?

Маняша огляделась и развела руками:

— А что, неприличное общество?

— Да нет, — усмехнулась Катерина, — общество довольно приемлемое.

К ним подошел средних лет франт с зачесанными назад пышными седыми волосами.

— Что за нимфа? О! Этот дивный аромат юности… — Он закатил глаза, потом вкатил их обратно и с интересом уставился на Маняшу.

Та виновато улыбнулась, инстинктивно прижавшись к подруге матери.

— Я должна представиться?

— Уж сделайте одолжение! — хохотнул он.

— Мария Кузнецова, город Москва, — она готова была согласиться с Ульяной относительно того, что гости — сплошь снобы (исключая тетю Катю, разумеется, ну и, может быть, ее мужа).

— Недурно, — тряхнул шевелюрой франт, — а я Вольдемар Перчанников. В кино сниматься хотите?

— Никогда об этом не думала… — Маняша пожала плечами.

— Ну и ладно, — он откатил по направлению Леночки.

— Он что, ассистент на «Мосфильме»? — удивленно вопросила Маняша Катерину.

— Да бог с тобой, девочка. Перчанникова не знаешь? Потрясающий оператор.

— А ведет себя, как ловелас на пенсии. Стыдно должно быть!

— Это точно, — вздохнула Катерина. — У тебя потрясающая способность оценивать людей. Не пропадешь.

В этот момент одна из дам села за рояль и легко прошлась замысловатым арпеджио, разминая клавиши. Гул в гостиной слегка стих.

— Кто все эти люди? — шепнула Маняша.

— Возрождающаяся интеллигенция.

— Понятно, — кивнула та. — Тоска…

Дама за роялем ударила сильными вступительными аккордами. Вторая встала рядом и сделала глубокий вдох:

— Ну все, — недовольно протянула Ульяна, — сейчас завоет романс.

«Юношу, горько рыдая, стыдливая дева бранила…» — профессиональное сопрано взмыло к потолку.

Маняша инстинктивно подняла голову, проверяя, не закачалась ли люстра. От силы звука у нее свело уши.

— У вас не принято кормить перед пытками? — проворчал Сема.

Ульяна ухмыльнулась.

— Обычно у нас фуршет. Столы накрыты в соседней комнате.

Соседнюю комнату и гостиную разделяли лишь три причудливо изогнутые золотые колонны.

— У меня под это завывание кусок в горло не полезет, — грустно изрек Сема.

— Это еще что, — злорадно пообещала Ульяна, — потом пойдут танцы.

— А меня в кино пригласили сниматься, — радостно сообщила Леночка.

— Закатай губу обратно, — разочаровала ее Ульяна, — этот Перечников уже лет десять кино не снимает. А девиц по инерции клеит на «кино».

«…Дева тотчас умо-олкла, сон его легкий лелея…» — продолжало давить на уши.

Маняша удивленно рассматривала умильные лица гостей, не понимая, что их приводит в такой благоговейный трепет — неужели тембр голоса исполнительницы?

— Все, больше не могу! — признался Сема. — Пойду жахну водки, пожалуй?

Остальная молодежь последовала за ним в соседнюю комнату.

Медведева они нашли как раз у столов, тот давно уже воплотил Семино желание в жизнь и теперь закусывал белой рыбой.

— Отлично! — прокомментировал он.

Романс закончился. Слушатели зааплодировали, а дама принялась бренчать на рояле какой-то легкий вальс. Маняша была не против вальса, но общество ей почему-то не нравилось. Кроме Вольдемара, там было еще немало подобных существ — напыщенных мужиков с претензиями на собственную значимость, и дам в вечерних туалетах. Ей даже тетя Катя впервые в жизни показалась скучной.

— А чего ты хочешь? — пожала плечами Ульяна. — Они же старики. Нам их не понять.

— Отстой это, а не общество, — отсек Сема и наполнил рюмку водкой.

— А мне нравится, — неожиданно заявила Леночка.

— Ну и дура.

— Я бы попросил, — рука Медведева легла ему на плечо. — Будь, пожалуйста, галантен.

— Да уж, — буркнул Сема, — здесь и на дуэль вызвать могут. Здесь станется…

— Молодой человек, не пригласите даму на вальс? — Высокая женщина пышных форм, расточающая пряный аромат каких-то явно дорогущих духов, подошла к нему так близко, что уперлась грудью в его плечо.

Сема испуганно зыркнул на нее снизу вверх, икнул и выдавил из себя:

— Я еще не так сильно пьян.

— Хм… — Дама недовольно раздула ноздри.

— Ах, душа моя! — Вольдемар спас положение, утащив ее в вальсе в гостиную.

— Как ты думаешь, я был максимально галантен? — обратился Сема к Медведеву.

— По правде сказать, ты сейчас выступил как последний хам, — фыркнула Леночка.

— По-твоему, я должен был вальсировать? Да я бы ей все ноги отдавил!

— Мать узнает — озвереет! — радостно воскликнула Ульяна. — Знаешь, Сема, в этом доме обычно хамлю я.

— Ну, вы прямо сладкая парочка, — скривилась Леночка. — А за что ты так ненавидишь свою мать?

— Врет много, — нехотя бросила Ульяна и насупилась.

— Так, пока взрослые не видят, быстро все выпили! — Медведев подтолкнул Маняшу к столу и втиснул ей в руку бокал с вином.

— Да я… — она хотела признаться, что «вообще-то не злоупотребляет, разве что пиво, и то редко», но не успела. Медведев чуть ли не насильно влил в нее содержимое бокала.

— Отлично, девушки! — и снова наполнил.

Ее тело как-то сразу расслабилось, голова закружилась в ритме вальса, в висках застучало.

— Так, быстро еще раз! — скомандовал Медведев.

— Да вы что… — вяло попыталась сопротивляться Маняша.

Но ее никто не слушал. Компания явно не собиралась останавливаться. Приятное тепло устремилось по артериям. Ей вдруг показалось, что жизнь — большой карнавал, на котором принято веселиться, а думать и вовсе не обязательно. Она выпила вместе со всеми, сказав себе: «Какого черта!»

Дальше она уже с трудом контролировала процесс набирающей обороты попойки. Спустя минут тридцать, когда взрослые подустали от вальсов и потянулись к столам, кто-то, кажется все тот же Медведев, заявил, что больше не намерен прожигать жизнь в обществе «старых пердунов», а «пожалуй, отнесет свою задницу в «Паноптикум». Остальные согласились, что здесь довольно скучно и в «Паноптикуме» не в пример лучше. Маняше так же, как и всем, отчаянно захотелось веселья, ритма, под который можно танцевать, и живого разговора, не прерываемого бренчанием на рояле.

Голова ее кружилась, ноги не слушались. Сема с Ульяной, которые были не в пример более стойкими к алкоголю, подхватили ее под руки и отволокли от стола.

Таким образом, компания очутилась сначала в прихожей, потом на лестничной площадке, а затем и на улице.

— Куда мы идем? — кутаясь в пуховик, громко поинтересовалась Маняша.

— В «Паноптикум», — весело ответил ей Медведев.

— Ой, — она толкнула Сему в бок, — там же Сохов!

— После того как я обхамил лучшую подругу ее матери, — Сема кивнул на Ульяну, — мне сам черт не брат. Что мне Сохов?

— Правильно, — Леночка повисла на шее у Медведева, тот ухмыльнулся и, легко вскинув ее на плечо, понес, как пушинку. — Мы теперь Сохова одной левой!

Леночка пнула ногой воздух.

— В сущности, он милый парень, — тихо проговорила Ульяна. — Когда не под кайфом…

— Как вы думаете, сейчас он под кайфом или нет? — Маняшу качнуло в сторону, и Сема удержал ее от неминуемого позорного падения.

— Успокойся! — крикнул ей Медведев, возглавлявший шествие. — Когда он под кайфом, он в «Паноптикум» не ходит. Вернее, он туда не доходит.

— Ну и ладно, — неожиданно успокоилась Маняша.

И в самом деле, что им всем Сохов? Он один, а их много!

В клубе было темно и душно. Гремел рейв. Пространство разрывали тонкие беспорядочные лучи, высвечивая изогнутые в танце тела. Зал был набит народом до отказа. Белые майки и свитера в свете прожекторов превращались в ярко-голубые.

Маняша никогда не была в «Паноптикуме»: с самого его открытия это место имело дурную репутацию, и порядочным людям туда ходить запрещалось. До сего момента она была порядочной, теперь, видимо, перестала ею быть. Но превращение оказалось не столь неприятным, как могло показаться. Сегодня ей тут решительно нравилось. Голова по-прежнему кружилась, из-за громкой музыки Маняша практически оглохла. Тело и мысли ее были настолько расслаблены, что она даже не поняла, как и кто стянул с нее пуховик, усадил за столик в темном уголке и вручил большую кружку с пивом. Рядом с ней оказался Медведев, который почему-то забыл о Леночке и принялся спаивать ее с неимоверным усердием. Впрочем, его усилия были лишены всякого смысла, Маняша и не думала сопротивляться, наоборот, сознание туманилось все больше, а ей это состояние даже нравилось.

Потом все пошли танцевать, она тоже, но движения давались ей с трудом.

«Наверное, я выгляжу вялой коровой», — решила она и зигзагами направилась обратно к столу.

Тут рейв сменился медленной песней. Кто-то подхватил ее под руку, притянул к себе и закачал в ритме танца.

— Отлично смотришься, — шепнули ей на ухо.

Маняшу начало нехорошо подташнивать. Она подняла голову, дабы сообщить партнеру о своем самочувствии, и замерла, потому что в объятиях ее держал Сохов.

— Что ты тут делаешь? — пролепетала она, с ужасом понимая, что ноги ее бессильно подкосились и она в прямом смысле повисла у него на шее.

— Надеялся тебя встретить.

— Перестань, я серьезно.

— Так и я не шучу. Давно хотел с тобой поговорить, но ты меня избегаешь.

Он усмехнулся, вскинул ее руку, резко дернул, заставив ее тело выполнить пируэт, который она окончила уже в полусидячем положении. Он не дал ей окончательно распластаться на полу, подхватил за талию, снова прижал к себе.

— Пусти, — вяло попыталась высвободиться она.

— Ни за что, — шутливо отказал он и прижал ее еще крепче.

Она почувствовала его сильные руки на ребрах, и тут ее затрясло. Ей вдруг подумалось, что при желании он переломит ее как спичку.

— Мне плохо, — проныла Маняша.

— Что так? — участливо осведомился он.

— Да мне же действительно плохо.

Не нужно было так надавливать ей на желудок. Выпитое ранее вино, дополненное пивом, поползло вверх по горлу.

— Я хочу на воздух.

— Будет исполнено, — он сгреб ее в охапку и поволок к выходу.

«Наверное, так вот нелепо все и происходит, — успела подумать Маняша. — Сейчас он свернет мне шею, а мои друзья еще долго будут искать ответ на вопрос, кто мог так жестоко меня убить».

Неожиданно музыка оборвалась, и темноту взорвал вспыхнувший свет. Она зажмурилась, не понимая, что происходит.

Кто-то что-то объявил громко и серьезно. Зал наполнился недовольным гулом и враз превратился в хаотичное движение. Ее сильно толкнули, но Сохов, продолжающий сжимать объятия, удержал ее на ногах, а потом принялся расталкивать окружающих, пробиваясь по направлению к выходу.

— О-па! — неожиданно изрек он и замер.

— Отлично! Вот это улов! — Где-то Маняша уже слышала этот голос.

Она подняла глаза и отметила для себя, что и лицо человека, стоявшего перед ними, было ей хорошо знакомо. Но кто он, она никак не могла вспомнить.

— Какая встреча! — широко улыбнулся этот человек.

— Не могу разделить вашей радости, — расслабленно заявила она.

— Сейчас разделишь! — пообещал он, и ей показалось, что прозвучало это зловеще.

— Меня тошнит, — сообщила она Сохову.

— Меня тоже, но придется потерпеть.

— Ребята! — через плечо кинул улыбающийся. — Эти — VIP-персоны. Их ко мне в машину!

Двое в кожаных куртках отделили Маняшу от Сохова и потащили к выходу.

— Никуда я не пойду! — заупрямилась Маняша, упираясь изо всех сил.

— А что делать! — весело приободрили ее за спиной. — Кому легко!

— Ну надо же, как вечеринка-то удалась! — хохотнул все тот же неизвестный со знакомой рожей.