Кока-гола компани

РАБОЧЕЕ СОВЕЩАНИЕ

Первым до папы Ханса и Сони добирается Лониль. Он приходит на 10 минут раньше срока.

— Да, кто там? слышится из домофона Сонин голос.

— Это я, Лониль.

— Здрааааааствуй, Лонильчик, заходи! Ты один пришел?

— Ага.

Соня ругается про себя. Она не особенно настроена на то, чтобы присматривать за ребенком, даже и всего 10 минут. 10 минут с чертенком Лонилем — это все равно что 10 часов с нормальным ребенком. Уж она знает. Соня долго жмет на кнопку с ключиком. Внизу Лониль стоит на ступеньках и тупо пялится на дверь, которая говорит бззззз.

— Ну ты вошел, Лониль?

— Не-а.

Бзззззззз. 7–8 секунд. Лониль засовывает руки за спину, под рюкзачок. Он тупо хихикает. У него нет передних зубов. На лестнице перед ним стоит банка с EXTREME ENERGY.

— Лониль? слышит он из домофона.

— Ага.

— Ты знаешь, что нужно толкнуть дверь?

— Ага.

— Ну так толкай.

— Ага.

— Я сейчас снова нажму на кнопку, ты готов?

— Ага.

Бзззззззззззззззззззззз. 12–13 секунд. Молнией выхватывает Лониль из кармана куртки фломастер и рисует на двери 7–8 черных крестиков.

— Ну что, ты вошел наконец?

— Не-а.

— Ну ты хоть пробовал?

— Не-а.

— Так ты хочешь войти?

— Не-а.

— Ну, тогда стой там, пока папа Симпель не придет.

— Не-а.

— Тогда толкни дверь.

— Ага.

— Я в последний раз тебе открываю.

— Ага.

Бзззззззззз. Лониль не толкает дверь. Он рисует еще четыре крестика своим фломастером.

— Лониль?

— Ага.

— Ты вошел?

— Не-а.

— Ну ладно, тогда пока, Лониль. Пока.

Соня вешает трубку, но не успевает она произнести вот засранец, как снова раздается звонок.

— Алло?

— Я теперь толкну, говорит Лониль.

— Тогда пообещай. Это твой последний шанс, знаешь ли.

— Я толкну.

Бззззззззззз. Лониль толкает дверь и входит в парадную. В трубку Соня слышит, как за ним захлопывается дверь. Лониль видит, что кто-то пытался смыть тянущуюся до самого 3-го этажа линию, которую он прошлый раз нарисовал фломастером на стенке, и он рисует поверх новую. Новая почти совсем такая же, как старая, чуть-чуть неровная там, где заканчивается одна и начинается следующая ступенька. Лониль старательно обводит чертой косяк каждой двери, каждую дверь и, поворачивая на лестничной площадке, зарисовывает каждый угол. Он решил для себя, что линия не должна прерываться, он хочет нарисовать именно сплошную линию. На площадке перед дверью к папе Хансу и Соне он надевает на фломастер колпачок и засовывает его в карман своего красного дутика. Затем он вливает в себя остатки содержимого EXTREME ENERGY, а бутылку бросает в лестничный пролет. Бутылка сделана из пластика и, летя сквозь пролет бетонной лестницы, вызывает громкое эхо. Соня выглядывает из-за двери, и Лониль беззубо улыбается.

— Что это было, Лониль?

— …

Она не дает себе труда спрашивать снова, придерживает для проблемного ребенка дверь, приветливо и толерантно. Пока она произносит ‘привет’, Лониль пропихивается мимо нее.

— Лониль, одежду повесь вот здесь в коридоре.

Лониль вытаскивает руки из рукавов куртки и сбрасывает ее, вывернутую, на пол позади себя. Толерантная Соня подбирает за ним.

— Обувь тоже сними, Лониль.

Зимние сапожки сидят на нем плотно. Он пытается стряхнуть их с себя, тряся ногой все более резко, с пятой попытки правый сапог слетает с ноги. Соня взмахивает руками, пытаясь поймать его на лету, но у нее не получается. Сапог движется как баллистическая ракета. Он почти касается потолка и планирует дальше в сторону рояля. Ей остается только с места увидеть, как он приземляется на клавиши, и услышать БЛЯЯЯММММ в минорной тональности. Папа Ханс подскакивает из-за компьютера и шипит ЧЧЧЕЕЕРТТ! В попытке решительно ударить кулаком по столу он попадает по клавиатуре. В окошке личный рекорд, где он собирался вписать папа Ханс на первом месте в рейтинге, над папа Ханс на втором, и третьем, и четвертом, и пятом местах, остается запись папаХаЮ-.юймих. Но тут он видит в дверях гостиной Лониля в одном сапоге и только понимающе кивает. Соня руками стаскивает левый сапог, пока папа Ханс выправляет свой псевдоним в окошке записи рекордов. Потом он оборачивается к мальчишке, говорит «Ну привет, малыш!», и поднимает его на руки — в слепой надежде, что от поднятия такого малого веса прострел не вступит — тот же всем тельцем подскакивает в воздухе кверху, и одного этого резкого движения оказывается достаточно; позвоночник кряхтит, давая знать, что подобная акробатика — не самое подходящее занятие.

— Вот тааОООК… ААЙЙЙ… оссспподиии!.. моя спина… вот таак Лониль, зайчик, как дела, так ты сегодня вместе со взрослыми будешь участвовать в совещании?

— Ага.

— Какой молодец. А Соня купила лимонаду и всего, что нужно для карпаччо, так что как проголодаешься, скажи.

— Ага.

— А как дела в школе, а? Нравится тебе там?

— Не-а.

— Да что ты? Тебе что, скучно там?

— Ага.

— Ты знаешь, я тебя так понимаю, мне самому было очень-очень скучно в школе, правда.

— Ага.

— Но все эти школьные задания и уроки, это не так уж и важно, знаешь.

— Не-а.

— Вот посмотри, все у меня замечательно, хотя в школе я ни черта не делал.

— Ага.

Лониль переводит глаза на монитор компьютера, где лого компьютерной игры НАДЗИРАТЕЛЬ КОНЦЛАГЕРЯ, красующееся над рейтингом, как раз сменяется заставкой.

— А это что там? спрашивает Лониль.

— Это такая игра. Ужасно интересная. Хочешь попробовать?

— Ага.

— Вообще-то, она довольно сложная, тут главное суметь…

Звонок в дверь.

— Ханс! Откроешь? кричит с кухни Соня.

— Подожди чуть-чуть, Лониль, еще кто-то пришел.

Лониль тремя пальцами тычет в клавиатуру, и заставка пропадает. В рейтинге он мало что понимает, тычет то в одно место, то в другое, но дальше не продвигается. Название игры тоже мало что говорит ему. Карьера негритенка Лониля в качестве надзирателя концлагеря оказывается недолгой.

— Да, говорит папа Ханс в трубку домофона и почти сразу же нажимает на кнопку с ключиком.

— Лониль! говорит он. — А вот и Спидо идет!

— Ой! говорит Лониль, забывает о компьютере и выбегает в прихожую.

Лониль и Спидо друг другу нравятся. Лониль со своими серьезными отклонениями в поведении пребывает в счастливом неведении относительно того, что Спидо алкаш, и безоговорочно восхищен его закатывающимися глазами и тем, как странно… почти противно… от него пахнет. Спидо, со своей стороны, не уразумел, что с Лонилем якобы так трудно поладить. Снова раздается звонок, и папа Ханс возвращается к домофону.

Да алло? говорит он. — Да… да… сейчас я… да … открываю снова… да, открываю… да, нажал уже.

Бззззззззззз. Внизу Спидо мучается, пытаясь открыть дверь. Ему удалось ухватиться за ручку, но, вместо того, чтобы толнуть дверь, он тянет и дергает ее на себя. Пока Спидо исхитряется войти, папе Хансу приходится жать на кнопку почти 20 секунд. Увидев лестницу, Спидо останавливается и долго вздыхает. Он сам себя убедил в том, что, стоит ему оказаться перед входной дверью, путь окончен. Но увы, это не так. Подъем по лестнице для набравшихся алкашей — все равно, что заполнение налоговой декларации для обычных людей. Мука мученическая, проклятье, нескончаемая пытка. Лониль, как собачонка, дожидается в прихожей. Две минуты. Три минуты. Четыре минуты. Четыре минуты — это ужас как долго для малыша в радостном ожидании. Когда проходят четыре минуты, и после того, как папа Ханс в конце концов улавливает исходящие от Лониля сигналы-почуявшей-хозяина-собачонки и говорит:

— Только не выходи на площадку, чтобы посмотреть, не идет ли он, Лониль.

— Лониль выбегает на площадку. Он совсем не боится высоты и чуть не вываливается за перила дома, возведенного в стиле функционализма. Он виснет на них животом, с одной стороны болтаются руки, с другой — ноги, изо всех сил тянет шею в пролет, передняя часть тела перевешивает, и он цепляется за перила с наружной стороны под таким углом, который обеспечил бы падение кого угодно из-за сочетания шока и слабости с плохой координацией движений. Оттолкнувшись посильнее, Лониль возвращается в положение равновесия, замечает Спидо, во все горло выкрикивает его имя — кстати, о плохой координации движений — Спидо резко вздрагивает и слишком быстро поворачивает голову в сторону и вверх; это грубое вторжение в функционирование отвечающего за равновесие нерва, который и до того был перенапряжен. В падении Спидо инстинктивно пытается выполнить те действия, которые естественно производятся человеком, которого позвали по имени: 1) обернуться и посмотреть, кто его звал; 2) помахать в ответ и крикнуть ‘привет’. Повернуться-то он и так уже повернулся, и он приветственно выбрасывает руку вперед, совершая поворот в том же направлении, что и голова, входит в штопор, заваливается вбок со ступеньки, на которой стоял, и шмякается о стену: — Привввеет Лон… Шмяк! Тут его заносит в обратную сторону, поперек лестницы, он оказывается ступенькой ниже и исхитряется ухватиться за перила.

— Хшшто зза сссуууччшья ннна ххххииир кхххриввая лесссница, бормочет он, а Лониль подвизгивает, заходясь радостным смехом. Восстановив равновесие, Спидо, довольный, что наконец-то у него есть благодарная публика, коряво изображает некое подобие циркового жеста и притворяется, что вся эта сцена была им разыграна нарочно. Добравшись наконец до верху, он неуклюже обнимает Лониля и стукается в него лбом — а Лониль радостно смеется игре в баранки-баранки-кок.

— Ппривввееет Ллониийль, говорит Спидо.

— Смотри, Спидо, говорит Лониль, встает на руки, не удерживается и грохается спиной на бетон.

— Охохохохохойойойойой — кхе-кхе-кху-кха-кхх-хааа-кха, заканчивает кашлем Спидо.

Лониль поднимается и выполняет тот же трюк снова.

— Охоййойойойоппляяя, говорит Спидо.

Спидо неуклюже разводит руками, пытаясь подать Лонилю руку и нарочито по-мужски пожать ее, и говорит:

— Зззжжшшамммешатьльно…. ввффликколеппфно.

Лониль тянет его в переднюю.

— А туфли, Спидо, говорит Лониль.

— Бузде, говорит Спидо, отдавая честь по-военному. Он прислоняется к стене в прихожей и с плохо скрываемым напряжением задирает правую ногу. Он сопит и отфыркивается, как кит. Лониль развязывает ему шнурки на левой ноге, но дергает так резко, что Спидо вынужден обеими руками держаться за косяк двери.

— Ну как дела, Спидо? В дверях стоит папа Ханс и наблюдает за совместными трудами Лониля/Спидо.

— Нннуу, нне жжа …неежжаал юсссь…

Спидо пытается хоть как-нибудь освободиться и от правой туфли, но у него ничего не получается, приходится опустить ногу и позволить Лонилю снять туфлю. Тут звонят Симпель с Типтопом, Спидо вздрагивает, и не успевает он и глазом повести, как Симпель и Типтоп уже тут как тут.

— Ты ведь передал Каско насчет совещания, да, Спидо? — это первое, что произносит Симпель, приставив указательный палец к покрывшемуся красными пятнами лицу Спидо.

— Нну ты чччше… кканешшш… Кашшкхопридет…

— Отлично, а то я вчера забыл ему сказать, мы с Каско ходили в кино, я всё и забыл к ебене матери.

— Ддннууу..? говорит Спидо.

Симпель позвонил Спидо рано утром (Спидо к тому времени уже встал, засветло, как это заведено у алкашей) и сказал, что тому нужно позвонить Каско. Симпелю втемяшилось, что Спидо необходимо время от времени давать поручения, хотя бы для того, чтобы он не забывал, что является участником ЕБУНТ. В домофоне опять раздается звонок.

— ЭТОЯАЙЗЕНМАННОХХ… ВОТТ… АХ..! рычит Айзенманн снизу.

Симпель нажимает кнопку с ключиком.

— Судя по голосу, он жутко запарился, говорит Симпель.

— Это кто? спрашивает папа Ханс.

— Айзенманн.

— Ттыыы…у ттяяя… ннеттуу…эттаа… ккашш качшштвенн…спирттт…спирттного… нетту… Ха…хааансш? спрашивает Спидо.

— ДжинТоник. Хочешь ДжинТоника? У нас вроде есть… подожди, я Соню спрошу.

— Чшшюнннько …

Папа Ханс уходит на кухню и оттуда кричит:

— Сейчас принесу тебе твой тоник, Спидо. Поди сядь.

— КХл …хласссно… Сссупер… ё…, отвечает Спидо. Он не садится. Он остается стоять рядом с Типтопом, который выглядит ну просто замечательно. О Спидо этого сказать нельзя.

— Ссшшттильнные… шшшуззы… у ття… Тииптптп…, говорит Спидо и наводит скрюченный палец на его туфли от RUDOLPH BOSTON. У Типтопа сразу появляется желание спустить их в мусоропровод.

— Тты… ттыихххх.. хдде…пфриккупилл?

— Не знаю. Не помню.

— Анну… ллаанно… яссс… я…сссеббе бы …ттаккие бы… хххотел.

— Мм.

В гостиную, пошатываясь, входит Айзенманн, валится на колени, уронив голову на сиденье папыХансового кресла. Он совершенно без сил и стонет как животное.

— ТТТЫ… ТТТЫ…. СССВОХ… СВОЛОЧЬ СИМПЕЛЬ… ТТЫХ…, рычит/стонет он лицом в подушку… ТТЫХ …УХ …ЖЖИВЕШЬ-ПОЖИВАЕШЬ… ТЫХ …ТЫ …А МЕНЯ В ЖОПУ… ТЫХ…ТТЫХ…

— Какого черта, Айзенманн, офигел, что ли? Нарываешься, или как? Че тебе опять не так? раздраженно, но равнодушно отвечает Симпель.

— УХ… ТЫХ…ЗЗАТ… ЗЗАТКНИХ …СВОЮ ВОНЮЧУЮ ВАРЕЖКУ… ТТЫ… БЛЯДЬ…ТТЫ… ССУКА… УХ…

— Ты, ё-моё, поспокойнее, а? Чё тебе щас-то не хватает, а, Айзенманн, хрен ты собачий?

— УХ …ТЫХ…ЗЗАТКНИСЬ…ТЫ…

Лониль пинками зашвыривает всю обувь из прихожей в гостиную.

— Лониль… ЛонииИИИЛЬ!.. ПРЕКРАТИ!.. ЧЕРТ, ЛОНИИИЛЬ!!!.. Спидо, Спидо, ну скажи же Лонилю, чтобы он прекратил безобразничать с обувью, черт его подери?!

— ЛЛоо… ниаль..?? Ххо… ххоошшь ссс… сссамной….пппайдеооом н… нна..ккхуххх…нню… ппоссс… ссмооотрим шшш… шшшто… эээтта…шшто Сссо ня… к Сссо не?

— Ага.

Типтоп снимает трубку домофона и впускает Каско и Мома-Айша, которые встретились по дороге. Типтоп смотрится в зеркало, поправляет прическу, хотя поправлять-то нечего, осматривает себя и смотрит на спину Айзенманна, скорчившегося на кресле и судорожно глотающего воздух. Айзенманн сжимает виски руками и подвывает лицом в кресло:

— ННУ ЕТИТВОЮМАТЬ…ТТЫХ… ТЫ… ОЙНУМАТЬТВОЮ… и т. д.

— Нужно туфли снять, Айзенманн, говорит Лониль, прежде чем отправиться на кухню за ручку со Спидо, который левой рукой разводит в воздухе перед собой, чтобы не впилиться в подставку для телефона.

— Заткнись… ух… ттыы…, говорит Айзенманн.

— Тьфу ты черт, ну и ну, больные какие-то все как один, бормочет Типтоп, полируя указательным пальцем передние зубы.

— ЗАТКНИСЬ!! Хором произносят Симпель и Айзенманн.

Типтоп впускает Фазиля, вопящего в трубку «ТиптопТиптопПриветприветпривет». Из кухни выходит папа Ханс, он пытался там разобраться с парой документов. В проходе из кухни в гостиную он прижимается к стене, чтобы пропустить Лониля и Спидо, которые по ширине сойдут за четырех человек. Затем он становится в дверях гостиной и оглядывает собравшихся, смотрит на часы, снова на собравшихся.

— Каско? Нафуниль? Мома-Айша? говорит он.

— Поднимаются, говорит Типтоп, устроившийся на диване рядом с Симпелем. Обе руки Типтоп раскинул сверху по спинке дивана, а ноги широко расставил (не без причины).

— Два часа, начинаем.

— А нельзя две секунды подождать, пока все не подойдут? спрашивает Симпель.

Папа Ханс не отвечает. Он подходит к компьютерному столику, на котором лежит стопка бумаг. Затем он шевелит мышью, так что заставка пропадает и открывается лого НАДЗИРАТЕЛЯ КОНЦЛАГЕРЯ. Типтоп пихает Симпеля коленом и кивает в сторону монитора. Симпель смотрит на экран и затем непонимающе на Типтопа. Типтоп опять кивает, но в ответ совершенно не в тему раздается «ну и че ты хочешь сказать на хрен?». Папа Ханс нажимает клавишу Esc и выключает компьютер. Затем он становится позади Айзенманна, лежащего лицом в кресло и хватающего ртом воздух, и пинает его по подошве. Айзенманн поднимает покрытое красными пятнами лицо от сиденья и, когда видит, что это папа Ханс, с трудом поднимается на ноги. Пошатываясь, он отходит к одному из стульев, расставленных вокруг обеденного стола, и, сложившись в три погибели, садится, распялив рот и прижав руки ко лбу. Папа Ханс усаживается в кресло и кладет на колени стопку бумаг. С закрытым ртом он делает несколько жевков. Симпель следит за его челюстями в надежде получить представление о его настроении, но вынужден довольствоваться истолкованием движения желваков. Типтоп тоже замечает это и немедленно интерпретирует как дурной знак. Типтоп со своей небольшой оплошностью на совести уверен, что знает, что именно предвещает этот дурной знак. Папа Ханс ни разу не посмотрел Типтопу в глаза с тех пор, как тот пришел. Типтоп опасается худшего. Худшим было бы оказаться выкинутым из концерна и потерять лучшую в мире работу. Чуть менее худшим было бы услышать, насколько он безнадежен. Типтопу приходит в голову, что чуть менее худшее, может быть, и есть самое худшее, но не успевает додумать, поскольку в дверях появляются Каско и Мома-Айша в сопровождении шумно выражающего свой восторг Нафуниля. При виде папы Ханса, восседающего в кресле в позе ожидания, они быстренько обрывают слова приветствия. С кухни приходит Соня. Не хватает только Спидо и Лониля, но эта парочка при любом раскладе никак не влияет на ход рабочего заседания, так что собравшиеся по умолчанию соглашаются с тем, чтобы те оставались на кухне. Папа Ханс поднимает взгляд от своих бумаг.

Папа Ханс: Ну что ж, приступим.

Симпель: Да уж, поняли.

Папа Ханс: С чего начнем?

Симпель: А хрен его знает, по мне, так с чего угодно, много есть чего.

Папа Ханс: Ну вот с тебя и начнем тогда.

Симпель: Да пожалуйста. Последние известия у Айзенманна. Айзенманн… АЙЗЕНМАНН! Ты отчет о сделке принес?

Айзенманн: …

Симпель: АЙЗЕНМАНН! Ты задание выполнил или нет? Эй!

Нафуниль: Айзенман он всегда делать кароший работа. Айзенманн уставать. Ти што не видишь? Нехорошо Айзенманн ругать пока он назад почта отдавать.

Симпель: Айзенманн! Все тебя одного, блядь, ждут! Задание выполнил? Короче, давай сюда к чертовой матери отчет о сделке, Айзенманн!

Папа Ханс: Мы ждем, Айзенманн.

Айзенманн: Да заткнитесь вы, садисты проклятые! Заткнитесь! вы… Ты!.. ТЫ! (указывает на Симпеля)… Я сегодня чуть не сдох из-за Симпеля, чтоб мне провалиться на этом месте. Еще раз спросишь о своем гребаном отчете, я его тебе в сраную жопу тебе заткну!

Симпель: ДАРАССЛАБЬСЯАЙЗЕНМАНН!! Кончай сука пиздеть и делай к чертовой бабушке свое дело, подумаешь, хрен, и дела-то, усраться, прикупить всякой херни для дома, да время от времени провернуть одно хорошенькое дельце! Кончай в баню плакаться, чуть только тебе приходится пробежать несколько метров. Получаешь все, чего захочешь, просто за красивые глаза, ни фига же почти не делаешь. Ты смотри, думай, че несешь, Айзенманн!

Айзенманн: Да, уж тебе ли не знать, а, Симпель, а кто вот только что выполнил твою работу за тебя, а? Кто? Уж не я ли, блин? Ты-то с чего переработалсяся, в чем твоя-то работа состоит? Людям плешь проедать? Это ты заткнись, понял!

Симпель: НЕ НАРЫВАЙСЯ!

Папа Ханс: Спокойно!

Симпель: Я взвалил на себя ОТВЕТСТВЕННОСТЬ! Ты понимаешь, Айзенманн, сука блядь? Или ты думаешь, кто чем занимается, это один хрен на самом деле?

Айзенманн: Да, блин, так и думаю, а вот ты нет, потому что ты просто дебил вонючий, козел. Пожалуйста, думай себе, что ты что-то там важное делаешь, только не лезь тогда ко мне со своим говном, придурок!

Папа Ханс: СПОКОЙНО!!

Симпель: Подождем, посмотрим. Да, подожди, и увидишь, гнида ты ползучая, Айзенманн. Не успеешь ты и ахнуть, как мои проекты обеспечат финансирование всего сраного концерна. И ты бля ко мне на коленях приползешь, так что успокойся, заткнись и делай свое дело!

Папа Ханс: Сам успокойся и заткнись, Симпель, нечего тут нас обещаниями кормить! Айзенманн, принес отчеты от Ритмеестера?

Типтоп и Каско смотрят в пол и делают вид, что им все ни по чем.

Айзенманн: Да.

Айзенманн вытаскивает из-под джемпера мятую и пропотевшую пачку скомканных бумажек, поднимается и на негнущихся ногах (налитых молочной кислотой и т. д.) ковыляет к папе Хансу и подает пачку ему. Его кроссовки скрипят на паркете. Практически все присутствующие закурили или закуривают.

Папа Ханс: Окей, ладно, во всяком случае, на Ритмеестера можно положиться …

Айзенманн: И это, блин, потому, что я свою работу выполняю, слышь ты, Симпель?

Симпель: Заткнись! Я те щас…

Папа Ханс: СПОКОЙНО!! ВАШУ МАТЬ!! КОЗЛЫ!!

Айзенманн (бурчит): Типтоп и Каско тоже, блин, виноваты. Могли бы и выполнять свои поручения. Ворота-то были заперты. (Косится на Типтопа.)

Папа Ханс: АЙЗЕНМАНН!

Держась за руки, входят Спидо и Лониль. Спидо с ополовиненным ДжинТоником, банка в руке накренилась.

Спидо: Шшеее ээ… шшеее тут фпроисссххоит?

Лониль: Спидо, Спидо, а знаешь..?

Спидо медленно опускается на корточки, балансируя рукой с ДжинТоником, чтобы не загреметь на спину, и поворачивает ухо к Лонилю. Они шепчутся.

Папа Ханс: Ну а теперь начнем с Ритмеестера, лады? Пройдемся по его материалам, а потом, когда вы двое угомонитесь, перейдем к следующему пункту. (Кивает в сторону Симпеля и Айзенманна.) А пока мы занимаемся отчетами Ритмеестера, вы там помалкивайте в варежку.

Симпель смотрит в стену. Айзенманн сидит, уперев локтями в колени и свесив голову. Типтоп и Каско (Каско тоже с широко расставленными ногами), хорошо одетые, великолепно выглядящие, делают вид, что ничем на свете не озабочены. Взор Фазиля горит искренним воодушевлением, Соня ведет протокол, Мома-Айша подавляет зевок. Папа Ханс перелистывает бумаги Ритмеестера.

Папа Ханс: Ага, посмотрим… хорошо… так… ну вот, здесь у нас во первых строках оценка КОКА-ГОЛА КАМПАНИ, никто из нас об этом еще ничего не слышал. Потом несколько заявлений с требованием возврата денег, иии… дополнение к некоторым пунктам соглашения… так, посмотрим… вот оно… о развлечениях в свете… тут вам карты в руки (взглядывает на Типтопа, затем на Мома-Айшу, потом на Каско)… Гхм, Айзенманн, а как там у него со здоровьем?

Айзенманн: Просто жопа.

Папа Ханс: Ну да, конечно… хуже и хуже. Да, ну тогда можно начать с Ритмеестеровой оценки… посмотрим… А, вот оно: Отчет относительно оценки… траливали… КОКА-ГОЛА КАМПАНИ… траливали… монтаж Эр-Петера, исполнители траливали, время просмотра, год и т. д., и т. д. …траливали. Ага, вот, читаю:

Сюжет: действие фильма разворачивается на восьми сценических площадках и в общей сложности включает восемь половых актов за 90 минут экранного времени. Четверо мужчин по имени «Марк» (Каско Фостер), «Эрни» (Харольд Лонг), «Гомер» (Типтоп Дайамонд) и Рикки Перес (под собственным именем) организуют «клуб», который они называют КОКА-ГОЛА КАМПАНИ. Клуб основывается на гедонистической идеологии, а гедонизм в конечном итоге сводится к тому, чтобы эта четверка завалила возможно большее число женщин. Кроме этого, все они обязаны соблюдать одно условие: они договорились, что половые акты должны производиться в общественных местах. Причина этого, как указывается в начале фильма, следующая: «Случки представляют интерес для общества, и никто не должен скрывать их в уединении собственного жилища». И вот эти четверо занимаются клубной деятельностью, иногда в одиночку, иногда парами, и в конце все вместе. В промежутках между половыми актами они проводят заседания клуба, где информируют друг друга о своих последних подвигах. Они приходят к выводу, что публика демонстрирует на удивление мало предрассудков, половые акты в самых неслыханных местах встречают с большим воодушевлением и любопытством. Непревзойденной вершиной фильма является последняя сцена, где публика в количестве 15 человек вовлекается в половой акт, осуществляемый четырьмя главными героями и двумя женщинами-«жертвами». Такой великолепной оргией, в которой участвует 21 человек (11 женщин и 10 мужчин), и завершается КОКА-ГОЛА КАМПАНИ.

Сценарий/место проведения съемок: Два места съемок узнаваемы — они те же, что и в МОЙ ХРЕН МОЯ КРЕПОСТЬ и ГЁРЛЫ-ГОРЛОДЁРЫ, соответственно, при том, что это совершенно не мешает целостности восприятия. Выбор съемочных площадок в общественных зданиях и общественных местах производит исключительно благоприятное впечатление. То, что повторно используются две съемочные площадки, лишь дополнительно подогревает интерес к фильму; мол, как это технически возможно, преодолевать одно препятствие за другим, таща туда за собой всю съемочную группу, не один, а целых два раза? Наиболее понравившиеся нижеподписавшемуся сцены — единственно с точки зрения выбора места съемок — это сцена 2, в Национальной галерее (отдел искусства рококо и барокко) и сцена 5, в приемной Верховного суда. Следует подчеркнуть, что все сцены разыгрываются непринужденно, невзирая на ту сложную обстановку, при которой они, должно быть, снимались.

Сценарий и постановка: на редкость удачный сценарий. По мнению нижеподписавшегося, на уровне ANUSCRIPT АНУСКРИПТа, снятого несколькими годами ранее. Написано со знанием дела и хорошим чувством юмора. Отлично сбалансированы важнейшие повороты сюжета и сцены, в которых демонстрируются половые акты. Точная, конкретная формулировка центральной темы. На пустые проходы и/или пустые разговоры тратится очень мало времени, а иногда и вовсе не тратится времени. Исполнители успешно справляются с работой. Возможно, Рикки Переса в главной роли «идеолога» стоило бы заменить Каско Фостером, поскольку у Фостера язык лучше подвешен, чем у Переса. Перес временами слишком уж затрудняется, когда требуется что-нибудь произнести. Еще одно: это не так заметно, но стоит отметить, что все же обращает на себя внимание, что одни и те же люди, изображающие публику, задействованы в разных сценах. Пожалуй, излишне часто на экране появляется Эр-Петер, если принять во внимание его не слишком ординарную внешность.

Операторская работа и исполнение: Все восемь сцен сняты с тщательнейшим соблюдением соглашения по ЕБУНТ, за исключением предпоследней сцены, где Типтоп Дайамонд, Каско Фостер и Горация Лопес совокупляются в отделе мебели для спален универсального магазина ВСЁ ДЛЯ ДОМА. К нарушению, которое имеет здесь место, я вернусь в разделе «примечания». Интересные оральные позиции в сочетании с углом наклона камер в сценах 3, 5 и 7. Образцовая анальная пенетрация в сцене, которой начинается фильм. Весьма изобретательный операторский прием в сцене 5, где камера закреплена на теле Переса ниже пояса и направлена в сторону его полового органа. Зритель как бы раскачивается в такт его движениям — своего рода «точка зрения тела». Замечательная порнотеоретическая идея в блестящем визуальном исполнении. Эр-Петер заслуживает похвалы, следует поощрять дальнейшее развитие им использованной здесь идеи. Вообще исполнение отмечено искренним энтузиазмом всех участников. Исполнители центральных ролей начинают нарабатывать просто-таки виртуозную технику. В целом и операторская работа, и исполнение являются новаторскими и ‘сочными’.

Примечания: То, что Типтоп Дайамонд к концу сцены 7 исполняет орально на Каско Фостере, вполне простительно. При первом просмотре я был озадачен, но, подумав как следует, оценил и юмор, и теоретический замысел. Если сопоставить это нарушение соглашения и тематику фильма, то нарушение предстанет скорее как блестящее «нарушение нарушения». В магазине ВСЁ ДЛЯ ДОМА, где они и так уже нарушили все социальные условности, естественным представляется нарушение ими и их собственных условностей. Дерзко и с вызовом, но находка удачная. Эта новаторская работа заслуживает не нового параграфа, но дополнения к параграфу 10. Дополнение будет именоваться «Дополнение», со следующей формулировкой:

Дополнение: Если хорошая, по всем признакам, тема требует для своего раскрытия нарушения одного из параграфов соглашения (за исключением § 1, 2 и 4), это разрешается сделать. Тематика ни в коем случае не должна служить приоритетом, но ее следует учитывать, в случае если создатели продукта вынашивают идею, которая, по их искреннему убеждению, делает следование соответствующему параграфу ЕБУНТа нецелесообразным. Соглашение по ЕБУНТу является открытым в том смысле, что формальный аспект, при особо отягчающих обстоятельствах, должен подчиняться идеологическому.

Папа Ханс отрывает взгляд от листочков и снимает очки.

Папа Ханс: Ну вот так-то. Вроде неплохо получилось. Скажу я вам. Ведь и в самом деле, не каждый день удается провести дополнение к конвенции. Такое впечатляет. Из вас никто фильма не видел?

Вся гопа качает головами. И Каско, и Типтоп пялятся в пол, еще не вполне осознав, что репрессий не последовало.

Папа Ханс: И вы тоже?

Он кивает в сторону Типтопа и Каско. Типтоп и Каско еще раз трясут головой.

Папа Ханс: Нафуниль. Когда фильм поступит в продажу?

Нафуниль: Однако, копии делать надо, наверна, скора, да. Моя думать, дня пять-шесть.

Папа Ханс. Ну ладно. Интересно, как они будут расходиться. Если честно, я думаю, в этой тематике что-то есть, сколько бы Ритмеестер не напирал на то, что сюжет, и тема, и все такое прочее теряют свои позиции в нашей отрасли. Не знаю, не знаю, не могу полностью согласиться. Крупнобюджетные фильмы ведь действительно начинают задавать тон… Симпель! (Симпель поднимает глаза, а папа Ханс кивает на Лониля и Спидо.)

Симпель: Спидо! СПИДО! Блин! Ну-ка прекрати к чертям собачьим спаивать ребенка! Прекрати сейчас же, мать твою! СПИДО!

Спидо сконфуженно смотрит на Симпеля и вливает в себя хороший глоток ДжинТоника.

Папа Ханс: Есть у кого вопросы или возражения, прежде чем мы перейдем к следующему пункту?

Кто-то бормочет ‘нет’.

Мома-Айша: А вот. Как ваапше апстаит дела с абаротам? Финанзами? Денгами? Хорошо ли? Не будут срэдства урэзаны? Все в парядке?

Папа Ханс: Да в общем лучше, чем когда-либо. Наша известность возрастает. Люди начинают осознавать, что в том, что касается изобретательности, мы просто недосягаемы. Порно-изобретательности, то есть. К тому же наша клиентура расширяется. Переживает прямо-таки скачок. У меня есть простое и ясное объяснение этому феномену. Повзрослело, не сказать состарилось, первое поколение, у кого дома в детстве был видеомагнитофон, другими словами, вся эта куча народу, утратившие девственность через порнографию, обрели покупательскую способность, а свой первый раз, как известно, не забывается, хе-хе-хе. Так что, Мома-Айша, все отлично. Пока еще и конца не видно росту спроса. Порнушка стала предметом домашнего обихода. Кстати, это мне вот о чем напомнило, я собирался поговорить об этом попозже сегодня же, но раз уж вспомнил, можно и сразу сказать — можно слегка увеличить выплаты вам лично и финансирование ваших отдельных проектов. Не бог весть на сколько, но немножечко можно.

Симпель: Классно, классно, здорово, а на сколько все-таки?

Папа Ханс: Пока еще рано об этом говорить. В настоящее время мы с Ритмеестером как раз обмениваемся корреспонденцией на этот предмет.

Симпель: А, ну ладно. Хотелось бы только надеяться, что наш режиссер, Петер, не будет больше на хер соваться своей мерзкой харей перед камерой, а не то у нас продажи сразу обрушатся.

Лониль: А НАФУНИЛЬ — ЧЕРНОЖОПЫЙ!

Симпель: ЛОНИЛЬ!

Нафуниль: ХО-ХО-ХО. Ай, Лёниль, ай Лёниль.

Спидо, изображая такт и заботу о коллективе, уходит на кухню и уволакивает с собой Лониля. Если же спросить его душу, то она ответила бы, что он затеял все это, чтобы смешать себе еще порцию джина с тоником. На этот раз ДжинТоник останется без тоника.

Папа Ханс: Еще вопросы? Типтоп, Каско, вы что, не рады, я смотрю.

Каско: Да нет, мы это так, все нормально. У меня все хорошо. Никаких проблем.

Типтоп качает головой.

Папа Ханс: Кстати о радостях… Айзенманн, ты сделку-то провернул, да?

Айзенманн: Да, а что, не похоже, что ли? (Порывшись в кармане куртки, кидает Каско маленький сверток. Каско ловит его на лету и улыбается.)

Симпель: А ускоритель?

Айзенманн (передразнивает Симпеля): А ускоритель? Не было у них ускорителя! Будь доволен, что это-то получил! Свинья неблагодарная!

Симпель: Но ты симпелевой валютой воспользовался?

Айзенманн: Да, а ты думал, чем?

Симпель: Ладно, ладно… ну и что произошло? Они что, завелись? Как они отреагировали? Так завелись, или нет? А, Айзенманн?

Айзенманн: Вот прямо сейчас и жажду снова всю это дрянь ворошить, козел ты, Симпель! Ты свой поганый отчет получишь, но я не желаю ИМЕННО СЕЙЧАС распространяться об этом КОШМАРЕ, СЛЫШИШЬ? О КОШМАРЕ, КОТОРЫЙ МНЕ ПРИШЛОСЬ ПЕРЕЖИТЬ!

Симпель: Окей, окей, окей, успокойся…

Папа Ханс: Разберетесь с этим потом. Ты, Айзенманн, передашь отчет Симпелю, а ты перестань задирать Айзенманна, Симпель. А с остальными закупками как, справился?

Айзенманн: Да. Все доставил.

Мома-Айша: А реквизит для ЖИЗНИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ БЛЯДЕЙ?

Айзенманн: Я все отвез к Зоолу.

Папа Ханс: Чтобы не забыть, все, что было заказано на счет ЕБУНТ, складировано в моем кабинете.

Айзенманн: Нет, я сложил все в студии 2. Той, где аквариум.

Папа Ханс: А, ну ладно. Все слышали?

Народ кивает. Папа Ханс листает бумаги Ритмеестера дальше. Он находит отчет о развлечениях в свете, в трех экземплярах, и выдает их Мома-Айша, Каско и Типтопу. Ритмеестеров доклад-отчет о развлечениях в свете — это не обычный путеводитель по питейным и развлекательным заведениям города. В нем содержится обзор всех мыслимых и немыслимых мероприятий. Абсолютно все, от самых низкопробных домашних сборищ и вечеринок с вкраплениями нелегальной деятельности до апскельных гламурных тусовок со знаменитостями. Мома-Айша, Каско и Типтоп погружаются в чтение.

Папа Ханс: Как это вы там называете свой развеселый клуб? Каско!

Каско: Ээ… ну… ЭЙФОРИУМ …

Папа Ханс: Мы скоро получим отчет о ваших действиях и мероприятиях, или как?

Каско: Ннуу… к сегодняшнему дню мы еще не подготовили его, но… но, конечно, к следующему заседанию можем что-нибудь накропать…

Папа Ханс: Ладно, окей, тогда двигаемся дальше… так, посмоотрим… Ритмеестер переслал пару отказных писем в связи с новым писательским проектом, который он только что завершил. Мне их читать? Или сразу в архив? Пройдусь, пожалуй, по диагонали, посмотрю, может, на этот раз попадется что-нибудь новенькое… угу… траливали… ммм… ээээнет… ууунет… нет, не вижу ничего, что стоило бы зачитать. Да, в общем, никому это особо не интересно… нет, забудем. А мы вот как поступим, пожалуй; я сейчас, прежде чем мы вернемся к обсуждению дел, прочитаю вслух коротенькую новеллу Ритмеестера, которую я нашел в архиве несколько дней тому назад, вы тогда поймете, чего касаются эти отказные письма. Я их вот тут кладу, смотрите, а я тогда… ага, вооот она, совсем не длинная, так что расслабьтесь и слушайте, окей, начинаю:

…Маленькую девочку зовут Лиза. Ее отца зовут Джон. Лизе и Джону хорошо вместе. Лизе всего восемь лет. Она чувствует, что может рассказать своему отцу, Джону, все, что угодно. Джон всегда внимательно выслушивает ее. А потом отвечает на ее вопросы. Когда Лиза рассказывает своему отцу о чем-нибудь, что она долго обдумывала, он всегда еще что-нибудь придумывает, что как бы заполняет пробелы в том, что сказала она. И тогда Лизе приходит в голову еще что-нибудь, что об этом можно сказать, а Джон потом заполняет пробелы уже в этом. Так и продолжается. Поэтому Лиза так любит разговаривать со своим отцом, или своим папочкой, как она любит его называть. Она любит разговаривать со своим папочкой, потому что он показывает ей, как осмыслить те непонятные вещи, о которых она задумывается. Часто мысли в голове у Лизы немножко путаются. Часто она представляет свои мысли в виде смятой простыни. А потом приходит ее папочка, Джон, и разглаживает складки, и простыня снова становится гладенькой и нарядной. Каждый раз после разговора с папочкой Лиза успокаивается душой. А когда успокаивается ее душа, то и животик тоже успокаивается, и Лиза радуется. Лизе кажется, что Джон — самое красивое имя на свете.

Теперь Лизе уже четырнадцать лет, она не так часто разговаривает со своим папочкой, как раньше. Но все-таки они сохраняют близкие отношения. Каждый день Лиза обедает дома. Половину дня она проводит в школе, а остальное время резвится с подругами, но обедает она вместе со своим папочкой. Каждый день. Иначе говоря, Лиза и ее папа нужны друг другу уже не так, как прежде. Не поймите их неправильно, конечно же, они нужны друг другу, но им уже не требуется все время находиться вместе, чтобы знать, что другой в случае чего придет на выручку. А во время обеда они разговаривают друг с другом. О том, как обстоят дела в школе, о Лизиных учителях, о ее друзьях и недругах. Лизе кажется очень полезным найти слова, которыми можно рассказать о своих отношениях с окружающими. Тогда ее душа и животик успокаиваются, и Лиза радуется. Лиза чувствует себя уверенно, возвращаясь к друзьям после разговора со своим папочкой. По мере того как Лиза взрослеет, в ее жизнь входят все новые люди — а некоторые покидают ее. Но папа Джон всегда с ней. И папа Джон всегда дарит Лизе радость.

А теперь Лизе двадцать два года. Она устроилась на работу, где ей платят деньги, и она живет в собственной квартире. Ее квартира находится не так уж далеко от квартиры ее папы, и поэтому Лиза заходит к папе в гости так часто, как ей удается. Она навещает папу по меньшей мере раз в неделю, ни в коем случае не реже, а часто и два раза в неделю. Она всегда звонит ему заранее, сказать, когда она придет, ведь у Лизы есть мобильный телефон, и Джон может достать свои кастрюльки и ко времени ее прихода сготовить вкусный обед. И пока Джон с Лизой едят, они болтают обо всем на свете, как и раньше. Теперь и Джон тоже может рассказывать Лизе о своей жизни, своих огорчениях, потому что теперь ведь Лиза подросла и сама может заполнить лакуны то там, то сям в том, что рассказывает Джон. И Джон очень высоко ценит это. Раньше он любил Лизу просто за то, что она есть, что она живет на свете. А теперь он радуется и тому, что она существует, и потому, что она говорит умные вещи, от которых на душе у него становится спокойно, и в животе тоже. Тем визиты Лизы и заканчиваются, что она радуется, и Джон радуется.

А теперь Лиза лежит в постели и смотрит в потолок. Рядом с Лизой лежит ее парень. Его зовут Карл. Лизе кажется, что Карл ужасно красивый. Но вот именно сейчас Лиза думает не о том, какой красивый Карл. Она думает о том, что она ему вчера сказала и из-за чего ей сегодня немножко больно. Вот что она вчера сказала Карлу: «Давай в жопу теперь, Карл, переключайся на жопу, кончай ебать меня в пизду, давай в жопу, выеби меня получше в жопу, да ДА! Так… даААУУ! Аааа. Принеси что-нибудь смазать мне жопу, Карл, иди, найди что-нибудь, возвращайся и еби меня в задницу. Ну! Иди…» (пауза)… «Я только это нашел», говорит Карл, «шоколадный крем…» «Так смажь мне жопу шоколадным кремом и давай трахай меня в задницу. НУ ЖЕ! Да… Даааууу… Дааааа, да, да, да». Карл делает то, что велит ему Лиза. Через некоторое время она говорит: «Я хочу, чтобы меня трахали и в пизду, и в жопу сразу, Карл, хочу, чтобы обе дырки были заполнены. Карл! Хочу! КАРЛ! Выеби меня сразу в жопу и пизду!» «Но чем», спрашивает Карл, «дильдо? Хочешь дильдо в письку?» «Нет. Позвони Андрэ, попроси его прийти и трахать меня в письку, пока ты трахаешь меня в задницу…» Карл делает так, как велит Лиза, и через пару минут является Андрэ, он живет недалеко. Он раздевается и укладывается под Лизу, а Карл ложится сверху: «Да. Да. Да, трахайте меня сразу и в жопу и в пизду, даааа, еби меня в пизду, Андрэ … Ооооххх трахай меня в жопу, Карл. Дааа!» Тем они и занимаются, пока Лиза не говорит: «У меня и еще дырка есть, я хочу здоровенный хуй в рот, пока вы выебываете мне жопу и пизду, умираю хочу здоровенный член в рот, хочу, чтобы меня трахали в рот, хочу сосать огромный член, пока вы меня драите в жопу и пизду!» «Можем позвонить Мухаммеду», говорит Андрэ, «у него член огроменный». И вот Карл идет и звонит Мухаммеду, и Мухаммед быстренько приходит по первому зову, раздевается, встает перед Лизой и запихивает весь свой черный член ей в рот. Ей даже никак не удается целиком его заглотить. «Мффф, мффф, мффф», говорит Лиза до тех пор, пока она не вытаскивает большой черный член Мухаммеда изо рта и говорит: «Даа, даа, хочу хуй побольше в жопу, Карл, иди сюда, встань передо мной, и пусти Мухаммеда ко мне в жопу». Карл делает, как Лиза ему велит, и Мухаммед делает, как она ему велит, но хотя Карл уже подготовил ее попу, расширил отверстие и опробовал ее, писька у Мухаммеда настолько большая, что ему приходится в поте лица потрудиться, чтобы впихнуть ее внутрь. Мухаммеду приходится извести чуть ли не всю банку шоколадного крема, чтобы его здоровенный черный член проскользнул до самого упора. «Ххагахо, хгагахооо…!», говорит Лиза, в каждое из отверстий которой введено по члену. Вот почему сегодня утром Лизе немножко больно.

Мома-Айша: Хехехе…

Каско: Хехехе…

Типтоп: Хохохо…

Нафуниль: Хехехе…

Соня: Хмхмхм…

Айзенманн: Хе… хехе… хе…

Папа Ханс: Хмхмхм… хо… хмхм…

Симпель: Хэхэхэ…хэхэ… Это самое… хэхэ… а неплохая, блин, идея. Такие жанровые бомбочки — это действительно забойные штуки. Я и сам подумывал что-нибудь такое сотворить. Ну, кто захочет до бесконечности слушать произведения в одном и том же жанре? Не я, во всяком случае. Я думаю, Ритмеестер прав. У людей терпение кончилось, верно? Нет никого, кому охота связываться со всякой такой дурацкой моно-жанровой фигней, единый жанр да единый жанр. Создателям фильмов, вот им, например, следовало бы во все свои фильмы включать сцены в десятке самых популярных жанров. Что, я не прав? Прав, я думаю. Ё-моё, Ритмеестер крутой чувак. Взял да и сделал.

Мома-Айша: Но никто прочитааль тексту Риитместер, потому его никто не хотель издать.

Симпель: Но никто прочитааль текст… да чё за парашу ты гонишь. Усекла? Он это СДЕЛАЛ. Вот что тут самое-то главное на самом деле. Ритмеестер ДЕЛАЕТ это. Садится и СОЗДАЕТ жанровую бомбу, так? Он знает свое дело.

Мома-Айша: А ти, Ханс, у тибе много текст от Риитместер?

Папа Ханс: Да, все, что он написал, у меня.

Мома-Айша: Я предлагаю, мы тепер читаим один текст от Риитместер кждый рабочий совещаний. Настроенье поднимаеть, да, и в тот же время ми держим в фокусе тот проект, под которым мы фсе рабоотаем.

Папа Ханс: В фокусе… да… да… фокус… неплохое предложение, Мома-Айша. Думаю, мы его поддержим. Народ, согласны?

Все кивают.

Папа Ханс: Окей, заметано. К следующему совещанию пробегусь по его текстам и выберу подходящий.

Спидо и Лониль снова возвращаются с кухни. Спидо уже выпил половину ДжинТоника. Он настаканился сверх всякой меры. Он почти не в состоянии ни стоять, ни ходить. Достигло кульминации и действие энергетического напитка, который Лониль высосал по дороге сюда. Он не в силах устоять на месте. Показавшись в дверях, они выглядят просто неподражаемо; Симпель фыркает и шепчет про себя «во блин, ну и дурдом». Спидо, помятое лицо которого совершенно потеряло выражение. Лониль с выкаченными круглыми белыми глазами на темной коже. Айзенманну что-то приходит в голову, он выпрямляется.

Айзенманн: Спидо… Спидо..?

Спидо: Даа?.. ааа..?

Айзенманн: Почему ты сегодня не отпер дверь?

Спидо: Кхаагхдаа?

Айзенманн: Сегодня утром, когда я заходил к тебе с водярой.

Спидо: Ддо… мма нне блл.

Айзенманн: Не был дома? Но я же слышал, что ты там.

Спидо: Ннее… я… яб… был уб… Бьёрнна… ну… этта… ф Сопле. Сзс… сзсвонил Кккащшхоо…

Каско: Это правда, он мне звонил.

Спидо: Фвфвфоот, шлышшь?

Айзенманн: Но я был у тебя около восьми.

Спидо: Ннеее… ббы …бллл дома. Дддооома нн… нспфаал… и так даллее.

Айзенманн: Ты вообще этой ночью не спал?

Спидо: Ннеее…

Айзенманн: Но я же слышал, что у тебя там кто-то есть, кто? Слышно было, как в квартире кто-то возится, а когда я постучал, стало тихо-тихо. Как-будто кто-то затаился, чтобы подумали, что никого нет. Кто же это мог быть?

Видно, что Спидо что-то вспомнил, но не спешит выкладывать. Он думает о красивых волосах Перниллы, которые по утрам волнами струятся по его подушке, и которыми он ни с кем не собирается делиться… никто не знает о Пернилле.

Спидо: ннесззнааю… Ниххтто.

Айзенманн: Но тогда это ведь был ты, наверное?

Спидо (эта полуправда требует больших затрат сил. Спидо думает дооолго): Ээайзсшшен-манн… Тыш… тыж… ппришшел ссспиртным. Я — алл кхаггоооликх. Шшего ббы мне ппритт… ввфоряться… шшто мменя ннет дома? Не ппоххоооже… неее…

Айзенманн: Не похоже. Фигня какая-то. Но кто-то там был.

Симпель: Окей, Айзенманн, кончай фантазировать. Кончай цепляться к мелочам. Спидо же говорит, что никого там не было. Че, непонятно, что ли? Кончай зудеть.

Мома-Айша: Ну успакооойся Сиимпеель, все.

Симпель: Сама успокойся.

Папа Ханс. Окей, ладно; тогда, пожалуй, все, что стояло в повестке дня, мы обсудили. Симпель, есть у тебя что рассказать о твоих последних свершениях? Что-то мы в последнее время от тебя ничего не слышали.

Симпель: Ага, ну, я тут некоторое время никаких проектов не осуществлял, наверное, пару месяцев, с тех пор, как мы в последний раз поменяли квартиру в нашем доме… ну или чуть подольше… а, Мома-Айша, ты что скажешь..?

Мома-Айша: Две месяца… ну, девять неделя…

Симпель: Да, точно… а моей последней акцией был проект ДОЛБАЙ БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫХ. Я ведь отчет по нему сдал… верно?.. ну да, полиция не особо этим заинтересовалась, но… хехе… проект-то был хороший… успешный… все ведь слышали о нем, да?

Папа Ханс кивает, он читал отчет, остальные собравшиеся, за исключением Мома-Айша, качают головой. Лониль, начавший втихаря рисовать фломастером черточки на ножках рояля, выкрикивает несколько раз «ПЕРЕЕЗЖАЕМ! ПЕРЕЕЗЖАЕМ!», затем Симпель продолжает.

Симпель: А, понятно; вы ничего не слышали. Ну, в общем, это, короче, такой проект, когда я забрался в детский сад с целью в течение дня довести каждого из детей до слез. И все шло как по маслу. Не так много требуется сказать детсадовцу, чтобы он разнюнился. Пары предложений достаточно. Можно начать с «ты урод», и ребенок тогда, как правило, отвечает «нет», и тогда надо просто дальше сказать «твоя мама дура», и ребенок снова говорит «НЕТ», а потом нужно добавить: «Да-да. Твоя мама дура. А ты не знал? И еще она злая! Она настоящая злюка!» И вот тут уже, как правило, дело сделано. Есть, конечно, дети поустойчивее, но у всех у них одинаково дебильная психология. Я временами начинаю думать, что маленькие дети вообще все дебилы. Я, можно сказать, уже всю детсадовскую стайку обработал, прежде чем воспитательницы забили тревогу и позвонили в полицию. И я оставил там визитку и слинял домой, в квартиру, куда я сменялся десятью днями раньше. А та семья, что въехала в мою прежнюю квартиру… нашу квартиру… (Он кивает на Мома-Айшу)… у них фамилия Ханссон или что-то вроде этого… им дверь вышибли, пара мусоров ворвались в комнату, так что я еще заодно задействовал и проект ДОСТАНЬ СОСЕДА. А потом, когда Жидписа вынудили выдать настоящий номер моей квартиры, меня потащили на допрос, но я отделался предупреждением. Даже штрафа не пришлось платить… вот и все. Совершенно нормальный проект.

Типтоп (осмелев оттого, что происшествие на съемках КОКА-ГОЛА КАМПАНИ обернулось наивыгоднейшим образом): а ты какие-нибудь новые проекты развиваешь, Симпель?

Симпель: Нет, Типтоп, я вообще-то как раз собираюсь увольняться. Р-А-З-У-М-Е-Е-Т-С-Я развиваю! А ты как думал? Что я НЕ развиваю никаких новых проектов? Не перестаю, блин, удивляться, какой же ты идиот… болван… хоть бы книги читал иногда, вместо того, чтобы так на хрен много трахаться…

Типтоп (снова неуверенно): …а что это за новые проекты?

Симпель: Тебе, Типтоп, прекрасно известно, что я терпеть не могу раскрывать детали своих проектов, пока они не осуществлены. Че, так сложно усвоить, что ли..?

Папа Ханс: Ну, ну, Симпель. Ты же можешь нам рассказать, как он называется. Это ведь не только Типтопу интересно…

Симпель: …Ну да, ну да, ну да… один из новых проектов называется ДУХОВНОСТЬ, и там речь идет о диктатуре духовности. В стране, где наблюдается переизбыток работников культуры. Все в этой чертовой стране превратились в работников культуры, и все только и делают, что обнаруживают духовность в какой-нибудь дряни. Потому такое название. Ясно? Инквизиция удовлетворена?

Папа Ханс: Спокойнее, Симпель… ну ладно, окей, тогда закругляемся. Может, еще какие-то всех касающиеся вопросы надо затронуть? Вот вы, с вашим ЭФ… ЭЙФОРИ…

Мома-Айша: ЭФФООРИОМ.

Папа Ханс: …ЭЙФОРИУМ, пора бы уже начинать сдавать отчеты, но это вы и так знаете…

Участники проекта кивают.

Папа Ханс: Нафуниль, отчет принес?

Нафуниль: Да, да… он с собой в пакете у мине… (Нафуниль вытаскивает мятый лист А4 из фирменного пакета Аль Мафарс.) Тут однако просто павтарение стааари дообри факт… но, но… давай, читать.

Папа Ханс: Окей… вот что здесь написано: …Отчет за деятельность Аль Мафарс: Все думают, у меня настоящая турецкая лавочка, и никто подозрел, что все это подстава, где я, Нафуниль Хамдур, играю роль турка в лавке, или что я изображаю привычный образ услужливого турка, известный всем из повседневного обихода. А за этим фасадом и за темным занавесом все лучше и лучше идет торговля фильмами производства ЕБУНТ. Оборот растет от день ко день. Вот и весь спектакль о турке Аль Мафарс и его процветании. Даже сами турки верят в эту лавку.

С уважением, Нафуниль Хамдур.

Хорошо, Нафуниль; что, похоже, дело теперь пошло прекрасно?

Нафуниль: Общства, однако, оно живет стириатипами, да? Тагда если ти сам — стириатип, никто не удивляет.

Папа Ханс: Разумеется… так и есть… ну ладно, с этим все.

Типтоп (с вновь обретенной уверенностью): Еще одно… эээ… тут ходят всякие слухи, что Соня эээ… начала противиться осуществлению проекта Спидо… и я вот хотел спросить… это самое… (Типтоп вновь теряется, увидев, что Симпель прячет лицо в ладонях)… ну, в общем… это факт… или не факт, я имею в виду… это кто-нибудь еще заметил вообще… или как?

Симпель (трясет головой и бормочет): Ну ты даешь, Типтоп, блин…

Папа Ханс: Да нет же, конечно, ничему Соня не противится, она просто как-то засомневалась, стоит ли нам Спидо действительно довести до могилы, или все же нет… но я тебе, Соня, разъяснил, верно (оборачивается к Соне), что это его, Спидо, собственный проект, и что наша роль в нем состоит лишь в оказании всей возможной поддержки… так как мы полагаем, что его проект принудительной алкоголизации заключает в себе беспримерный потенциал, понимаете?

Симпель: Да, не говоря уже о творческом потен…

Соня: Это все прекрасно, но я ведь и еще на один момент обратила твое внимание, Ханс, а именно (звонок в дверь) …минутку, только дверь открою…

Она идет к домофону, собравшиеся провожают ее глазами.

Соня: Алло? Да… Что?.. Кто?.. Да… Поднимайтесь.

Папа Ханс: Это кто там?

Соня: Пьяница какой-то, сказал, что он приятель Спидо… что-то он должен ему что-то передать…

Папа Ханс: Хрен! Хрен, Спидо! Мы же договорились, посторонних на наши совещания не таскать за собой! И еще, Спидо… СПИДО!.. Прекрати сообщать наш адрес каждому встречному-поперечному… слышишь или нет? Это же, черт побери, наша штаб-квартира!

Спидо: Я ннеее… эээ… ддав…

Соня: Конечно, но ведь совещание скоро заканчивается… и мне бы хотелось договорить… я на чем остановилась-то… Да, вот, я вот еще о чем тебе говорила, Ханс, в договоре записано, что если Спидо решит выйти из проекта, то он должен вернуть деньги, которые истрачены ЕБУНТом на оплату потребляемого им спиртного, и я тогда подумала, что, может, из-за договора он, наверное, и не выходит из проекта, даже если хочет. То есть, я что хочу сказать, даже вот и просто по деньгам, ему трудно будет, если он вдруг решит, что пора поменьше пить…

Спидо: Яааанн… яааанннее…

Симпель: Знаешь, Соня, он с тем же успехом может в любой момент позвонить по телефону своему чертову папочке, ё-моё. Тот уж, блин, небось, наготове держит свой бумажник, точно… так что если что не так…

Не успел Симпель помянуть отца Спидо, как тот, производитель моющих средств Ёран Пердссон, с разъяренным воплем вваливается в дверь.

Ёран Пердссон: АГААА, ВОТ вы ГДЕ СИДИТЕ! БАНДА ГНУСНЫХ УГОЛОВНИКОВ! Я ЗНАЛ, ЧТО вы ПОПАДЕТЕСЬ НА ЭТУ УДОЧКУ, Я ТАК И ЗНАЛ!!! (Пердссон тычет дрожащим пальцем в Соню.)

Симпель: Да это что же, КАКОГО ЕЩЕ ХРЕНА!?! ДА ТЫ КТО ТАКОЙ, КОЗЕЛ?

Ёран Пердссон: ЗАТКНИСЬ! Я ПРИШЕЛ ЗАБРАТЬ СПИДО! РАЗ И НАВСЕГДА! вы НЕ ОТНИМЕТЕ У МЕНЯ МОЕГО СЫНА!

Спидо (поворачивает голову): Эээ… ннуу… Ппаппаня…

Ёран Пердссон: Да, именно, это я, твой папаня, Спидо. Ах, мальчик мой, посмотри на меня. На кого же ты похож? Ты же просто развалина! КАКОГО ЧЕРТА вы СДЕЛАЛИ С МОИМ СЫНОМ!?! Ты же настоящая развалина, Спидо, солнышко мое. О нет, нетнетнет. Теперь я о тебе позабочусь. Иди ко мне, Спидо! ПОЙДЕМ СО МНОЙ, МЫ УХОДИМ!

Папа Ханс: Извини, Пердссон, но Спидо никуда не пойдет. Он сюда явился добровольно, и насильно его никто отсюда не вытащит.

Руки у Ёрана Пердссона дрожат. Голова бесконтрольно дергается вперед-назад, и он пытается вырулить на середину пола, где сидит Спидо, держа Лониля на коленках. Пердссон набирает воздуху в легкие и бросается к своему единственному сыну.

Ёран Пердссон: СЕЙЧАС МЫ ВМЕСТЕ ПОЙДЕМ ДОМОЙ И ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ СО МНОЙ ДОМА НАВСЕГДА… ВСЕГДАААААА!!!

Каско и Нафуниль реагируют одновременно. Каско подскакивает с дивана, а Нафуниль со стула у обеденного стола. Они кидаются на производителя моющих средств с разных сторон от двери гостиной, но Ёран Пердссон уже своим костлявым старым телом развил такую скорость, что без труда вырывается из рук Фазиля и Каско и движется дальше к центру гостиной. Папа Ёран, не нарочно, но из-за высокой скорости, со звуком ‘бумм’ впиливается коленом в висок Спидо, тот издает вопль. Папа Ёран падает на колени перед сыном, вырубившемся на какое-то время полностью, обхватывает его руками и рыдает.

Ёран Пердссон: Спидо! Дорогой мой, ненаглядный! Я не хотел, прости меня Спидо, прости; как твоя головка? Ну обними же папу, давай… ООО… ФФФУУ! НУ И ВОНЯЕТ ОТ ТЕБЯ, МАЛЬЧИК МОЙ! ТЬФУ ПАКОСТЬ КАКАЯ! Пойдем со мной домой, мы тебя отмоем, будешь опять здоровеньким и красивым и чистым…

Лониль, опрокинутый с колен Спидо, когда на того налетел Ёран Пердссон, успел засечь эпизод коленом-в-висок и воспринимает это как открытое объявление войны. Он замечает, что между резинкой носка и обшлагом брючины у Ёрана Пердссона обнажилась полоска молочно-белой икры. Лониль кидается вперед и вонзает в нее зубы.

Ёран Пердссон: …У нас все будет хорошо, мальчик мойИИИИИИИУУУУУЫЫЫЧЧЧЕРТ… УБЕРИТЕ ДРЯННОГО МАЛЬЧИШКУ… АААААА ГРЯЗНОЕ ЧЕРНОЕ ЖИВОТНОЕЕЕЕ! ААААЙЙЙЙЧЧЧЧЕРРРТУУУУ!!!

Он пытается оторвать Лониля от своей ноги за волосы, но Лониль вцепился изо всех сил. Теперь и Симпель поднялся со стула. Он среагировал, как только Пердссон начал рвать и дергать Лониля за кудряшки. Симпель в два шага преодолевает расстояние до клубка дерущихся и, подставив правую руку под подбородок Ёрану Пердссону, тянет его вверх за шею, пытаясь поставить на ноги. «ГГХААРКХ!» произносит Ёран Пердссон, поднимаясь на колени. Пердссон со своей стороны хорошенько ухватился за Спидо, так что тащить вверх двух взрослых мужиков оказывается не под силу Симпелю. Совершив грубую промашку в расчетах — неверно определенный центр тяжести, неправильная прикидка веса — он поскальзывается ногами в одних носках и валится ничком вперед на Пердссона, Спидо и малыша Лониля. Он грохается прямехонько поперек спины Ёрану Пердссону, так что тот складывается пополам. «УМХХГГХХ» стонет он, когда его голова вдавливается в паркет. Спидо втягивается в этот же клубок и заваливается на бок. Он стукается лбами с Симпелем и снова ненадолго вырубается. Лониль, так и не разжав зубов, все еще висит на ноге Пердссона. После мгновенного замешательства Каско и Нафуниль принимаются тянуть Симпеля вверх, чтобы поставить его на ноги, но, когда Симпель уже наполовину распрямился, Ёран Пердссон в броске изворачивается и хватает его за воротник рубашки. Всем своим весом он снова увлекает Симпеля вниз, так что тот с проклятиями снова шмякается ничком. Нафуниль и Каско разжимают хватку, и Симпель в результате падения по замысловатой траектории оказывается лежащим на паркете щека к щеке с Ёраном Пердссоном.

Ёран Пердссон: ТЫ ЗА ЭТО ПОПЛАТИШЬСЯ, ВОТ ПОГОДИ, ТЫ ПОПЛАТИШЬСЯ! СЛЫШИШЬ? ТЫ И ТВОЙ НЕУПРАВЛЯЕМЫЙ ВЫРОДОК ЕЩЕ ПОПЛАТИТЕСЬ! СВИНЬЯ! ТЫ ЛИШИЛ ЖИЗНИ МОЕГО СЫНА, НО ТЫ НЕ ОТНИМЕШЬ МОЕГО СЫНА У МЕНЯ! СЛЫШИШЬ ТЫЫЫ? (Лониль вертит головой, не разжимая зубов.) ВАЙЯЙЯЙУ! ЭЭЭООО!!.. ОТЦЕПИТЕ ЭТО ЧЕРНОЕ ЧУДОВИЩЕ!! АААУУУ… ПУСТИ!

Симпель: КУСАЙ, ЛОНИЛЬ, КУСАЙ ДЯДЮ! ДАВАЙ, ЛОНИЛЬ! КУСАЙ! ФАС! УМНИЦА!

Нафуниль, здорово разозлившись из-за выпадов Ёрана Пердссона против Лониля, слагает с себя миссию миротворческих сил и пытается дотянуться до горла Пердссона. Для этого ему приходится перевалиться через Симпеля.

Нафуниль (с более заметным акцентом, чем когда-либо): ТОЛКА ДАЙ МИНЭ ЭТА ФАШИСТСКИ СВИНЬЯ!

Каско: Спокойно, Нафуниль… Нафуниль! НАФУНИЛЬ!.. ТЫ ЖЕ ТАК ЗАДУШИШЬ БАТЮ СПИДО… УСПОКОЙСЯ, НАФУНИЛЬ!

Симпель (из-под пуза Фазиля): ЗАТКНИСЬ КАСКО ТАК ЕМУ И НАДО!

Спидо (лежит прижатым к полу): блииииин пппстииите… ннненааада ребяяттаа…

Ёран Пердссон: АРРГГХАГАГХАХХ… ШШПИИИДОООХ… ПОМОГХХИ…!

Спидо: Нафуниль… ёёёб… ннне… ннне нннаа…

Каско ухватывает Нафуниля за пояс брюк над задницей и пытается вытащить кругленького человечка из клубка тел, но руки Нафуниля будто приклеены к горлу Пердссона.

Каско: Отпусти, Нафуниль… ОТПУСТИ НАФУНИЛЬ… ТЫ Ж ЕГО УБЬЕШЬ!

Нафуниль: ДА!.. ДА!.. ХАЧУ УБИИТЬ!

Когда лицо Пердссона приобретает насыщенный красный цвет, с дивана поднимается Типтоп и начинает отдирать пальцы Нафуниля от горла Пердссона.

Нафуниль: АУАООУУУ… ШАЙТАН, ТИПТОПП… АУУУ… ТИ ШТО ВРАГ МИНЭ ИЛИ ШТО? А?

Типтоп: ХРЕН, НАФУНИЛЬ! НЕЛЬЗЯ ЖЕ ТАК, ТЫ ЖЕ ТАК УБЬЕШЬ БАТЮ СПИДО, ПОНИМАЕШЬ ТЫ ИЛИ НЕТ!

Соня косится на папу Ханса и видит, что тот усмехается в бороду; тогда она и сама прыскает, не в силах больше сдерживаться. Ёран Пердссон в пылу битвы обращает к ним налитый кровью глаз.

Ёран Пердссон: АРГХХАХ… ШУМАШЕДШИЕ, БОЛЬНЫЕ ЛЮДИ… БУЛЬ…

У Лониля на губах выступает кровь. Его зубы уже давно прокусили тонюсенькую, как лайковые перчатки, кожу на стариковских икрах Ёрана Пердссона. Типтоп смотрит на мальчишку сверху.

Типтоп (шепчет): Ну, совсем больные…

Симпель: ЗАТКНИСЬ ТИПТОП!

В конце концов Типтопу и Каско удается высвободить отца Спидо из бешеной хватки Нафуниля. Айзенманн поднимает свое идеально натренированное тело с венского стула, не торопясь подходит к клубку, примеривается и вытягивает Ёрана Пердссона из-под Симпеля. Он ставит старика-фабриканта на ноги. Лониль так и висит у того на ноге.

Айзенманн: Симпель! Если ты как-нибудь умудришься отцепить Лониля, я тогда выкину этого старого хрыча вон.

Симпель: ЛОНИЛЬ! ЛОНИЛЬ! ОТПУСТИ!

Он жмет на щеки и челюсти Лониля, пытается разжать их, ослабить хватку, и в конце концов Лониль, очевидно, раздраженный тем, что папа делает ему больно, переключается на руку Симпеля.

Симпель: АУУ! ПАРШИВЫЙ МАЛЬЧИШКА! МОМА-АЙША! СЮДА! ОТТАЩИ ЕГО! АУУУ! ОЙОЙОЙ ЧЧЧЕРРРРТ! ЛООНИИЛЬ!

Айзенманн держит Ёрана Пердссона как в тисках захватом сзади и спокойно уводит его в сторону двери. Пердссон бьется, вопит и умоляет Спидо навсегда уйти с ним вместе домой, но шансов у него никаких.

Айзенманн: Может, кто-нибудь догадается открыть дверь!

Соня подбегает и отворяет дверь Айзенманну и старичку Пердссону. Штанины у него задрались, дорогой пиджак весь измят на спине, рубашка выпросталась из брюк, так что Соне видна кромка трусов старика. Он пытается упираться, но кожаные подошвы его туфель скользят на паркете. Айзенманн спускает его по лестнице до самого низу, извиняясь перед соседями, выглядывающими на лестницу.

Айзенманн (успокоительно): Извините за шум… вот, ворвался к Хансу и Соне на третьем этаже… прошу извинить… Простите за шум… Прошу прощения…

Ёран Пердссон: ОНИ УБИВАЮТ МОЕГО СЫНОЧКА! ОНИ ЕГО ТАМ НАВЕРХУ УБИВАЮТ! ОНИ ЛИШАЮТ ЖИЗНИ МОЕГО СЫНА! ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! СПАСИТЕ МОЕГО СЫНА! ДА ПОМОГИТЕ ЖЕ МНЕ, СВОЛОЧИ! (Начинает рыдать) УХУ! УХУХУХУУУ!

Айзенманн: ТИХО! Извините за шум… извините… он ворвался в квартиру …к Хансу и Соне… извините…

На улице Айзенманн подпихивает Пердссона в спину, так что тот спотыкается и валится коленями на асфальт, остается сидеть на коленях и рыдает, обхватив голову руками.

Наверху все снова уселись. Спидо, скособочившись, сидит на полу, а Мома-Айша пытается удержать Лониля, выхватившего фломастер и шипящего «ДРАТЬСЯ! ДРАТЬСЯ!». Извиваясь и пытаясь вырваться, он размахивает фломастером в воздухе. Симпель потирает след укуса на руке. Папа Ханс насупился.

Папа Ханс: И кто же тот идиот, что разболтал о месте и времени проведения совещания? Ты, Спидо? ЭЙ! СПИИДОО!

Спидо (растерянно): …Аа?.. Нееаа… ничшшеее… нннегховорил… пппапане…

Папа Ханс: Ты уверен?

Спидо: Нуууу… шшштоб я сссдоххх…

Папа Ханс: Может, кто-нибудь еще хочет нам о чем-нибудь рассказать?

Все качают головой.

Папа Ханс: Что, в этом помещении нет никого, ни единого человека на свете, кто знал об этом чертовом совещании и кто растрепал о нем отцу Спидо?

Опять все трясут головами.

Папа Ханс: Соня? Ты в первую очередь попадаешь под подозрение, ты это понимаешь? Ведь это ты тут вылезала с разговорами о судьбе Спидо.

Соня (принимает разочарованное/несчастное выражение лица): Ханс. Ты же знаешь, что я никогда бы такого не совершила, не предупредив тебя. Я же не хочу развалить нашу компанию, тебе это прекрасно известно. После стольких-то лет.

Папа Ханс: Да, я знаю, но КТО ТОГДА, К ЕБЕНЕ МАТЕРИ! Кто это сделал? А? Это же кто-то из нас.

Соня: Да, должно быть, так.

Симпель: Да… окей, Ханс… да, но чего теперь после драки кулаками махать, и Айзенманн же все разрулил, классно сработал Айзенманн. Можем наплевать и забыть всю заморочку и надеяться, что больше такого не произойдет и что сегодняшний инцидент не будет иметь последствий? А не заниматься спихиванием вины друг на друга?

Папа Ханс: Каким ты вдруг сразу стал до хера толерантным, таким прямо миротворцем, а, Симпель? Ты что ли настучал ему, а? Ну че? Хотел проектик себе смастрячить на этом? СЕМЕЙНАЯ СВАРА, а?

Симпель: Да отвянь, Ханс…

Папа Ханс: А вот не получается отвянуть, когда тут среди нас стукач сидит. (Дальше тоном строгого отца семейства.) Каско!

Каско (вздрагивает): А?.. нее, я понятия не имею, я блин не представляю, кто мог разболтать. Правда. И я, вообще-то, не думаю, что среди нас есть предатель, наверное, все как-то иначе можно объяснить.

Папа Ханс: Конечно, конечно, мы ведь все время от времени что-нибудь неуставное себе позволяем. Так ведь, Типтоп?

Типтоп, уж было поверивший, что совещание так и завершится без единого намека на эпизод на съемках КОКА-ГОЛА КАМПАНИ, опускает глаза.

Типтоп: Ээ, нуу… наверное, так… но я ничего не знаю ни про отца Спидо, ни вообще.

Папа Ханс: Да уж, конечно нет… мы, очевидно, все невинны, вся кодла. И еще, Спидо, мне кажется, ты должен позвонить отцу и сказать, что нам его выступления как-то совсем не в струю. Не особенно-то на пользу ЕБУНТу, я повторяю, не особенно на пользу, чтобы он шлялся здесь взад-вперед во время наших совещаний. Усек, Спидо?

Спидо: …нн… что? …угу, даа…

Папа Ханс: Ладно. Тогда предлагаю совещание считать закрытым.

Настроение у всех подавленное. Лицо папы Ханса выражает глубокую озабоченность. Каско обменивается несколькими словами с ним и с Соней, Соня говорит «мальчик мой» и похлопывает его по щеке. Затем он присоединяется к Типтопу и Мома-Айше, которые направляются в сторону центра. Симпелю с Лонилем по пути с Нафунилем, и они уходят вместе с ним. Спидо так нажрался, что с ним идти не жаждет никто, кроме Лониля, но Лонилю приходится как миленькому отправиться вместе с Симпелем («Лониль, мы уходим, ЛОНИЛЬ! ИДЕМ! Еще увидишься со своим Спидо. Да идем же! Хватит целовать Спидо, Лониль, я больше не намерен ждать», и т. д.). В квартире Соня поправляет ковер и стулья, в беспорядке стоящие по всей гостиной. Папа Ханс ложится отдохнуть. Отметины фломастером на ножках рояля незаметны, поскольку рояль черный. В худшем случае кое-где внизу можно разглядеть, что в некоторых местах лак блестит не так. Менее неприглядных следов вандализма нельзя и желать, если в гостях побывал Лониль.