Когда разливается Акселян

XIII

На октябрьский праздник Тимер не смог вырваться к Нине, отослал лишь поздравительную телеграмму. К вечеру ему нужно было подготовить доклад к тринадцатой годовщине Октябрьской революции.

Это первое большое выступление в его жизни. Ни в техникуме, ни на железной дороге не приходилось ему выступать на собраниях.

И вот выступление на столь торжественном собрании перед колхозниками. Тимер, конечно, взволнован. Попробуй заставь всех в течение часа смотреть тебе в рот!.. Где взять эти сильные слова, которым люди бы поверили, которые могли бы растопить их сердца?..

Доклад писал он целую неделю, пересмотрел отчетный доклад Сталина на шестнадцатом съезде партии, сделал кое-какие записи в тетрадь…

Когда он пришел в школу, народ там уже собрался. Шум, гам, играла гармонь… Не глядя ни на кого, он прошел за сцену.

В зале почти темно, лишь в двух местах висели десятилинейные лампы. К тому же сильно накурено.

Открыли занавес… У длинного стола, покрытого красным сукном, стоял Якуб Мурзабаев. Он открыл торжественное собрание, поздравил всех с великим праздником и дал слово Булату Уметбаеву. Длинный, как жердь, кузнец поднялся на сцену, чуть не ударившись головой о потолок, и, погрозив засмеявшимся пальцем, предложил состав президиума…

Председательствовать поручили старику Иртубякову, самому авторитетному человеку села. Хоть он и неграмотен, но знает толк в каждой работе. Ни одно состязание, ни одно собрание не проходит без его активного участия. Он везде тамада…

Гариф прокашлялся и позвонил в колокольчик, лежавший на столе перед ним.

— Слово для доклада даю Тимербулату, то есть товарищу Янсарову! — сказал он торжественно, скрестил на груди руки и, откинув голову назад, сел.

Тимер поднялся и подошел к трибуне.

Темный зал показался ему бездонным, ушедшим в неведомую даль. Ему стало страшновато, в горле, не произнесшем еще ни одного слова, подозрительно запершило. Стараясь приглушить робость, он выпил стакан воды.

Гариф не сводил с него своих хитрых глаз…

— Товарищи! — сказал наконец Тимер и голос показался ему оглушительным. Он подвинул поближе тетрадь и чуть глуховато стал читать…

Он прочел уже довольно много, но почувствовав в установившейся тишине что-то неестественное, поднял голову. Связи с залом не было. Та же темнота. Видны лишь два передних ряда. Вон у печки, приоткрыв рот, сидит, подремывая, Гамир. Шарифа щиплет его, но он не просыпается.

«Или я плохо читаю или не понимают совсем?..» — подумал Тимер. Молчал он довольно долго.

Старик Гариф прокашлялся, как бы подбадривая докладчика. Но Янсаров молча смотрел в зал. Сидящие в задних рядах, подумав, что доклад окончен, начали неуверенно хлопать.

Тимер нагнулся к тетради, пытаясь найти нужное место, но почему-то перестал разбирать собственный почерк. Тогда он резко закрыл тетрадь и отложил ее в сторону.

Пристально посмотрев в зал, он стал говорить то, что знал, что приходило сейчас к нему из неведомых глубин прошлого…

— Я еще не кончил, товарищи! Праздник, который мы отмечаем, — это праздник счастья. Меня знает каждый из вас. Я — сын нищей Хасби, отца моего застрелили белогвардейцы в девятнадцатом году. Я из тех, кто ходил босой и голодный… Но советская власть, которую родила Октябрьская революция, как мать, приняла меня в свои горячие объятия, одела, накормила, сделала человеком…

Мой товарищ, наш односельчанин, Галяу Хашимов — редактор районной газеты. Да разве мало парней и девушек, которые, будучи обреченными на нищету и прозябание, благодаря советской власти нашли свое счастье в жизни, превратились в нужных Родине людей!.. Их тысячи, миллионы!..

Зал зашевелился, Тимер увидел интерес и поддержку в смотрящих на него глазах. Воодушевившись, он продолжал просто рассказывать обо всем, что знал.

— Недавно мы с Якубом ходили на охоту. Весь день бродили, вдоль и поперек исходили всю округу. Сколько земли, какое раздолье раскинулось перед нашими глазами! И все это земля нашего колхоза. А раньше ею владели несколько богачей да кулаки соседней деревни Илюха и Ветколовы…

— Правильно! Не было в те времена земли нам! — громко крикнул кто-то из зала. — Спасибо власти Советской!..

Все дружно зааплодировали. И Тимер, поняв, что лишь своими доходчивыми словами нужно рассказывать правду, продолжил выступление… Он говорил о зверствах и муках, которым подвергались крестьяне в царские времена, о жертвах гражданской войны, о разрухе, о начале социалистического строительства в стране…

Слушали его очень внимательно.

— Конечно, — говорил Тимер, — коллективизация сельского хозяйства не проходила без противодействия классовых врагов. Живые примеры тому — события, происшедшие недавно в районе, в частности, в нашем колхозе: это вредительство кулака Гарея и его прихвостня Сакая Султанова…

— К врагу мы должны быть беспощадны, — заканчивая свое выступление, сказал Тимер. — Мы идем сейчас большой дорогой к полной коллективизации сельского хозяйства. Это огромное дело, товарищи! Враг, что сорная трава-пырей! Если не вырвать ее всю с корнем, захватит землю, не даст расти хлебу. То же и кулаки… Но мы не позволим им больше наживаться на слезах и поте бедняков, мы их разгромим и добьемся полной победы социализма!..

Народ загалдел и поднялся со своих мест. Бурные аплодисменты уже заглушали последние слова докладчика…

Якуб с Булатом крепко пожали руку Тимеру. Старик Гариф, прослезившись, обнял его н сказал:

— Из нашей деревни выходят парни на все сто! Не так ли? А давно ли были совсем мальчишками, штаны спадали! — Своими старческими высохшими губами он расцеловал Тимера в обе щеки.

На сцене появился Фахри.

— Здорово вышло! — Он восхищенно прицокнул языком. — Из города вернулся ты настоящим оратором. Только вот о мировой революции маловато сказал. Терпеть не могу этих буржуев, ударить бы по ним, чтоб всех сразу уничтожить!..

— Хе-хе! — засмеялся Гариф. — Тебе только о мировой революции мечтать. Натворишь, пожалуй, делов, еще в колхозе спокойно жить не научился!

Фахри промолчал и скоро исчез.

Перед началом концерта Гарифу вручили телеграмму. Подумав, что она от Шарифуллы, он очень обрадовался.

— Почитай мне! — сказал он Якубу Мурзабаеву.

Тот пробежал глазами по телеграмме и свернул ее вдвое.

— Ладно, — произнес он.

— Почему не читаешь?

— Она адресована всему народу. Прочту, когда откроется занавес.

— А-а…

Когда занавес открылся, ведущий концерта вызвал на сцену бригадира Мурзабаева. Многие были удивлены: «Бригадир вроде не поет и не танцует…».

— Товарищи! — сказал Якуб, оглядев насторожившихся людей. — К нам пришла поздравительная телеграмма. Разрешите прочитать ее?

— Читай! Читай!

— Откуда она? От кого?..

Когда в зале шум стих, бригадир начал читать:

«Дорогие друзья-колхозники, родные! От всей души поздравляю вас с праздником Великого Октября. Желаю вам новых побед и успехов. Фатима».

Люди захлопали в ладоши.

— Смотри, не забывает ведь село!

— Молодец Фатима!

Один Гариф остался недоволен. В душе он тут же выбранил сына: «Ах, поросенок! Неужто ума не хватило у него сделать то же? Жизни еще мало повидал. Ладно, припомню я тебе это!..»

А Фатима Мурзабаева сидела в это время в актовом зале Башкирского сельскохозяйственного института, тоже слушала концерт. Она уже привыкла к городской жизни, нашла много новых друзей, на курсах училась хорошо. По окончании каждого номера она изо всех сил хлопала в ладоши и улыбалась. Сидевший рядом с ней Кадир Мустафин, учившийся на курсах механизаторов сельского хозяйства, не отводил от нее влюбленных глаз.

В своей деревне Фатиму считали очень бойкой и решительной женщиной. Приехав же в город, она первое время чувствовала себя потерявшейся среди такого множества людей. В свободное время ходила к реке, поднималась на гору и смотрела на мост через Агидель, на железную дорогу, по которой она должна вернуться в родные места. «Скорей бы закончились эти курсы!» — с тоской думала она. Город ей не очень нравился: улицы овражисты, ухабистые, грязные… Грохоча по камням, проносились повозки, катили неуклюжие автомашины… На базаре невообразимый шум: люди суетятся, торгуются, готовы вырвать из твоих рук и вещи, и деньги… Не нравился ей город, не нравился…

Особенно надоела Фатиме однообразная пища в столовой: капустный бульон да пшенный суп чередовались буквально через день. В бульоне плавало несколько черных кусков, похожих на плохо сваренную шкурку. От них Фатиму тошнило… Чаще всего она уминала один хлеб и ходила весь день полуголодная.

Однажды русская девушка, сидевшая в столовой рядом с ней, заметив, что Фатима откладывает в сторону темные кусочки, удивленно спросила:

— Ты что, брезгуешь грибами?

— Вот это — грибы?

— Да.

— Тьфу! Чем только людей не кормят!

Рассердившись, она вытащила из тарелки остальные кусочки грибов и стала бросать их в стену. Соседка остолбенела. Фатима перевернула тарелку с бульоном на стол и выскочила из столовой.

На другой день она не пошла на занятия. Если бы пришли ее уговаривать, она бы накричала на тех, кто угощает грибами. Но никто к ней не пришел. Это ее еще больше разозлило. «Вот бездушные люди. Может, я заболела, или что другое со мной случилось! И никому до этого дела нет. А еще жалованье получают. Все, пора уезжать отсюда! Хватит!..»

Она раскрыла чемодан, бросила туда свои вещи и быстро побежала по лестнице со второго этажа. Тонкие доски лестницы скрипели под ее сильными ногами. Спустившись вниз, она вдруг столкнулась с кем-то. Чемодан ее отлетел в сторону, раскрылся, и вещи рассыпались. Фатима присела на колени и стала лихорадочно собирать их. Потянулась было за гребенкой, застрявшей в щели, но чья-то сильная рука раньше нее взяла эту гребенку. Фатима удивленно подняла голову.

Перед ней стоял Кадир Мустафин. Краснея, он помог собрать ей вещи. Глаза их встретились. Фатима не знала, сердиться ей или улыбаться.

— Куда так мчитесь? Не на пожар? — низким, но приятным голосом спросил Кадир.

— На станцию, уезжаю я.

— На станцию! Эх, милая моя, вы ведь немного запоздали: поезда ходят по расписанию, тот, что к вам, уже ушел.

— Куда к нам?

— Вы ведь из Кулсаринского района, деревни Кайынлы. И зовут вас Фатима Мурзабаева.

Фатима, пораженная и смущенная осведомленностью парня, отстранилась от него и пыталась было убежать.

— Постойте, Фатима! — Кадир крепко взял ее за руку, поднявшую чемодан. — Завтра я вас сам провожу. А сейчас идемте обратно, занесем ваш чемодан.

Не дожидаясь ее согласия, он повел ее в общежитие. Они вошли в ее комнату.

— Которая кровать ваша?

— Вот эта.

— Ну и прекрасно. Ставьте свой чемодан. А теперь познакомимся по-настоящему. Я Кадир Мустафин, учусь на курсах механизаторов…

— Так… — сказала Фатима, не найдя других слов и, пожав протянутую ей руку, улыбнулась. — Откуда знаешь нашу деревню? Не земляк случайно?..

— Нет. Захочешь, все узнаешь о человеке, особенно о том, кто по душе тебе.

Такая решительность в ответе Кадира напомнила вдруг Фатиме ее мужа Татлыбая, погибшего на Дальнем Востоке. Он тоже был немногословным, но привлекательным. Познакомившись, она виделась с Татлыбаем очень редко. Работа отнимала у него много времени, вечерами он почти не выходил на деревенские игры. А Фатима была красивая, веселая девушка. Много парней в деревне сходили по ней с ума. Поначалу она не обращала внимания на Татлыбая. Но почему-то первой слышала его низкий, приятный, как у Кадира, голос, когда Татлыбай возвращался с сенокоса.

Однажды весной девушки поднялись в гору на игры. В такое время, как известно, парни превращаются в слепней, силой не отгонишь их от себя. Татлыбай был не таким, подшучивать над девушками он не любил. Заиграет гармонь — он не откажется, споет. Начнутся пляски, не заставит себя упрашивать — выйдет в круг и досыта попляшет.

После пения и танцев девушки разбрелись собирать дикий лук. А парни-слепни не отстают, портят настроение…

Фатиме это очень не нравилось. Ох, уж этот недотепа Хаммат, делает вид, что срывает лук, а сам норовит дотянуться до груди. Фатима оттолкнула его и, отделившись от группы девушек, пошла в сторону. Вот она уже у устья долины дикого лука. Девушек не видно, лишь издали доносятся их смех и голоса.

Как много здесь дикого лука. Фатима легла на траву и начала собирать его. Рядом, за пучками молодой, начинающей зеленеть ольхи что-то зашуршало.

«А вдруг волк!» — испугалась Фатима и хотела вскочить.

Но Татлыбай — это был он — схватил ее за руку.

— Испугалась, Фатима?

— Чего мне бояться?

— Волка.

— Я сама, как волк.

— Идем, коли так, отведу тебя к твоей стае: там как раз не хватает одного бойкого молодого волка.

Фатима не успела ответить ему.

Татлыбай, взяв ее за руки, повел дальше за гору. За горой они стояли недолго.

Парень сказал ей всего лишь одно слово:

— Люблю! — и крепко поцеловал.

С минуту они стояли оба красные, как кумач.

А осенью шумно сыграли свадьбу.

Кадир похож на него…

— Почему же вы уезжаете, завершили курсы что ли? — спросил Кадир после довольно долгого молчания.

— Нет, не нравится мне здесь. Рассердилась я…

— И-и, глупая вы еще, оказывается.

— Ну и что? — она вызывающе посмотрела на Кадира.

— Не нужно сердиться, идемте лучше в кино.

— Ну и пойдем…

Поправив выбившиеся из-под пуховой шали волосы, Фатима взяла Кадира за руку и повела за собой. По улице они шли не разговаривая, каждый предавшись своим мыслям. Но сердца обоих сильно колотились, чувствуя близость друг к другу.

Когда они вышли из кино, шел медленный снег. Он падал крупными хлопьями, устилая дорогу белой пушистой пеленой.

Кончиком языка Фатима стала ловить снежинки, но они тут же таяли. Ей было тепло и радостно, ей захотелось идти вот так, взявшись за руки, долго-долго…

У общежития Кадир сказал:

— Завтра я вас не провожаю, Фатима.

— Кого провожать-то, раз я не уезжаю?

Они засмеялись и, попрощавшись, разошлись. Спал ли Кадир, этого Фатима не знала, а вот она долго лежала на кровати, не смыкая глаз. В памяти ее вставал Татлыбай, он улыбался ей и начинал вдруг походить на Кадира. Ох, как же они похожи! И голосом, и характером, даже в лицах она находила что-то общее… Но что, не могла определить. И все же что-то есть…

— Да, есть!.. — проборматала она.

…Курсы она, конечно же, не бросила. С тех пор близким ей стал не только Кадир, но и его товарищи. Фатима стала много читать под их влиянием, побывала в музеях и театрах… Большая и светлая жизнь широко распахнулась перед ней. Она даже к капустному супу привыкла, он показался ей вполне сносным.

С Кадиром записалась она в хоровой кружок. Все нашли, что у нее очень красивый и мелодичный голос, о чем Фатима и не подозревала. И в учебе она стала преуспевать.

Перед праздником ее как одну из самых передовых учениц наградили вышитым платьем…

С Кадиром они были очень близки, но отношения их не выходили за границу дружбы. Кадир пи на чем не настаивал. А Фатима разве сможет первой заговорить об этом?..

Впрочем, однажды она спросила:

— Почему тебе, Кадир, не приходит из деревни писем?

— А к тебе приходят?

— Мне кто напишет?

— И у меня нет никого.

— Не обманывай, есть, наверное, жена…

— Была когда-то…

— Интересно, куда же она подевалась, — деланно засмеялась Фатима.

— Ладно, после как-нибудь расскажу, а сейчас давай читать, — ответил Кадир, и на том разговор закончился.

И скоро он рассказал ей о своей жене. Женился Кадир год тому назад, взял девушку, которую очень любил. Звали ее Таиба. Красивая была, дочь довольно состоятельного человека в деревне, а Кадир беден. Когда их потянуло друг к другу, один кривощекий продавец сельповского магазина как бы между прочим заметил: «Высоко тянешься, мальчик. Не достанешь, пожалуй. Не отдаст тебе ее отец!» — и засмеялся.

Обидно стало парню. Пусть не богат, зато руки его знают любое дело, да и сам не безобразен. Раззадорился он, поддавшись порыву молодости. Женился, несмотря на протесты ее родителей.

Месяц живут, другой… Прекрасна жизнь, любящий человек часто совершенно глуп: любимая рядом и ничего ему не надо больше, море по колено. Время идет… Таиба потихоньку начинает наседать на мужа: «Давай переедем к моим родителям. Будем жить в маленькой комнате, что в глубине…»

Кадир не соглашался с этим. Ну и начались плачи, истерики, обиды и молчания… К зиме Кадир уехал на курсы трактористов, пишет оттуда письма домой, ответа нет… Окончив курсы, вернулся в деревню. Таибы нет ни дома, ни у родителей: подалась с кривощеким продавцом в Ташкент. А они ведь официально не разведены. Потому жена вроде и есть и нет ее…

Больше допытываться Фатима не стала, так как поверила ему, не мог он ее обманывать. Дружба их еще более окрепла, они не могли уже не видеться каждый день.

Именно Кадир предложил Фатиме послать в колхоз поздравительную телеграмму. На почту ходили вместе…

И вот они снова вместе на праздничном вечере. На сцене играют небольшой спектакль. События происходят в деревне. Идет борьба с кулаками. Вот они мстят сельскому активисту: ночью стреляют в него через окно из обреза.

— Ах! — вскрикнула Фатима.

— Что случилось? Испугалась?

— Не люблю звука выстрелов.

— Да, ружье весело щелкает только во время охоты.

— А ты охотник?

— Заядлый! Но если ты не любишь ее, то готов бросить.

— Не надо! Зоркость глаза и точность руки еще не раз, быть может, понадобятся тебе.

Фатима еще не рассказывала Кадиру, что в нее в деревне стрелял кулак Гарей. Выйдя из концерта, она сказала ему об этом…