Книга судьи

Глава 4-6

Триста лет назад

— Джафа, — позвал Керкус, отложив последний свиток и потирая усталые глаза.

Смуглый, худой согдиец проворно поднялся с циновки и подбежал к столу.

— Тут не все, Джафа. Предсказания не полны.

— Как? Не может быть. Мы нашли все девять храмов и полностью их обыскали. Все документы, которые когда-либо были созданы в их стенах, тобой прочитаны Искатель.

— Ты споришь со мной, смертный? — нахмурился бог и сумрак в углах комнаты сгустился.

— Прости, повелитель, — упал на колени Джафар. — Ты, конечно, прав. Но я не могу понять, как мы могли пропустить хоть что-то? Ведь ты сам осматривал каждое капище.

— Поднимись с колен. Прости. Сам не знаю, что со мной.

— Взрослеешь, Светлый, — покачал головой человек, — И потом ты прав! Порядок быть должен. Ты — бог, я забылся.

— Ладно, ладно. Сейчас не до того. Слушай меня, Джафа. Мы собрали и просмотрели все, даже уничтоженные документы, любые записи, память о которых сохранилась в стенах храмов Аримана, но я чувствую — должно быть что-то еще.

— Но почему? Система совершенна. Ведь ты сам говорил, «пульсация Силы, элегантное решение, в эру угасания выживут только лучшие, направленный отбор». Появились какие-то новые сведения? Что тебя беспокоит?

— Если б я только точно знал что! — Керкус вскочил и взволнованно заходил по комнатке. — Вроде все сходится. Действительно периодическое возрастание и убывание Силы в мире имитирует определенные процессы, которые Боги-Близнецы заложили и в других частях мироздания. Логично применить их и здесь. Почему бы и нет… Почему бы…

— Конечно, — поддакнул вновь осмелевший Джафар. — Прекрасный план. Прилив и отлив. А удержать часть силы можно, только накинув кольцо заклятий на источник у корней мирового дерева. И тот бог, кто это сделает, будет единственным, владеющим силой в эру угасания.

— Тот, или те, Джафа.

— Хорошо, пусть «те», хотя я уверен, что сейчас владельцем силы останется один, — согдиец низко поклонился, пряча довольную улыбку человека близкого победителю.

— Да, все так. Все логично, безупречно, математически точно построено, но… как сюда вписывается вот это?

Бог поднял руку и в ней появился пергамент с небольшой печатью черного сургуча.

— Это «пророчество двери», повелитель?

— Оно… узнаешь? — Керкус грустно и как-то нежно улыбнулся свитку. — Помнишь, как мы нашли его Од-ар-Нахбе?

— Конечно, помню, — покачал головой согдиец. — Но, Искатель, дверь мы открыть не позволим! Да и сможет ли хоть кто-то нам воспротивиться, когда в наших… в твоих руках будет единственный источник силы?

— Дело не только в этом, Джафа… Зачем вообще нужна дверь?

Глава 4

К октябрю стало окончательно ясно, что урожай пропал. О чем говорить, когда на одну посеянную меру удалось собрать две, много три меры! По городам пошел ропот. Князья и вотчинники пустили отряды, выкупать у селян излишки в общественные кладовые. А какие там излишки, когда тем самим есть нечего? Вот тут и явил новый бог очередное чудо. В день Великой жертвы, это, если по старому, а по новому в день Осеннего поворота, во всех больших городах, в самый разгар главного ярмарочного торга появились на площадях выжлецы. У их десятников, как люди передавали, в руках были жезлы, навроде, как раньше комли носили. Но тут, понятно, на концах у посохов были не ветки, не камни и не букеты цветов, а кольцо — символ вечности и нового порядка. А дальше, призвали они всех читать «Славься». Люди читают, что делать, вокруг выжлецы стоят — смотрят, кто молитву знает, а кто запинается. Привыкли уж, что там. Но тут совсем другое дело пошло. Читают люди, а у десятников из колец, что на палках свет идет. И так хорошо от него всем становится, так радостно, как будто и дождя нет, и год урожайный, и впереди не зима, а скажем, лето опять намечается. Но и это не главное. Ровно на последних словах, настоящее чудо и случилось. Громыхнуло над площадями, и голос сверху пошел: «Утешьтесь и надейтесь, молитесь и верьте, трудитесь и вознаграждены будете». Тут смотрят люди. Батюшки! Что с товарами? У кого был мешок ячменя, стало семь мешков, у кого одна рыба — семь рыб, свинья — семь свиней, и так дальше. Радость — не то сказать. Слова такого пока не придумали, чтоб описать. Конечно, княжьи дружинники тут как тут, да и выжлецы божью долю собрали. А все одно, спаслись от голода. Теперь уж и зимовать можно.

Вот такие слухи дошли до скита, где теперь обитала Лишка. Принес их Борей — старший послушник, что ходил связным к поморским комлям. Информация была секретной, но, как уж водится, все ее узнали и уже к вечеру, даже в спальнях у младших только об том и говорили. Лишка, впрочем, в обсуждении почти не участвовала. Во- первых, сказать ей особенно нечего. Ну, силен Новый бог. Что есть, то есть. А только в старые времена и другие боги были не слабее его. А, во — вторых, и в главных, не умела и не любила она попусту трепать языком. Вот у Яринки, так ловко получается говорить. Только рот откроет, все ее слушают. Всем интересно. И скажет на грошик, а развлечет на рубль. Как у нее так выходит? И дело не только в Яринкиной красоте, нет, тут еще талант рассказчика, легкость и точность языка. Вся она легкая и точная. Глаза синие, горят — насмехаются. Хорошая девчонка и с большим талантом, не то, что Лишка. У той дара почти совсем не было. Бёрн в первые дни ей честно все сказал: дескать, в прошлое время ее бы и в деревенские ведуньи готовить не взяли. А сейчас, что ж… Будем честны, в скиту уже учили не магии, а, скорее, воинскому делу. Уходила сила из нашего мира. И самые даровитые колдуны способности теряли, а выжлецы тут как тут. Не хочешь новому богу служить, или есть какие прегрешения — на костер, а то и что похуже. Вот и сколотились, спрятались по дальним скитам ведьмы, да ведьмаки, комли, да служки, что свое мнение имели насчет новых порядков. Кто ждал возвращения силы — думал пересидеть лихие времена. Кто уж и не надеялся ни на что, а просто жизнь свою спасал. И дело нашлось — стали друг дружку, а пуще всего молодняк, боевому смертельному искусству обучать. Благо, какая — никакая сила еще была — можно было и ускорить, и усилить, и улучшить усвоение науки. Лишка, конечно, со своей присохшей рукой и тут - не первый сорт подарочек, зато старательная. Дни и ночи тренировалась. Кому мало дано, тот сам взять должен трудом да потом и иначе никак — это девочка крепко понимала. Вот и работала: маскировка, ориентирование, ножи. На большее не замахивалась, не женское это дело — тяжелые бои, а с луком… с одной рукой не справишься, как ни старайся. Зато уж в своем учении продвигалась Лишка быстро. Мелкая, гибкая, как змея, с зорким глазом и крепкой рукой уже к зиме ходила она с охотниками и разведчиками. Даже Бёрн однажды похвалил: «Молодец. Не зря тебя взяли». Правда потом добавил, что с таким ходатаем, они взяли бы и козу. Долго потом Лишка думала, чем же таким Тера так знаменита, что по ее слову коз берут в закрытое заведение. Ну, да ладно, взяли — спасибо. Чего и желать еще: тепло, сытно, безопасно еще и учат!

День в скиту начинался рано с пробежки и разминки. Пока молодые тренировались, старшие маги держали круг — вливали силы, помогали телам быстрее меняться под действием специальной гимнастики. Так и появлялась особая гибкость и сила послушников, скорость реакции и зоркость глаза. Конечно, пределы, что природа определила, не перейдешь. Лишке, например, таким силачом, как, скажем, тот же Борей, не стать, сколько не старайся, но уж из данного выжимали максимум. Годы и годы тренировок, что потребовались бы обычному человеку, здесь спрессовывали в недели, а то и дни. Правду сказать, давалось послушникам такая учеба ох как не легко. Поначалу у Лишки, например, даже кровь изо рта шла вечерами, а суставы и мускулы ломило так, что она волчонком выла. Помогали травяные сборы, массаж с маслами, но все равно… тяжко. Лишка не роптала. Понимала, для чего старается. В тренировках, да еще вспомогательной природной магии только и могла она проявить себя. Высшее колдовство, увы, было для нее малодоступно. Что и проявлялось каждый день на уроках после завтрака.

— Наш мир, как солнечным светом, пронизан силой… был пронизан, во всяком случае, — говорил Юрок-ай-Тойон — один из сильнейших северных ведьмаков, обучавший послушников. — И как растения преобразуют свет в источник жизни, так магики с рождения умеют преобразовывать силу в собственную волю. Как вы знаете, мир создан Братьями — близнецами. Воля братьев, вплеснувшаяся в час великого творения, волнами расходится по Сущему, задавая законы и закономерности нашего мира. Мы не можем этому противостоять, но можем ускорять, либо замедлять процессы. Вот смотрите: стоит мост он рушится, когда на него въезжает телега. Вопрос, почему?

— Наверное старый, — подняла руку Яринка, — Прогнил, а тут тяжелая телега.

— Правильно, — покивал Юрок. — Только вот еще вопросик, почему он рухнул именно сейчас, не на день раньше, ни на минуту позже. Почему именно под этой несчастной телегой? А вот тут ответ может быть уже иным. Возможно, возможно! — он поднял сухой палец, подчеркивая важность предстоящего вывода, — мосту помогли. Гнилые доски стремятся развалиться. Хороший маг, может ускорить процесс, как мы ускоряем модификацию ваших тел во время тренировок. Или вот огненная магия. Все ее любят. Раз, и пожар. А что? Откуда? В воздухе огонь и влага присутствуют постоянно. Иногда, когда плотность огня высока, мы видим молнию. Огонь стремится гореть. Мы можем ему в этом помочь. Усильте концентрацию природного огня, направьте его на горючий предмет и вот вам то, что иные называют чудом.

— Значит мы можем управлять всем? — поинтересовался рыжий непоседливый Радик.

— Нет, есть вещи нам недоступные. Во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то из наших смог подняться до этого уровня. Мы можем в какой-то мере приблизить будущее. Но не можем поменять прошлое. Вот у Лишки отмерла часть тканей на руке. Теперь ни я, ни Дарина — целительница, ничего сделать не можем. Боги могут, могли… Ладно! Сейчас концентрируемся. Почувствуйте течение силы через себя, вдохните ее, всей кожей, как вдыхаете воздух. Те, кому это удалось, увидят вспышку перед глазами. Сконцентрируйте силу в районе желудка, в это же время представьте результат, который хотите получить, и резко кидайте свое видение вместе с волей вперед. По началу, рекомендую кидать по руке. Потом научитесь бросать взглядом. Это практичнее, но тяжелее.

Юрок пошел через класс, поправляя позы учеников, поводя руками, как бы сгоняя на них волны невидимой глазу силы. Те, кто поопытнее, уже, конечно, умели, и концентрироваться, и впускать в себя силу, и даже изливать ее из руки с простыми командами. Новички же обычно дольше всего топтались на вдохе. Вроде все просто, «вдохни всей кожей», тем более, что по заверениям учителя, магики умели «дышать» силой с рождения. Однако, теория расходилась с практикой.

— Что ты раздулся, как индюк? — сердился Юрок, на Радика, — я тебе разве велел воздух задерживать? Силу, силу чувствуй кожей. Как она давит на тебя, покалывает. Откройся ей весь, и она заполнит тебя. О, Боги мои! Да это же так просто. Любая нежить это умеет.

— Да, — бубнил Радик, — они с нее только и живы. Меня тоже воздухом дышать учить не надо.

— Ты тоже это можешь с рождения. Сосредоточься. Рыбы плавают, но и человек способен плавать научиться. Только нужно терпение. Ну, давай еще раз.

И Юрок шел дальше, маленький, худой, с необычно круглой головой, раскосыми глазами под тяжелыми веками и тощей бороденкой, заплетенной в косицу.

Лишка очень старалась, хоть и знала, что мало в ней истинных способностей. Постепенно и тут труд одолел преграды. Стало получиться у нее и концентрироваться, и даже пускать волю по руке. Правда, как и предсказал сразу Бёрн, ее способностей хватало только на самое элементарное «деревенское» колдовство: огонек затеплить (ненадолго), подогреть пищу, определить направление, если ни солнца, ни звезд на небе не видно, и все в таком духе. Вспышка у нее было слабенькая, еле видная, а, вот например, Яринка, когда у нее первый раз получилось силу в себя принять, даже вскрикнула. Так ее по глазам свет полоснул. Зато, стали Лишку обучать работе с природной магией. Настоящим колдунам она так — баловство, да спасательный круг на черный день, а для таких как Лишка — первое средство. Дарина-целительница согласилась заниматься с девочкой. Начала водить ее по округе, да заставлять учить наизусть книги про травы и минералы — кто какую силу имеет, когда собирать надо.

— Некоторые травы, могут накапливать и преобразовывать силу, почти, как магики. — поучала ведьма, — однако, в отличие от нас, управлять своими способностями они не могут. Вот возьмем колосник. С ним ты уже знакома. Природный концентратор силы, он изливает ее на неделе Мелькара-охотника. Правда найти его может только магик. Ведь, изливая силу, он отводит глаза животным и обычным людям. Почему? Я думаю, это связано с тем, что в это время он обычно особенно активно сбрасывает семена и ему важно не стать добычей какой-нибудь коровы. Срежь его в это время, засуши и вот тебе прекрасное средство. Или подвилок, сок ягод — прекрасно заживляет раны, А вот листья, собранные перед днем Великой жертвы наводят такой морок, что даже смелого человека пронять можно.

Так и жила Лишка год и другой. Тренировки, да учеба. Учеба, да тренировки. Ей нравилось.

— Понимаешь, — говорила она Яринке, — Здесь я стала немного больше, чем я прежняя. Смысл появился, цель. Что я раньше могла? Ничего. Сирота деревенская. Даже в набат ударить как следует не сумела. Не защитила деревню. А теперь, пусть небольшой, но смысл во мне есть. И себя защитить я теперь сумею, и поквитаться, смогу.

— С кем? — удивлялась подруга.

— Есть с кем. Вот найду того с дудкой и без лица, что детей сманил и мор навел. А уж как поймаю, приведу выжлецам. Пусть с меня все обвинения снимут. Не хочу я всю жизнь по лесам прятаться.

— И что ты думаешь, когда и если ты его приведешь, выжлецы тебе спасибо скажут и в ножки поклонятся? Это ж и будет главным доказательством твоего ведьмачества. Они тебя вместе с этим безликим и спалят на площади, простым людям на радость, как бабку мою.

Яринка закусила губу и отвернулась.

— Ненавижу их, — наконец сквозь зубы прошипела она. — Вот кого извести надо. Звери! Все самое низкое в людях будят. Доносы, жестокость. Вот послушай, забавную историю. Жили мы с бабкой моей в одной деревне. Бабка — ведунья сильная была. У нас это в роду через поколение идет. Так вот. Жили мы, никому зла не делали. Напротив, бабка всем помогала, как могла: детей принимала, скотину от волков берегла, вещи искала, заговоры составляла на урожай. Мне лет семь было, когда пришла в княжество новая вера. Поначалу мы и не заметили ничего. Потом староста всех на площади собрал, разъяснил, как теперь молиться, кого почитать. Потом стал он почти каждую неделю из города привозить специальные разъяснения, люди у него в избе собирались, слушали. Однажды, когда бабка по улице шла, староста ее остановил, и так, чтоб все слышали, объявил ей, дескать, требование есть, всем без исключения новой веры держаться, а магикам особенно. Бабка плечами пожала, отшутилась, что поздно ей меняться. А через некоторое время селяне написали письмецо. Сдали ее выжлецам, а имущество наше поделили. Меня теперь, кстати, тоже ищут, как и тебя. И не одни выжлецы, еще и княжья стража.

— За что?

— А я деревеньку того, спалила, когда в скит уходила. Ночью пробралась за ограду, дома все прошла, заперла, еще досочками подперла, чтоб не выбраться и пустила красного петуха. Пусть повеселятся, раз им так огненные казни нравятся.

— Как? Ведь там дети! — отшатнулась Лишка.

— Ненавижу. Плевать. Когда бабку мою мучили, да сжигали, все смеялись и взрослые и дети. Из этих детишек вырастут такие же твари, — сжимала кулаки Яринка.

А Лишка потрясенно молчала.

…

…В начале времен было невыразимое нечто. Я кричу, когда мои видения заводят меня туда, ибо выше человеческих сил постичь то, что я вижу. Только страх наполняет мое сердце, сковывает мысли, лишает воли, только обреченность не дает отвести взгляд. Спокойное и одновременно подвижное это нечто затягивает меня, подчиняет, сводит с ума. И каждый раз, когда я оказываюсь на последней грани, на тонком волоске в яркой вспышке взрыва являются братья близнецы — Ариман и Намир. Братья-творцы. Братья — подчинившие хаос.

Как моллюск, не зная этого, рождает отвратительной своей плотью жемчужину, как из грязи и навоза вырастает роза, так из Великой бесформенности, которая была всем и ничем вышли Близнецы. И воля их была столь велика, что требовала воплощения. Тогда стал Ариман мыслить формы, а Намир наполнять их. И не было у них недостатка ни в чем, а Сила, что изливалась из них всколыхнула сущее, и полилась волнами, наполняя творение. Тяжела была работа Братьев, много трудились они, но на семижды седьмой день создали мир, который мы знаем. И вдохнули в него жизнь и смерть, и дали ритм и закон, и свободу и предел. Хорошо показалось им сделанное, и радостные легли они отдохнуть. Но так владело ими еще созидание, что из их снов возникли дети. И родил Намир четверых сыновей — старшего Парса, средних Дувита и Корпа и младшего Мара. Ариман же родил одну только дочь — нежную Ярлу. А когда пробудились Близнецы, стал Намир указывать брату: «Воля твоя и сила в прошлом. Смотри, сколько могучих богов смог я дать новому миру. Сыновья мои подставят широкие плечи и понесут наше творение сквозь время. Разумно и справедливо станут они править тем, что мы создали. Ты же родил всего только дочь, в которой нет ни мощи, ни дерзости». И разгневался Ариман на надменного брата, и встала стеной вражда между ними. В тайне от Намира создал Ариман людей, и так стали милы ему беспечные люди, что стал он проводить с ними больше времени, чем в богоизбранном Ирии. И стали любить Аримана люди и ставить ему храмы, и комли несли в них жертвы, и славили доброго бога. А избранные получили от дочери Аримана — Ярлы, великий дар колдовства. И стали чувствовать Силу, свободно текущую, и научились управлять ей. Золотой век наступил на земле. Но дым от жертвенных костров достиг Ирия, и звук от веселых песен коснулся слуха Намира. И сыновья его облетели Землю, и вернувшись сказали отцу: «Твой брат обманул нас. Обещал ты землю нам в дар, но он населил ее людьми. И люди не знают иного закона, кроме его слова. Несут они жертвы в его храмы и чтят только Аримана, как создателя, и дочь его — Ярлу, как подательницу благодати. Так потерял ты то, что создал, а брат твой присвоил наше наследство». И разозлился Намир, черная зависть и злоба затопили его сердце. А когда заснул Ариман, напал на него брат. Безоружного сковал своей волей, и раскрыл бесконечную бездну вне миров и времени, и бросил в нее брата. Затем повелел он ткани мира сомкнуться и навечно замуровать брата. Безоружный погружался преданный бог в небытие, но в последнем усилии смог Ариман выкрикнуть пророчество и коснуться своей волей немногих-тех, кто, как и я, несут его в своем сердце и пророчат, и видят, и живут за него. В ту же страшную ночь, впервые услышал Нимир сквозь сон голос «Брат мой, брат, что сделал ты?! Нарушились кровные узы, страшное зерно упало в почву. И вырастет из него дерево, и даст плоды. Знай же, что первым падешь ты. Родной сын твой убьет тебя. Но страшнее твоего сына-убийцы, будет мой внук, что придет разрушить все сущее. И преуспеет в этом, если мать его не принесет Великую жертву!». Так кричал Ариман падая в бездну. И смежились над ним пространство и время, и уходила сама память о великом боге, но звучали над миром его слова, и складывались звезды в огненные буквы пророчества…

Тысяча лет назад

— Эй, Кер, что сидишь, — окликнула юношу его сводная сестра Альва.

Все они тут были сводными — дети младших богов, внуки Близнецов. Кто конкретно из шести младших богов был отцом Керкуса, или, скажем Альвы, конечно, было неизвестно. Да никто и не давал себе труда озаботиться этим вопросом. Какая разница? Просто очень редко, но рождались от связи с земными женщинами младенцы. Мать в таких родах всегда умирала, то ли принося своеобразную первую жертву новому богу, то ли просто не в силах была людская природа без потерь произвести на свет надмирное существо. Младенца же очень быстро находили и забирали в Ирий родственники. Так и полнился совсем не дружный пантеон. Впрочем, до открытой войны не доходило, зато царило недовольство, интриги, обиды. Вот и сейчас в тоне Альвы сквозило раздражение.

— Я к тебе обращаюсь! — повторила она еще более резко.

— Я слышу, — поднял голову от свитка Керкус. — Что ты хочешь сказать?

— Он слышит, очень мило… Великая Мать спрашивает, понял ли ты свое предназначение, или тебе нужна помощь. Завтра твой обряд, если ты не забыл.

— Я не забыл. Передай Ярле, что она может не волноваться, я нашел себе дело.

— Нашел дело. Кер, ты странный! Завтра такой день, а у тебя ничего нет! Ты никого не пригласил, не подготовил даже самого затрапезного храма, не установил ритуал. Послушай, я к тебе нормально отношусь, поэтому говорю. Так нельзя. Вспомни, как праздновал вхождение в права Валан. Он стал богом песен, и все было так красиво и элегантно! Утонченные обряды поклонения, изысканный первый храм у водопада, а какой был пир! Весь Ирий обсуждал перемены блюд и развлечения. А ты? Чем ты занят? Что ты копаешься все время в этом старье?

— Это не старье, Аля. Это книги. Завтра я выберу судьбу бога познания. И мне не нужны храмы и ритуалы. Каждый, кто будет брать в руки свиток или перо, уже одним этим будет служить мне.

— Надеюсь, ты шутишь, — покачала головой девушка. — Слушай, отложи обряд. Подготовься, как следует. Тебя и сейчас…

— Ни во что не ставят — жестко закончил за нее Керкус.

— Прости Кер, но ты сам знаешь. Твое рождение было не очень эффектным, зачем смазывать впечатление от второго самого важного шага твоей вечной жизни?

Да, в этом была правда. Керкус родился почти одновременно с Младенцем. Звезда, которая всходит на небе и знаменует рождение нового бога, в его случае совсем терялась на фоне ослепительно яркой звезды Предсказанного Ребенка. Все четверо сыновей Намира объединились, чтобы противостоять исполнению проклятья. Ярла, почерневшая от горя, прятала новорожденного сына и мучительно шла к принятию неизбежного и такого страшного решения, к своей Великой Жертве. Снова исполнялось проклятье Аримана. Проклятье, которое он послал брату, падая в бездну: «Твой сын убьет тебя, а мой внук погубит мир». И вот внук родился. В горячке тех дней удивительно, что появление Керкуса вообще заметили.

Может потому, что его рожденье было таким странным образом связано с пророчеством, единственным, которое твердо помнили в Ирии беспечные боги, может быть поэтому, он и начал свои странствия. Может быть, именно это странное совпадение гнало его на поиски знаний, на поиски разгадок, и в конце концов привело на порог могущества?

Глава 5

— Она в скиту, Верховный. Сейчас мы точно уверены, — молодой выжлец почтительно склонился перед скимахом.

— Смотри, Пятый, если опять ошиблись. Впрочем, в любом случае вот эта поездка, как раз, будет любопытной.

— Ехать? Зачем? Да и как. Все замело, и по реке не везде на санях пройти можно.

— Если я сказал ехать, значить поедешь, — сузил глаза скимах, и выжлец, сжался и побледнел, — Поговори еще.

Он помолчал, явно получая удовольствие от страха юноши, потом слегка махнул рукой. Пятый поклонился и быстро заскользил к выходу. Дверь слегка щелкнула, закрываясь, и в покоях установилась полная тишина.

— Привезти живой…, — пробормотал себе под нос жрец, — Странно и нерационально.

Сани, по-северному запряженные собаками, скользили по льду замерзшей речки. Возница-остяк умело правил упряжкой. Впереди него, откинувшись на спинку и зарывшись в меховые накидки, сидел скимах. Вечерело. Если б не небольшой светящийся шарик, летящий впереди повозки, каюр давно бы остановил собак, испугавшись потерять дорогу. А так… Они были в пути уже несколько дней, Верховный молчал, но по его молчанию, по позе, по тому, как неохотно гасил он свет волшебного маячка, давая команду к ночному привалу, как вскакивал с зарей и нетерпеливо прохаживался, пока возница запрягал сани — по всему, было понятно о необычайной важности путешествия. Сани легко вписались с плавный поворот внезапно расширившийся реки, шарик погас, каюр надавил тормоз и дал команду остановиться. Верховный выбрался из повозки, и двинулся в сторону высокого берега. Он взобрался на кручу по небольшой слегка утоптанной тропинке, провел рукой, и на мгновение старый остяк увидел проступившие из ниоткуда ворота и часть деревянной, оканчивающейся острыми кольями, стены. Скимах потянул за скобу, дверь бесшумно подалась, секунда и видение исчезло, и только темные ели качали тяжелыми снежными лапами, да расползался над рекой черный ночной холод.

А в небольшой комнате ярко горели две дорогие восковые свечи и волны тепла уютно расходились от печного бока, что выпирал из стены. Было очень тихо, только приглушенный вой ветра снаружи, потрескивание дров да урчанье большого рыжего кота, лежащего на скамейке, вели негромкий ночной разговор. Внезапно кот прервал свою песню и насторожился. Бёрн, сидевший за столом под изображением Великой матери, отложил перо и поднял глаза.

— Как ты вошел? — спросил он в пустоту на варяжском наречии.

— Не велика проблема, — ответил скимах, проявляясь и усаживаясь на лавку, спешно покинутую котом. — Разрешишь, Берик?

— Садись, что уж. Зачем приехал? Не меня ведь повидать.

— Почему же не тебя? Может в этот раз мне удастся уговорить. Что ты упрямишься, старый медведь? Цепляешься, я даже не пойму за что! Я не пойму, Берик. Ты связался с уголовниками, с отребьем, ты вдали от центра магии. Ведь ты же один из лучших. Ты знаешь, какие интересные у нас сейчас идут разработки? Да о чем я говорю, у тебя же не остается источника. Ну год, ну два, а потом, как ты будешь жить без своего дара. А главное зачем?

— Аскольд, мы много раз уже с тобой это обсуждали. Ты сделал свой выбор, я свой. За все надо платить. Я плачу потерей способностей, но не думай, что ты не платишь.

— Берик, старое отомрет, со мной, без меня. Это закон. Его не отменить. А у мага, своя судьба. Своя дорога. Подумай, ради чего, ради кого ты приносишь в жертву свой талант. Старые боги… — это сборище тунеядцев, паразитов. Что они сделали для тебя, для людей? Вспомни, как мы с тобой в детстве мечтали изменить мир. Вспомни, сколько планов строили. И вот он шанс. А ты отказываешься. Хуже того, ты идешь против нас. Идешь глупо, без надежды победить. Я отказываюсь это понимать.

— Давай оставим этот разговор, Аскольд. У тебя своя правда, у меня своя. Ты ведь не за этим пришел.

— Не за этим, но твоя помощь… твое невмешательство мне бы сейчас очень пригодилось.

Скимах встал и прошелся по комнате. Бёрн следил за ним с нарастающим беспокойством.

— Ладно, скажу как есть. Учти, выбора нет. У тебя здесь живет девочка, Лишка из Осинец. Не знаю, назвала ли она тебе свое настоящее имя, когда пришла, но узнать ее легко — у нее на лице следы черного мора и левая рука присушена. Отдай мне ее, — скимах вытянул руку, предупреждая движение Бёрна, — Спокойно! Дослушай меня. Отдай девочку и я позволю тебе увести всех остальных туда, куда захочешь. Я дам вам месяц. Проклятье! Я даже расскажу тебе, как мы вас засекли. А лучше всего пойдем с нами. Прошу тебя.

Он сел на лавку. Бёрн стоял посреди комнаты. Грузная, действительно, медвежья фигура его закрывала свечи и бросала большую черную тень на лавку, где расположился гость.

— Это и есть твоя новая вера? — спросил он наконец. — Веришь в то, что малое зло необходимо для предотвращения большего?

— Хватит! — внезапно взорвался скимах, — Не разыгрывай мне Великую мать. У всего есть цена, ты сам сказал. И, кстати, она-то свою цену заплатила. Великая мать — Великая жертва. Ты всегда был ее почитателем, не пойму, правда, почему. Ну так повтори подвиг. Отдай одного, чтобы спасти многих.

— Это не повод для шуток, ты не находишь, — сжал кулаки Бёрн.

— А я не шучу! — тоже поднялся скимах, — Тоже мне, защитник обездоленных. Ты знаешь, сколько жизней положили некоторые твои послушнички на пути к тебе под крыло?

— Они защищали свою жизнь.

— Или мстили!

Мужчины стояли друг против друга, тяжело дыша и яростно глядя друг другу в глаза. Наконец Бёрн опустил взгляд.

— Аскольд, одумайся. С кем ты воюешь? Посмотри, кто на твоей стороне. Эти выжлецы, эта банда дорвавшихся до власти и безнаказанности ничтожеств.

— На этом закончим, — оборвал его скимах, — Бывший верховный маг северных воинов, именем Нового бога требую у вас выдачи ведьмачки по имени Лишка из деревни Осинец. Кроме того повелеваю всем, нашедшим пристанище в вашем скиту сдаться и проследовать за мной для справедливого суда.

— Ничего не выйдет. Девочки здесь нет.

— Твое вранье бесполезно. Я точно знаю, что она тут.

— Она была тут. Еще в начале нашего разговора была. Теперь она уже далеко.

— Как?!

— Меня предупреждали, что вы явитесь за ней, и чтобы я был готов. Что удивлен? Кое-что еще могу.

— Идиот! — закричал на него скимах, — Ты же был мне как брат! Зачем? Ты не оставил мне выбора.

— Так говорят многие подлецы… — ответил, отворачиваясь к окну Бёрн.

В синем сумраке зарождающегося утра он увидел две цепочки выжлецов, расставленных вокруг скита. Знак кольца, выбитый на ладони скимаха запульсировал и начал светиться приглушенным синим светом.

…

…Страшен был безумный Намир-проклятый братом. С той ночи, когда прозвучало Пророчество, не было покоя первому богу, яростным вихрем носился он над Землей, круша храмы Аримана, стирая саму память о нем, убивая всех, кого тот коснулся в своем последнем усилии. Много ли нас пережило те дни? Кто знает… Страшные картины рисуются моему взору и я содрогаюсь и плачу по братьям своим. Но страшнее всех разрушений то, что творилось в душе Намира. Крики и скрежет зубовный — вот, что стало его уделом. И собственные сыновья отринули отца. В ужасе искали они убежище, но нигде не могли быть спокойны, ибо знали о пророчестве, и видели, что отец задумал их лишить жизни. Ярла же оплакивала Аримана, но скованная волей Намира, не смела помешать дяде ни в чем. Меж тем время шло, мирозданье сотрясалось от ярости одинокого бога. Страх порождал ненависть, ненависть отражалась страхом. Неисчислимые беды обрушились и на людей — творение Аримана. Строгий закон был дан им богом. И был он так тяжел, что слабые люди не могли его нести на своих хрупких плечах. Но не было снисхождения в душе Намира, и радовался он возможности карать отступников. В припадке безумия затопил Намир землю. И воды потопа смыли живое, и разделили историю на до и после, и только немногим удалось спастись. И возопили люди оплакивая свою жизнь, и смеялся Намир, сидя на троне своем. И говорил, что получили они по делам своим. В тот же день призвал он к себе Ярлу и велел ей найти сродных братьев и передать старшему Парсу приглашение на пир. «Пусть принесет мне страшную клятву на крови, что не поднимет на меня меч, и я приму его в дом к себе. Тяжело мне жить в разлуке с сыновьями, и стар я становлюсь, и нужна мне поддержка». Поклонилась тогда Ярла и впервые за долгое время посветлело в ее сердце — тронула его надежда теплым лучом. На своей колеснице, запряженной лебедями, поспешила богиня на поиски братьев-богов. Ей найти их было проще, ибо не от нее скрывали дети Намира свое убежище. Ярла облетела Ирий и тонкий мир, что отделяет его от зримого царства. Затем облетела Ярла и мир вещей, не пропуская ни небо, не землю, ни воды. Наконец, спустилась в мрачное царство теней, что стоит от Ирия дальше всех, чтобы горестные вздохи не тревожили покой богов. Именно там, на дальнем острове, посреди реки забвения, нашла она Парса с братьями. Молча выслушал Парс посланницу, потом повел ее в свои покои. Там указал ей на птицу-кукушку, что сидела на спинке его лежанки. «Отцы наши дали птицам возможность подниматься до самого Ирия, и услаждать слух богов пением, — сказал Парс. — Но не только голос есть у этих созданий, но и слух, на мое счастье. Поведай нам, что слышала ты в доме у отца моего!». И стала петь кукушка. И печальна была песня ее. Пела она об отце, задумавшем убить сына. Пела о готовой западне, об обмане и предательстве. Пела об обреченных младших богах и гибнущей земле. И зарыдала нежная Ярла, но Парс взял ее руку и отвел к братьям, а сам сел в лебединую колесницу и помчался навстречу судьбе. И задрожали все слои сущего, и свершилось пророчество, ибо после встречи из дома бога вышел не Намир, но сын его. И были его руки в крови. Так стал он верховным богом. Парс — вседержитель. Парс — великий. Парс — отцеубийца…

Глава 6

Лишка и Юрок-ай-Тойон сидели в низком деревянном срубе около выложенного прямо на полу очага. Сыроватые поленья горели неохотно, выпускали искры, трещали, дымили, и дым утекал в дыру на крыше. Старый маг, или как его называли на родине, шаман, не отрываясь, смотрел на пляшущее пламя, как будто старался в нем что-то разглядеть. А может и действительно видел там ответы на свои вопросы. Кто знает? Лишка никогда не могла разгадать, ни его мыслей, ни его поступков. С той ночи, когда они внезапно перенеслись из скита, Юрок почти ничего ей не рассказал, не объяснил. Они прыгнули из скита и оказались здесь, в этом далеком зимнем лесу. Время текло медленно. Юрок отдыхал, восстанавливался. В этом срубе, были им, а может кем другим знающим, заготовлены травы и грибы, дрова и зерно в глиняных, плотно закупоренных и залитых смолой горшках. Шаман все больше молчал, а когда и начинал рассказывать, то никогда не говорил про покинутый скит, а развлекал девочку сказками про ворона, носящего Хозяйку Ночь на своих крыльях, про хитрого песца, который украл месяц, да обжег себе хвост, про диковинных зверей — моржей, с клыками и рыбьим телом и все в таком духе. На любые вопросы отвечал усмешками, да басенками. Только часто ловила на себе девочка его внимательный изучающий взгляд.

Время тянулось, утро сменял вечер, и за ночью снова наступал рассвет. Лишка привыкла жить в лесу. Охотилась, изучала окрестности, тренировалась, училась. Несколько раз уходил Юрок один ночью в лес. Лишку с собой не звал и особо ничего не рассказывал, но однажды утром в землянку не вернулся. Как назло день выдался ненастный. Погода менялась. Уже к обеду подул холодный ветер, небо затянули черные тучи, а к вечеру разыгралась такая пурга, какой Лишка и не помнила. На следующее утро девочка уже всерьез заволновалась. Оно конечно, что шаман к зиме и снегу был привычен, да и в лесу чувствовал себя как дома, а все на сердце было не спокойно. Почему не предупредил, что надолго уходит? Почему еды не взял? В общем, как оно всегда и бывает, с большим опозданием стала Лишка шамана искать. Смешала порошок солнечного камня с черемуховым корнем — поставила в горшке на порог землянки — все какой-никакой маяк, дом отыскать поможет. Влезла в унты, надела меховую доху, взяла веревку, посох, меч короткий, да и пошла в лес, стараясь засечь шаманов след. Не на земле след, понятно, какой там след, когда метель кружит — руку протяни, ладони не видно. Пыталась остаток колдовства почуять. А что Юрок волшбу творить ходит, девочка почти не сомневалась. Наконец, когда Лишка уже почти отчаялась и думала малодушно домой поворачивать, последний раз стала она концентрироваться в глубоком поиске, закрыла глаза, и тут огонь справа загорелся. Пошли синеватые сполохи, потянуло непривычным колдовством. Лишка вскрикнула обрадованно, обдернула доху и поспешила в указанную сторону, громко окликая Юрока.

Идти было тяжело. Метель еще усилилась, и даже здесь — в густом лесу мело нещадно. Мелкий колючий снег кидало в лицо, задувало в капюшон, ноги по колено проваливались в сугробы. Вьюга металась и выла между стволами. Черные, облепленные снегом еловые лапы выплывали из бушующего молочного моря пурги, хлестали по капюшону и отпускали, осыпав все тем же колючим снегом. Внезапно густая еловая поросль расступилась. «Поляна, что ли — подумала Лишка, — или берег ручья». Она стала аккуратно ощупывать посохом землю, пролагая себе дорогу — не хотелось сослепу влететь в ледяную воду. Девочка напрягла слух, пытаясь сквозь стон пурги уловить журчание. Внезапно ледяной комок страха поднялся откуда-то снизу и мягко ударил в сердце. Еще не отдавая себе отчета в происходящем, Лишка рухнула на колени и вжалась в снег. Огромная черная тень пролетела над тем местом, где только что стояла девочка. Тварь мягко приземлилась чуть левее девочки, взвыла и пошла кругом. Отвратительная вонь заполнила пространство. Лишка вскочила на ноги и, обнажив меч, стала поворачиваться, пытаясь встать лицом к опасности. Снег залеплял глаза, лишал возможности увидеть противника, ноги вязли в глубоких сугробах. Сердце девочки бешено стучало, мускулы напряглись, все чувства обострились. Тварь была совсем рядом. Она кралась по спирали, медленно приближаясь к жертве. Лишка судорожно вслушивалась в легкий шорох лап по снегу. Девочка прыгнула вправо и покатилась сквозь сугробы, увеличивая расстояние и пытаясь уйти обратно под ели, где противнику будет сложнее атаковать, и снег не будет так слепить, как на открытом пространстве. Злобный рык оповестил, что ее маневр разгадан. Тень прыгнула следом. Прямо перед лицом мелькнула огромная жуткая рука, поросшая редкими черными волосами. Она рассекла воздух совсем рядом. Лишка рубанула мечем, чуть ниже и дальше той точки, где в снежном месиве скрылся враг. Меч со свистом рассек пустоту, и тут же девочку хлестнуло огнем по ногам. Вторая лапа вспорола кожу унт и оставила глубокие раны чуть ниже колен. Хлынула кровь. Дикий радостный, захлебывающийся от предвкушения и азарта вопль потряс лес. Лишка еще раз крутанулась и прыгнула назад, перекатилась через голову и застыла под спасительной еловой веткой, спиной к массивному стволу. Чудище, шумно втягивая воздух, наполненный теперь запахом крови, приближалось. Лишка уже видела смутный черный абрис. Монстр откачнулся назад, напрягая задние лапы и готовясь к атаке, когда девочка раскручиваясь подпрыгнула, вонзила меч в ствол ели и, опершись о временную опору, перебросила свое тело наверх, к основанию массивной ветки. Тварь прыгнула, пытаясь в полете изменить направление и зацепить ускользающую жертву. Огромная оскаленная пасть показалась у самого лица. Лишка отклонилась и ткнула врага локтем в шею у основания челюсти. Раздался хруст, зверь упал на землю. Лишка вцепилась в рукоять меча, стараясь вытащить оружие из ствола. Волколак медленно поднимался. Слегка покачиваясь и не спуская глаз со стоящей на ветке девочки, он рысью рванул в лес. Лишка напряглась. То, что чудовище нападет еще, сомнений не было. Очевидно было, что тварь только выбирает точку для атаки. Быстро крутанув мечем, Лишка расчистила от веток пространство вокруг себя. Минуты тянулись, кровь медленно вытекала из ран, тварь ждала, затаившись среди снежного леса. Лишка слегка присела, готовясь к задуманному маневру. Шорох слева оповестил о начале атаки. Огромное тело рванулось с земли, легко взлетело в прыжке, целя зубами в живот своей жертве. Девочка зацепившись коленями за ветку упала назад, качнулась, докручивая тело по дуге, вонзила меч в пролетающее над веткой брюхо и распорола его от грудины до паха. Хлынула черная кровь. Волколак рухнул, чирканув по ветке задними лапами и сбросив, висящую вниз головой девочку к основанию ели. Лишка приземлилась на отчаянно болящие ноги и выставила меч вперед. Впрочем, все было кончено. Тварь умирала. Отступив на безопасное расстояние, девочка вслушивалась в ее тяжелое дыхание. К азарту победы присоединилась дрожь от пережитого страха и что-то похожее на жалость. Когда хрипы стали совсем тихими, девочка рискнула приблизиться и рассмотреть своего противника. Огромное тело, покрытое жесткими редкими волосами, переходило в массивную шею и оканчивалось мордой с вытянутыми челюстями, низким, покатым лбом, и крупными, сидящими по бокам острыми ушами. Волколак еще дышал. Жизнь вместе с черной кровью медленно вытекала из него на снег. Передние лапы-руки судорожно сжатые в кулаки слегка подрагивали. Из открытой, ощеренной в муке пасти вырвался тихий стон. Веки чудовища дрогнули. Совершенно человеческий полный муки глаз с трудом повернувшись в глазнице нашел Лишку. Девочка молча опустилась на колени. Она не отрываясь смотрела в уже затягивающийся смертельной пленкой зрачок. Снег падал. Лес молчал. Когда все было кончено, Лишка, преодолевая страх, подошла к волколаку и опустила его веки. Затем, подумав несколько мгновений, срезала мечом несколько еловых ветвей, накрыла ими грудь животного, передавая душу в дар Мару. Положила и застыла. Еще недавно этот жест казался таким естественным! А теперь ничего не понять. Впрочем сейчас было не до праздных размышлений. Раны на ногах опухли и все еще сильно кровоточили. От колен вверх растекалось нехорошее, гнилостное тепло. Стоило торопиться. Оторвав подол рубахи, девочка туго перебинтовала голени и побрела к землянке. Оставленный маяк, стоило закрыть глаза, виделся яркой тёплой рыжевато-красной точкой. Больше следов колдовства Лишка засечь не могла. То прошлое, было скорее следом волколака, а, может, и Тайон ночью ворожил на той несчастной полянке. Снег все валил, правда, ветер стих, так что идти стало легче. Тихий шорох сзади, заставил девочку снова выхватить меч.

— Лишка, — послышался голос Юрока, — это я.

Шаман появился из за снежной завесы. Глаза в узких шелках век внимательно и даже как-то пытливо оглядывали девочку. Лишка расслабилась и сразу как-то обмякла. Разноцветные круги поплыли перед глазами, она начала заваливаться в бок, так что шаману пришлось подхватить ее. Оставшуюся дорогу девочка висела на его плече, еле двигая ногами. Юрок ни о чем не расспрашивал и сам ничего не говорил. В землянке он уложил девочку на лавку, помог раздеться и занялся ранами.

…

..Когда же приходило время, всегда всходила на небосвод новая звезда. И дано было Парсу-вседержителю видеть ее и определять по ней место и время рождения бога. И радовались все в Ирии, и веселились, и пировали, прославляя род свой. Но нарушен был порядок в тот страшный год. Мрачная тень легла на веселый город богов, тревогой наполнились их сердца, и холодный ужас змеей улегся у мирового дерева, ибо всем было известно о пророчестве Аримана, и близко было время его свершения — Ярла ждала ребенка. Как ни старалась она скрыть свою тяжесть, как ни хоронилась, правда проступала сквозь любые уловки. И вот уже старшие боги — четверо сродных братьев Ярлы, явились в ее зеленые покои и стали говорить с ней, и просить, и настаивать, и грозить, и умолять. Молча слушала их нежная Ярла. Как серый камень у озера немо смотрит в бездну вод, как сломанное дерево тянет покалеченные ветви в небо, так стояла она в своих покоях перед богами. Только один раз вскрикнула она, когда Парс подошел к ней и протянул свою руку. Как от скорпиона отпрянула Ярла от брата. А когда боги кончили говорить, кивнула им дочь Аримана и заперлась в своем храме, и уж не выходила оттуда до самого дня разрешения.

В установленный день села Ярла в свою колесницу, укрыла лицо черным полотном. Взяла на руки ребенка. И повез их Парс-вседержитель на край мира, туда, где поставлен был камень. И принесли в жертву сына богини, и спасен был мир этой кровью. Так свершилась Великая жертва, и больше никто не слышал смеха богини. И только холодным синим светом светила с небосвода звезда Рожденного на погибель, Проклятого ребенка, внука Аримана…