Разумеется, это оказалось нелегко.

Иллюзии нам начинали преподавать лишь в третьем классе, и давались они далеко не всем. Легче всего было изобразить водяной блеск в десятке метров от цели; вроде миража в пустыне. Попробовать что-либо хитрое, например, силуэт винго в вечернем полумраке, чтобы напугать нервного соседа, мог уже далеко не каждый. А уж точный, до последней черты и волоска портрет, да по указаниям единственного свидетеля, потому как второй отрекается «мне было четыре года, и ничего я не помню», да такой, чтобы продержался дольше минуты...

Работа нашлась всем – всем, кто в данный конкретный момент не был занят раскопками полузасыпанных коридоров. Меня и второго добровольца разрисовали рунами, как «узорных людей» на ярмарках татуировками — от шеи до пяток. Хорошо, что ученическая форма эту красоту неземную успешно прикрывала. В ход пошли все возможные запасы реагентов, все наши оставшиеся силы — маленькие силы, не чета древним магам, но какие уж есть.

План, конечно, держался, словно дурной лесной домик с припасами – на трех кривых палках, одна поломанная, две скрипят. Вдруг Ворон сейчас вообще спит? Вдруг мы неправильно вычислили, на что его можно приманить? Вдруг то, вдруг се... К тому же я об этом скрипучем плане пожалела уже через полчаса. Именно мне приходилось, смахивая с себя капли чернил от рун, бегать по всей Мастерской, хвалить второклассников, ругать пятиклассников, говорить «да, так» или «нет, вовсе непохоже». Очень помогал Тимми: носился туда-сюда по мелким поручениям, держал недовольного суматохой Черныша, заверял меня, что «все будет круто, ну!», а один раз, пробегая мимо, сунул мне в руку почти что ненадкушенный бутерброд, который я проглотила, вовсе не жуя. Наверное, я бы нервничала ужасно – просто нервничать было совсем некогда. А Рэн, Вилли и Нори, единственные, кому я могла бы поплакаться в форменную куртку, были заняты совершенно другим делом.

Правда, когда ко мне подошел профессор Раундворт и мягко сказал: «Пора, Нэк», я почувствовала себя так, словно меня вызывают на экзамены. На все сразу, причем одновременно, а всех, кто получит ниже пятерки с плюсом, отправят валить лес на плантации Государства Ори. Я сглотнула, одернула куртку, отдала призму с ключом профессору – целее будет. И, сквозь услужливо распахнувшуюся Львиную Дверь, вышла-таки во двор, держа за руку притихшего Тимми.


Львиные клыки лязгнули за моей спиной. Непривычно пустой, темный двор, освещенный всего парой фонарей – как будто вокруг вечер, уже переходящий в ночь, распахнутые ворота, за которыми клубится сумрак, и вверху сумрак, и по бокам – как будто Мастерская находится внутри яйца, и яйцо вот-вот должно расколоться...

Расколется, мысленно поправила я себя. Если мы сделаем все как надо. «Я наблюдаю за вами», – сказал Ворон. Наблюдает. Ему мы нужны живыми, не мертвыми – чтобы собрать потом урожай, выросший из семени Хаоса, посаженного в людских сердцах. Почему-то я не злилась на Хаос. Он был как то дерево дэвон – просто хотел расти. Может быть, наша сила так же растет внутри нас. Не только волшебная — любая. Решимость, смелость, дружба, любовь.

Говоришь, наблюдаешь за нами? Что ж, здравствуй!

Последнее слово я произнесла вслух. Еще и рукой помахала, и подпрыгнула.

– Здравствуй, Ротт-Ворон! – и полупоклон. – Ты ведь ждешь, пока мы сдадимся, да?

Серые стены не шевельнулись, монотонное перетекание струй и дымных узоров продолжилось. Но я почему-то поняла: слушает. Отлично, екнуло сердце, часть дела сделана.

– Так вот... – я помедлила, словно задумалась. – Мы очень долго решали, стоит ли сдаваться. В конце концов, ты бы рано или поздно так и так получил Мастерскую – только полную наших скелетов в живописных позах. Не самое лучшее украшение, верно? И мы, в общем-то, почти согласились...

Эффектная пауза. У госпожи Матильды научилась. Правда, она бы тянула дольше, мне терпения не хватило – стены уже явственно колыхнулись мне навстречу, пришлось бросить все силы на то, чтобы собрать решимость в кулак и не отпрыгнуть позорно к двери родной обители знаний.

– Просто потом появился он, – я небрежно пожала плечами, словно речь шла о молочнике или продавце пирожков. – Знаешь, он ведь действительно избрал нас. Всех нас. И даже тебя. И он умеет менять облик, это даже круче, чем я думала! И он бы, может, и хотел поговорить с тобой, но ведь ты не станешь его слушать...

Сумрак нервно вздрогнул. Все верно, ему и в прошлый раз моя абстрактная болтовня не понравилась. Только вот сейчас он не мог меня достать – поэтому узоры и спирали пошли какой-то сумасшедшей рябью, даже голова закружилась...

А потом замерли. Как будто речные перекаты мгновенно заморозили заклинанием – и все капли, брызги, пышная пена застыли, превратившись в ледяные узоры.

Потому что я сжала руку Тима. А он в ответ сжал активирующий иллюзию амулет в кармане.

Все просто: иллюзию строить проще не на пустом месте. Заставить кого-то увидеть лопарда там, где ничего нет — тяжело. А вот придать вид лопарда, к примеру, пробегающей бродячей собаке или кошке... Это немного проще. Совсем немного. Но этой чуточки как раз хватает. А Тим был единственным не-магом, помимо Рэна.


Рядом со мной стоял он. Распахнутые на всю ширь белоснежные крылья — тонкие перепонки с алыми прожилками вен, сквозь которые, будь на дворе день, просвечивало бы солнце. Выгнутая гордая шея. Четыре крепкие лапы, хвост, похожий на кнут Лиарры. И изящная голова величиной в половину моего роста — не ящериная, не звериная, увенчанная короной изогнутых рогов. Моя рука все еще сжимала ладонь Тима, но я знала, что со стороны это выглядит так, как будто я положила руку на чешуйчатый бок.

Дракон. Живой. Точнее — как живой.

Потому что я знала, каких усилий стоит всем моим соученикам поддержание этой иллюзии – и знала, что проживет она не дольше минуты. Знала, какие заклятия заставляют чуть пригибаться траву под лапами – и какие шевелят летучую невесомую гриву, когда дракон поворачивает голову. Знала, что если Тим хотя бы сделает шаг – иллюзия мгновенно исчезнет. Дракон, иллюзорный, ненастоящий, стоял возле меня. И синева его глаз, казалось, прогоняла прочь сумрак.

И Ротт, он же Ворон, купился. Не мог не купиться. Он слишком долго гонялся за мечтой, чтобы упустить шанс ее поймать.

Зашипели, раскрываясь, серые ворота — дыра в никуда. И во двор шагнул мой старый знакомый. Как будто вовсе и не расставались, право слово! Та же походная одежда, те же русые волосы. Вот только учительскую ласковую улыбку как ветром (хоть и не было никакого ветра внутри купола) сдуло, а разноцветные глаза неотрывно смотрели на дракона.

– Ты...

Я так и не узнала, что он собирался сказать волшебному существу – или что хотел у него спросить. И никогда не узнаю.

Тот, кто был лишен магии, и все-таки нашел свой путь, пусть и ценой безумия и человеческих жизней. Заслуживал ли он уважения, несмотря ни на что?

Он держал в плену моих друзей.

Он пытался управлять еще одним моим другом.

Он убивал тех, кто доверял ему.

Он угрожал всему моему, честно говоря, не очень-то и великому миру: спокойной Пристани, учителям и учебе, приятелям и сокурсникам, Академии, Семинарии, Мастерской...

На Мастерской – отчасти – и строился наш план. Ворон никогда не учился у нас. Вероятно, само слово «Мастерская» вызывало у него отвращение, и поэтому он ничего не желал знать ни о Пристани, ни об учебном заведении для магов. Ни о простейшей охлаждающей магии, позволяющей летом продавать замороженные соки в стаканчиках из листьев полчи, ни о том, что скрывается под Пристанью – о монстрах, о Тварях, о древних созданиях.

Минута еще не прошла – но силы моих соучеников уже были на исходе. Фигура дракона начала дрожать и расплываться, пальцы Тимми в моей руке стали мокрыми и скользкими от пота. Ворон недоуменно нахмурился – но именно в этот момент земля дрогнула и разинула каменистую пасть.

Дверь в чертоги Не-Мертвого Короля мог открыть только Рэн.

Подманить его в самый удобный угол – для этого был нужен Нори. Шустрее нашего недоросля найти сложно, особенно — когда за тобой по пятам такое гонится.

Для обрушения сводов чертога был необходим сильный маг, привыкший работать с рунами земли и камня. То есть Вильям — вместе с еще парой десятков младшеклассников, не умеющих создавать иллюзии.

Ничего удивительного, что мне досталась роль в меру дурацкая, отвлекающая и откровенно выставляющаяся. Нам, не-героям, не привыкать!

— Лови! — я вытащила из кармана вторую руку и бросила в Ворона чем-то, слабо блеснувшим в свете фонарей.

Ротт рефлекторно поймал странный предмет — и недоуменно уставился на него. В его ладони лежала бледная до прозрачности чешуйка.


Мы не были до конца уверены, кого атакует разозленный внезапным пробуждением Король. Герои, не герои... Но Твари, если верить древним мифам, враждовали между собой. Хватит ли одной чешуйки Белого Змея, стража библиотеки, чтобы спровоцировать Короля? Шанс был: все или ничего.


Но вот силу обрушения земли мы, пожалуй, не рассчитали. Иллюзия в последний раз дрогнула и с легким хлопком растаяла в воздухе, а я поняла, что если не научусь за этот самый воздух держаться, то остаток представления буду досматривать из-под Реиного плаща. Если она, конечно, будет не против.

В самый последний момент меня что-то обхватило поперек живота – аж ребра затрещали, подняло над землей и отшвырнуло вбок – так, что на миг вышибло дух, лбом я треснулась о какую-то кстати подвернувшуюся гальку. Но я продолжала видеть, как земля перед Мастерской раскрывается все шире, будто глотка песчаной акулы, щеря зубы-валуны.

Я скосила взгляд: оказалось, что меня отбросил в сторону длинный язык огромной львиной пасти. Я и не знала, что наша Дверь такое умеет! А сейчас она, ощерившись, казалось, всей стеной, яростно рычала, добавляя грохота и треска. Здание Мастерской дрожало, звенели лопающиеся стекла, сыпалась каменная крошка.

– Какого?.. – Ворон, разумеется, успел отпрыгнуть. На то, что он попадется в такую примитивную ловушку, мы даже не надеялись. Надеялись на другое. На другого.

Я не знаю, кем был Не-Мертвый Король при жизни. Может быть, действительно известным своей жестокостью императором, как утверждает легенда. Может быть, у него вовсе и не было никогда никакой «жизни» – как у того хранителя знаний, чье гнездо располагалось глубоко под Академией. Конечно же, наши учебные заведения не были предназначены для того, чтобы их сдерживать. Скорее... скорее это был знак почета. К ним приходили герои, побеждали их – выходя наружу, на свет, другими, или терпели поражение; выбирались ранеными, поддерживаемыми под руки – или гибли, оставаясь под землей навсегда. Странная штука – но, вероятно, ничуть не страннее, чем другие традиции, которые, оказываются, так важны для мира.

Но сейчас из-под земли вставала фигура в красных полуистлевших доспехах – таких древних, что нам они казались бы придуманными исключительно для неудобства – и ростом она достигала второго этажа Мастерской. У Короля было четыре руки, в двух он сжимал кривые сабли – каждый клинок в человеческий рост, в двух других – круглые щиты, когда-то, вероятно, блестящие, теперь почерневшие от земли и грязи. Мне были видны его руки – от плеч и до наручей, тощие и серые. И лицо. Лишенное всяческих эмоций лицо: череп, обтянутый пергаментно-серой кожей, глаза, как два черных куска угля, нелепый треугольный шлем. Не-Мертвый Король медленно повернул голову, взгляд его проскользил по мне, словно меня и не было вовсе. Остановился на Вороне.

Конечно же, Ворон был героем. Пусть он сам и не осознавал этого. Герои – это те, кто меняют существующие порядки, верно?

Может, чешуйка и вовсе не нужна была.

Не-Мертвый Король атаковал. Два меча рванулись один за другим с такой быстротой, что превратились в размазанные тени. Ворон с его нечеловеческой скоростью снова успел отпрыгнуть, клинки взрезали воздух... Но главное я успела увидеть – пусть и лежа на животе, пусть и сквозь кровь, текущую из неглубокой царапины на лбу: растерянность и удивление на лице Ротта-Ворона. Его застали врасплох – и...

Следующим, что я помню, было: лопнувшее небо. Дважды.

Вначале разлетелся на куски серый купол – осколки таяли прямо на лету. Над нами распахнулось огромное темное покрывало, светила полная луна. Снаружи была глубокая ночь – и я не припомню, чтобы когда-либо так радовалась ночи.

Потом такими же тонкими кусками, как хрупкое стекло, разлетелись зависшие в небе шары-ловушки. Как будто полная луна, набравшись храбрости устранить конкуренток, решилась-таки на дело.

Здание Мастерской продолжало дрожать. Лишь бы выдержало! Я откатилась в сторону от упавшего увесистого камня, шагах в пяти от меня приземлился крохотный лепной балкончик с горшком, полным двуцветок – горшок, на удивление, остался цел.

— Нэк! — подбежавший сзади Рэн поднял меня за шиворот и поставил на ноги. Земля рыкнула раненым зверем, едва не сбросив нас снова.

— Нэк, нам нужно туда!

Палец рыжего указывал на колеблющиеся серой хмарью ворота — про которые Ворон, разумеется, и думать забыл.

— Зачем?

— За сундуком, — уверенно ответил Рэн. — За тем сундуком, в котором величайшее сокровище! Если мы захотим, чтобы там было сильное оружие против Ворона — оно там будет!

— Но мы не знаем, где сундук... — очередной толчок, мимо нас просвистел скелет джакалопа. Рассыпался на маленькие кусочки.

— Я найду!

— И не сможем открыть...

— Я открою! Теперь — смогу! Давай, Нэк!

Беда с этими героями. Пообщаешься с ними пару недель — и последние мозги исчезают! Иначе я никак не могла объяснить наши последующие действия: свой короткий кивок, Рэн хватает меня за руку — и тянет наискосок, в обход дыры в земле, за спину Ротта, в ворота.

Разумеется, ни Король, ни Ворон не обратили на нас ни малейшего внимания. Они продолжали сражаться. Ворон уже уверенно теснил противника – в руке его извивалась, как живая, плеть Хаоса, та, чье жалкое подобие я попыталась сотворить в библиотеке. Настоящая была толщиной с обычную плетку для ездовых птиц, но гораздо длиннее; изгибалась она как будто сразу во всех направлениях и так быстро, что даже клинки Короля не успевали за ней. Не-Мертвый хрипло взревел. Отступил сначала на шаг, потом на два – вбок, в сторону от огромной ямы.

— Нэк!

Я замедлила шаг — просто не могла оторвать взгляда от бьющихся, как загипнотизированная. Сверкнула плеть, начисто, бритвой срезав Королю одну из рук со щитом. Рука упала на землю, извиваясь по-змеиному, словно в ней вообще не было суставов.

— Нэк!

Пять шагов до двери. Четыре. Три. Ноги тяжелее свинцовых якорей. Вот Ворон снова поднимает плеть, на его лице торжествующая гримаса, вот Король заносит свои клинки...

И тут меня сильно пихнули в бок — прямо на Рэна, и мы оба провалились в серую воронку. И уже пролетая сквозь небытие хаос-ворот, я увидела лицо толкнувшего.

Кажется, я только и делаю, что падаю! Но в этот раз, по крайней мере, виновата не я.

В глаза ударило рассветное солнце. Берег моря, волны, с шипением набегающие на красноватый песок. Скала. Два причудливых черных валуна по обе стороны — справа и слева. Место, где я уже была, и куда совершенно не жаждала вернуться. А вот ведь!

— Я думала, он забрал сундук отсюда, — растерянно сказала я.

— Зачем? — риторически спросил Рэн, который, конечно же, тоже помнил легенду. — Он не мог его открыть. Никто не мог. Где лучше прятать мед, как не в гнезде медоносов?

Спорно. Но... таланты Рэна, как ключ-стража, уверенно привели нас сюда. А сам Рэн уверенно, бегом направился вниз, к морю. Я последовала за ним. Рея великая, пожалуйста, пусть Король продержится еще немного!

— Вот.

Сундук прятался под скалой, в небольшом гроте. Действительно огромный — туда влезли бы и я, и Рэн, и еще место осталось бы под все наши учебники. Из неизвестного мне материала: сталь? дерево? Он выглядел неподъемным, словно бы вырастал из этого странного песка, из камней побережья. Весь покрытый диковинными узорами: тут промелькнет руна, тут — крыло причудливой птицы, тут — несколько слов на неизвестном мне языке. И фигурная замочная скважина под крышкой.

— Кажется, ты и впрямь тот, кто должен его открыть, — с нервным смешком сказала я. — Давай, что ли, открывай.

Рэн помотал головой.

— Откроешь — ты. Я один не смогу. Разве непонятно? Мало одного ключа для того, чтобы открыть замок. Должен быть еще и тот, кто его держит. Дай руку, — он улыбнулся. Просто и ясно, словно мы не торчали на невесть каком далеком берегу, пока наш извечный враг, вероятно, разрушал Мастерскую, а прогуляться по парку вышли. — К тому же у меня плохо получается желать. Я что-нибудь не то сморожу.

Я медленно протянула руку — и рыжий исчез. Мои пальцы сомкнулись на ключе — тяжелом, с головкой в виде крылатого грифона. Рэн, Рэн... Почему все так уверены во мне? Почему вы думаете, что я справлюсь?

Сундук был таким большим, что опускаться на колени перед ним не требовалось. Лишь вставить ключ в скважину.

Самое ценное в мире сокровище. То, чего желает человек в данный момент. Так просто — и так сложно. Как я могу быть уверенной, чего желаю? В глубине души, в самых скрытых закоулках... Я не герой! Я не светлый посланник Реи! Как я могу вдруг захотеть оружие против Ворона, если я и самого Ворона-то смертельно боюсь?! А уж то, что одолеет его, может оказаться вдвойне хуже. И — во рту словно металлический привкус появился — как я могу доверять сама себе? Вдруг я пожелаю чего-то для себя... мирную башенку вдалеке от невзгод, богатства, славы, любви... гоблин, нет! Я не хочу хотеть всего этого, но я хочу, и не могу никуда деться от самой себя, я всего лишь человек, и, наверное, не из самых лучших... Вдруг моим сокровищем окажется что-нибудь не то?!

В горле пересохло. Ноги ощутимо дрожали. Царапину на лбу немилосердно щипало — от заливавшего глаза пота.

Но...

Там, вдалеке, мои друзья бились с Вороном. Верили в меня.

И тут мой друг ждал, запертый в темнице ключа. Верил в меня.

Если они верят... если они верят — я должна.

И бронзовый ключ медленно вошел в замочную скважину — гладко, как нож в масло. Беззвучно повернулся. Сама собой откинулась тяжелая крышка.

А вот заглянуть внутрь я уже не успела. Стало темно.


Между строк

Вот когда за горло ухватит болью (и не взвидишь свет, не почуешь тьму) - не помогут тут ни осина с солью, ни клинок, в рябинном кален дыму. Волшебство такое, приятель, дело - обожжет врага, отпугнет зверей, что испачкал - сделает снова белым, наведет мосты через сотню рек. Призовет химеру на чай с печеньем, распылит валун, как песок в горсти, посчитает "пи" до любых значений, если надо - можно и до пяти. Защитит от мора, морей и моли, в жаркий летний день раскидает снег.

Но бессильна магия против боли. Ничего, увы, не придумать с ней.

Здесь у нас не сотни, а сотни сотен важных книг, тугих колдовских томов. Здесь такое прячется в переплетах - ты б за жизнь свою прочитать не смог. Всё: рецепты зелий, да карты кладов, да узор ковра, чтобы мог летать...

Есть один совет, чтобы с болью сладить. Не волшебный, каждый сумеет так. За руками смотришь? Гляди на блюдце, наливное яблочко покати; вот узоры тянутся, вьются, вьются, в тридцать девять царств без одной версты. Тридцать девять царств, тридесятый витязь молча смотрит в темный глухой экран; и царевны-Лебеди карта бита, а Иван... как водится, он дурак. Кто-то, в дождь лицо запрокинув, бродит по пустым дворам, распугав котов. Кто-то тихо плачет, а кто-то вроде зубы стиснул - к бою, ваш-мать, готов. Кто-то спит в обнимку с чужой гитарой, иль играет в покер с самим собой. Во вселенной нашей - огромной, старой - каждый миг свечою мерцает боль. От любви, от памяти, от обиды, от того, что снова не позвонил, слишком мелких искорок не увидеть, и нельзя винить, а кого винить?

Да, я знаю, плохо. Хоть вой, хоть тресни, хоть рычи барбосом в ночную тьму... Дай мне руку, хочешь - мы будем вместе? Протяни ладонь, я ее возьму. А потом - другому тяни, не струхни. Нас так много, искорок в темноте. Кто-то вдалеке включит свет на кухне, кто-то тихо ляжет без слез в постель. Улыбнется Лебедь дурной привычке, да Ивана вроде отпустит чуть. Зажигает небо от спички спичку, люди держат Землю - плечом к плечу.

Тридцать девять царств пробежит дорога, за пустынный край, за зеленый бор. Просто боль, разделенная на многих - это лишь частичка, почти не боль. Это лишь кусочек, витраж узорный, рыцарь с витража, напои коня.

Небо стало серым - а было черным.


Протяни мне руку. Коснись меня.

Загрузка...