КОМ-2 (Казачий Особый Механизированный, часть 2)

16. КАМЕШЕК, СТРОНУВШИЙ ЛАВИНУ

РАЗБИРАТЕЛЬСТВО

И понеслась! Веселящихся господ студентов, наверное, штук восемь вокруг толклось. Кинулись сразу все, изрядно мешая друг другу. Но даже если б они умнее организовались — у Харитонова на курсах и не такие замесы случались! Так что затоптать меня нахрапом не получилось. И пошла карусель! Падают, встают, снова прыгают… Честно вам скажу, в драке связно рассуждать не получается, особенно когда такая мешанина. Всё на старых рефлексах: что наработал — то и имеем. Только, кажется, вокруг меня куда уж больше девяти супротивников.

И тут раздался резкий звук свистка, и воздух сделался вязким, словно сахарный сироп. На руках у меня повисли два крепких молодца в полицейской форме, ещё дюжина принимала остальных участников событий — и дравшихся, и сбежавшихся поглазеть…

Спустя четверть часа мы все сидели в подобии большого конференц-зала, на сцене которого установили стол и пару стульев. На одном сидел хмурый капитан полиции, на другой поочерёдно приводили и усаживали кого-то из принятых, в кого капитан тыкал пальцем. Меж рядов прохаживались полицейские, приглядывающие, чтобы никто из задержанных (под страхом перемещения в карцер) друг с другом не разговаривал. На стол же водрузили небольшой приборчик, после чего всё происходящее на сцене сделалось неслышным и пошло мелкими муаровыми волнами, так что прочитать что-либо по губам более не представлялось никакой возможности.

Я сидел и досадовал: вот это, вашу Машу, сходил в тир…

Сидели долго — сперва опрашивали десяток свидетелей. Не знаю, что там они показали — все прибежали явно к разгару драки. Хотя, в свидетели попал и Денис.

Потом вызывали моих супротивников. И уж в конце — меня.

Капитан смотрел устало и тоже с какой-то досадой:

— Ваше имя, род занятий, факультет?

Я слегка удивился — род занятий как минимум, по погонам понятен. Впрочем, так, должно быть, положено.

— Коршунов Илья Алексеевич, хорунжий особого казачьего механизированного отряда Иркутского казачьего войска, факультет экстерна.

— Большинство опрошенных указывают на вас как на зачинщика драки… — капитан перебрал разложенные перед ним бумажки с записями. — Вы были предупреждены при поступлении, что организация массовых беспорядков грозит вам немедленным исключением?

Тут меня прям заусило:

— Да хоть бы и исключение! А придись мне второй раз этакую подлость наблюдать, также тому мерзавцу в харю бы двинул, не раздумывая.

Капитан хмыкнул и откинулся на спинку стула:

— То есть, вы утверждаете, что у вас было веское основание совершить ваш поступок?

— Для меня — веское. Коли мерзавцы чужое письмо утянули и над матерью перед сыном смеются… Не можно в своём присутствии такое издевательство над человеком терпеть.

Капитан приподнял одну бровь:

— Значит, всё-таки, было письмо?

— А чего было-то? Оно и сейчас есть… — я полез в карман и извлёк остатки мятого листа, который я так всю драку и сжимал в кулаке. — Далеко друг от друга сидели, не имел возможности Панкратову отдать.

— Позвольте?..

Я передал изжульканную бумажку, которую капитан очень аккуратно расправил и пробежался по ней глазами, и лицо его менялось во время чтения, и как-то вот не в лучшую сторону. Наконец он в упор посмотрел на меня:

— Это письмо было зачитано вслух и вызвало у присутствующих приступ смеха?

Я от высказанной формулировки, и более всего от взгляда, слегка поёжился:

— Я письма не читал, не в моих это привычках, в чужую переписку заглядывать. Как оно целиком выглядит, не знаю. Просто, как было: я заплутал в парке слегка, хотел у кого дорогу спросить. Слышу: ржут. Пошёл на голоса и понял, что они Денискино письмо читают да над ним хохочут. Ну и перемкнуло меня…

— Погодите, то есть, сначала вы не видели остальных участников событий?

— Сначала не видел.

— А как же догадались, что речь идёт о Панкратове?

— Да потому что это сегодня в столовой было! Великий князь с нами за стол сел и обед на двоих заказал, сказал ещё официанту: «Мне с товарищем…»

Вокруг рта капитана залегли неприятные жёсткие складки:

— Господин хорунжий, я понимаю, что это против правил, но в интересах следствия вынужден потребовать от вас показать: над каким именно местом в письме смеялись остальные участники потасовки? — он повернул и подвинул ко мне бумагу.

Ощущение не из приятных, однако пришлось читать.

— Так вот, после приветственных строк, самое начало: «Дорогая маманя!» — и дальше, до слов «а ели мы…»

— Вы понимаете, что это в корне меняет дело?

— Нет, — честно сказал я. — В рыло-то я ему первый двинул.

— М-хм… — капитан потёр висок. — А до того, как вы увидели прочих участников событий, не слышали ли вы ещё чего, кроме смеха?

Я постарался припомнить:

— Вроде, Дениса голос. То ли: «Отдайте!» — то ли: «Перестаньте!» — такое что-то.

— Ага, Панкратов всё же кричал?

— Да ежли он умеет кричать-то… Так, как придушенный. Он и заикается же ещё.

— М-хм. Что ж, благодарю вас за честные показания. Распишитесь вот здесь и здесь.

Пока я ставил подписи, капитан повернул в приборе какой-то рычажок, и звуки зала стали отчётливо слышны — покашливание, ёрзанье, шаги полицейских. Капитан забрал мою бумагу:

— Господа, прошу встать всех свидетелей, явившихся после начала драки, — заскрипели сдвигающие стулья, поднялось человек двадцать. — В свете открывшихся фактов ваши показания становятся малозначимыми, однако в ближайшие две недели территорию университета вам покидать запрещено. Прошу садиться, — снова заскрипели стулья. — Теперь прошу встать задержанных, принимавших участие в драке, из числа тех, кто также не видел её начало, — он зачитал фамилии. На сей раз поднялось семеро.

А я всё на сцене как дурак сижу, уходить-то не велено было.

— Согласно статье двести шестьдесят два Уголовного уложения, за участие в массовом нарушении общественного порядка на каждого из вас налагается штраф в размере пятисот рублей, — тут я едва не присвистнул. — Также в соответствии с уставом университета, каждому надлежит четыреста часов обязательных общественно-полезных работ, ответственность за их организацию возлагается на административно-хозяйственный отдел университета, с обязательными отметками в специальных табелях университетского полицейского участка.

— Касательно остальных участников инцидента, — капитан зачитал все наши фамилии, включая Панкратова, — дело передаётся в Третье отделение. Покуда прошу оставаться на местах, сейчас мы выясним, сможет ли сегодня прибыть следователь. В противном случае все вы отправитесь под домашний арест в свои комнаты. Остальные могут идти.

Случайные свидетели тут же встали и, слегка толкаясь и тараща глаза, вышли из зала.

Следователь, среднего роста суховатый мужчина безо всякого веселья в глазах, прибыл через сорок минут. Потолковав для начала с капитаном, он вызвал сперва Панкратова (кажется, показывал ему вконец измочаленное письмо), потом меня — тут почти слово в слово повторился разговор с капитаном, и потом уж по порядку всех остальных. Снова говорил с капитаном, что-то писал.

Время шло к полуночи, когда нас с Денисом пригласили в очередной раз на сцену.

— Господин Коршунов, господин Панкратов. С вас на сегодня сняты все обвинения. Тем не менее, в течение ближайшей недели пределы университета вам покидать запрещено. Возможно, понадобятся ваши повторные показания. Впредь прошу вас, господин Коршунов, воздерживаться от приведения дебоширов к порядку столь радикальным способом, а вас, господин Панкратов, не оставлять без присмотра свою корреспонденцию.

— Так меня неожиданно вызвали… — испуганно прошептал Денис.

— Именно принимая во внимание данный факт, ваши действия не расценены как провокационные.

Денис, видать, совершенно был выбит из себя всей этой ситуацией, потому что в обычном состоянии ни за что бы не спросил:

— А что же будет с ними?

— Тут разбирательство будет продолжено. Смеялись ли эти господа над самим письмом или над поступком члена Императорского Дома, описанном в этом письме? В первом случае это «оскорбление чести дворянина, совершённое с особым цинизмом», и господам грозит исключение из университета с запретом на последующие поступления в высшие учебные заведения. В последнем случае их действия подпадут под определение «оскорбление словом высочайшей особы». Далее следствие будет выяснять: было ли намерение? Коли было — каторга. Коли по неразумию и невежеству — бессрочная высылка с запретом въезда в столицы, а также проживания и пребывания более трёх дней подряд в городах с численностью населения более восьмидесяти тысяч человек. И об обучении, само собой, также придётся забыть.

Денис смотрел на следователя в совершенном ужасе.

А я думал, что, скорее всего, решение будет средним. Высылка. А для карьериста и лизоблюда это, пожалуй, похуже казни будет.

ПОСЛЕ ДРАКИ

Мы с Панкратовым топали в спальный корпус в несколько пришибленном расположении духа. Кто бы мог подумать, что таким образом возьмёт всё, да и обернётся? Нда.

— Не дождутся! — вдруг воскликнул Денис и остановился.

— Чего ты? — удивился я.

— С сентября, как меня сюда доставили, цепляются эти… Всё хотят показать, что я дрянь, тряпки рваной хуже. Как игра у них такая. Выдавить меня отсюда. Не дождутся! — он потряс кулаком в чёрное ночное небо, лихорадочно блестя глазами. — Пусть я чурбак неотёсанный, пусть! Но теперь, когда сам Великий князь меня товарищем назвал… Да я… — он схватил меня за руку, — я лучшим в своём деле стану! Понимаешь ли, Илья Алексеич⁈

Но меня поразило другое. Я осторожно высвободил руку из клещей Панкратова:

— Слушай-ка, братец… Жар у тебя сейчас в душе горит — ты его запомни-ка.

Он смотрел на меня, не понимая. Я счёл должным пояснить:

— Ты заметил ли, Денис, что заикаться-то перестал?

Он страшно удивился:

— А и в-в-ве-ер…

— Стоп! — я тряхнул у него перед носом сжатым кулаком: — Жар! Верь в себя!

Денис засопел, водя туда-сюда глазами, словно собирая по крупицам оброненное ощущение, задрал лицо вверх, к звёздам. Прошептал:

— Да. Я могу!

— Вот, на том и стой. Пошли, за́полночь уже.

Я, честно говоря, опасался, что в назидание за дебоширство спальный корпус окажется закрытым, и придётся нам ночь на лестнице куковать, но сквозь неплотно притворённую дверь пробивался свет и слышался негромкий разговор. Зашли. Комендант с дворником в стеклянной будочке при входе чаи гоняют.

— Вечер добрый. Не взыщите, Фёдор Семёныч, что так поздно мы нарисовались.

— Ночь уж, какой тебе вечер, — проворчал Семёныч.

Я развёл руками:

— Вот такие вам беспокойные жильцы достались.

— Да идите уж. Ивана Кирилыча еле выгнал, всё вас хотел дождаться, и вы туда же. Завтра в семь побудка!

— Ив-вана Ки-и-и-и… — Снова начал ужасаться Денис.

Я слегка шлёпнул его меж лопаток:

— Жар!

Тот коротко выдохнул, словно водки выпить собрался:

— Да, — кивнул сам себе. — Жар. Буду стараться.

Утром столовая выглядела вовсе уж пришибленно. Начать с того, что, по-моему, часть студентов не явилась. И студенток в особенности. Переживают, поди, за вчерашнее. Я сперва было этим озадачился, а потом думаю: да плевать я хотел на ваши переживания! А что — каждому нянька, что ли? Взрослые люди, каждый сам должен знать, как себя вести. Сделал морду кирпичом и на своё место попёр.

А великий князь уже сидит, бутерброд себе мажет.

— Доброе утро, — я с независимым видом уселся за столик. — Приятного аппетита.

— Ну, ты прям как аглицкий лорд сегодня, — усмехнулся Иван. — Панкратова не видел?

— Нет ещё.

— Я вчера позвонил, справки навёл. Необычный парень.

— Он, вроде, с присоединённых польских территорий?

— М-гм, именно. Из крестьянской бедноты. Туда после Третьей Польской несколько комиссий зашло. И Дениса нашего Уральская промышленная выцепила. Геомаг-самородок.

— Кто бы мог подумать.

— М-гм. За два года поднатаскали его с репетиторами, чтоб дворянский экзамен мог сдать да аттестацию за курс гимназии — и сюда. А тут, вишь, свои игрища. Мало того, что отдельные, — он усмехнулся, — отпрыски старых родов себя выше других хотят поставить, так ещё и в группе…

— Это вчерашние?

— Они-и… Думаешь, они сами, от своего большого ума на новичка рот разевали? Там, брат, такие интриги. Не всем понравилось, что Уральская промышленная компания магом высокого уровня прирастёт. Дескать, задарма выхватили золотой билет! Вот и составилась против них этакая коалиция, чтоб перспективного специалиста выдавить. А Уральская промышленная, между прочим, — он посмотрел на меня со значением, — на государственный заказ работает.

— Так надо выяснить: кто науськивал⁈ Это ж… диверсия, получается?

— Она, — Иван откусил бутерброд с таким видом, словно он был хинином посыпан. — Поют уже. Всё расскажут, как миленькие. И тогда… — он покивал, будто сам себе, — кое-какие концессии уйдут совсем в другие руки. Ибо таковые шуточки наш государь крайне не одобряет.

Однако, пень горелый, вот это каша из банальной драки заварилась!

В обед я выяснил в деканате, где находится кружок по исследованию возможностей применения магоэнергетических компонентов в новейших образцах вооружения — экое название, не сразу и вышепчешь! — и направился туда. Под исследовательские эксперименты отводилось целое отдельно стоящее здание, но сейчас оно было закрыто. Расписание обещало, что занятия ежевечерние, доступ в помещение открывается с пяти часов пополудни — а сверху была прилеплена гневная записка от руки: «В иные часы в окна не лезть и в двери не ломиться!!!» Интересно, кого и на чём там спалили, что сподвигло сего господина к написанию столь яростного послания? Ну да Бог с ним.

Так-так. С пяти, значит? Вот вечерком и приду. Если, конечно, снова в какую-нибудь каверзу не вляпаюсь.

Постояв у дверей, я поразмыслил и решил, что успею-таки до тира дойти. Пошёл. И снова был остановлен рослым (почти с меня ростом) и очень жилистым дядькой:

— Прошу прощения, милостивый государь! Я могу ошибаться, но не вы ли вчерашнего дня участвовали в потасовке недалеко от тира?

— А в чём, собственно, дело? — я невольно взъерошился. — Меня вчера столь тщательно следователи допросили, только что не выжали. Претензий ко мне нет.

— Да погодите сердиться, я не в этом смысле!

— А в каком же?

— Знаете ли вы, что добрая половина ваших соперников — это участники клуба «Панкратион»?

— И что же с того?

Дядька оглянулся:

— Я вас задерживаю? Вы в какую сторону шли?

— В тир пытаюсь попасть второй день!

— Ну, идёмте, голубчик. Поговорим по дороге.

— Что ж, извольте.

— Итак, мне, как руководителю означенного клуба, было весьма досадно наблюдать, как моих воспитанников валяет один единственный боец.

Я хмыкнул:

— Ваши воспитанники, поди, ходят на занятия, как на развлечение, друг перед другом покрасоваться. А меня с малолетства батя да дядья ухваткам учили, иначе казаку не выжить. Да сверх того полгода в боевой школе, там такие тренировки были, после которых и не поймёшь, как ноги-то идут.

— А как, простите, называлась ваша школа?

— Ну, официальное название было длинное, а меж собой все просто звали: «Курсы Харитонова».

— Ах, вот оно что! Это в каком же городе?

— В Иркутске.

— Вот, значит, где… М-хм… Что ж, при случае передавайте господину полковнику привет от Беклешова Павла Геннадьевича.

А, так это и есть наш физкультурник!

— Служили вместе?

Тот подтянулся:

— Я имел честь у него учиться. И вы, господин Коршунов, коли найдёте свободный вечер, заходите в зал, поспаррингуем. Признаться, скучно без достойного соперника.

— Почту за честь.

— А вот и ваш тир, кстати.