Мне до сих пор не доводилось оставаться одной в кабинете директрисы. Обычно ты-провинившийся (разбил окно в оранжерее? пририсовал усы статуе Дианисии Мудрейшей?) сидел на жестком стуле, робея под осуждающими взглядами великих магов прошлого на портретах, которыми была увешана комната, а директриса распекала тебя во все корки, расхаживая туда и сюда перед огромным столом серебряного дерева. Теперь же меня никто не корил, не винил... меня просто оставили одну и сказали: жди. Ключ-Ланса отобрала Лиарра. Молча. И Рэна куда-то увели. Лучше бы ругали, честное слово.
В горле першило: мы рассказали нашу нехитрую историю несколько раз, постаравшись вспомнить все детали. Встать со стула я не смела, сидела прямо — хотя предпочла бы съежиться в углу, обняв колени руками. Слишком много всего свалилось на нас за слишком недолгое время.
Магия. То, чему я так кропотливо училась все эти годы, записывая в тетради, раскладывая в уме по полочкам. Руны, травы, комбинации слов, звуков и жестов... Все это было не настоящее. Настоящим было то, что мы считали сказками: песни Вилли, легенды, древние баллады, «он взмахнул рукой, и пролился дождь, напоив иссохшие поля». Это — магия. А умение зажечь маленький огонек-светильник, потратив полторы минуты на чтение заклятья, плюс все запасы крестокровки и лист бумаги с рунными знаками — это лишь жалкие остатки. То, что еще не успело улетучиться из нашего мира — ведь и вода из прохудившихся мехов уходит не сразу, остаются какие-то капли, крохи. Вот их мы и использовали.
Только ведь рано или поздно капли закончатся. Мех опустеет. Не останется ничего.
Ведь даже выпускники Мастерской, возвращавшиеся сюда — я видела их несколько раз — упоминали, что колдовать с каждым годом становится все труднее.
Волшебство уходило, медленно, неотвратимо, навсегда. А мы не знали.
Ворон, злейший враг королевства, безжалостный убийца, предававший своих же учеников, завоеватель, сжигавший города и села на своем пути — знал. И пытался найти выход. Так... можем ли мы его винить?
Он смог создать новую магию из осколков старой и из собственного таланта. Он научился мгновенно перемещаться из одного места в другое, приручать огонь, воду, землю и ветер. Он проиграл, ибо противостоящие ему силы были слишком велики, но что бы произошло, если бы он выиграл? Война кончилась семьдесят лет назад. Я жила бы в другом мире? Я училась бы настоящей магии? Я... я умела бы вызывать пылающие плети из ничего, умела бы исчезать и летать?
Пришлось ущипнуть себя за руку — со всей силы, чтобы слезы на глазах выступили. Очнись, Маннэке! Вспомни книги по истории, перечисляющие жертв войны, вспомни захваченный городок Рэна, вспомни умирающего мага в кольце обугленной травы. Он, небось, тоже так думал, летать мечтал!
Он мог и не знать всей истины, возразил мой внутренний голос. Такой разумный и спокойный голос. У любой монеты есть две стороны. Допустимо ли пожертвовать несколькими жизнями, чтобы вернуть в мир волшебство? Такое, как в легендах, умеющее вызывать гром с ясного неба, лечить болезни, выращивать урожай в годы засухи...
А может, и не так все было бы. Я и в Мастерской-то не из лучших, как ни зубрю, таланта у меня на медный грош, а в новом мире, кто знает, и на полгроша б не хватило?
Аргх! Ну приходите же, кто-нибудь, иначе я сейчас Йер знает до чего додумаюсь! Не оставляйте меня одну, я собственных мыслей боюсь!
И подремать не получалось. Чуть прикрою глаза — передо мной вставало бледное лицо умирающего мага с запекшейся кровью в уголках губ, и по спине пробегал озноб. Что же он мне передал? Знание и память, обрывками, осколками, но передал. А что еще? Силу, по его словам? Чтобы не досталась Ворону? Только вот ничего нового я в себе, как ни вслушивалась, не ощущала.
Ладно, все равно делать пока нечего. Я сконцентрировалась, прикрыла глаза, как нас учили еще в первом классе. Успокоиться, сосредоточиться, как будто ты плывешь в невесомом коконе над землей. Волнения исчезли, сомнения испарились, ты — единое целое с Миром, Рея над тобой и все такое. Получалось плохо. Если бы забыл важный разговор, дату встречи, нужные слова – и теперь маешься, не можешь вспомнить. Я мысленно потянулась к этой мешающей занозе, попыталась ухватить ее, зацепить хоть чем-то...
Поймала.
И тут же меня будто мягким молотом по голове ударили: оглушило и тряхнуло, стул радостно встал на две ножки, словно необъезженный конь, едва не сбросив меня, побалансировал и мягко опустился не все четыре. Правую руку свело судорогой. В дальнем углу кабинета опрокинулся керамический горшок с какой-то экзотической и весьма колючей зеленой штукой.
Елки-метелки, что это было? На лбу выступил холодный пот. Может, этот маг на самом деле хотел отомстить врагам, то есть нам, и поместил в меня какую-то волшебную ловушку? Попытаюсь использовать — и прихлопну невзначай кого из своих... Тогда неудивительно, что я тут уже полчаса в одиночестве сижу. Удивительно, что не в подземелье и не в цепях.
Я поднялась со стула и уныло поплелась ставить горшок на место. Он не раскололся и даже не треснул. Собрала вывалившийся песок и камешки, аккуратно присыпала их вокруг колючего растения, пару раз наткнувшись пальцами на иголки. Теперь задвинем все в угол, как было...
И тут моей руки что-то коснулось. Что-то живое! Я взвизгнула и подлетела вверх, чувствительно приземлившись на задницу. Несчастный горшок, разумеется, снова грохнулся.
Из-за колючих веток на меня испуганно смотрели глаза. Розовые, круглые. Крыса? В кабинете госпожи Матильды? Да она скорее все Озеро Ори вскипятит, чем позволит какой-то крысе грызть ее бумаги!
Существо бочком-бочком выбралось на свет. И я только огромным усилием воли не завизжала во второй раз. Это был теневой зверь. Как таких звал Рэн – тварлак? Я схватила горшок обеими руками, готовясь садануть по твари... и остановилась. Зверь – зверек – был совсем небольшой. Размером с котенка. Такой же серо-черной масти, как и другие, виденные нами, похожий на шестилапую гусеничку, с носом-пятачком и двумя большими глазами. Глаза, кстати, были светлее, чем у других. Не темно-алые.
Пока я бестолково моргала, пытаясь собраться с мыслями, зверь подполз поближе. Нападать он, кажется, не хотел. Или? Моей руки коснулся такой же серый, как и сама свиногусеничка, язычок. Хм. Как будто тебя потерли по запястью вымазанной в пепле зубной щеткой. Я осторожно потрогала существо, оно оказалось покрыто коротким жестким мехом. Поросенок перевернулся на спину, доверчиво подставив мне пузо.
Кажется, есть предел тому, что люди могут пережить за сутки? Я этот предел уже перешла, и наружу начал рваться нервный смех. Я неудержимо хихикала, сидя на полу кабинета госпожи Матильды, в куче рассыпанной земли, и гладя теневую тварюшку. Вот, уже тварлаки у меня получаются. Пойду в Вороны, буду Ворон Второй, не хуже первого, завоюю королевство...
И тут – вовремя, называется! – за дверью послышались шаги.
Секунды три ушло на то, чтобы совершить невозможное. А именно: поставить горшок с колючим растением туда, где он и был, расправить игольчатые ветки, замести всю высыпавшуюся землю под шкаф, сунуть твареныша в карман куртки (хорошо, что у наших форменных курток карманы просто гигантские!), прошипеть ему «Молчи, скотина!», отряхнуться, вытереть глаза от проступивших слез и принять полагающуюся позу «чинно сижу на стуле, сложив руки на коленях».
Лучше б я с пола не вставала. Стул снова скакнул горным козлом, но на этот раз магия Ворона была совершенно ни при чем. Просто в кабинет вошел Ланс собственной персоной.
Я вжалась в спинку и подлокотники и судорожно принялась припоминать все Виллины баллады о призраках и духах. Привидение смотрело на меня укоризненно и с чуть заметной улыбкой. Окружение сквозь него не просвечивалось.
– Ты... вы... меня пугать пришел? – осторожно поинтересовалась я, стараясь не стучать зубами. – Так я того... уже... считай, дело сделано.
– О ч-чем ты? – недоуменно поднял брови светловолосый.
– А зачем вы, призраки, в мир живых приходите? – я шмыгнула носом. – Поукорять за собственную смерть?
– О Рея, – Ланс хлопнул себя по лбу. – М-маннэке, ты с-серьезно решила, что я умер?
– Ты истек кровью, побледнел, замолчал и растворился в воздухе! Это что, теперь означает «до свидания, буду к ужину»?!
– Я же с-сказал – за гранью с-свидимся... Ох. М-маннэке, грань – это д-дверь. Я был ранен, единственное, что м-мог сделать – п-принять вид ключа. Но было н-необходимо, чтобы кто-то его держал и отпирал двери. Ты же с этим успешно с-справилась, верно?
Да. Конечно. Принять вид ключа. Открывать двери. За гранью свидимся. Чего уж проще.
— Я думала, вы... ты... — на глаза все-таки навернулись слезы, пришлось отвернуться и закрыть лицо рукой, что не особо помогло.
— Я в п-порядке, п-правда.
Сквозь растопыренные пальцы я видела кусочек пола — расплывчатый от моих слез. А потом серебристый блеск кольчуги Ланса. Он опустился на одно колено возле моего стула и осторожно положил руку мне на плечо.
— С-спасибо тебе. Ты отлично с-справилась.
Я шмыгнула носом еще раз. Как бы его так незаметно вытереть? Если я не рассопливлюсь, сцена вполне сойдет за романтическую...
...или нет.
Разумеется, теневая тварюшка выбрала именно этот момент: ей надоело сидеть в кармане, поэтому она высунула серый мохнатый пятачок и требовательно хрюкнула. Розовые глазки уставились на Ланса, Ланс уставился на свиногусеничку.
Пауза, достойная столичного театра. Я попыталась слепить «я-здесь-ни-при-чем» морду, но с созданием Хаоса в кармане куртки сделать это оказалось сложновато. Кальдиец страдальчески вздохнул, легко поднялся и протянул мне руку:
– Пойдем.
– Куда? — заупрямилась я. Еще в чертоги Не-Мертвого Короля отправят, составлять ему компанию в ближайшие пару тысячелетий, или в карету, отправляющуюся скорым аллюром к Королевскому суду в столице.
– В кабинет в-вашего профессора... Д-доузи, если не ошибаюсь. Он любезно предоставил нам его как к-комнату для совещаний. Мне к-кажется, если тебя оставить без п-присмотра еще на пару часов, ты устроишь тут с-сошествие Йера на землю, или еще что-нибудь, столь же нежелательное д-для мирного населения.
– Ты говоришь прямо как Вилли, – буркнула я и послушно вышла из кабинета следом за Лансом, по пути смаргивая слезы и упихивая обратно в карман упрямого тенезверя. Тот вылизывал мне пальцы, похрюкивал и сопел.
– Я говорю п-правду.
Честно говоря, слушать было приятно. Это же комплимент? Разве не так начинали великие маги – натворив что-нибудь такое впечатляющее, что все вокруг ахнули? Или ахать должны в восхищенном ключе, а не от ужаса?
Мы прошли по коридору, спустились по лестнице на этаж ниже, и там, за криво исполненной скульптурой «Кентавр борется с демоном» – между рогами демона обычно прятали любовные записочки – обнаружилась плотно прикрытая дверь в кабинет Доузи. Что само по себе было удивительно: обычно профессор ее не закрывал.
Ланс открыл дверь, пропуская меня вперед. Быть великим магом вышеописанной ценой мне тут же расхотелось: помимо нахохлившегося в углу Рэна, там находились еще Лиарра, госпожа Матильда и Зелль. Двое дам пронзили меня такими взглядами, что я поняла: самоиспепелиться будет быстрее и безопаснее. Зелль ухмыльнулся и кивнул — кажется, не столько мне, сколько каким-то своим мыслям. Зато Рэн при виде композиции «Маннэке и какая-то нечисть с ней» (нет, нечистью был не Ланс) явственно воспрял духом. Что, нас теперь на двоих распекать будут?
Потупив глаза, я проскользнула в угол, поближе к рыжему – там как раз был свободный стул.
Знакомый аккуратный кабинет Доузи, с расставленными по стеллажам учебниками, множеством маленьких шкафчиков, светлыми занавесками и скелетом гоблина в углу за несколько часов изменился до неузнаваемости. Повсюду: на полу, на столе, на полках, – лежали какие-то толстые пыльные тома, выглядевшие так, будто их с фонарем доставали из самых дальних углов библиотеки (вероятно, так и было), мебель была отодвинута к стенам, открывая пространство в центре. Бедолагу гоблина использовали как вешалку: на нем висели два плаща и шляпа директрисы. Зелль вольготно расположился на столе, по соседству с парой особенно пыльных книг, и выглядел как лопард, объевшийся сметаны. Госпожа Матильда восседала в роскошном кресле с красной плюшевой обивкой (готова поклясться, в кабинете Доузи раньше такого не было!), а Лиарра сидела на подоконнике. Стульев в комнате еще хватало, они нарочно, что ли, выбирают места поэффектнее? Хотя надо признать: Лиарра, подобравшая ноги под себя в максимально небрежной позе, смотрелась так... В общем, Рэн, переглянувшись со мной, снова уставился на нее. Я пихнула его плечом.
– А? – шепотом отозвался рыжий.
– Что тут происходит вообще? – прошипела я ему в ухо.
– Военный совет.
– Ругать будут?
– Пока что они друг на друга ругались. Почему да почему Ланс поперся в лес один...
– П-потому что мои друзья склонны с-сначала атаковать, а потом разбираться, – отозвался светловолосый, который с другого конца комнаты как-то уловил наш еле слышный шепот. – И п-потому что я вовсе не был уверен, что д-действительно чувствую магию Хаоса.
Ланс печально осмотрел скелет гоблина, зачем-то заглянул ему в зубы, потом вытянул один стул из ряда в центр комнаты и уселся на него. Ну вот, а я уже думала, куда он пристроится – на люстру или на шкаф, учитывая нестандартные местонахождения его приятелей.
Воцарилась тишина, еще не зловещая, но уже немного нервная. Рэн смотрел на Лиарру, Лиарра – в окно, госпожа Матильда взглядом пыталась передать все, что она думает по моему поводу, я, старательно избегая ее ледяных глаз, созерцала окрестности (а точнее, Зелля на столе и книжный шкаф – они были аккурат в другой стороне). Зелль как-то умудрялся рассеянно смотреть в никуда сквозь нас всех. Ланс терпеливо молчал, ожидая, кто первый заговорит. Не дождавшись, вздохнул и сообщил:
– Мне кажется, учитывая ситуацию, д-детям нужно хоть что-то рассказать. Иначе за п-последствия я не ручаюсь.
«Детям»?!
– Если их запереть где-нибудь на пару недель, не будет никаких последствий, – мурлыкнула Лиарра, любуясь своими длинными ногтями.
«Запереть»?!
Обидевшись на весь белый свет, я вытащила теневую свинюшку из кармана куртки и посадила себе на колени. Зверек сразу растянулся во всю длину и замурлыкал, требуя, чтобы его гладили. Рэн разинул рот, потом подумал и закрыл. И тоже потянулся погладить.
Ожидаемого ажиотажа тварька не вызвала – только Зелль как-то странно хмыкнул да Лиарра пробормотала «разводят пакость всякую». А я-то думала...
– Лиа, – упорно гнул свою линию Ланс. – Им надо п-показать. Маннэке уже открывала д-двери.
Лиарра мученически вздохнула, возведя к потолку фиалковые глаза. Потом легко спрыгнула с подоконника, подошла к поднявшемуся навстречу ей Лансу. Протянула узкую кисть, словно для пожатия…. Или, скорее, для поцелуя.
Белоснежная вспышка! Мы с Рэном шарахнулись, хорошо, что рядом была стена – иначе норма опрокинутых стульев за день была бы перевыполнена. Госпожа Матильда и Зелль даже не вздрогнули. Я проморгалась, прогоняя желтые сполохи под веками.
Ланса не было. На ладони неподвижной Лиарры лежал бронзовый ключ с головкой в виде причудливой птицы. Вторая вспышка – и перед нами предстал Ланс, такой же, как и всегда, даже волосы не растрепались.
– П-поняли? – он повернулся к нам.
Мы переглянулись. Кивнули. Потом я, спохватившись, замотала головой:
– Что это было вообще такое? Почему в ключ? Что за двери он открывает?
– Точно в подвал не хотите? Проще будет и нам, и вам, – подал голос Зелль, поудобнее устраиваясь на столе.
– А этот умник во что превращается? В утюг? – тут же мстительно отозвалась я.
— Маннэке! — суровый тон директрисы не предвещал ничего хорошего.
Ланс уселся обратно на свой стул – задом наперед, положив локти на резную спинку.
– Маннэке, Реалонниш... Вы п-поверите мне, если я скажу, будто в с-сердце каждого человека есть к-ключ?
Мы отреагировали одновременно.
– Что? – переспросила я. Относилось это к имени «Реалонниш». Таково полное имя Рэна? А я-то думала, что в соревновании дурацких кличек могу занять первое место! Понятия не имею, чем думали родители, когда называли так дочурку. «Ман» означает «песок», «Нэкките» – «цветок», в итоге получается «растение на песке». Небось что-то вроде той колючей непонятной штуки, что в кабинете директрисы растет. Но «Реалонниш» – это же еще хуже!
– Нет! – сказал Рэн. И, судя по интонации, это было сокращенное «не называй меня так больше!».
Ланс кивнул и продолжил:
– Это п-правда. И она не имеет никакого отношения к магии, к Хаосу или к Церкви. Это п-просто дар всем людям нашего мира... от с-сотворения континентов, а может, и раньше. К-каждый, рождаясь на свет, п-получает особый талант... ключ. Ключ, который нельзя п-потерять, продать или подарить, п-потому что он хранится в сердце и неразрывен с жизнью владельца. Человек с таким д-даром может открыть замок, к которому п-подходит его ключ.
– И все? – жадно спросила я, поскольку Ланс замолчал. – А что за замок?
– Он может оказаться к-каким угодно. Замок от двери твоего дома, с-соседского дома, замочек от шкатулки с д-драгоценностями... запор на дверях темницы.
– И как узнать, какой – твой? – подал голос Рэн, слушавший так напряженно, как будто ему читали список билетов к экзамену. Я истово закивала. Особенно про шкатулку с драгоценностями было интересно.
– Никак, – просто ответил Ланс.
Я захлопала глазами.
– Только угадывать? И если я буду ходить по городу и, например, трогать каждую дверь...
– То с каким-то шансом найдешь ту, которую открывает твой ключ, – кивнула Лиарра. Прошла обратно к подоконнику, но садиться не стала, прижалась щекой к стеклу. – С очень маленьким шансом. Потому что твой замок может оказаться в Государстве Ори, в столице, в Изумрудной Долине, на другом континенте. Может быть, этот замок еще не сделан. Может быть, он уже заржавел и распался.
Сплошное разочарование. Видимо, моя вытянувшаяся физиономия была слишком уж заметна – Ланс тщательно пытался скрыть улыбку.
– Ничего не понимаю, – честно призналась я. – Вы говорите, что ключ – дар... от Реи или от других богов, наверное? Но какой же дар с этаким подвохом? Получается, никто из людей и воспользоваться им не может! И в чем смысл?
– Потому что это не просто дар, – вдруг подал голос Рэн, и я с недоумением уставилась на него. – Это испытание, верно?
– Мы не знаем, – пожала плечами Лиарра. Я увидела, как у рыжего вспыхнули щеки – еще бы, ОНА сама с ним заговорила! – Мы можем только догадываться, почему мы были наделены таким странным талантом. Возможно, в шутку, или случайно, или с какой-то неведомой нам целью...
Рэн покраснел еще больше, едва не задымившись. Поспешно перевел взгляд на меня – видимо, меня он не стеснялся.
– Я вспомнил легенду о Тавейне и Зималь, – тихо сказал он. – Ты не знаешь?
– Рыцарь Тавейн и его возлюбленная эльфийка Зималь? – не понимая, о чем речь, уточнила я. – Да, но это же просто сказка... образец культуры Сожженных Веков. Рыцарь короля Тавейн случайно видит эльфийку в лесу и влюбляется, потом они встречаются на поле битвы, когда оба готовы нанести смертельный удар, и Зималь успевает остановить руку, а Тавейн нет, и он относит раненую Зималь в дом ее родичей, хотя рискует собственной жизнью... Да и эльфов не быва... — тут я вовремя спохватилась и закрыла рот.
– «Протянул Тавейн руку, и распахнулись перед ним ворота Таэ Миральд, хотя были крепко заперты – такова была сила его любви», – процитировал Рэн.
– Ты что, легенду наизусть выучил?!
– По литературе у меня пятерка, – уши Рэна алели как пожар. – Хвосты только по... по другим предметам!
Даю перья на шляпе директрисы на отсечение – все романтические баллады в библиотеке Академии перечитал! Вот же мальчишки. Я независимо задрала нос, показывая, что читаю исключительно книги о приключениях и пособия «как разбогатеть за две недели – советы процветающих торговцев!». И тут же пригорюнилась, вспомнив, что по упомянутой литературе через месяц экзамен. Пришлось усилием воли вернуться к обсуждаемой теме.
– Погоди-погоди. Ты имеешь в виду...
– Что ключом рыцаря Тавейна открывались ворота Таэ Миральд. Наверное.
– Ну да, не силой неземной любви же. Но — ориентироваться только на слова из старой легенды?
– Не т-только на слова, – со значением сказал Ланс, и я опомнилась. Действительно, когда у тебя на глазах превращаются в ключ и обратно – тут как-то сложно не поверить. Стоп-стоп...
– Ланс, а какую дверь открываешь ты? — только задав вопрос, я сообразила, что мы как-то быстро перешли на «ты». Но, кажется, сегодня вольности всем были до уличного фонаря.
– Во-п-первых, не я. Мы, – Ланс широко взмахнул рукой, так что его жест можно было трактовать как «пол-Мастерской такое умеет». – Мы т-трое. Лиарра, Зелль и я. А во-вторых, не одну д-дверь. С-среди ключей иногда встречаются... универсальные к-ключи? Отмычки? Наш дар в том, что мы можем открыть п-почти любую дверь, включая магические. Это д-дар ключ-стражей. Т-тех, кого позже начали называть героями.
– Мне казалось, что отмычка – это кусок проволоки... — пробормотал Рэн.
– Можешь с-считать меня куском проволоки, – великодушно разрешил Ланс. – Мне не жалко.
– Обычные двери вы открыть можете, – на всякий случай уточнила я. — А другие?
– З-зачарованные?
– Нет. Я имею в виду… ну, открыть ту часть памяти, где у соседа хранится воспоминание о заначке с печеньем… Или секрет какой-нибудь…
– Идеальное мышление сторонника Ворона, – заметил Зелль. – Сразу думает, как проявить чужой талант на весьма своеобразной почве. Аплодирую.
Теневая зверушка спрыгнула с моих рук и бодро поскакала к чернявому. Тот небрежно наклонился, подхватил ее за шкирку и водрузил себе на колени; зверек предательски заурчал. Все прочие, включая Рэна, как-то странно на меня посмотрели. Я съежилась. Неужели и впрямь вопрос был не таким очевидным, как мне казалось? Лучше помолчу, а то отправят-таки меня в подземелья...
– Я п-понял тебя, – Ланс вздохнул. – Нет. Может б-быть, раньше могли… очень мало источников. Но, п-пожалуй, я не хотел бы обладать такими в-возможностями.
– И много этих... умеющих открывать любые двери? – сдвинув брови, спросил Рэн.
– П-полагаю, остались только мы т-трое. Эпоха так называемых «героев» п-прошла, – кавычки в речи Ланса были заметны, как написанные мелом на доске.
Хм. Может, и двери в чертоги Не-Мертвого Короля так открываются? Раз уж «любые».
Поскольку я честно стиснула зубы, дабы лишнего не спросить, то рыжий справился за меня:
– И вы все можете путешествовать из любой точки континента в другую? И через... через время?
– Нет, – отрезала Лиарра. Ланс уточнил:
– Мы можем открыть п-почти любую дверь – например, в этом к-кабинете, – он, не вставая, пододвинул свой стул к одному из заветных шкафчиков Доузи и небрежным жестом коснулся дверцы. Та послушно распахнулась. Я вытянула шею, чтобы увидеть содержимое, но Ланс поспешно захлопнул шкаф и продолжил:
– Перемещение в п-пространстве – эффект смерть-ворот, иначе – воронок, в-возникающих в местах, где активна магия Хаоса. Они бросают в совершенно с-случайные места к-континента, если просто войти в них, без к-ключа. Иногда и в случайное в-время. Очень нестабильная в-вещь.
— То есть — без вас?
— Именно.
– А почему в форме ключа? Вы... ты... можешь же дверь просто рукой открыть!
– В иной форме наши способности заметно усиливаются.
Услышав слово «магия», я все-таки собралась с духом и решилась спросить:
— Это правда? То, что волшебство исчезает... уходит из мира? — слово «умирает», невысказанное, повисло в воздухе, и в комнате словно бы стало холоднее.
Ланс беспомощно посмотрел на Лиарру. Та упорно смотрела в окно, хотя за ним не происходило ровным счетом ничего интересного. Директриса нервно сплетала и расплетала пальцы.
— Да, — голос Зелля был не похож на его обычный презрительный тон. — Правда.
Теневая зверушка требовательно потыкала носом в его руку, требуя ласки.
— Значит... — я сглотнула, ком в горле оказался горьким и тяжелым. — Значит, скоро она пропадет?
— Мы не знаем, — быстро сказала госпожа Матильда. — Слишком мало данных. Лучшие умы страны сейчас занимаются этой проблемой, и уже достигли определенных успехов. Магия не исчезнет совсем, не волнуйся. И учтите, сказанное здесь не должно покинуть пределы данной комнаты! Ты меня понимаешь, Маннэке?
— В конце к-концов, Ворону как-то удалось д-добиться работающей магии, — заметил Ланс. — В-вероятно, и нам это под силу. Разными п-путями.
Я уныло кивнула. Голова, кажется, пухла от внезапно навалившихся проблем и вопросов. Ворон, волшебство, возможности... Вспомнила!
– Получается, вы можете отправиться в прошлое! И пристукнуть Ворона прямо там! И войны не будет! И можно забрать у него эту силу, и использовать во благо!
Ожидаемого ответа «гениальная мысль, ты просто умница!» я не получила. Зелль скривился так, словно я предложила использовать золотые чаши для очистки выгребных ям, Лиарра возвела глаза к потолку.
– Маннэке. П-прошлое изменить нельзя, даже если п-попадешь туда. П-поверь, это доказано многими и еще д-до нас.
– А вдруг… а можно… а мы же были там! И Хаос...
– Да, ты забрала себе некоторое количество силы Хаоса, совершенно не изменив при этом ни прошлое, ни настоящее. Разве что — помешала Ворону сделать это самому. Даже просто переместиться к Ворону... семьдесят лет назад... с помощью таких дверей было невозможно. Это его стихия, и он умеет себя оградить от нежелательных гостей. Умел, – поправилась Лиарра. — Магия Хаоса многолика. И она, действительно, может находить самые странные пути наружу. Впрочем, зачастую они безвредны. Как вот это... существо, — сереброволосая брезгливо поморщилась, бросив взгляд на серого поросенка.
— И она еще, несомненно, проявится, — добавил Зелль. — Эти пакостные звери в лесу — лишь начало. Предстоит много работы.
– А почему... – наконец сформулировав один из своих вопросов, начала я. Но тут громыхнула о косяк дверь кабинета Доузи (разве Ланс ее не запер?!), и внутрь ввалились те, кого я меньше всего ожидала здесь увидеть. Перемазанные какой-то пылью, но не теряющие присутствия духа.
– Нори?! Вилли?! Что вы тут делаете?!
– Она не виновата! – не обращая на меня внимания, с ходу сообщил Норберт. Светлые волосы наследника знатного рода стояли дыбом, в больших зеленых глазах горел негасимый энтузиазм (при виде которого все наши одноклассники обычно старались убежать подальше). – Это все наша идея! И пойти в лес, и искать там реликвии войны!
– Его, – уточнил дотошный Вилли, ткнув в Нори пальцем, а потом им же поправив очки на переносице. С пальца все еще сыпались голубоватые искры – неужели ребята наконец-то доработали наше заклинание взлома замков в дверях учительских кабинетов? – Но исполняли мы вместе. Маннэке не виновата.
– Так что не выгоняйте ее! – гордо завершил Норберт. Чихнул. Вытер нос рукавом, размазав пыль по лицу.
А что, кто-то собирался?.. Ох. От понимания у меня защипало в носу. Ребята... Они все-таки вспомнили – и первым делом рванулись спасать меня от неотвратимого, как им казалось, исключения. Пусть мы все и не герои, и не родились в год какого-то-там солнца – но разве это, гоблин побери, важно?
– Мы подумаем, – грозно пообещала госпожа Матильда, быстрее всех разобравшаяся в ситуации. – А теперь кыш отсюда, если не хотите все оставшееся до экзаменов время драить Мастерскую без помощи рун! И упаси вас Рея подслушивать!
Судя по всему, подслушать ребята ничего не успели. На лице Норберта отразилось такое разочарование – «и как же я раньше не догадался сперва приложить к двери ухо, а потом уже взламывать замок!» – что я едва не рассмеялась. Более сообразительный Вилли ухватил приятеля за шиворот, кивнул мне: держись! И покинул кабинет, таща за собой приятеля. Нори успел подмигнуть мне, помахать руками всем присутствующим и скорчить трагичную рожицу.
Дверь снова хлопнула. Послышались удаляющиеся шаги, стало тихо.
– Я же запер д-дверь за собой, – Ланс покачал головой. – Леди Матильда, у вас все ученики т-так... оригинально т-талантливы?
– Слава Богине, не все, – отозвалась директриса. Достала из сумочки кружевной платочек и промокнула лоб. Потом решительно встала, подошла к двери и распахнула ее – за ней никого не оказалось. Закрыла снова.
– Мне кажется, мы можем использовать подобные таланты на благо, – задумчиво сказал Зелль.
– А может, это меня вы запрете где-нибудь в тихом спокойном месте? – мрачно попросила Лиарра. – Я не хочу это видеть, слышать, и вообще при таком присутствовать. Хватит с меня детей на десять лет вперед.
Хорошая идея! Можно я ее запру, можно, можно? Вслух я это не сказала, но с надеждой посмотрела на Ланса.
– Нельзя, – разочаровал сразу всех светловолосый. – Считай, что у нас чрезвычайная с-ситуация. Леди Матильда, нам п-потребуется ваша п-помощь. Идея вот какая...
В утреннем парке было свежо и тихо. Только-только начали открываться лавочки, было слышно, как торговцы перекликаются с соседями, и как цокает по мостовой лошадь угольщика. Ночью прошел дождь. Деревья отцветали, сбрасывали последние лепестки на мостовые и скамейки, на мои плечи. Веревочные качели возмущенно поскрипывали: они привыкли катать малышей, а не магов-третьеклассников, пусть маги и удались коротышками. Носок сапога черпал песочные слипшиеся катышки в такт раскачиванию. На моих коленях лежали потрепанные «Легенды Мантарии и прилегающих областей», открытые на странице «Повесть о ключ-стражах». Вилли удивился моему внезапному интересу к «непроверенным источникам», как презрительно называл их Норберт, но предоставил в мое распоряжение всю свою библиотеку. Ну я и читала. На уроках, после уроков, в столовой... Путаница в голове только увеличивалась.
Сегодня я проснулась еще до рассвета, и больше заснуть не смогла. Послушала мерное дыхание Поли, спящей на матрасе, раскинув смуглые руки и ноги, подложив под голову маленькую подушечку, расшитую цветными узорами. Ипполита попала в Мастерскую с вольных равнин Ангиллара. Она иногда вспоминала о доме, плела странные обереги из травы и шнурочков, рисовала на полях лекций – быстрыми прямыми штрихами – бегущих антилоп и диких быков. Скучает ли Поли по своей семье? Она никогда не говорила, но вдруг?
Это для меня Мастерская и Пристань стали домом. Для Норберта, который в гробу с Реиным благословением видел столичную благовоспитанность. Для Вилли, который о своей семье вообще почти никогда не говорил. А для остальных? И стоило ли оно того? Зачем вообще нужна наша Мастерская, если магия уходит, улетучивается, если все, что мы можем сейчас — лишь разжечь волшебством свечу, когда двести лет назад могли бы сотворить костер — до неба... И что будет, когда мы — или наши дети, внуки — не смогут даже свечку затеплить?
Я подняла руку. Начертила в воздухе руну Игнис, прошептала знакомые слова. Руна тускло вспыхнула и рассыпалась искорками, которые упали в мокрый песок, зашипели и мгновенно погасли. Вот так. И все. И мы тоже — в песок, в воду, в никуда...
– Как мило. Прогуливаешь школу и пытаешься поджечь городское имущество?
– Мне сегодня ко второму уроку, – вяло отозвалась я. И перед кем, спрашивается, оправдываюсь? – А ты? Топишь одиночество в здешних лужах или романтично любуешься восходом?
Отношения у нас с Зеллем установились... странные. Если Лиарру я, по правде говоря, побаивалась, если с Лансом можно было говорить о чем угодно (но перестать смотреть на него снизу вверх было невозможно, и дело совсем не в моем росте), то черноволосый невысокий и тощий маг, тянущий от силы на старшеклассника, ни на секунду не скрывал, как его достало все окружение и все окружающие. Пожалуй, это было основным плюсом его характера: он говорил, что думал. И я прекрасно знала, что обо мне он думал мало хорошего. Наверное, раньше я бы чувствовала себя оскорбленной, обиженной и несчастной. Но в последнее время это, как ни странно, не возмущало, наоборот — импонировала прямота и открытость, а то, что меня, всю умную и красивую, не ценят — дело десятое. Так я скоро религию «нам все равно» народности Дзен с западных гор постигну, не напрягаясь!
— Проверяю окружение на Хаос. Пока нашел только это.
«Это» возмущенно хрюкнуло из кармана моей куртки. Тварюшку я, подумав с пару дней, назвала Черныш. Нори был расстроен, поскольку усердно предлагал имена вроде Пламенная Смерть или Кровавый Огонь. Вилли продвигал идею именования в честь полководцев прошлого: Удагаль Непобедимый или Сторкракс Три Брови. Я сказала, что пусть сами заводят себе каких угодно зверей и называют их как хотят, а я издеваться над бедным созданием не позволю.
А проверки на Хаос стали рутинной частью нашей жизни. С разрешения госпожи Матильды была открыта часть правды: по неизвестной (ложь) причине магия Хаоса стала (а вот это истина) пробиваться сквозь ткань нашего мира. Задачей всех учеников Мастерской стало «обнаруживать места, где видны проявления Хаоса, и докладывать вышестоящим лицам». То есть – учителям.
Поначалу задачу поняли плохо и докладывали о чем придется: о неприличных рисунках на стене Академии, о непропеченных булочках, о плохом улове рыбы. Но потом один из второклассников нашел отличный пример: в дальнем углу одного из городских дворов пророс гриб. Вроде бы обычный гриб, только размером с табуретку, серый, и на шляпке у него пробивались вполне отчетливые красные глаза. Даже с ресничками.
Все выдохнули от восторга. Никто из них, кроме нас с Рэном – а мы, разумеется, помалкивали, – не видел теневых тварей с зубами как иглы, не видел умирающего волшебника на выжженной траве. Им все это представлялось бесплатным развлечением – наконец-то что-то новое в изученной до последнего камушка Пристани! (Черныша я предусмотрительно прятала в кармане, показав только Вильяму, Норберту и Ипполите, а тем, кто его мельком видел – сказала, что это редкая пустынная зверушка из Вирдо.)
Поэтому весь день, за исключением времени лекций (а некоторые особо увлеченные поисками еще и прогуливали) по городу сновали толпы ребят, обнюхивающих и осматривающих каждый кустик. Находили не так чтобы много, но и не мало. Туман над Ори по утрам и вечерам приобретал зеленый оттенок и слабо, но отчетливо светился; во дворах проросло еще несколько грибниц – как серо-пепельных, так и бледно-белых, с дырявыми, как столичный сыр, шляпками; на берегу обнаруживались ракушки огромных улиток с аккуратно пробитыми отверстиями в форме звезды прямо по центру завитка. За каждое принесенное или указанное «свидетельство Хаоса» полагалось пять медных монет; поэтому иногда излишне ретивые – или очень нуждавшиеся в деньгах – ученики пытались выдать за признаки чужеродной магии свою придумку. Раскрасить в веселую полосочку скамейки на набережной, заставить хвост приблудного котенка мерцать в темноте... Таких рано или поздно разоблачали и отправляли мыть окна. Окна блистали чистотой.
Прошло две недели. И за эти две недели я перетрогала все возможные запертые двери. Сначала в Мастерской – под предлогом помощи Нори и Вилли с их свежеразработанным заклятием-отпиралкой (надо сказать, ни у того, ни у другого повторить продемонстрированные в кабинете Доузи успехи не получалось – двери разве что не хихикали ехидно над нашими потугами). Потом вне ее – делая вид, будто иду за покупками, тыкалась в запертые магазинчики и лавки. Потом... У вечно закрытых ворот Академии мы нос к носу столкнулись с Рэном. Я смутилась, он понимающе похлопал меня по плечу и пожелал удачи.
По правде говоря, я и сама не знала, хочу ли, чтобы под моей рукой открылась дверь аптеки на углу или закутка под лестницей Мастерской. С одной стороны – это была бы действительная магия, доказательство, что и я не обделена ключом, моим собственным, настоящим. С другой... кому захочется, чтобы ключ его сердца открывал чулан с ведрами да тряпками?
— Копаешься в источниках? — Зелль бесцеремонно навис над моим плечом и потыкал длинным пальцем в строчки «Повести».
— Угу. А этот сундук действительно существует?
— А ты у Ворона спроси, — равнодушно отозвался маг. — Говорят, он искал. Если б нашел — выиграл бы войну, не мелочась.
И жили бы мы сейчас под магией Хаоса, да. Или, скорее, вовсе бы не жили? Умирающий человек на серой золе. Ворота, ведущие в никуда. Тени с острыми зубами.
— Ценнее всего на земле... — пробормотала я. Устало пожала плечами. Закрыла книгу, убрала в наплечную сумку, достала другую — «Флора и фауна мира». Хоть к контрольной подготовлюсь. Зелль издал странный звук: то ли сдержал чихание, то ли поперхнулся. Подняв голову, я обнаружила, что он смотрит то ли на меня, то ли на книжку с очень странным выражением лица.
— На завтрак что плохое съел? Живот болит? — заботливо поинтересовалась я.
— Вы по этому учитесь? — невпопад потребовал ответа Зелль. Я на всякий случай осмотрела учебник. Вроде все в порядке, книга как книга, даже рисунки на полях я старательно оттерла. Снова поглядев на Зелля, я наконец поняла: он давился от смеха.
— Святая Рея и ее подштанники! Магия у них исчезает! А мозги из голов исчезают — это, значит, не страшно!
— Чего ты взъелся-то?
— Вот! — Зелль бесцеремонно вырвал у меня книгу, пролистал несколько страниц и сунул мне в лицо, едва не угодив по носу обложкой. — Читай!
— Мантикора полосатая, обитала в джунглях Края Мира и на равнинах Катрии, последний раз замечена в году...
— Дальше!
— Ныне считается вымершей...
— Дальше! Картинки смотри!
Я послушно посмотрела. Мантикора как мантикора. Крылья, лапы, рога, морда как у крокодила — плоская и вытянутая. Жабры. Дифиний хвост.
— Другой параграф читай, — безжалостно потребовал Зелль.
— Цербер обыкновенный, обитал на Пепельных Землях, в музее Столицы сохранены образцы когтей вида...
— А на картинке что?
— Ну... леопард? Черный. С шипами на спине. И вместо задних лап — копыта. И уши ослиные.
— Еще параграф!
— Левиафан...
— Картинка?
— Лягушка. Большая. С летательными пузырями по бокам...
Зелль картинно уронил лицо в ладони и застонал от смеха. Я моргала, не понимая ровным счетом ничего.
— Не магию вы забыли, — жестко сказал маг, перестав смеяться резко — как ножом отрезало. — Все вы забыли, идиоты. Не таким был левиафан. И цербер не таким. А ведь волшебные животные стали исчезать всего-то несколько столетий назад! Зато новых несуществующих понапридумывали: живоглоты всякие, пароглавы. Их, впрочем, тоже нет, так что без разницы. Одни грифоны остались, и то бесполезные, одомашненные, вроде вашей кошки с крыльями. Я, конечно, видел эти книги, но не думал, что по ним уже детей учат! Ясно, почему вы такие бестолковые.
— А каким был... цербер? — робко спросила я.
— Собака. Трехголовая. Дитя огненной магии, которой сейчас уже не найти.
— Трехголовая?!
— Тебе-то какая печаль? Вы их уже не увидите. Никто не увидит, — Зелль махнул рукой и отвернулся, собираясь уходить.
— Я бы хотела увидеть... — пробормотала я. И вдруг вспомнила кое-что. — Подожди!
Выудив из кармана огрызок карандаша и безжалостно зачеркнув раскритикованного левиафана, я криво изобразила на той же странице странного белого зверя, того самого, из сна — и из неба над лесом. Протянула Зеллю.
Тот смотрел на мои неуверенные каракули долго — явно дольше, чем они того заслуживали. На лице мага не отражалось ровным счетом ничего. Таким людям бы в гоблинский покер играть!
— Ну как? — я не выдержала первой.
— Никак, — Зелль досадливо сдвинул брови, словно я отвлекла его от важнейших размышлений. Бросил книжку обратно мне в руки. — Ты ведь даже не знаешь, кто это, верно?
— Не знаю, но...
— Вот и узнай. А потом поговорим. Может.
И только мокрая земля зачавкала под черными сапогами. Эффектной сцене «Темный маг исчезает в утреннем тумане» недоставало только ветра – тогда бы плащ Зелля красиво развевался. Да и туман уже почти рассеялся. Зато в оставшихся клочках пробивались явственные зеленоватые оттенки.
Ключ-стражи, называется! На вопросы не отвечают, только новые задают, мало мне экзаменов.
Я вздохнула и сунула несчастный учебник обратно в сумку. Из кустов неподалеку торчала знакомая лохматая макушка, на ней – потрепанное белое перо. Медом им намазано в парке, что ли? Хотя тут все понятно: Тимми ходит за Зеллем, как Рэн за Лиаррой. Тоже, что ли, начать за кем-то ходить? Кхм. Вакансия только одна, и нетушки, не дождетесь.
– Нэк! – пятясь, Тимми вылез из недавно подстриженного шиповника, поправил перо за ухом. Потом с недовольной гримасой почесал руки, исцарапанные колючками. – Ужасно неудобно тут прятаться.
– Не прячься, – предложила я. – Подойди да заговори. Я же с ним разговариваю, вроде еще ни разу не укусил. Хотя, может, и хочет, не знаю...
– Не!– Тим покрутил головой. – Страшно, ну! Вдруг... ну...
– Вдруг – что?
– Вдруг не захочет разговаривать!
Это да. Это скорее всего. У меня сложилось впечатление, что и со мной Зелль беседует исключительно чтобы наши взаимные вялые огрызания поддерживали его в тонусе.
– Не захочет – и чего такого?
Тимми бросил на меня отчаянный взгляд. Ох. С Рэном по поводу Лиарры у нас происходили примерно такие же разговоры, почти каждый вечер. Кажется, пора наниматься на должность штатной советчицы по делам личным и общественным.
— Он же такой... такой! Как думаешь, он Ворона видел?
— Семьдесят лет назад?!
— А что, ну! Герои долго живут! Ворон, наверное, тоже — на черном коне...
– Ладно, – спешно перебила я грозившую затянуться славословицу. – Не желаешь – не надо. Как дела вообще? Нашли что-нибудь интересное?
Уличная шпана, которую никто вроде бы и не направлял на поиски вредной магии, разумеется, обо всем прознала и с энтузиазмом включилась в поиски.
– Неа, пока пусто. – Тимми ожесточенно скреб локоть. – Жутко кусучие эти колючки... Как думаешь, если на них злое волшебство повлияет – научатся ходить и будут есть людей?
– Лучше не надо, – содрогнулась я. – Людей и так... много кто ест.
– У нас – мало, – печально сообщил Тим. – У нас так вообще никто. Если бы какие-то ходячие скелеты или орки возле города были, тогда было бы здорово. А так... Больших Тварей и тех позапирали, не пролезть. Хотя б щелочку на подсмотреть оставили!
– Брось. Раньше так было, и что? Лучше было простым людям? Пропадали десятками каждый год, точно тебе говорю. Скелет тебя покромсает и не заметит. Подрасти для начала.
– Все так говорят, – нимало не расстроился мелкий. Показал мне язык: – Сама подрасти!
Пришлось показать язык в ответ. Цветы жизни, гоблин подери. Что из них получится, а? Что-то из сказанного Тимми при этом зацепилось в голове, как те самые колючки, и отставать упорно не хотело. Надо будет потом поразмыслить.
– Кстати! – Тимми подпрыгнул. – У порта, возле ресторанчика, вчера дифинов видели, ну! Как думаешь, дифины могут знать, где зарыты пиратские сокровища?
– Запросто. Но не скажут.
– Даже за что-то ценное?
Я вспомнила наш разговор с белоснежным озерным жителем.
– Даже. Они не понимают логики «услуга за услугу». Хмм... Где, говоришь, их видели?
– «Смеющийся дифин» – знаешь? Вот там. Их давно не было, думал, и не вернутся уже – ан нет, вернулись! Ой, Нэк, ты куда?
– Дела! Ужасно важные дела! Пока, Тим!
Добежать до самого порта не получилось – закололо в боку, пришлось перейти на быстрый шаг. Я и сама не знала, зачем так тороплюсь; да и наверняка серебристо-глянцевые существа уже уплыли обратно в озеро. Наверное, когда на твои вопросы тебе отвечают так, что возникает еще больше вопросов – уже все равно, кому задавать вопросы итоговые. Хоть бы и парковой скамейке, хоть бы и дифину.
«Смеющийся дифин» располагался, как и множество подобных ему заведений, прямо на берегу, балкон выходил на Озеро Ори – в холодное время года его закрывали. Сейчас уже заметно потеплело, и хозяин, чистивший тряпочкой столы, с удивлением покосился на запыхавшуюся меня. В таверне было пусто, только дремал головой на стойке какой-то перепутавший день с ночью забулдыга. Я с разгону влетела на открытую террасу, едва не перевернув пару стульев, и вцепилась в ограждение. Пусто – только ходила небольшими волнами гладь озера, блестели мокрые камни. Не мелькали в воде серебристые тела, не высовывались улыбчивые морды.
– Леди магичка? – хозяин, разумеется, сходу узнал мою форму, и подошел сзади, вытирая руки о фартук. – Вы на дифинов посмотреть хотели? Так нету их, плавникастых-то, уплыли, недавно совсем, с утречка пораньше и уплыли. А как вчера были – у меня прямо полное заведение набилось, все хотят посмотреть! Недельный запас печенья им скормил.
– А... когда они снова будут?
– Да кто ж их разберет-то, леди магичка? Они зве... существа вольные, хотят приходят, хотят нет. Вот, почитай уж, с зимы их не видал, а тут снова явились. Не хотите чаю или позавтракать чем?
– Неа. Спасибо большое.
Повесив голову, я вышла из заведения. Солнце уже пригревало, высыхали лужи на мостовой. Наверное, пора обратно в Мастерскую – а то опоздаю. Но как же не хочется!
Прищурившись – на воде плясали яркие блики – я снова посмотрела на Ори. И заметила в волнах нечто, весьма напоминающее острый плавник. Плавник неспешно удалялся вдоль берега.
Дальнейшая моя реакция совершенно точно не будет занесена в анналы, как логичное или хотя бы мало-мальски разумное действие опытного мага. Я рванулась следом, вопя что-то вроде «Постой», «Остановись» и «Надо поговорить!» – все вперемешку, спотыкаясь и задыхаясь. Редкие прохожие оборачивались: надо сказать, сцена изрядно напоминала момент из комедийной пьесы «Лилия и ромашка», где героиня, леди Микаэлла, в одной ночной рубашке выскакивает из дома вслед за возлюбленным, умоляя того вернуться. Только вот никого, похожего на оного возлюбленного, вокруг не наблюдалось, и выглядело дело так, словно я кричу во всю глотку вслед кому-то, утонувшему в Ори, и требую, чтобы он немедленно приплыл назад. Не обвинили бы в некромантии!
Плавник мелькнул в воде еще раз, ближе: на этот раз я была уверена, что это дифин, а не обман зрения и не плавающая ветка. Я спрыгнула на лодочный пирс, помчалась по нему, пару раз едва не поскользнувшись на мокрых досках.
– Стой! Ну стой же! Пожалуйста!
Когда я, еле дыша, домчалась до конца пирса – плавник исчез. Я наклонилась, уперлась руками в колени, пытаясь отдышаться. И тут на меня плеснуло водой – не мелкими брызгами, принесенными ветром, а полноценной волной. Как будто на Ори, где отродясь не было штормов, вдруг возник один – специально ради меня.
Не завопила – горжусь собой! Только отпрыгнула. Из воды на меня с укором смотрел круглый темный глаз. Дифин щелкнул пастью, перевернулся на спину, подставив утреннему солнцу блестящее пузо. Он был темно-серый, почти черный, местами по шкуре проходили более светлые полоски.
– Зовет и зовет, – просвистел он. – А еще ссстраж. Чего хотел?
– Не «хотел», а «хотела», – машинально поправила я. – Я девочка.
– Точно? – дифин шлепнул по воде рукой-ластой. – С вами не разберешь. Шкура одинаковая, мех одинаковый, говорят похоже.
– А вас как различить?
– Лег-ко! – серебристая тень исчезла под водой, потом снова взмыла к поверхности. – Если я приплыл – я он. Если приплыла – я она.
Я открыла рот. Потом снова закрыла. Потом обвиняюще ткнула пальцем в улыбчивую морду:
– Издеваешься же!
– Ага. А ты зовешь. Тоже глупое занятие. Чего хотела?
– Я... – тут пришлось запнуться. Хотела я очень много чего, но не только и не столько от дифина. Поэтому решила начать с самого простого вопроса, который мучил меня вот уже неделю. – Cреди вашей расы есть маги?
Дифин посмотрел на меня одним глазом. Потом крутнулся в воде, глянул другим.
– Hадо же, – весело прощелкал он. – Догадалась. Обычно до двуногих не доходит. Мы сссильные маги, да! Можем вызвать волны! Показать?
– Не надо, – поспешно отказалась я. Даже если дифин шутил, мне и так было достаточно мокро. Этот присвистывал меньше, чем его собрат из заснеженной Пристани. Может, подобным образом у них выражается акцент?
– Зря. Волны – крассиво! Ск-рии!
— А то, что магия исчезает, вы тоже чувствуете?
— Уходит, уходит, уходит. Все уходит, как вода. Может быть, вернется, как вода. Может быть, нет. Пусскай. Нам не важно.
Блин-гоблин, стаи неучтенных волшебников в Озере Ори! Впрочем, понятно, почему это не обнародовалось: люди бы явно насторожились. Я представила себе нашу Мастерскую: идет урок, все сидят на лавках, как положено, а посреди класса стоит огромный круглый аквариум из прозрачного стекла, полный морской воды, и в нем – маг. С плавниками. В аквариуме кружатся, размокая, листки с записями.
– И ты отозвался на мои воп… мой зов, потому что я тоже маг?
– Нет. Чассто зовут. Мы крассивые, – дифин сказал это без малейшего хвастовства, просто как обычный факт. – Но не всссегда интересно приплывать. Ты беспокойный... девочка. В раньше чего-то хотела. Теперь чего-то хочешь. Зачем так много хотеть?
Хороший вопрос, нельзя не признать. Погоди-ка... «В раньше»?
– Ты знаешь, как мы с Рэном попали в прошлое? Мы нечаянно, честное слово! Но я встретила там твоего... м-м... соплеменника. Белого.
– Сш'рин. Может, он – это я? Я – это он? Может, так. Может, совсем нет. День один. Есть раньше и позже.
– И печенье, – наугад сказала я. Но дифин заинтересовался.
– Печенье – да! В том раньше было печенье. Потом долго не было. Потом пришли двуногие, и снова было. Мы ссспросили. Вы дали.
– Постой! То есть вы узнали про печенье потому, что я дала печенье тому... вашему... – честно говоря, мне стало страшно. Это что, такие последствия от случайного попадания в прошлое? А если бы мы там с кем-то из местных поговорили? Сумку с вещами забыли? Бабочку раздавили?!
– Конечно, – подтвердил дифин. – Ты не пугайся. Раньше не меняется. Теперь не меняется. Все движется по течению. Нельзя изменить теперь из раньше.
– Но печенье...
– Мы всегда знали. Всегда нас кормили тут, – плавник указал в сторону порта, где находилась таверна с улыбчивым дифином на вывеске. – До того, как ссстраж случайно не туда. Вссегда – это посстоянное. Кон... кор...
– Константа?
– Да! Крассивое слово. Свистит!
– А в будущее, вместо прошлого, попасть можно?
– Разумеетсся, нет.
– То есть, оно не кор… кон… тьфу! Не константа?
– Не постоянное. Не переменчивое. Никакое. Никуда. Нельзя попасть в никуда.
– А откуда ты знаешь про Сш’рина?
– Мы помним. Всех. Мы все в одном дне. Ты не понимаешь, да?
Я честно помотала головой.
– И не надо, – сказал дифин. – Это наши течения. Как у вассс? Дороги? Ваши другие.
Странно, но разговаривать с дифином было легче, чем с иными людьми. Он, по крайней мере, давал ответы, хоть его понятия о мире и не совпадали с людскими. Дожили: беседую с дифином и понимаю его логику. Никогда бы не подумала, что смогу. Впрочем, от слов полосатого мне стало легче. Надеюсь, что будущее – то есть, наше «теперь» – и впрямь нельзя изменить, очень страшно думать об ином.
– Почему ты зовешь меня «страж»? – вспомнила я еще одну вещь.
– Ты ссстраж. Нет? – дифин ткнулся мокрым носом в доски пирса. – У тебя был ключ. Ты шел по дверям. Так идут ссстражи. Ключ-стражи.
– Шла. Говорю же, я девочка. Но не страж, – с сожалением признала я. – Со мной был Ланс, да, без него я бы не прошла. Я не знаю, какие двери открывает ключ моей души, но уже почти все в городе перепробовала. А среди вас бывают... те, кто с ключом?
– Зачем нам такие глупосссти?
Серый снова перекувырнулся. Находиться без движения эта раса, похоже, не могла.
– Меня зовут Сш'твир, – вдруг сказал дифин. – И я – он.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Меня – Маннэке. Можно Нэк. И я – она. А, да, ты уже в курсе.
– Неудобное имя, – не одобрил дифин. – Не ссвистит.
– Какое есть. Послушай, Сш... Ш... Сш'твир. Ты не знаешь, случайно, что ценнее всего на земле?
– Печенье! – пасть дифина еще больше растянулась в улыбке. – Ну, может, еще рыба. И волны! Но лучше печенье! У тебя есть?
... На урок я, разумеется, опоздала. И только потом вспомнила, что так и не показала дифину рисунок со странным крылатым существом. Но мысль, зародившаяся еще во время разговора с Тимом, проросла, пустила пышные побеги и закудрявилась морковной ботвой.
Поэтому после обеда мы с друзьями, оставив Черныша в общежитии, присоединились к излюбленному нынче занятию ребят из Пристани: к поискам примет Хаоса. Только вот я упорно тащила их в не совсем подходящее, на первый взгляд, для этого место.
— Нэк, ты рехнулась, — убежденно сообщил Норберт, переминаясь с ноги на ногу у дверей Академии и не желая идти дальше. — На дне озера поискать не хочешь? Мы тебе камушек потяжелее найдем, веревочку попрочнее.
— Пфф. Не хочешь, не надо. Награду мы с Вилли и Рэном втроем отлично поделим, правда?
Рэн скорчил скептическую рожу, но, слава Рее, промолчал. По дороге сюда я превзошла саму себя в красноречии, убеждая приятелей, что приметы Хаоса появляются там, где может быть активна древняя магия, значит, логова Тварей очень даже подходят, значит, поскольку наша личная Тварь заперта на десяток замков... Под конец от многочисленных «значит» у меня изрядно заплетался язык.
На самом деле причина, разумеется, была другая. Белый Змей, живущий под зданием Академии... Конечно, зверь-не-зверь, виденный мной в небе, мало походил на змею. Ну а вдруг? Тем более, что, по словам Рэна, там действительно мог ходить любой — их Тварь была относительно мирной.
Внутри Академии было светло и просторно. В холле, между двумя поднимающимися наверх лестницами, журчал небольшой фонтанчик. Никаких сильных отличий от Мастерской я не заметила, разве что вместо статуй великих магов по стенам стояли...
— Да они почти те же самые! — громко возмутился Нори. Спохватился, когда проходивший мимо старшеклассник удивленно на него посмотрел, и понизил голос: — Гляньте, совсем как наши. Доспехи, рожи... Только мечи вместо посохов вставлены. И морды поквадратней.
— Может, в одной мастерской делали? — усомнился Вилли.
— Штамповали, — буркнула я. — Рэн, куда нам?
— За мной. И постарайтесь так не вопить, что ли.
Мы гурьбой поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по широкому коридору, свернули в другой — заметно темнее. Потом еще один, потом еще. Поворотов через пять я запуталась окончательно. Налево, направо, снова налево, три ступеньки вниз, третью кто-то сгрыз, пара дохлых крыс...
— Вот.
Мы стояли у простой деревянной двери, ничем не отличавшейся от десятков уже пройденных. Ни надписи «осторожно, злая Тварь», ни предупреждающих знаков с молнией, бьющей из земли в небо (такие устанавливали на хранилищах старинных артефактов). Только вот проход, в котором мы стояли, был настолько узким, что двое идущих навстречу в нем бы не разминулись, не задев друг друга плечами.
— Там темно, — предупредил Рэн. Потянулся к факелу на стене, Вилли мягко отстранил его локтем. Посыпал трав на ладонь, что-то прошептал, что-то вычертил пальцем — и из его горсти порхнул крохотный круглый огонек, чуть больше светлячка, но заметно ярче. Такие простенькие заклинания-светильнички были первым, чему учили магов-новобранцев: и практика хорошая, и опасности никакой, не то что от фейерверков. Если светлячка поймать, на ощупь он был прохладным и мягким, как шарик из мятной жвачки. Рэн приподнял бровь, потом согласно кивнул.
Норберт, шустро проскользнув под руку Рэна, состроил торжественно-героическую мину и медленно отворил дверь. Она даже не заскрипела. И, стараясь не шуметь, мы стали друг за другом спускаться по винтовой лестнице. Рыжий — первым, светлячок устроился у него на плече. Потом Вильям, потом Норберт, я замыкала процессию, чуть приотстав и бдительно следя за Нори: к Твари ему идти не особо хотелось, а вот перспектива свободно пошнырять по чужой Академии явно привлекала. Лучше прослежу, чтоб не смылся: ищи его потом...
Именно поэтому, когда под моей ногой что-то щелкнуло, треснуло, а потом казавшаяся такой надежной ступенька попросту исчезла — схватиться мне было не за кого. Разве что за воздух.
Полет был недолгим, а вот приземление — чувствительным. Из меня вышибло весь воздух, и какое-то время я просто разевала рот, как рыба на песке Ори. Потом удалось наконец вдохнуть. Руки-ноги вроде целы, не сломаны, подо мной что-то не особо мягкое, но и явно не камень — на ощупь как мешки с чем-то колючим, на вид — неизвестно, ибо темно, хоть глаз выколи.
Я осторожно приподнялась, села — мешки охотно подо мной разъехались. Проморгалась — по-прежнему темно. Задрала голову наверх — ничего. Видимо, ловушка закрылась сразу. Ребят тоже не слышно... Стоп, ловушка? Откуда тут, к Йеру, ловушки? И, что гораздо важнее, как мне в такой темени сотворить «светлячка», если ни руны не видать? Я же не могу просто плюнуть и свистнуть, как маги древности!
Похлопав себя по боку, я нашла мешочек с травами, помогая себе зубами, развязала шнурок. Попыталась сыпануть немного на ладонь... Го-блинн! Разумеется, почти все травы просыпались мимо, затхлый воздух немного освежился ароматом ромашки, двуцветки и чабреца. Ладно, Маннэке, вспоминай, попробуем начертить знаки вслепую и с теми материалами, что остались.
Огонек получился попытки, кажется, с пятнадцатой. Кривой, крохотный и явственно зеленоватый — я зажмурилась, свет, даже такой тусклый, поначалу резал глаза, потом осторожно их открыла. Мда. В жутковатом потустороннем сиянии место, где я находилась, не блистало красотой. Сидела я действительно на грубых мешках с соломой, со всех сторон — каменные стены, и лишь один узкий и низкий проход, тощему лопарду по росту. Пришлось, стиснув зубы, встать — с пяток синяков я себе все-таки насадила, грохнувшись — и еще раз осмотреть каморку. Маленькая, шесть шагов в поперечнике, никаких потайных дверей, рычагов или чего-то похожего. Надеюсь, это не шуточки Рэна? Иначе я его Рапси скормлю на ужин.
На мое робкое «Эгей! Наро-од! Я тут!» никто не отозвался, только ленивое эхо пошло гулять по каменной трубе. Помянув Богиню и всю кротость ее, я опустилась на четвереньки и полезла в лаз, пришпилив светлячка себе на лоб — так удобнее. Где-то через минуту моих сдавленных ругательств и протирания штанов проход немного раздался вширь и ввысь, можно стало встать и отряхнуться. А потом и впереди прояснилось.
Вывалившись из прохода, я оказалась... нет, не в комнате. И даже не в зале — гимнастический зал Мастерской, куда в начале года сгоняли все классы слушать наставительную речь, и то был меньше. Раз, пожалуй, в пятьдесят. Потолок, терявшийся где-то вверху, подпирали массивные колонны, толщиной со столетний дуб, сделанные из какого-то мягко светящегося желтым камня — других ламп или факелов я не заметила, но света хватало. Стен, кроме одной, из которой и вел мой «лаз», я не видела. Зато и справа, и слева, и впереди — везде стояли книжные шкафы. Не ровными рядами, как положено бы — а совершенно случайно, хаотично, как кубики, разбросанные игравшим ребенком, составляя в итоге гигантский лабиринт.
Я сглотнула — и почувствовала, как мое сердце трепыхается где-то в пятках.
«Наша Тварь живет в библиотеке Академии. Поэтому лишний раз мы туда не ходим, чтобы не тревожить, а если надо, то по несколько человек. Но она пока вроде никого не тронула...»
Никого — это хорошо, но вдруг некая Маннэке из Вирдо станет первой?
Звать ребят было страшно. Но не торчать же тут до второго сошествия Реи? Я загасила «светлячка» в кулаке и осторожно двинулась вперед. Тихо, ни звука, ни шелеста, только глухой стук моих сапог по каменному полу.
Книжные шкафы — каждый в два моих роста высотой — были не просто расставлены. Некоторые из них угрожающе нависали над головой проходившего — под таким углом, что любой другой приличный шкаф уже давно сдался бы и грохнулся на пол. Некоторые были поставлены один на другой. Некоторые лежали «плашмя», что совершенно не мешало книгам — которые, кстати, тоже были на первый взгляд распределены совершенно без всякой системы. Вот знакомая с первого курса «Теория рун» в старом варианте без картинок, вот «Справочник ядовитых трав». А рядом – «Искусство военных действий», и «Указатель храмов от Государства Ори до Ржавой Пустыни», и «Тавейн: человек или легенда?», и совсем уж непонятные «Алхо-та-визри всего сущего» и «Равновесие в непонятливости».
Осмелев, я протянула руку и взяла «Равновесие в непонятливости» с полки стоявшего относительно ровно шкафа. Пролистала. Половину книги занимали детально вычерченные графики, половину – убористый философский текст с цитатами на диалекте Ори и на каком-то неизвестном мне языке. Ничего себе у них тут библиотека! Взять, что ли, почитать пару томиков...
И тут что-то мелькнуло с краю моего поля зрения — как рябь на воде. Я нервно оглянулась, стиснув несчастный томик так, что побелели пальцы. Ничего. Прижалась спиной к шкафу и еще раз огляделась. Опять ничего. Полки и книги, мягкий желтый свет, неподвижные тени... Или?
Так складываются рисунки в книге «Загадочные обманы зрения для любознательных». Казалось бы, беспорядочные черты, штрихи и кляксы – но если взглянуть под особым углом, или прикрыть глаза, или оставить книгу прислоненной к подставке на столе, а самой отойти подальше, они превращаются в изображение. Чье-то бородатое лицо, дрессировщица с полосатым винго, прыгающим через обруч, старуха с кошелкой... На некоторые можно смотреть долго, не понимая в чем там фокус – а потом вдруг видишь. И уже не можешь перестроить зрение обратно, чтобы не замечать картинку, скрытую в беспорядочной мазне.
Я увидела его. Наверное, он был тут с самого начала.
Нет, не тот крылатый зверь, виденный мной раньше — этот действительно был... была?... змеей. Бесконечные извивы мощного тела, мерцающая чешуя, не белая — скорее седая, выцветшая, неподвижный темный взгляд. Все это никак не складывалось в один образ, поэтому взгляд выхватывал лишь отдельные детали: чешуйки размером с мою ладонь, пасть, способная проглотить пять Маннэке целиком в один присест, плавные изгибы колец. Я впервые видела Тварь, или Королевскую Бестию, вживую, и теперь понимала, насколько они на самом деле могучие и древние. Раньше мне казалось, что это мы, умные-сильные маги и воины, запечатали Тварей в теле земли, пришлепнув сверху фундаментом — ибо в каких-нибудь далеких пещерах-норах мы не смогли бы их контролировать, обновлять закрывающие руны и печати, вешать замки. Теперь же мне подумалось, что это они милостиво позволили нам построить над их домами свои — потому что им было все равно. Когда-то давно, вероятно, нет... как в легендах, когда Твари и герои сходились в поединках, и дрожали камни, и реки текли лавой. А сейчас они устали, спокойны, спят. Может быть, их время тоже уходит — вместе с магией.
На меня смотрели древние глаза огромного существа — агатово-черные, бездонные, мудрые и равнодушные. И в них отражалась я — такая маленькая, ничтожная и бесполезная.
Я попятилась — точнее, попыталась, и вспомнила, что мне, собственно, некуда, только впечатавшись хребтом в полку. Голова Твари чуть поднялась. Мамочки... Змеи перед атакой поднимают голову? Или наоборот, опускают? Что оно от меня хочет? И хочет ли?
«Книга».
Это была не мысль — скорее образ, мелькнувший в голове и принадлежавший явно не мне.
— Да-да, — когда надо, я становлюсь крайне сообразительной. — Как раз собиралась ставить обратно! Извините!
Хорошо, что память меня не подвела — книга вернулась на свое исконное место. Так аккуратно я еще ничего никогда на полку не ставила, еще и стараясь не поворачиваться к Твари затылком (это было весьма непросто). Гигантская голова чуть опустилась — кажется, в удовлетворенном жесте.
— Спасибо, — на всякий случай я отвесила низкий поклон, как учили в первом классе; штаны в Мастерской носили и мальчики, и девочки, и преподаватели справедливо решили, что реверансы магам не подходят. — Как раз искала выход. Я немного заблудилась... но я не нарочно, честное слово!
На этот раз змея не шелохнулась. Только тихий шелест донесся справа... или слева... кажется, со всех сторон разом! Проклятое воображение мигом нарисовало мне картинку: вокруг ни в чем не подозревающей жертвы стягиваются смертельные кольца, чтобы потом навалиться, схватить, задушить... Мне остро захотелось провалиться сквозь землю — еще глубже, чем я сейчас. Тварь еще какое-то время изучала меня, словно видя насквозь: может, секунду, может, час. Потом развернулась и плавно даже не уползла — исчезла, словно растворившись в переплетении полок. Я выдохнула, сообразив, что при желании она — он? оно? — могла двигаться совершенно беззвучно. И опрометью кинулась в направлении, противоположном тому, откуда появилась Тварь.
На ребят я наткнулась минут через пять. И еще пять минут Рэн сбивчиво извинялся за розыгрыши своих соучеников: мол, ступенька с пружиной, срабатывающая только на одиночек, кто же знал, есть у них, дескать, пара таких вредных отличников... да и что воинам падение, их на уроках учат с любой высоты и в любой позе шмякаться.
А примет Хаоса в библиотеке мы, конечно, не нашли — чему я совершенно не удивилась. Такой страж, как эта змея, вряд ли допустил бы рядом с собой что-то подобное. Древние Твари, дифины, тот странный крылатый зверь... они знают и умеют больше, чем мы, наверняка. Почему не желают помочь? Или хотя бы подсказать?.. Может, человечество должно само справляться со своими бедами; в конце концов, Ворон — тоже человек, мы виноваты, нам и нести ответ.
Между строк
Когда в таверну входил Лармак — любой узнавал на раз: потерта куртка, легка сума, в карманах шумят ветра. Он всех за миг собирал вокруг, смеялся, шутил и пел, летели карты из ловких рук, и стол забывал скрипеть. Шутница-флейта и громкий смех (хоть пил — не крепчей воды), Лармак был тощ, загорел и смел, а коль всерьез на кого глядел, то словно бы бил под дых. Прознатчик всех незаконных дел, историй его — не счесть. И черный ворон всегда сидел на левом его плече.
А впрочем, много таких бродяг средь улиц, трущоб, болот. Вот только песни, что пел Лармак — их каждый сейчас поет. Про соль и снег, про огонь и лед, про принца, что ждал весну... А пуще прочих любил народ — про Облачную Страну.
Страна, что прячется в облаках, где крылья зовут рассвет; крепка рука, и судьба легка, и треплешь тучи за их бока, а туча урчит, как зверь. Страна, где каждый мастак летать, и солнцу не жаль огня. И ветром там закаляют сталь, и сталь выходит светла, чиста...
Вот только там нет меня.
А мы живем — а чего ж не жить, тут проще, чем где еще. Мы мох растим, разжигаем жир, мы ловим местные миражи — их в топях немерен счет. Кошачьи сходки по вечерам у пристани, где река, и хищный, злобный, когтистый мрак, что виден издалека. Порою крысы придут на чай, притащат мышиный торт. На башне стрелки бьют лишний час, что это велено означать — не знает уже никто. На небо смотрим мы редко так, чего на него смотреть... Но как на небо смотрел Лармак — как будто хотел взлететь.
И он старел, и худел, как все, по жизни его несло. И вот таверну накрыла тень: Лармак не пришел с болот. Его искать? Нет глупей труда. Болота не отдадут... Но мы пошли. Идиоты, да? Мерцала в небе осот-звезда, предвестница грустных дум.
Когда вернулись — стояла ночь, на милю несло от нас. Болотам, знаешь ли, все равно, зима там или весна. Хвосты-обманки торфяных лис, куда, дурачок, зачем? Да, мы искали — и не нашли. И ворон его исчез.
Страна, что прячется далеко, ее золотит заря. Где каждый равен — таков закон, где бьет копытом крылатый конь по плиткам из янтаря. Где дети носятся по траве, и с ними бежит туман. Где даже ночью посмотришь — свет; и корабли там уходят вверх, как в море идут у нас. Нанижешь мелких дождинок горсть, подвесишь — они звенят. А вдалеке пики алых гор, туда ступить бы — одной ногой...
Но только там нет меня.
Сан-Джону сроду пятнадцать лет, иль больше — кто их считал? Сан-Джона знают гранитный лев, и местный рынок, и чахлый лес, и все тридцать два моста. Сан-Джон вприпрыжку идет домой, выходит из лап метро. И пусть над городом виснет смог, и веет холодом, как зимой, и ты до конца продрог — не важно, право, совсем, дружок, об этом не говорят. Три дня назад отыскал Сан-Джон шкатулку у пустыря. Труп серой птицы, и чей-то плащ; там много чего лежит. Там роза как-то — не врут! — цвела, и пела, как будто жизнь. «Ох, фу!», — сказала бы мама; да, помойка, мусор и ерунда, полно всяких грязных дыр...
В шкатулке этой была звезда. Нет, флейта — и знак звезды.
И что с того, что любил футбол, а нот не желал и знать? Сан-Джон приходит на мост горбом, на мост номер двадцать пять. Он тащит флейту из рюкзака и пробует — раз, другой... Над мегаполисом ждет закат, дрожит немного (пускай!) рука, но слышно песню издалека, и песня бежит бегом. Пусть неумело, сквозь шум и треск, но все-таки — вот, звучит!
Придя домой, он пойдет к сестре, к ее роялю и кучам пьес, попросится: научи.
Страна, что прячется в небесах, где звездный ликует сад. Где вольны всякие чудеса, «дай руку, парень!» — «погодь, я сам!» — и верно, взлетает сам. На млечных тропах — следы веков, и лап, и копыт, и ног. Ажурны башни меж облаков, и нет понятия «не такой» под солнцем и под луной. И крылья ворона вдалеке взъерошат на тучах шерсть.
Моя рука — на твоей руке, пусть льется песня, как течь реке.
Я знаю. Я тут. Я есть.