Кока-гола компани

СНОВА У СИМПЕЛЯ, МОМА-АЙШИ И ЛОНИЛЯ

Мома-Айша еще не заснула. Она лежит в своей двуспальной кровати в настоящем героиново-толерантном настроении и слушает Лониля, который как идиот стучит колпачком фломастера по экрану телевизора. Ей часто приходит в голову мысль, что героин делает тебя более толерантным, чем рождение ребенка. Время от времени она перекатывает голову влево, смотрит на Симпеля и поглаживает его по груди и по лбу. Он лежит совершенно неподвижно. Кажется даже, что он умер. Мома-Айше приходится пристально приглядываться к его грудной клетке, чтобы убедиться, что он на самом деле дышит. Время приближается к двенадцати, и Мома-Айша знает, что скоро он проснется. На тумбочку рядом с кроватью с его стороны, поверх штабелей всяческого подозрительного чтива (там всё, что угодно, от космологии Маврикия до научно-популярных трудов Ландау и Кумера) она поставила пузырек с ксанаксом, рядом положила его курительные принадлежности; ей-то хорошо известно, что после 8–9 часового сна действие ксанакса на его центральную нервную систему ослабло; баланс (или дисбаланс) веществ необходимо восстановить, как только он проснется, хотя бы ради лада в семейной жизни.

Несколькими минутами позже Симпель распахивает глаза и приподнимает верхнюю половину тела, как вампир в гробу. Он уж начинает было ругаться и шипеть, но тут его взгляд, светящийся недостатком химического стимула, падает на пузырек с ксанаксом; он хватает пузырек и, спотыкаясь, бредет через гостиную в ванную. Он заглатывает 1 мг, выливает поставленный Мома-Айшей кофе и ставит свежий. В бестолковом хождении голышом и курении, пересыпаемыми ругательствами, проходит более четверти часа, и тут он замечает Типтопа, который сидя спит на дерматиновом диване в верхней одежде, опустив подбородок на грудь. «Торчок чертов», думает Симпель, идет в спальню и натягивает на себя привычный камуфляж нормального человека. Застегивая штаны, он ухватывает рукой жир на пузе, скромненькая такая жменька, и думает про себя, что в общем и целом совсем не плохо для сороковника суметь набрать так мало лишних килограммов, но, в общем, один черт, думает он, чихать я хотел на то, как я выгляжу, думает он дальше, и гонит от себя все мысли, пока взгляд его не упирается в голую Мома-Айшу; тогда он думает, что ему чихать и на то, как она выглядит, но то, что она выглядит так, как выглядит, тоже не лишнее. Потом он уходит в гостиную.

— Лониль, есть хочешь? Карпаччо?

— Ага.

Симпель приносит чашечку кофе для себя и полностью забывает о еде. Затем он усаживается на диван рядом с Типтопом и курит. Ксанакс начинает проникать в спинной мозг, и он чувствует себя окей. Задевает Типтопа коленом, и секунды через три-четыре Типтоп реагирует на толчок. После долгих неудачных попыток он приоткрывает глаза, еще дольше старательно фокусирует взгляд и, сумев в конце концов навести его с необходимой резкостью на лицо Симпеля, издает нечто среднее между хмыканьем, стоном и улыбкой.

— Приветик, говорит он.

— Что, спишь, значит, сидя, торчок чертов, говорит Симпель.

— Ммм…

— Мог бы уж для приличия уличную обувь снять.

— Ммм… кивает Типтоп.

— Так какого черта ты тут расселся, а?

— Ээээ… яааа…, говорит Типтоп в нос голосом героиниста.

— Не, блин, это я так, прикалываюсь, Типтоп, детка… Я, мать твою, высоко ценю, что ты зашел на мой день рожденья, не все его помнят, это ты, блин, так и знай, ты меня просто удивляешь иногда, Типтоп, блядь, спасибо тебе. Каско, едри его, и не вспомнит небось.

Симпель улыбается Типтопу необычно приветливой улыбкой.

— Ааэээблин… да ничего. Не стоит благодарности… Симпель. Поздравляю, кореш…

— Ах ты сука врун поганый, не пизди сволочь чертова, Типтоп, блядь, никакой у меня сегодня к черту не день рожденья, ты, мать твою, жополиз засраный, Типтоп, ну ты и слизняк. Елки зеленые, Типтоп, я даже и не подозревал, что ты такой сучий лицемер, да уж черт подери…

— Да ну, брось ты. Симпель, ну че ты зудишь, хрен, что у меня, список, что ли… всяких там дней рожденья у народа… юбилеев, всякого фуфла… че уж ты так из-за этого расходился, подумаешь…

— Заткнись, я собирался проверить, какой же ты трус на самом деле, и уж ты не подкачал, всем трусам трус, да, стыдно. Мразь ты.

— А чё я?

— Да ты врешь как сивый мерин… просто так, на ровном месте… трусливый подонок…

— Да ладно… ладно… ладно… ну, ты победил, Симпель… Поздравляю от души. Я трус. Ну и что из того, мать твою?

Типтоп кладет на стол прощальную записку от Катрины Фэрёй; он так и заснул, с запиской в руках. Симпель вскидывается:

— А это что такое? Поздравительная открытка для меня?

— …А хрен его знает… нашел это в рюкзачке твоего черномазенького отпрыска. Типтоп кивает на Лониля, который снова зачирикал чистое оконце на экране. Симпель смотрит на мальчонку, смотрит на экран, начинает вопить: «…Лониль! Офигеееел! Да ты что себе…», но снова смотрит на листок и совершенно забывает о выволочке. Он читает записку про себя, время от времени восклицая что-то.

— … Ни фига!?.. Ну и черт!.. больше вы от меня ничего не дождетесь?!.. Че?.. Во блин!.. Прощайте?.. Катрина Фэрёй?!.. Типтоп… ТИПТОП!.. Откуда у тебя эта бумажка? ЭЙ, ТЫ!?

— А?.. Аа… в рюкзачке Лониля…

— А?.. В рюкзачке Лониля? Нет, этого только не хватало… В школьном рюкзачке?

— А у него их что, много, что ли?

— Да нет, вот черт… Катрина Фэрёй… Помнишь это имя, Типтоп?.. А?.. Я же читал об этом в газете! Это же училка Лониля… Хрен… Та, что пропала… Ты слышал об этом, Типтоп? Что пропала училка Лониля…

— Да отдохни, Симпель. Если бы это была училка Симпеля, тебе бы позвонили… ведь если классный воспитатель внезапно исчезает, то родителей учеников всегда извещают… еб твою, ты что, думаешь, они в этом заведении совсем дебилы, что ли, а, Симпель?

— Да уж порядочные дебилы… но я же трубку не снимаю, усекаешь? Когда звонят из школы и на дисплее высвечивается номер вонючей школы, то я трубку, едри их в качель, не беру, усек? Вечно у них какой-то геморрой насчет Лониля, я об этом не желаю ничего знать, они же, суки, каждый божий день звонят. Вроде бы еще и пары недель не прошло, как она пропала… ну-ка, какое там число у нее… 28-е октября… вот, ровно две недели назад… ДА ЕЕЕЕБ ЖЕ ТВОЮ МАТЬ, ТИПТОП, это же ее на хер прощальная записка. Типтоп! Да что ты сидишь как баран, спокойненько так. Лониль приволок с собой ее прощальную записку! Слышишь ты? СЛЫШИШЬ ТЫ? Это мощно, Типтоп. Вот чего они затеяли такое крутое расследование и всю эту дрянь… они же не нашли ее следов, никаких. А, блин, только этого мне не хватало… Лониль… ЛОНИЛЬ!.. Мне нужно тебя спросить кое о чем, Лониль… ЛОНИЛЬ… ДА СЛЫШИШЬ ТЫ!?!

— Ага…

— Ииэээ, послушай, Лонильчик? старается Симпель говорить сладким голосом. — Лонильчик, помнишь, кто это — Катрина Фэрёй?.. Эй?.. Лониль… ЛОНИЛЬ! ДА ОТВЕЧАЙ ЖЕ!

— А? говорит Лониль.

— Катрина Фэрёй… КАТРИНА Фэрёй! Знаешь, кто это, Лониль, малыш? А? НУ?

— А? говорит Лониль.

— ЛОНИЛЬ! ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ! Ну же, Лониль! Повернись ко мне, когда я с тобой разговариваю! НУ ЖЕ, ЛОНИЛЬ!

Лониль не реагирует. Симпель поднимается с дивана и подходит к сыну.

— ЛОНИЛЬ!.. ЛОНИЛЬ!.. НУ-КА, ДАВАЙ, ВЫКЛАДЫВАЙ!

Он ухватывает Лониля под мышки, пытаясь приподнять его, но Лониль, как только Симпель дотрагивается до его ребрышек, дико взвывает и пытается зубами цапнуть за руку ненавистного биологического отца. Симпель вынужден отпрянуть.

— СУУУКААА! Вопит Симпель. — МАНЬЯК СУЧИЙ, А НЕ РЕБЕНОК! ЛОНИЛЬ, МНЕ НУЖНО С ТОБОЙ ПОГОВОРИТЬ! ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ГОВОРЮ?

— Ага, говорит Лониль.

— Чудненько. Отлично. Отлично. Я тебя сейчас спрошу…

— Ага.

— Чудненько. Окей. Ведь тетенька по имени Катрина Фэрёй была твоей учительницей в школе? Да? Она была твоей классной руководительницей? Была ведь? Катрина Фэрёй была твоей классной руководительницей в школе? А? Была? ТЫ ЧЕ ОГЛОХ ЧТО ЛИ ГАД МЕЛКИЙ ВСЕ НЕ МОГУ БОЛЬШЕ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ! СЕЙЧАС СВИХНУСЬ!

— Агаааааа, говорит Лониль.

— ЧЕГО? ДА? Была, значит, Лониль? Ты на это ответил своим ага? Что Катрина Фэрёй была твоей классной в школе?

— Агаааааа, говорит Лониль.

— Это правда? Отлично, Лониль! Хороший мальчик! Так что она была твоей учительницей?

— Агаааааа.

— Отлично, Лониль! Молоток! Но вот ты посмотри, Лониль. Симпель сует ему записку. — Эй, Лониль! Посмотри, вот тут бумажка, которую дядя Типтоп нашел в твоем рюкзаке… вот она… посмотри на эту бумажку, Лониль… пожалуйста… ЛОНИЛЬ!.. Посмотришь на бумажечку?.. Лонильчик, миленький?.. вот так, да… эта бумажечка, которую дядя Типтоп нашел в твоем рюкзаке… она у тебя откуда? А, Лониль?.. где ты ее подцепил? Лооониииль… Отвечайже… Ответь, Лониль… ОТВЕЧАЙ!.. ОТВЕЧАЙ! ОТВЕЧАЙ! ОТВЕЧАЙ! ЛООНИИЛЬ! ОТВЕЧАЙ, ОТКУДА ТЫ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ ПРИВОЛОК ВОТ ЭТУ САМУЮ ПОГАНУЮ БУМАЖКУ! ОТВЕЧАЙОТВЕЧАЙОТВЕЧАЙ!

— Из учительской.

— ЧТО? Из учительской? Это как? Из школы? Из учительской? А?

— Агааааааа…

— Ага? И ты ее взял, да и все? А? Как это получилось, Лониль? А? Что ты делал в учительской? Эй… Лониль? Как она к тебе попала? А?

Лониль отводит глаза от черного экрана, похоже, что он и вправду старается вспомнить:

— Эээ… Мы с училкой были там…

— Ты зашел вместе с учительницей в учительскую? Тебя она… тебя Катрина Фэрёй привела с собой? Так это было?

— Агааа.

— Потому что..? Почему, Лониль? А? Почему она привела тебя с собой в учительскую? Лониль? Почему?

— Директор хотел поговорить…

— С кем..?

— Со мной…

— Директор хотел с тобой поговорить? Хороший мальчик! С тобой директор хотел поговорить… а потом что? Что случилось? Катрина Фэрёй зашла в кабинет вместе с тобой? А? Зашла?

— Не…

— Она осталась ждать за дверью? А? Так было?

— Ага… не знаю…

— А потом..? Потом что..? Что случилось, Лониль?

— Эээ… ну, я потом вышел… и взял эту бумажку со стола…

— Чего? Бумажка лежала на… на… на… столе в учительской, когда ты вышел, и ты ее взял? Так было? А?

— Агааа…

— Иии никто не видел, что ты взял бумажку? А? Никто не видел, как ты берешь эту бумажку? А?

— Эээхехе… не-а.

— И директор тоже?

— Не-а…

— Ооокееййй… окей… окей… послушай, Типтоп… вот хоть убей, нигде в газетах не писали ничего, блин, что была какая-нибудь прощальная записка… ну-ка посмотрим, что здесь написано… эээ… вот… «но теперь случилось так, что я вынуждена осудить самое себя…» А? Ну что ты скажешь, Типтоп? И они ведь кучу следователей бросили на это дело, вообще всякой хрени… вроде как они разрабатывают версию киднэппинга, или как там его, блин… вот бляаааадь… а эта ее чертова прощальная записка у нас? Что ж нам с ней делать, Типтоп? А? Да ты слушаешь меня или нет..?

— …Да слуууушаю… слууушаю …, говорит Типтоп, выныривая из сладчайшего дремотного героинового сна и погружаясь в него вновь. Человек, находящийся под воздействием героина, воспринимает больше, чем полагают многие. — Конешно… конееешно…

— Так что же делать-то? А? Если нас вдруг застукают с этой чертовой запиской в кармане, то уж хлопот не оберешься. Будут во все совать свой нос… кто же Лонилю-то поверит, а? Ну..?

— Да хрена ли я знаю… хохохо… уж это не я сделал, во всяком случае… хехе…

— Да и не я, блин… хехехе.

Симпель перечитывает записку еще пару раз. Типтоп мееедленно закрывает глаза. Голова его опускается к грудной клетке. Симпель сидит и смотрит на спину Лониля, который снова отвернулся к черному телевизионному экрану.

— Остается только одно — помалкивать о том, что мы эту сраную бумажку нашли, говорит Симпель. Типтоп мееедленно открывает глаза.

— А?.. дадаа… да… помалкивать… согласен… ммм…