Книга реки. В одиночку под парусом

Кимры

Чуден Кимрский плес при тихой погоде! На входе в бухту с одной стороны вас встречает грозный боевой корабль «Балтика», выкрашенный в серо-стальной цвет, с другой стороны — чуть менее грозный, потому что притоплен на один борт, другой корабль, тоже заслуженный и боевой.

Я правлю в сторону «Балтики». Прохожу под носом корабля и, загнав лодку в узкое пространство между профильным изгибом корпуса и причалом, выбираюсь из кокпита.

По трапу навстречу мне спускается человек лет тридцати надежного такого капитанского вида, в морском бушлате без знаков различия. Эдуард Фомичев — старпом этого минного тральщика, приписанного к Клубу юных моряков города Кимры. Тральщик подарен клубу моряками Балтфлота. Тот, что у другого берега бухты, притопленный на один бок, тоже минный тральщик и тоже подарен балтийцами. Его перегоняли в Алексин, поставили здесь на зимовку, а про охрану забыли. За короткий срок судном завладели мародеры — охотники за цветными металлами. Жучки-мужички работали над кораблем днем и ночью, по всей округе разносился визг и скрежет отдираемого металла. От тральщика к пункту скупки цветных металлов по льду реки Кимрки был проложен широкий санный путь. Свинтили-срезали все, что можно, даже лаг — и тот выдернули, а задвижку не закрыли, вот судно и получило течь, осев на один бок.

Рассказав мне все о тральщиках, Эдуард охотно согласился принять меня на постой.

— Вещи можете оставить в лодке, — сказал он. — Чужие здесь не ходят.

Кимрское солнце сияло, ветер гнал по кимрскому небу попутные облака, пока я бродил наугад по славному городу. Приятно порадовала уютная зеленая набережная, застроенная каменными и деревянными, купеческими и мещанскими домами-теремами.

Старые волжские города развернуты к реке всем лучшим в себе. Разросшиеся липы-тополя превращают набережную в уютную аллею, отгороженную от реки узорной решеткой демидовского чугуна.

Городской краеведческий музей.

Знаете ли, как люблю я это — бродить по залам провинциальных музеев, ни на чем не останавливаясь и ничего не упуская из виду, вдыхая запах мастики, пыли и, кажется, самого времени, спрессованного в культурные слои, где пыльный плюш на окнах не менее важен, чем рифленый, как автопокрышка, зуб мамонта-земляка. Этот районный плюш — что бы мы делали без плюша? — плюш на жакетках бабушек-старушек, плюш на стендах с особо чтимыми экспонатами, скрывающий — что? что?.. А вот и опять не угадали. Пустое место. Скрепленную сургучом грамоту о жаловании земель с людишками или рескрипт самой Елизабет, которые, экая досада, опять на реставрации…

Кимры — город обувщиков, поэтому львиная доля экспозиции краеведческого музея посвящена теме обуви. Село Кимры во времена Петра I принадлежало его родственнику — Федору Салтыкову, может быть, поэтому своих внебрачных детей Петр сплавлял в Кимры. Выставлены документы о поставках обуви в армию Петра кимряком Григорием Пустыниным. Кстати, прежде всю обувь делали на одну колодку, так что левый сапог легко оборачивался правым — и наоборот. Не очень-то удобно для тех, кто носил такую обувь, зато удобно для обувщиков и армейских интендантов. Несколько эксклюзивных образцов дают нам представление о том что носили. Страшные кожаные куртки пореволюционных лет, наводившие ужас на контрреволюцию, тоже родом отсюда — из Кимр. Для съемок фильма «Война и мир» кимрские обувщики, проделав большую работу по исторической реконструкции, в 1961 году в буквальном смысле слова обули армии Кутузова и Наполеона.

Местный скульптор-самоучка И. А. Абаляев (1901–1944), представленный серией многофигурных кукольных композиций из дерева, посвященных жизни кимрских сапожников, пользуется особой любовью школьников, воспитанных на мультфильмах и компьютерных играх. Мультипликационный «сапожник-кустарь начала ХХ века» одним глазом следит за гвоздем, с одного удара молотком входящим в подошву, а другим косится на бутыль с надписью: «Казенное вино, крепость 40?». Сапожник по пословице может быть без сапог — но без бутылки сапожников, видимо, не бывает. О том и народное присловье: «Пьет, как сапожник».

В городе четыре обувные фабрики, но не все из них работают. В области нет своих кож, приходится использовать искусственные заменители или закупать кожи за границей. Главная продукция кимрских обувщиков — кроссовки. Все в округе ходят в этих кроссовках, поддерживая местного производителя. Может быть, на чей-то взгляд, они не очень красивы и эффектны, зато прочны и хорошо приспособлены для работы в саду и огороде.

Кимрский театр драмы и комедии — самое большое и нарядное здание в центре города — был заложен в стенах перестроенного городского кафедрального собора. Театром своим кимряки, видно было, гордятся. Розово-белое здание театра являет собою разительный контраст с находящимся рядом пустым и разграбленным комплексом «Дома Советов» — краснокирпичным зданием пассажного типа со следами модерна, построенным в начале ХХ века.

Директор театра Евгений Сикачев рассказал, чем живет кимрский храм культуры. Театр в городе действительно любят. В репертуаре — Чехов («Вишневый сад», Островский («Не было ни гроша — и вдруг алтын»), Эдуардо де Филиппо («Цилиндр»), Булгаковский «Мольер», выдержавший уже несколько сезонов, «А зори здесь тихие» Б. Васильева. Из современных авторов — Н. Коляда («Курица», «Мы едем-едем-едем…»). Готовят премьеру «Блохи» — сделанное Евгением Замятиным переложение для театра рассказа Лескова «Левша». Работают над спектаклем по пьесе Л. Андреева «Тот, кто получает пощечины».

— «Вишневый сад» — оригинальный постановочный спектакль, в который мы постарались вложить свою боль за сегодняшнее время коренной ломки, сплошной рубки и выкорчевки «вишневых садов» минувшей эпохи. Да, хулиганистого Коляду смотрят больше, чем «Вишневый сад», такова реальность. Коляда более созвучен сегодняшним настроениям, привлекает запредельными ситуациями, экстремальными чувствами своих героев. Сегодня люди живут очень трудно, поэтому театр старается развлечь зрителя, отсюда такие репертуарные скачки. Наполняемость зала у нас наивысшая в Тверской области — семьдесят процентов. Мы часто выезжаем со спектаклями в сельские районы, в глухие места, где никогда не было театра, где залы всегда полны. Дети в провинции очень любят сказки. Как они смотрят нас! После спектаклей осаждают актеров, просят автографы. Большинство выпускников театральных вузов не хотят идти в городские театры — стремятся в областные. Одно время в Москве серьезно дискутировался вопрос о закрытии городских театров — ради экономии бюджетных средств. Но городские театры нужны, просто необходимы, и наши актеры в этом убеждаются с каждыми гастролями...

Кимрский театр — центр интеллектуально-художественной жизни города. Все мало-мальски талантливое стягивается на огонек в окошке театральной труппы — все местные дарования проходят инициацию в стенах театра, а некоторые, подучившись на ходу, вливаются в труппу и вводятся в спектакли.

В кабинете директора знакомлюсь с сестрами Хлебородовыми. Галина — художник-постановщик театра, а Валентина — главный архитектор города. Она советует мне побывать на улице Московской, застроенной сохранившимися домами-теремами, чтобы почувствовать аромат старого города.

Расстались с Евгением на улице у бара «Театр при свечах», где собирается местная богемная публика и куда Евгений пригласил меня угоститься местной «Женьшеневкой». Поскольку я был за рулем (румпелем), от угощения пришлось отказаться.

Некий кимрский дедок насобачился выращивать на своем приусадебном участке женьшеневый корень. На этом корне АО «Дружба» настаивает водку местного разлива, получившую название «Женьшеневая», занявшую призовое место на конкурсе алкогольной продукции в Твери и отличающуюся завидными вкусовыми качествами. По словам одного слегка трезвого комбатанта из очереди, водка эта действует лучше всякого лекарства. Дарит (а не отнимает) кимрским мужикам их мужскую силу, красоту, сибирское здоровье и абхазское долголетие. Поддерживает горение в их сердцах.

На живописно захолустной улице Московской старые деревянные дома-усадьбы и впрямь помогали почувствовать аромат старого волжского города. Вечерний мягкий свет делал деревянный избяной тупик необыкновенно уютным и притягательным. Мне думалось (как всегда в такие моменты): почему мое детство не прошло на этой улице?.. Счастливы, должно быть, те, кто вырос в этом заповедном уголке.

Вечером на «Балтике» ужинаем в кают-компании. Беззвучно работает телевизор, от которого я успел отвыкнуть. Нас трое — я, Эдик и еще Леша, долговязый нескладный парень лет семнадцати, моторист «Балтики».

Леша молчалив, подавлен, он недавно пережил пожар — на соседней улице сгорел их дом. Погибла бабушка, не успевшая выбраться из спальни. Они с матерью чудом спаслись, выскочив в чем были прямо из постелей. Пожар устроил сосед-пьяница. Теперь жить Леше негде. А еще недавно он был москвичом, жил на Профсоюзной, был моим соседом. Своей квартиры они с матерью лишились. «По семейным обстоятельствам…» — туманно объясняет он причину их переезда в Кимры. Скорей всего, они стали жертвами черных маклеров, так я заключил из некоторых его обмолвок. Теперь вот последний их оплот — бабушка — сгорела вместе с домом. Живет Леша пока на «Балтике», хочет поступать в кронштадтскую мореходку, ждет ответа на свой запрос. Теперь у него один в жизни путь: стать казеннокоштным человеком, променять свою бездомность на матросскую шконку, койку в общежитии, казарме. Тяжелые жизненные обстоятельства, в которых началась его взрослая жизнь, или сломают парня, или закалят.

Директор клуба юных моряков ушел с ребятами в яхтенный поход. В их клубе учатся на судоводителя, судового механика, радиста, осваивают парус, такелаж, учатся заплетанию концов, вязанию матов.

Раньше каждый год ходили на корабле в поход — до Чебоксар или Нижнего Новгорода, все судовые роли выполняли члены клуба моряков. Теперь в походы не ходят, на поход требуется двадцать тонн солярки, на которую денег нет. Приходится стоять на приколе. К 300-летию российского флота просили у города одну-две тонны, чтобы выйти хотя бы на акваторию, украсить торжество морским маневрированием и иллюминацией. Солярки не дали. А пока ребята ходят в походы на яхтах. Сами сделали яхту «Морской еж».

Спать меня уложили в капитанской каюте тральщика «Балтика». Впервые я спал на борту военного корабля. Я спал, черт возьми, на капитанской постели, и сны мне снились капитанские, по судовой роли положенные капитану или замещающему его лицу.

Утром знакомлюсь с Николаем Костровым — радистом, охотником, хозяином красивой русской гончей по кличке Пурга. Радист по призванию — свою первую радиостанцию он собрал в детстве своими руками. Дочери его тоже увлечены радиоделом: старшая на ключе дает в приемо-передаче девяносто знаков, младшая, едва научившись говорить, уже работает с микрофоном.

В радиоклассе Николай сел за рацию, вышел в эфир и быстро поймал радиолюбителя в Туле. Поболтал с ним о погоде. Каждый радиоконтакт фиксируется на отдельной карточке связи и пересылается контрагенту — наподобие визитки. Прежде такие карточки, даже международные, шли по почте бесплатно. Теперь приходится за них платить.

Николаю очень нравится работать с детьми. Деньги бы только платили нормальные. За деньгами он ездит в Москву, подрабатывает ремонтом радиоаппаратуры.

У него тридцать учеников в классе, есть даже такие, кто на занятия приезжает из деревни. В конце курса экзамены: по телеграфу, приему-передаче, международным кодам, основам радиотехники. Выпускник получает удостоверение с присвоением звания радиооператор. Ребята едут поступать в мореходные училища, институты, пять его учеников уже учатся в кронштадтской мореходке.

Николай рассказывает о братстве радиолюбителей всего мира. Во время боев за Грозный был установлен радиомост с радиолюбителями в Чечне. Живущие в России люди волновались за своих родных, по их просьбам радиолюбители занимались поиском. В этом радиопоиске участвовал и Николай. Вот подлинные тексты полученных им радиограмм:

«Мы все живы, не волнуйтесь. Всем привет. Целуем. Тетя Лида» (в Тверь).

«Срочно приезжайте в Моздок в больницу. Возьми мать. Наташа» (в Тверь).

«Папа, у нас все хорошо» (в Тверь).

«Милка погибла 27 декабря. Люда» (в Черкассы).

«Все живы здоровы. Папа» (в Волжск).

«Сестричка, мы живы» (в Липецк).

«Саркисову. Умерла бабушка. Мы живы» (в Рязань).

«Наша квартира полностью разрушена. Виктор» (в Тулу).

«Обстановка сложная. Пока живы. Валя».

В розыск адресатов было вовлечено множество людей, совершенно бескорыстно участвовавших в нем.