Не знаю, что меня разбудило. Может быть, занимавшийся рассвет. Стало заметно светлее, я смогла разглядеть, что песок подо мной – не обычный, желтоватый, а странного пурпурного оттенка. Ветер стих, вода мягко облизывала узкую полоску пляжа.
Не море и не озеро — река. Неширокая, на том берегу темнел лес. А обрыв, к которому я прислонялась спиной, был не таким уж и высоким, три моих роста, не больше.
Сон. Опять странный сон. Кто я такая, дурацкая избранная из дурацкой легенды «пойди туда, не знаю куда, принеси воды в умирающую деревню»? Г-гоблин, точно — вода! Как же пить хочется!
Кое-как напившись из ладоней, я запрокинула голову в надежде все-таки рассмотреть звезды – но они уже померкли в свете начинавшегося дня. Впрочем, одну я успела разглядеть. Тайхо-Ри, крохотная звездочка, появляющаяся перед самым рассветом в противоположной выкатывающемуся солнцу части неба. Нам говорили, что Тайхо-Ри учитывается в любом гадании и предсказании по небесным телам; ее имя означает «надежда на». На что? На что-то разное, для каждой ситуации – свое. Может быть, это просто придуманное давным-давно суеверие, чтобы астрономы и астрологи, глядя ввысь и видя в расположении звезд что-то вроде «скоро придет конец всему миру, ха-ха!» не теряли веры в лучшее и не отчаивались. Хотя такая легенда скорее не для астрономов, а для простого народа. Народу нужно надеяться, хоть на что-то.
Но почему-то от вида этой неяркой звезды мне стало легче.
А может быть, от уже забывающегося сна?
Мой страх со мной – и значит, я не одна. Я не могу перестать бояться, но могу встать с ним рядом.
Что я, собственно, и сделала – поднялась на ноги. Они изрядно затекли, но хотя бы не дрожали, как ночью. Уже хорошо. Худо-бедно припомнив упражнения Рэна, я сделала несколько наклонов, попрыгала, разминаясь, по песку. А потом решительно подошла к обрыву и начала подъем, цепляясь за жухлые кустики.
Свалилась я всего-то два раза. На третий мне удалось подняться, и некоторое время я лежала, отдыхая, на спине, на краю поросшего мягкой травой обрыва. Вокруг зеленели деревья, солнце уверенно вскарабкалось на небо, согрело мои щеки приятным теплом. «Странно, что птицы не поют», — отрешенно подумала я. И тут, несмотря на жару, меня пробрал ледяной пот.
Птицы не пели. Ни единой птицы.
Ни единого комарика возле воды. Ни малейшего плеска рыбы в реке.
Ни звука, кроме моего дыхания и шума ветра в листве деревьев. И пахло… как-то не так. Неправильно. Не двуцветкой, травой и весной – а слабым, но отчетливым ароматом застоявшегося болота.
Меня словно кнутом по спине вытянули. Совершенно не заботясь об одежде, я вскочила и рванула вперед, через колючие заросли. Вывалилась на дорогу, в панике огляделась вокруг.
Это было чертовски похоже на дорогу, ведущую к Пристани — ту самую, на которой мы с Рэном стояли, гадая, что же случилось с госпожой Матильдой и остальными. Только... что-то было не так. Сложно сказать, что именно: так иногда во сне стоишь в своей комнате общежития, или в комнате оставшегося в Вирдо дома; и в двери-окна еще не вползает липкая тьма, и не слышно шагов за спиной, и вроде бы стены на месте, и мебель расставлена как надо, и твоя куртка свисает со спинки кровати... но ты уже чуешь: что-то неправильно.
Листья двуцветки по обочинам не той формы. Песок не желтый, а красноватый. Солнце словно бы ближе к земле. И по-прежнему ни единого звука, кроме ветра, даже цикады в траве молчали. Да и были ли те цикады?
Я затравленно попятилась, озираясь вокруг.
Не поддавайся панике, Нэк, помни про страх рядом, помни, держись...
Серебристый ключ сам скользнул в ладонь. Носком сапога я прочертила линию в дорожной пыли, сжала ключ в руке, зажмурилась — до ярких пятен перед глазами, и изо всех сил представила себе Пристань: створки ворот, солдат возле, лениво играющих в кости на рассохшемся ящике, к ящику прислонена алебарда. И шагнула вперед, успев еще подумать: пожалуйста, Рея, пусть получится.
Шаг вперед. Дуновение ветерка.
Секунд десять глаза я не открывала. Потом все-таки открыла.
Ничего. Все та же дорога меж холмов, деревья, выцветающее в линялую голубизну небо.
Я развернулась и шагнула через линию еще раз. И еще. И еще.
Бесполезно. То ли здесь магия ключ-стражей не работает, то ли... нет, этот ключ особенный, должен быть таким! Иначе я вовек не выберусь из этого жутковатого места. Где я вообще? На другой стороне континента, совершенно случайно так похожей на наши края? В прошлом? В будущем? Но даже в прошлом должны быть какие-то живые существа, вряд ли я угодила в тот семерик дней, когда великая Рея отдыхала, создав небо, землю и воду, но не населив ее еще различными зверями. Будущее? Сейчас окажется, что я прыгнула на десяток лет вперед, и тут уже никто не живет, потому что война все опустошила, даже насекомых не осталось? От одного предположения у меня волоски сзади на шее встали дыбом. Стоп, дифин говорил, что в будущее попасть нельзя. Значит, не оно.
И куда же, спрашивается, многострадальную Маннэке занесло? Хоть садись на землю и «караул» кричи!
Некстати вспомнились слова Рэна, когда он отдавал мне ключ — «ты же маг». И эхом — слова Ланса перед превращением. Я помотала головой и с удивлением поняла, что изрядно злюсь — на саму себя. Я маг! Пусть и не чета магам древности, но все же! А значит, я могу... да хоть бы попытаться почувствовать направление, поискать выход. Даже без рун и заклятий.
Я снова закрыла глаза. Сосредоточилась. На ощупь сунула руку в мешочек на поясе, вытянула горсть трав, растерла между пальцами, поднесла терпко пахнущую ладонь к лицу — вроде бы ерунда, но помогает собраться с мыслями. Расслабила напряженные мускулы. Я — лист на ветру, я — пыль, которую к дороге прибивает дождь. Вокруг меня — плотно стянутый кокон ловушки. Но из любого лабиринта есть выход, в любой комнате есть дверь, если я как-то сюда попала, значит, можно и выбраться...
Каждый раз дар, крохотная капля наших возможностей, проявлял себя по-разному, если довериться ему. И я не знала, чего жду на этот раз. Просто — ждала.
Но никаких озарений не происходило, и под закрытыми веками не вспыхивала алым огнем карта моей тюрьмы. Только правая ладонь зачесалась — так, что я не выдержала и с шипением поскребла руку ногтями. Сосредоточение — ни к черту! Бестолковый я маг. Эй, а что это такое?..
Поначалу я решила, что мне почудилось. Остервенело потерла глаза свободной рукой.
Из моей правой ладони — из ямки между большим и средним пальцем, из линии, которую Поли называла «линией скачки по жизни», тянулся тонкий зеленый росток. Крохотный, не больше горохового усика. Росток слабо подергивался в такт биению моего сердца, пробовал кончиком ветер, чуть удлинялся с каждой секундой — вызывая тянущую боль, отдающуюся в руке до локтя. Он был мной. Частью меня. Моей магией.
Он что-то чуял — вот зеленый стебелек снова дрогнул, повернулся, указывая на...
Хрясь! Меня отбросило в сторону.
– Уйййй! Какого гоблинского хре... ой.
– Ты с ума сошла, подруга?
– Кажется, – честно ответила я. – Раз уж тебя тут вижу.
Взгляд на ладонь подтвердил то, что я уже знала: росток исчез. Поэтому я перевела глаза на того, кто стоял передо мной с таким выражением лица, словно ему кто-то наплевал в суп. Зелль собственной персоной. Что, как, где?
Вероятно, приложиться задницей — полезно для быстроты соображения, потому что всего секунда потребовалась мне, чтобы ощупать кармашек на груди. Ключ исчез.
– Ладно, постараюсь понятнее, – глаза Зелля нехорошо блеснули. – Ты с ума сошла – использовать силу первоначальных стихий в локации искаженного пространства-времени?
– А. Оу. Что?
С таким же успехом он мог спросить меня о влиянии биографии магистра Тогеля фон Аурихта на размножение лесных винго двести лет назад с учетом расположения созвездий. Или о чем угодно еще столь же запутанном, сколь и малопонятном.
Зелль, видимо, понял мое состояние. Он вздохнул, а потом четко и медленно, как говорят с детьми и испуганными животными, произнес:
– Маннэке. Ты, чтоб тебя, понимаешь, где ты находишься?
— В какой-то Йером проклятой ловушке! Меня сюда засосало, и...
– Ты находишься в месте, где пространство и время ведут себя не так, как должны. Мы называем это «осколок», один из побочных эффектов использования смерть-ворот. Во время Войны Ворона осколки попадались тут и там, но существовали не более часа — слишком уж нестабильны. Судя по всему, — Зелль мрачно сплюнул и огляделся, — кое-кто нашел способ их усовершенствовать.
— Видимо, раз уж оно за утро не развалилось, — уныло согласилась я, поднимаясь с земли. Будь рядом Ланс — он бы, конечно, протянул мне руку, но от Зелля подобной галантности можно две недели ждать. — А драться-то зачем? Я искала выход...
— И едва не угробила нас обоих. Я что тебе сказал? О пространстве-времени?
Я помотала головой, собирая мысли в кучу.
– Время? – подняла голову и прищурилась. Солнце стояло в зените. Действительно, слишком уж стремительным был здешний рассвет, как будто светило выстрелило из-за горизонта арбалетным болтом.
– Именно.
– И пространство?
– Именно.
– Но я...
– Именно. Это как мышеловка на оранском клею: если не дергаться — выживешь, если вырываться — умрешь. Тут нельзя использовать магию, даже такую слабенькую, как твоя.
– А почему?
– Любая магия зависит от времени и пространства. Если ты пустишь стрелу под углом к горизонту, куда она полетит?
Это уже начинало напоминать экзамен – странный, не к месту и не к ситуации экзамен под палящим солнцем и выгоревшим небом. Но, по крайней мере, отвечать на экзамене мне не привыкать.
– Под углом вверх. Потом вонзится в землю. В итоге – по параболе.
– Да. А если ты пустишь стрелу, не зная, где верх, где низ – куда она полетит?
– Ну... куда-то точно полетит.
– Именно, – в четвертый раз сказал Зелль. Видимо, сам понял, что повторяется, досадливо поморщился. – Так вот, здесь переизбыток Хаоса так искажает все творящиеся заклинания, что последствия от них могут быть самыми непредсказуемыми. В том числе – фатальными. Да не смотри ты на меня таким бараньим взглядом! Размажет по окрестностям тонким слоем. Так проще?
Действительно, проще.
— Мог бы раньше предупредить, а не толкаться, — пробурчала я.
— При смене формы я не могу реагировать на весь беспредел, творящийся вокруг. Я ключ, а не дурацкий хрустальный шар, в котором гадалки видят всякую ересь. Магические импульсы чувствовать могу — и только. Для меня прошло секунд пять, потом ты меня разбудила своим заклятием, — Зелль огляделся, — лучше б спал дальше и не видел этого безобразия. Так что произошло?
Я постаралась максимально сжато и кратко рассказать, что произошло в Пристани. В кои-то веки извечное выражение недовольства на лице мага было оправдано: история действительно была не из области светлых сказок.
– Так ключом был ты? Не Лиарра?
– Угу. Я ехал последним. Мы ждали аномалии, но не такого. Кот под госпожой Матильдой понес, сбросил ее… Я успел увидеть ловушку, но не успевал развернуть коня или спрыгнуть — она, словно сеть, накрывала со всех сторон. Самым разумным было – принять облик ключа. Я оказался прав, ловушка распознала меня как неодушевленный объект и вроде как выплюнула, – судя по гримасе Зелля, ощущение было не из приятных. – А с чего ты решила, что ключ – это Лиа?
Я открыла рот и мгновенно его захлопнула. Ляпну сейчас что-то вроде «ключ выглядел изящным и женственным» – и размажет-таки меня тонким слоем по травке безо всякой магии.
– А. Ну. Просто показалось. Отсюда вообще можно выбраться? Должна быть какая-то дверь, ну или дыра? И как нам найти госпожу Матильду, Ланса, Лиарру и остальных?
– Да. Нет. Никак.
И почему я не умею метать невидимые молнии одним взмахом ресниц, как Лиарра, или хотя бы как директриса? Не настоящие молнии, конечно; но как раз такие очень бы пригодились.
– Я ответил, – видимо, негодующий взгляд у меня худо-бедно получился, судя по тому, как поморщился мой собеседник. – Выбраться можно. Другое дело, что найти остальных здесь мы не сможем. Это не мир, это шар-ловушка, конструирующий себя из твоей же памяти. Каждому — по ловушке. Ты выросла в Пристани, училась здесь, поэтому и капкан прореагировал соответствующе. Жила бы в своем пыльном унылом Вирдо — была бы тут пустыня и барханы.
— Брр, — поежилась я. Нет, против родного города я ничего не имею, но оказаться в бесконечной пустыне... тут хотя бы вода есть, и то хорошо. — Но ведь освободиться — можно?
— Можно. Найти самое слабое место ловушки, где она истончается, — Зелль пнул сапогом тропу, подняв в воздух облачко алой пыли. — И прорвать ее там. Как мыльный пузырь.
– Тогда пошли!
– Куда? – невинно осведомился черноволосый.
– Как «куда»? – растерялась я. – На границу, лопать пузырь...
Выражение лица Зелля прочитать было сложно. То ли мы попали в куда более крупную переделку, чем кажется на первый взгляд; то ли сейчас из окрестных кустов посыплются стаи хищных винго; то ли у него живот болит; то ли некая растрепанная, грязная и бестолковая Маннэке его раздражает до последней степени. Справедливо сообразив, что с первыми тремя проблемами что-то сделать – не в моих силах, я попробовала решить четвертую:
– Обещаю, что буду молчать и не задавать глупых вопросов! И не устану, могу еще долго идти!
Маг поморщился.
– Не в этом дело. Ты знаешь, где эта трижды клятая тонкая стенка? Ну, до границы мы, допустим, доползем, а что дальше? Всю ее обойти — недели не хватит. Колдовать я здесь не могу. Так что мы влипли, похоже, надолго.
Я посмотрела на Зелля. На свои перепачканные в песке руки. На небо. Снова на Зелля. На всякий случай зажмурилась и ткнула пальцем туда, куда показывал исчезнувший зеленый росток.
— Я всегда знал, — разглагольствовал Зелль, топавший рядом со мной, — загнанные в угол люди способны к великим подвигам! Слышал когда-то о воине, который смог голыми руками поднять тушу маммута...
Солнце пекло нещадно. Моя куртка давно болталась повязанной вокруг бедер, на рубашке проступили пятна пота. Магу, судя по всему, на жару было наплевать, да и темп он задал хороший — быстрый шаг, таким перемещается армия на скоростных переходах. Местность вокруг не менялась — убегала вдаль дорога, лениво текла река за деревьями, с другой стороны тянулись бесконечные холмы, — хотя прошло уже часа два.
— У меня никогда раньше так не получалось, — вяло возразила я. — Даже на контрольных...
— Контрольные. Три раза ха-ха, — Зелль искоса глянул на меня и сменил тон с легкомысленного на серьезный: — Росток, говоришь? Из руки?
— Да... Нас такому не учили.
— Еще бы вас учили. Это сила первоначальных Стихий. Что ты так смотришь, вам и этого не рассказали? Есть пять изначальных: Огонь, Вода, Воздух, Земля, Металл. Земля — это не просто валуны и галька, это еще и все, что на ней растет.
— Но ведь никогда... — тут я поняла, что вру. Было. Стремительно рванувшиеся вверх побеги колючих кустов, принявшие на себя прыжок теневой твари. Тогда я подумала, что это эффект от смешавшихся в кучу трав и перепутанных мной с испугу рун.
— Остатки магии, — Зелль закинул руки за голову, сладко потянулся, не сбавляя шага. — Иногда они пробуждаются даже в таких последышах, как ваше поколение. Да и осколок усиливает резонанс Стихий, соответствующим образом влияя на заклятия. Родись ты лет сто назад, потянула бы на уверенный средненький уровень. Не обольщайся, сейчас уже никак не выйдет.
— Последыши? — справедливо возмутилась я. — А сам-то?!
На вид магу было не больше тридцати. Ну, тридцати пяти.
Тот сделал вид, что не расслышал. Ладно, не больно-то и хотелось.
— Зелль... А настоящий Ворон — какой он был?
— Мне откуда знать? Профессоров ваших спроси.
— Ты же сам говорил — мол, в наших головах и учебниках только бред. А если правду? Он действительно был последним из великих магов? Вызывал с неба огонь, а из недр земли — реки? Ну пожалуйста, расскажи.
По опыту я была уверена: старшеклассников, что из Мастерской, что из Академии-Семинарии, пирожками с рыбой не корми — дай похвалиться своими знаниями. Главное — признать собственную глупость и попросить посильнее. Сработало и сейчас. Зелль неохотно отозвался:
— Сила мага — не в умении вызывать какие-то дурацкие огни с неба. Хотя кое-что он мог, да. Сила — в уме.
— То есть?
— Представь: ты — сильный маг. Из прошлого. Ну?
Я представила. Понравилось.
— Ситуация: на тебя несется десяток всадников в полных доспехах. Копья, мечи, все дела. Через несколько секунд сомнут и затопчут. Твои действия?
— Огнем на них! — я азартно подпрыгнула, взмахнула рукой, испуская из кончиков пальцев воображаемые пламенные шары. — Молнией! Воду из недр...
— Бред собачий. В каждого всадника — огнем? Пока ты их поодиночке расстреливать будешь, хоть кто-то да доскачет. Да и сил такие мощные боевые заклятия жрут немеряно. А вот наколдовать под копытами коней маленькую ледяную лужицу — легко и быстро. Поняла?
В моем воображении грозные всадники, налетев на лед, посыпались как горох вместе с лошадьми. Люди в тяжелых доспехах не могли встать сразу, кто-то лежал, придавленный конем. Да, действительно.
— Поняла. Но то сражение в лесу — там были и молнии, и огонь...
— Наличие ума не отменяет необходимости использовать силу. Иногда.
Воцарилась тишина. Впрочем, недолгая.
— Зелль, погоди. Я так понимаю, Хаос он сам создал... или вызвал... все эти смерть-ворота, зверюги страшные, купол и прочее. А остальное? Ты же сам говоришь: Стихии, огонь, земля. Семьдесят лет назад этому учили в Мастерской? Или он тоже — сам?
— Вам и это не рассказывают? — вопросом на вопрос ответил маг. Я засопела, подозревая очередной подвох. Но следующая реплика Зелля заставила мою челюсть отвиснуть.
— Что-что? Как это — не учился в Мастерской?!
— По-твоему, все люди с магическим талантом попадают в Мастерскую?
— Ну.. да. Регулярно проводятся поиски, по всему королевству. Любой ребенок с талантом к волшебству отправляется на учебу по достижении двенадцати лет. Или он был родом издалека?
— Нет. Здешний.
— Тогда — ничего не понимаю, — призналась я. Жалобно покосилась на своего спутника. Не подействовало: Зелль смотрел прямо вперед, прищурившись, как лучник, выбирающий цель.
— Ты сразу согласилась отправиться в Мастерскую?
— Да, конечно!
Я вспомнила, как впервые увидела госпожу Матильду — приехавшую с королевским обозом, уже после того, как начались дожди и эпидемия угасла. Еда, вода, лекарства... Разумеется, не от чумы — от нее лекарств нет. Вереница телег, запряженных голенастыми и низкорослыми птицами-тяжеловозами. Люди, смотрящие из окон и приоткрытых дверей — с надеждой, с усталостью, со злостью. И изящная фигурка волшебницы, оседлавшей клыкастого полосатого зверя.
До сих пор не знаю, как именно старшие определяют наличие дара. Мы его не чуем. Но когда госпожа Матильда подошла ко мне, безошибочно выцепив из толпы — я не колебалась ни секунды. Тёте, которая воспитывала меня после смерти родителей, и так пришлось тяжко. Дети почему-то выживали в моровое поветрие — умирали взрослые, так что теперь на ее попечении было пятеро, включая осиротевших соседских малышей. Ехать в Пристань! Учиться магии! Как не согласиться?
— А твои друзья? Одноклассники?
— Тоже! — уверенно отозвалась я. А потом заколебалась. Действительно, точно ли я это знаю? Ладно Нори, ладно Вилли... Ипполита, которая с такой нежностью рассказывала мне о своем доме? Остальные? — Но ведь никого в Пристань не тащат насильно! Мы давали свое согласие, официально, перед первым экзаменом...
— Давали. Ладно. А если кто-то откажется ехать? Наотрез?
— Оставят дома. Не под конвоем же повезут! Не понимаю, правда, как можно отказаться.
— Ты видела когда-нибудь деревья дэвон? – резко сменил тему Зелль.
– Э. Ага.
Дэвон привозили из государства Ори. Крохотные деревца, не больше, чем мне по пояс, с кривым стволом, на котором темная кора чередовалась со светлой, вырисовывая диковинные узоры, и пышной листвой. Дикие дэвон вышиной как обычные дубы и сосны, из их древесины делают крепчайшие кареты и дорогую мебель. Но если их выращивают в теплицах, особыми методами заставляя только проклюнувшееся дерево принимать такую, как надо, форму – оно навсегда останется маленьким, умещающимся в горшке для комнатных цветов. У госпожи Матильды в кабинете было такое.
– Тем, кто не соглашается ехать в Мастерскую, ограничивают дар. Запирают в стеклянной банке, как то дерево, чтобы не вырос выше колена. При наложении определенных печатей – с разрешения короля, конечно же, при применении особых техник Церкви и Коллегии. Так получится только с малышом, волшебника старше шестнадцати лет уже нельзя ограничить. Маги, не получившие образования в Мастерской, не могут практически ничего. Не потому, что их не учили – потому, что их дар обрезан. Собакам купируют уши и хвосты, людям — дар волшебства. Словно его много в мире осталось. Если бы не эти печати, чудом сохранившиеся с древних времен, магов вне Мастерской просто убивали бы.
У меня мороз прошел по коже. Крохотное деревце – и гигантская сосна, достающая до неба.
– Врешь, – отчаянно помотала головой я. — Не может такого быть!
— Да ну? — Зелль лишь вздернул бровь, и я замолчала. С силой провела ладонями по лицу.
– Хорошо, может быть, и так, но... но... Необученный маг может натворить дел! Вызвать пожар, как в нашей библиотеке... еще что-нибудь... это же ради их блага, правда? Правда? Зелль!
Прокушенная губа была соленой. От пота? От крови? От слез? Пришлось отвернуться, сорвать повязанную вокруг бедер куртку и постараться вытереть ей щеки. Опустить голову, прикрыть глаза, несколько раз плавно выдохнуть и вдохнуть — как учили. Учили... нас. Согласившихся. А других? Сколько их, этих других, кто никогда не сможет даже создать крохотный огонек-светлячок, или выбросить кости шестерками вверх, или вырастить морковку на огороде быстрее обычного?
Зелль сделал вид, что не заметил. Ускорил шаг, оказываясь впереди, и заговорил, не оборачиваясь:
– Люди лгут. Но гораздо чаще они просто недоговаривают. Легко недоговорить, легко умолчать о магии, об истинной власти Церкви, о богах и героях. Нашему народу был дан странный дар— пламя с небес, вода из недр. Слишком много могущества. Возможно, поэтому оно и ушло, исчезло, скрылось от нас. Ворон, отрезанный от привычного волшебства, искал другие пути. Нашел. Другое дело, как он использовал его.
— Но...
– Он сделал только хуже. Подставил под удар всех магов. Оправдывают ли благие намерения печальный итог? Оправдает ли сокровище, которое ценнее всего на земле, погибших на пути к нему? Мир не черно-белый. Мир гораздо сложнее. Ворон... по свидетельствам очевидцев... был из тех, кто не отступится ни перед чем, если видит цель. Упрямый. Умный. Не теряющий концентрации, даже когда занимается... чем угодно. Кстати, мы почти пришли.
Я подняла взгляд от носков собственных сапог и едва не споткнулась. Ахнула, инстинктивно дернувшись назад.
Это место уже не было похоже на мирную дорогу, ведущую от Пристани. Красноватый песок впитал в себя яркость и стал алым, деревья скукожились до редкого кустарника, вместо поросших мягкой травой холмов по левую руку от нас теперь простиралась пустошь, на которой, словно забытые рассыпанные кубики малыша-великана, тут и там торчали огромные валуны причудливой формы. Река разлилась так, что противоположного берега стало не видно, и в лучах садящегося солнца (уже вечер? так быстро?) вода приобрела все тот же кровавый оттенок. Спокойная гладь пошла мелкими волнами, с шумом бившимися о каменистый берег.
В отличие от меня, Зелль взирал на этот пейзаж с выражением крайнего довольства на лице.
— Отличненько. Теперь еще немного пройти, на ночь остановимся, с утра доберемся до выхода.
— На ночь? Здесь?!
Место было определенно не самое уютное.
— В темноте идти опасно. Тут уже граница, в самом осколке жизни нет, а на краю может водиться любая нечисть Хаоса.
Ох, тридцать три жареных гоблина! Мы продолжили путь. Солнце действительно садилось — за спиной, и наши фигуры бросали на дорогу впереди длинные тени. Я нервно оглядывалась по сторонам. Вдруг в тех камнях кто-то прячется? Нет, вроде бы показалось. А в тех кустах? Ветер? Игра света? Или...
— Там кто-то есть, — в три прыжка я догнала опередившего меня Зелля и теперь шла рядом.
— Никого там нет. Успокойся.
— Точно говорю! Оно шевельнулось... блеснуло... подмигнуло...
— Со страху всякое мерещится.
— Что-о? Я не боюсь!
— Тогда почему оборачиваешься все время!
— Не оборачиваюсь! — обозлилась я и действительно усилием воли заставила себя смотреть прямо.
— Ага. Так и продолжай. И руками не маши, когда идешь.
— Это еще с какой стати?
— Чтобы они поближе успели подкрасться.
— Кто?! Айии!
Два текучих черных пятна словно выросли из камней шагах в двадцати перед нами, сверкнули алые глаза и белоснежные клыки. Я взвизгнула и отскочила назад, за спину мага. У того в руках появились длинные кинжалы — я так и не успела увидеть, как он их достал. Теневые кошки прыгнули — одна за другой, первая горлом встретила лезвие кинжала и, потеряв всю грацию, завалилась набок. От второй Зелль ушел едва заметным движением, и двое закружились друг против друга. Я, стараясь не привлекать внимания, потихоньку отступала к ближайшему валуну.
Теневая кошка не рычала — тихо шипела, как змея, и скалила зубы. Длинный хвост кнутом хлестал по земле, мягко переступали шесть — или семь? — лап, тело двигалось изломанно, дергано и вместе с тем плавно. Завораживающее, не принадлежащее этому миру изящество.
— Ложись!
Иногда тело успевает подчиниться раньше, чем мозг обдумает приказ. Я плюхнулась в пыль, острые когти чиркнули над моим плечом, порвав куртку. Промахнувшаяся третья кошка тут же снова обернулась к несостоявшейся жертве — и в тусклом свете заходящего солнца блеснул один из кинжалов, вонзившись ей прямехонько под затылок. Кошка сползла на землю, словно чернильная клякса на мокрый лист. разлетелась серебристым дымом.
Зато последняя из оставшихся, воспользовавшись моментом, кинулась на мага.
Я завизжала так, что у самой заложило уши. Ошарашенная кошка дернулась, вхолостую щелкнула клыками — Зелль чудом успел увернуться, упав на землю спиной вперед, так, как люди обычно не падают. Еще один выблеск кинжала, и все было кончено — лишь медленно тающий дым подсказывал, где только что находились охотники Хаоса.
Ноги держали плохо — подняться мне удалось не сразу. Зелль был занят: отчищал кинжалы, которые, на мой взгляд, не получили в схватке ни пятнышка.
— Ты... цел?
— Ну да. А в чем проблема?
Подковы бы делать из этих людей. Не нервы, а корабельные канаты.
— Они еще появятся? — я нервно оглянулась вокруг.
— Могут. Давай уже на ночлег. Костер разожжем, огня они боятся.
— А ты им об этом сказал — что боятся? — вполголоса пробурчала я, но послушно поплелась за магом.
Для ночевки был выбран каменистый обрыв, возвышавшийся над морем (я уже почти не сомневалась, что река превратилась в море), как Башня Мастерской над низенькими домами Пристани. Там, между двух больших валунов, Зелль развел костер. Я, трусливо поеживаясь, но не желая признаваться в своем страхе ни за какие коврижки, натаскала растопки — вокруг в изобилии росли невысокие, мне по колено, колючие сухие кусты. Под конец я так издергалась, что даже камни, возле которых мы устроились, внушали мне некоторое опасение: со стороны они напоминали этаких мифических чудовищ-полулюдей, сложивших лапы на коленях и застывших в вечном сне. А ну как ночью превратятся и накинутся? Впрочем, Зелль был безмятежен, как ромашка на лугу, и волей-неволей пришлось ему поверить: место безопасно.
Когда костер разгорелся как следует – вокруг стемнело. Солнце словно бы просто исчезло, не опускаясь плавно за горизонт, и небо за несколько мгновений поменяло цвет на темно-синий. Словно актеры на сцене демонстрировали пьесу «Войны Золотых Островов» и опустили задник, обозначающий ночь, с несколькими наклеенными бумажными звездами. Только вот здесь не было звезд; вообще. Ни знакомых, ни незнакомых, ни маленькой Тайхо-Ри. Темное небо казалось натянутым высоко над нами куполом, бутафорским полотном над искусственной полянкой. Вот-вот зажжется свет и зааплодируют зрители... Меня передернуло, и я плотнее придвинулась к огню, едва не обжегшись.
Зелля никакие страхи не мучили, и сидел он так, словно напрашивался у незримых зрителей на «браво» и «бис» – совершенно неподвижно, блики от костра освещают профиль. Хоть бери альбом и рисуй набросок с романтичным названием вроде «Отдыхающий рыцарь».
– Ну как? – поинтересовался объект наброска, не поворачивая головы. – С огнем спокойнее? Может, тебе палку какую дать, для уверенности?
– У меня оружие есть, – буркнула я. Отцепила от пояса кинжальчик для срезания трав, продемонстрировала. Маг скептически хмыкнул, но этим и ограничился.
Чувство голода, которое несмело поднимало голову весь день, все упорнее напоминало о себе. Стоило закрыть глаза – и представлялись булочки с рыбой, продающиеся у порта, жареные каштаны в кульках, крохотные сладкие печенья, которые пекли ко Дню-Когда-Боги-Спят. Даже жидковатый суп и пережаренное мясо нашей столовой казались теперь лучшими кушаньями в мире. Эх... Может, если попытаться заснуть – станет легче?
Заснуть?
Я похлопала ладонью по земле. Ну, земля и земля... трава, песок. Не холодная, и то хорошо, нагрелась от этого странного солнца. Посидеть на ней можно, хоть и не особо удобно, можно, наверное, поваляться – если устал зубрить к экзаменам или просто хочется расправить сгорбившуюся от сидений за книгами спину.
Но спать?
– Зелль? А как на этом... спать?
– Ложишься и спишь. Тебе, может, колыбельную спеть?
Еще и издевается.
– Она же твердая!
– Тебе, может, пуховую перину с пододеяльником?
– Было бы неплохо, – подумала я вслух.
Честно говоря, никогда не думала, как люди ночуют в походах. Наверное, носят с собой спальные мешки? Возят, точнее, приторочив к седлу. Я бы и подушку возила, чего уж тут...
– Ты сам-то ложиться не собираешься? – со слабой надеждой спросила я. Не то чтобы мне это было важно – но стало интересно, как Зелль будет собираться ко сну, вдруг он как-то поуютнее устроится. Может, травы наберет на подстилку или еще чего. Хотя сколько ее, той травы – короткая, жесткая, не то что разросшиеся дебри вокруг наших общежитий, ими хоть подушки набивай.
– Пока не собираюсь. А ты спи, спи, – щедро разрешил маг.
Наедине с Зеллем, в каком-то дурацком и сумасшедшем месте, без подушки и одеяла... это совершенно точно не из области девичьих мечтаний, гоблин-воблин, что за безобразия? Я не одобряю!
Ну ладно, завтра мы должны выбраться отсюда. Одну ночь стерпеть можно.
Я стянула куртку, укрылась ей, подложила ладонь под голову. Откатилась подальше от костра, отвернулась: яркое пламя мешало даже сквозь закрытые веки. Мрачно подумала, что в таких военных условиях отдохнуть невозможно в принципе, а герои, наверное, днем отсыпаются. В седле. Что там было про попону боевого птица?
Додумать не успела. Уснула.
Между строк
Кто-то в полночь проснется — а тень иная, незнакомая, топкая, водяная, легкий призрак бегущей болотной нави, проглядишь — растворится в стене дождя. И вот ходит, все ищет в густом тумане: моросит по зонту, расплылись бумаги, он еще не ушел — но уже не с нами, птицы, крысы, собаки вослед глядят. Тень бежит, извивается, ускользает, городскою речушкой — да в топь и заводь, и оттуда русалочьими глазами, кто такого запомнит? Никто, никто. Зачерпни эту зелень дырявой ложкой, по мосту водяная гарцует лошадь, дева тень свою утром в реке полощет, и откуда-то слышится флейта в тон.
Кто-то в полночь проснется — а тень чужая, лисья, звонкая, рыжая, словно ржанье, все у зеркала крутится, наряжаясь, из-под юбки все девять хвостов видны. И чего теперь делать? — а что поделать, в первый снег прибежит стая блудных, белых, мог бы с ними бежать — значит, выл бы, пел бы, и под лапами б мялась сухая сныть. Тень играет и вьет, шелестит хвостами, скоро холод — вернется, завоет стая, тень у зеркала книги твои листает, тени букв разбегаются по стене. Бьют часы городские, тринадцать, двадцать, и кому здесь водить, а кому остаться, ломко падают листья сухих акаций в лисий след да в уютный, спокойный снег.
Кто-то в полночь проснется — и нету тени. И тому всего хуже — безродный пленник, он шатается, ниже иных растений, пока чью-то случайно не подберет. Кто-то в полночь проснется... но, впрочем, хватит, спите, дети, давно вам пора в кровати, чья-то тень на стене? Это просто платье, просто вешалка, просто наоборот. Спите, дети, на ратуше спят горгульи, в глубине под мостом кто-то тихо булькнул, бродят лисы по узеньким переулкам, ресторанные вина слегка горчат. Фонари потухают, луна в зените, я вам тени пришью черно-белой нитью, аккуратнее утром, не оторвите, не топчите, не пачкайте невзначай.