КОМ-2 (Казачий Особый Механизированный, часть 2)

03. СЛУЖУ ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ!

В ПОМРАЧЕНИИ СОЗНАНИЯ…

Из пустоты вышли полковник и Филимон, тащивший на плече яйцеголового. Это было до того неожиданно, что я чуть его не пристрелил.

— Ох ты ж!

А полковник-то, оказывается, умеет не материться! Интеллигент! А по внешнему виду и не скажешь — настоящий тёртый вояка!

— Заткнись, Коршунов!

Я что — это вслух сказал⁈

— Виноват, ваше высокоблагородие!

— Что дальше делать будем? Соколов, ты свой «Святогор» видишь?

— Я его справа от входа оставил. Теперь там берёзы наросли… ничего не понимаю.

Берёзы?.. Справа от пещеры был высоченный камень.

— Коршунов, заткнись я сказ… что? Камень говоришь? Пошли к нему, медленно.

— Кар!!! — огромная черная птица проковыляла к камню и исчезла, а камень поплыл маревом и, внезапно шагнув, превратился в знакомый силуэт «Святогора».

— Грузим его! И сами, это… Ребята, мы кажись, надышались чего-то. Осторожнее!

Зыбкая дымка мигнула и соткалась в «Саранчу».

— Герр Коршунов, что с вами?

— Ты кто, ядрёна колупайка⁈ А-а-а! — я тряхнул головой. Это ж мой дойч. Вот же напугал, гад! — Помоги нам, Хаген, как тебя там, фон чего-то, мы кажись чего-то ядовитого хапнули. — Я уставился в небо, где сейчас, неторопливо помахивая лапами… или ногами? Лапы же — это, вроде пушистое?.. В общем, неторопливо помахивая конечностями, летели красивым клином крупные крокодилы. И было это так красиво, что я на некоторое время замер, наблюдая их синхронные махи.

Следующее что помню — это дрейфующая мимо меня розовая пустыня, и я лечу над ней, легонько пошевеливая руками. Как крокодилы.

И темнота.

Наверное, я минут пять пытался понять, что это — колышущееся серое небо или это мои веки изнутри такого серого цвета? Оказалось, это полог шатра под ветром колышется. А я лежу в кровати и привязан к ножкам. Не понял!!!

— Ау! Есть кто? Люди!

— И незачем так орать, — люди, в лице Хагена, обнаружились на соседней кровати, за ширмой. — Вы, герр Коршунов, в адекватном состоянии?

— Чего? Что происходит⁈

— Вы пришли в себя, ни на кого больше бросаться не будете?

— В смысле, бросаться? Да отвяжи меня уже!

Дойч невозмутимо посмотрел на меня, дергающего верёвки:

— Имею неукоснительный приказ атамана, для обеспечения сохранности вашего здоровья, освободить вас только после медицинского освидетельствования.

— Так. Если ты, немецкая падла, меня немедленно не развяжешь, о вассалитете, сука, можешь забыть, как и о пилотировании моей «Саранчи»! Это тебе ясно⁈

Он вздохнул.

— Ясно.

Вскоре хитрые узлы на путах были развязаны. Я сел на кровати и покачнулся. Кровь долбанула в голову, и пол ощутимо наклонило.

— Герр Коршунов?.. Вы как?

— Нормаль… ль… но. Щас приду в себя, водички бы холодной…

— Между прочим, его высокопревосходительство господин атаман узнал о предписании медчасти на отстранение вас от боевых выходов на неделю и страшно ругался, — Хаген протянул мне кувшин.

Ах ты, пень горелый, я про дохтурскую бумажку и забыл!

Но водичка пошла как амброзия!

— М-м-м, благодать-то какая. Кисленькая…

— С камбуза лимон…

— Вот ты куркуль! Ох, полегчало. А теперь медленно и печально: давай рассказывай, что это вообще было?

Фон Ярроу уселся на табурет возле кровати и рассказал, что после нашего входа на базу сначала были слышны одиночные выстрелы, потом очереди, потом грохот. И он, Хаген, несколько раз порывался идти мне на помощь, но был остановлен другими пилотами словами, что со мной полковник и хорунжий, и если уж они не справятся, то и он тоже ничем не поможет. Тем более, что все ушедшие на штурм — маги, и он будет только мешаться. Потом выстрелы прекратились, и через некоторое время мы все вышли из базы. Филимонов тащил пленника. А потом стало понятно, что со штурмующей группой не всё слава Богу. Мы вышли из ворот базы и встали, ни на что не реагируя. Топтались, улыбались, о чём-то шепотом переговаривались. Филимонов даже пленника с плеча не снял. Стоял, покачивался и улыбался. Потом хорунжий разбежался и врезался в опору своего «Святогора». Упал, полежал на земле, потом поднялся на карачки. К тому моменту уже всем стало ясно, что с нами совсем не всё в порядке. Хаген подвел «Саранчу», а Никифоров «Святогор». Нас тупо, как дрова, загрузили на шагоходы и отвезли на базу, а в пустые машины посадили вторых пилотов.

Вот такая история.

Меж тем земля прекратила качаться. Не совсем, так, легонько покачивалась. В принципе, очень похоже на сильное опьянение. Вот только я не был пьян. Голова болела, но мысли были ясны.

— Так. Там какой-то газ должен был… А пленник как, жив?

— Да, его уже особисты колют. У этого гада, оказывается, одна порция антидота была, он её себе и вколол. Представляете, герр Коршунов, если такой газ распылить на поле боя, на неподготовленных солдат…

— Вот он гадёныш…

— Ага.

— Давай потихоньку до штаба, надо же узнать, чем всё закончилось, за что геройский я психикой рисковал, — я невесело улыбнулся.

А если бы вчерашняя вся эта красота — да на всю жизнь осталась? Очень сильно захотелось яйцеголовому в дычу прописать, ну так, чисто для профилактики, да и для удовольствия собственного. Земля под ногами легонько-легонько подрагивала. Так что, с Божьей помощью и опираясь на дойча, до штаба я надеялся добраться.

Кое-как оделся. Сложнее всего было справиться с сапогами. Пол шатра пару раз норовил ударить меня, но удалось засранца коварного победить. Вышли из палатки — и упёрлись в незнакомого подпрапорщика, который, как оказалось, бежал именно к нам.

— Коршунов, ты как, на ногах?

Он, что — слепой?

— Ну, стою более-менее.

— К атаману, немедленно!

— Яволь май фюрер! — вот же нахватался у дойча, то-то посыльный на меня косится. Да и похрен. Дальше Сибири не сошлют. А учитывая, что я там живу, то вообще. — Идём, идём.

Глядишь, за рисковую вылазку в качестве поощрения отпуск внеочередной дадут?

ДАДУТ. ДОГОНЯТ, И ЕЩЁ ДАДУТ

А в штабе все бегают, как подорванные! Лица, словно все срочно срать хотят, а толчки заняты. Я вестового за рукав схватил.

— Стоять, служивый, что тут у вас происходит? — на его недовольно-недоуменный взгляд пояснил: — А то меня к атаману вызвали, а тут разброд и шатания…

— Его Высочество, Великий князь Кирилл, прибыл в ставку.

— Ага, — глубокомысленно заявил я и спросил: — Как думаешь к атаману-то надо идтить, ну раз тут такое?

Казак озадаченно кивнул.

— Надо, конечно. Раз вызван — надо. В крайнем случае, пошлют куда подальше.

— Но этим нас не запугаешь, — закончил я его мысль, и мы оба ухмыльнулись.

— Давай, не пуха тебе!

— Пасиба!

Опираться на Хагена я перестал уже около входа, не калека же, в самом деле. Да и вообще, казак я или погулять вышел? Доковылял до кабинета атамана, но к нему не пустили. Ординарец прям грудью на амбразуру лёг, и не в какую. Иди, говорит в расположение, надо будет — вызовут.

— Так, — говорю, — уже вызвали. Пришёл вот.

Пока спорили, дверь кабинета распахнулась и появился атаман в сопровождении высокого усатого мужчины в офицерском мундире, без знаков отличия. Только я решил доложиться…

— А вот, кстати, и он — Коршунов! — радостно скалясь, заявил атаман и ткнул в меня пальцем. Невежливо ткнул, кстати.

— Так-так, Коршунов, значит? Ну-ка, повернись, дай на тебя посмотреть…

А не охренели ли вы все тут?

— Я вам, милсдарь, не девка, чтоб меня в кругаля разглядывать. А старший вахмистр Русского Экспедиционного корпуса!

Незнакомец вытаращил глаза, и, ткнув атамана в бок, заржал:

— А молодец! Казак! Мне нравится! — и, хлопнув меня по плечу, ушёл.

Увидев, что за незнакомцем закрылась дверь, атаман схватил меня за локоть и отволок к окну.

— Ты совсем берега попутал, Коршунов? Что, весь в медалях, Соколова спас, думаешь, Бога за бороду ухватил? Ты кому хамишь, мерзавец?

— Ваше высокопревосходительство, да кто это вообще? Ни погон, ни различий… Я что, каждому штатскому кланяться должен?

— Ты реально не знаешь, или придуриваешься?

— Ваше высокопревосходительство, Сергей Семёнович, отец родной, вот сейчас обидно было, да! Я когда кому врал-то⁈ Ну-у… если б только разыграть шутейно, так потом же извинялся первый.

— Великий князь Кирилл это! Приехал детей в столицу забрать.

— Детей?.. — шёпотом поразился я.

— А то ты не слышал ещё? Вся база уже на ушах стоит, разве что собаки новости не обсуждают — и тут ты, непросвещённый спаситель, на мою голову… — атаман встряхнулся, словно удивляясь: чего это он со мной тут беседы беседует, когда у него там такой важный гость, и добавил строгости в голос: — Так! Идёшь к себе, весь день отдраиваешь «Саранчу» и занимаешься вообще приведением всего, что тебя касается, в порядок. Я с тебя ещё спрошу за то, что ты без медицинского разрешения в бой полез! Аника-воин! Завтра с утра чтоб вместе со своим дойчем были готовы!

— К чему готовы-то, ваше высокопревосходительство?

— Да ко всему! — заорал он. — Всё! К себе в расположение шагом марш!

— Есть!

Чётко, по-строевому развернулся и пошагал. На входе вцепился в поджидающего меня Хагена:

— Так! Дойч! Ты про детей Великого князя что-нибудь слышал?

Тут нас чуть не снёс очередной посыльный с вытаращенными глазами, и мы почли за лучшее убраться в сторону, за палатку канцелярии, в которой стоял страшно деловой гул.

— Так что там дети?

— Слышал мельком. Дочь и сын.

— Даже так?

— Да. Дочь, насколько я понял — Анна Кирилловна, которая была приставлена к вам сестрой милосердия.

— Ядрёна колупайка! Так вот что Соколов говорил, чтоб я ей глазки не строил! — и тут до меня дошёл следующий факт. — Погоди-ка! Раз он знал, что Анечка — княжна, то он сам или из приближённых, или её братец и есть!

— Так точно, именно так. Иван Соколов есть Великий князь Иван Кириллович, сын Великого князя Кирилла Фёдоровича.

Охренеть!

Фон Ярроу некоторое время смотрел на мой обалделый вид, ничего не дождался и осторожно (полагаю, опасаясь травмировать мою и так неустойчивую после вчерашнего психику) продолжил:

— Есть ещё новость. Завтра награждение, но это как будто пока секрет.

— Ясно море! Дальше.

— Дальше есть несколько расплывчатые данные, что вас в числе четырёх особо отличившихся хотят куда-то направить для обучения. Это поощрение и большой почёт. Поздравляю!

— Какого на хрен «поздравляю»? У меня жена через два месяца рожать будет, на отпуск надеялся, хоть повидать её съездить, а теперь как?

— Это уже не ко мне.

— Да это ясно, что не к тебе…

А дальше мы драили «Саранчу», укорачивали до положенной по уставу длины чехол, подновляли камуфляж. Вообще, я подумал, что неизвестно: пошлют ещё в бой или нет, поэтому, пока возможности базы позволяют и казна платит, прогнал шагоход через все возможные тесты, заменил все жидкости и расходники. И даже генератор подгоревший успел поменять. Уханькались, конечно, как чушки. И в краске, и в масле, зато «Саранча» просто сверкала.

А уже под вечер, после бани, приводили в порядок парадную форму. Там особо стараться не пришлось — пыль стряхнули, и всё. Я ж её и не доставал за всю компанию.

Если честно, спать ложился в некотором мандраже. Не каждый день такое начальство наезжать изволят. Да ещё эта предполагаемая отправка на учёбу, будь она неладна…

Утром корпус, за исключением дежурной смены, построили на плацу. Все красавцы, парадка, медали-ордена сверкают. Позади строя шагоходы силу России в данном регионе показывают. Внушительно. Пыль в глаза пустить — это военные запросто.

На импровизированную трибуну из заглушенной «Славянки» поднялся Великий Князь Кирилл. Сначала речь напутственную произнёс, мол все мы — герои, и в этих песках являем нашим недругам, да и всему миру, тяжёлую длань России. Ну и подобное патриотическое. Умеет всё-таки наше начальство красиво словеса завернуть.

По завершении речи гаркнули троекратное «Ура!», но как все ожидали, это был ещё не конец.

На «Славянку» забрался атаман, и двинул речугу, что мол все молодцы, но есть среди нас особенные. Ага. Молодцы из молодцов. И вызывает первым Соколова.

Хорунжий, печатая шаг, вышел из строя, а там уже Великий князь у столика специального стоит, на столе грамоты почётные, медали да ордена разложены. Атаман объявляет, а Великий князь вручать изволит. Ну это понятно. Соколову вешают медаль за проявленный героизм и он, печатая шаг, уходит обратно в строй. А я то думал, что он останется рядом с батей. По-любому, уже все всё знают. Секрет Полишинеля, едрид-Мадрид.

Потом вызывали всяких отличившихся. Долго.

Вот ей Богу, можно же было, если трое медаль «За храбрость» получают, и вызвать их сразу всех троих. И вручить сразу всем трём. Так нет же — персональный вызов, для уважения! Как бы Великий князь, представляющее Императора лицо, каждому отличившемуся отдельно благоволение оказывает.

Но жарко же.

Солнце сирийское прям в темечко долбит.

Минут сорок стояли, награждались. К нашей чести, почти все отличились. Явных залётчиков не было, и даже на пьянке в неурочное время никого не поймали. Только вот меня чего-то не зовут. Неужели пролетел? Странно, атаман же явно сказал про завтрашнее, чтоб готовился… ну, сегодняшнее. Да и немчура тоже. Стою, нервничаю.

А Великиий князь и Атаман, похоже, подходят к завершению. И ни слова про меня, любимого. Оно, конечно не за ради медалей мы тут. Но хоть грамоту-то дали бы. Жмоты.

— И в завершение награждения, этой почетной для меня церемонии, хотелось бы отметить ещё одного казака Русского Экспедиционного Корпуса. Илья Коршунов, выйти из строя!

— Есть! — сделал положенные пятнадцать шагов, вытянулся перед Великим князем.

Одобрительно осмотрев мой иконостас (а что, есть чем гордиться!) Константин Фёдорович улыбнулся и обратился к строю РЭКсов, а не ко мне.

— Всем вам известна беспримерная боевая доблесть данного казака. Я бы сказал, лихость! Но один из подвигов заслуживает особенного к себе отношения, — Великий князь многозначительно оглядел строй: — За спасение члена императорской фамилии Божией милостию Андрей Первый, Государь Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, награждает Коршунова Илью золотой именной саблей!

Вот тут по рядам вздох пронёсся.

Великий князь принял из рук адъютанта оружие в нарядных ножнах, эфес с витиеватой надписью «За храбрость!» и впрямь горел золотом, да ещё и камушки, кажись поблёскивали. Я принял саблю двумя руками (дрожащими, мать его!), поцеловал:

От волнения запершило в горле, еле осипшим голосом прохрипел уставное:

— Служу царю и Отечеству!

А Великий князь, оказывается, ещё не закончил.

— Помимо сего, за проявленную храбрость… — тут, к моему изумлению, пошло перечисление всех вообще моих воинских заслуг и отличий начиная аж с первого контракта и до эпизода с «Саранчой» и Соколовским «Святогором», который все упорно именовали жертвенным спасением Великого князя, дальше внезапно снова пошёл императорский титул, да полный, на две минуты, — … и прочая, и прочая дарует Коршунову Илье Алексеевичу потомственное дворянство с выделением наследных земель в Иркутской губернии.

Великий князь вручил мне обтянутую шёлком папку с тиснёными золотыми буквами, внутрь которой была вложена сама грамота о пожаловании.

Строй вздохнул второй раз. Я изо всех сил удерживал челюсть и вообще лицо.

— Помимо сего Государь своим волеизъявлением производит старшего вахмистра Коршунова досрочно в чин хорунжего…

Это ж через чин!

— А так же жалует ему императорскую стипендию для получения высшего боевого магического образования в Новосибирском университете магии. В случае же, если хорунжий Коршунов завершит обучение с отличием… В чём, лично я нисколько не сомневаюсь! — высокородно осклабившись, вставил благодушную ремарку Великий князь Кирилл, — … отправить данного казака на годичные курсы повышения воинского мастерства в Тверское командное училище!