Конец ток-шоу

Глава 10

Когда я окончательно вышла на работу, слегка прихрамывая, то обстановка в нашей телекомпании была мрачная, как в семействе какого-нибудь английского лорда, в средневековом замке которого разбушевалось родовое привидение. Синякова была сама на себя непохожа, она ходила по коридорам, никого не замечая; со мной даже не поздоровалась. У Таисии глаза были совершенно безумные, и она бродила по Останкино, слегка пошатываясь, как призрак самой себя. Под стать им были и все остальные. Как им странно, единственными, кто сохранил нормальное настроение, были мы с Оксаной. Ну еще и юный Майк совершенно не вписывался в угрюмую атмосферу, он так и лучился восторженным энтузиазмом; все на телевидении ему было внове, и все ему нравилось, даже убийства из-за угла. Мне показалось даже, что он в меня влюбился: в моем присутствии его свежая мордочка слегка розовела, и в Останкино он ходил за мной по пятам, как приклеенный.

Из-за того что мои коллеги смотрели друг на друга подозрительно и вздрагивали при малейшем шорохе, работать было почти невозможно. Сценарии, которые мне передавала через Оксану Елена, со мной даже не здоровавшаяся, я переделывала сама, но когда сидела на подиуме напротив очередной собеседницы и вела ток-шоу, то просто физически не могла одновременно держать телекамеру и записывать звук. А если Олег смотрел мимо меня куда-то в пространство, и глазок его камеры тоже смотрел мимо, и если Виталик, вместо того чтобы налаживать микрофоны, слушал музыку небесных сфер, то любой самый интересный диалог растворялся в небесном эфире, но в эфир не попадал.

В конце конной мне пришлось наорать на своих рассеянных коллег, после чего они хоть как-то собрались и задвигались немного поактивнее. Не люблю крик, но иногда, увы, в нашей стране без него не обойтись.

У меня появилось чувство, что дни нашей телекомпании сочтены и мы стремительно катимся к закату. Поэтому очень хотелось закончить хотя бы уже начатый цикл передач, и я готова была молиться, лишь бы «Прикосновение» не скончалась раньше, чем я осуществлю то, что задумала. Самым настораживающим признаком было присутствие на съемке представителя канала «1+1» Плавункова. Его внешность интеллигента старой школы не должна была нас обманывать - судя по всему, руководители канала подумывали о том, чтобы досрочно разорвать с нами контракт, и на Павла Васильевича была возложена миссия разведать обстановку. В перерыве я подслушала его разговор с Тамарой, стоя за дверью нашего крошечного офиса, и когда в голосе нашего продюсера появились умоляющие потки, а баритон Плавункова, наоборот, загремел, я ворвалась к ним, не скрывая, где и как я провела несколько последних минут.

- Скажите пожалуйста, дорогой Павел Васильевич, вас не устраивает качество наших последних программ? - спросила я его елейным голоском.

- Нет, Агнесса, что вы! - он всплеснул руками. - Просто наш канал меняет свою политику. Предвыборная ситуация…

- У нас в стране всегда какая-нибудь ситуация, - не дала я ему увести разговор в сторону. - У вас претензии к художественному уровню того, что мы с Синяковой делаем?

- Нет, я же вам объясняю, поймите,…

- Так, значит, вы хотите нас второй раз наказать за то, что какой-то маньяк-убийца избрал нас своей мишенью, за то, что он держит нас в страхе… А ведь, возможно, он связан отнюдь не с «Прикосновением», а с вашим каналом - и тогда вы нас наказываете за свои же грехи! Я-то до сих пор хромаю, но хоть жива осталась, а вот Женя …

Тут у меня перехватило дыхание, и я замолчала. Я хорошо понимала, что делаю, - умею так извратить нормальный ход вещей, что у моих собеседников ум за разум заходит. Наверное, это и есть женская логика. Вот и сейчас Павел Васильевич в замешательстве смотрел на меня, чуть приоткрыв рот - сидеть с разинутым ртом ему не позволяло воспитание, - а Тамара уставилась на меня, будто не узнавая. Переведя дух, я готова была продолжить наступление, но не успела - в монтажную, воспользовавшись тем, что дверь была распахнута настежь, вошел капитан Филонов.

- Простите за вторжение, - вежливо извинился он. - Говорят, незваный гость хуже татарина, пообещаю вам, что очень скоро незваные гости покинут вашу территорию и вы спокойно сможете работать.

- Неужели вы арестовали убийцу? - воскликнула Синякова.

- Нет еще, но мы уже знаем, кто это, и задержание преступника - дело ближайшего будущего. Так что вы все сможете спокойно работать, ничего не опасаясь. Кстати, позвольте мне выразить вам свое восхищение, - несколько старомодно продолжал он, обращаясь уже ко мне.

Вот уж не думала, что нынешние менты читают Булгакова. - Я присутствовал сегодня на съемке. Вы были но высоте. Вы ведете себя так, будто с вамп ничего не случилось - неужели вам не страшно?

- Влезать в банку со скорпионами, наверное, тоже страшно, - пробормотала я в ответ.

Плавунков недовольно поморщился, по не попросил меня уточнить, кого именно я считаю ядовитыми тварями.

- А вас, как руководителей, я настоятельно прошу, чтобы все шло по плану, как было задумано раньше, - обращаясь к начальству, Филонов придал своему голосу начальственные интонации. - Понимаете, нам не хватает нескольких доказательств, чтобы окончательно прижать злоумышленника к стенке и не дать ему отвертеться от наказания. Ведь, как вы знаете, у нас есть только косвенные улики, а суд присяжных, право на который имеет по закону каждый убийца, очень строг в оценке доказательств. Поэтому я прошу вас помочь нам; ни в коем случае нельзя спугнуть преступника.

- Так кто же он? - не выдержала Синякова.

- Надеюсь, это не сотрудник нашего телеканала? - Чувствовалось, что честь фирмы волнует Плавункова гораздо больше, чем личность убийцы.

- К сожалению, не могу вам сейчас ничего больше сказать, - произнес капитан с важным видом. - В ближайшем будущем вы все узнаете. А пока в интересах следствия прошу вас - продолжайте работать!

Капитан Филонов был совсем не похож на реального мента или хотя бы на мента из последних телесериалов, скорее он выглядел как актер, играющий сотрудника доблестной советской милиции щелоковских времен: высокий, с атлетической фигурой, отглаженный и чисто выбритый. Во всем его мужественном облике чувствовалась женская рука - видно было, что дома его холили и лелеяли. Кто?… Жена? Мамочка?

Однако у этого почти супермена было одно слабое место - его отношение ко мне. Оно резко переменилось после следственного эксперимента - после того, как я не подчинилась его приказам и взбунтовалась. Или наше столкновение в дверях, когда мы слишком хорошо телесно ощутили друг друга, так на него подействовало? Не скрою, мне было приятно, что он смотрел на меня почти влюбленными глазами, однако вследствие этой его романтической привязанности я получила и весьма практическую выгоду: мы продолжали съемки. Оказывается, когда он в этот день приехал в Останкино, то от Таисии узнал, что нашу программу сворачивают, и решил действовать.

Хорошо, что я пришла на телевидение, думала я, летя по коридору в свою крошечную комнату отдыха, чтобы переодеться к следующей съемке. Когда ты сидишь целыми днями дома за компьютером, то теряешь ощущение того, что ты женщина и, значит, нравишься мужчинам. Родной муж, разумеется, не в счет. Стоило мне появиться в телевизионном свете, как у меня снова объявились поклонники; правда, меня не встречают у выхода с цветами, но девятнадцатилетний Майк и суровый доблестный капитан вкупе стоят целой толпы обожателей - любая женщина могла бы гордиться такими галантными кавалерами! Особенно если учесть, что мне уже не двадцать и даже, увы, не тридцать (вслух в этом я никогда не признаюсь) и что мне не дано сражать мужчин наповал неотразимой красотой.

Не знаю, как насчет врожденного обаяния, но мне всегда приходилось много трудиться, чтобы мужчин ко мне влекло. Но теперь мне помогает волшебный экран. Телевидение действительно обладает особой магией, и одно из чудес, им совершаемых, заключается в преображении: посредственность оно превращает в совершенство, но возможен и обратный процесс: настоящую красавицу оно сделает уродкой, как это происходит с Оксаной. Мне повезло: я на экране выгляжу не хуже, чем в жизни, даже чуть лучше. Ну и ореол человека, который регулярно появляется в эфире и которого видит вся страна, помогает обрести популярность, и вовсе не только среди представительниц слабого пола, на которую рассчитана наша передача. Если капитану Филонову, судя по всему, правилась именно я сама безо всякой телевизионной ауры, то на Манка действовала, скорее всего, моя эфирная харизма - с таким восторгом он принимал все, что было связано с волшебным миром телевидения. Впрочем, возможно, кто-то из неизвестных мне поклонников смотрит на меня отнюдь не с восхищением, а с жаждой крови…

Витая в облаках и в своих мыслях, за одним из крутых поворотов коридора я налетела на высокого мужчину и чуть не сшибла его с ног; так получилось, что я очутилась у него в объятиях, и его густая борода пощекотала мне лоб. Когда он меня отстранил от себя, выровнял и отпустил, то выяснилось, что это Глеб, муж Котовой. Даже при тусклом свете пыльных плафонов меня еще раз поразила красота его лица, настолько в русском стиле, что казалось, он сошел с картины Глазунова.

Впрочем, я никогда не была поклонницей творчества этого работающего под гения художника - его стиль кажется мне фальшивым и напыщенным. Столь же фальшив, очевидно, был и сам Глеб - даже если отвлечься от моих собственных впечатлений, у меня было на то свидетельство Оксаны. Впрочем, он принадлежал к богеме, а кто ж их разберет? Однако руки, поддержавшие меня, были очень сильны, отнюдь не как у хиляка, с которыми обычно ассоциировалась у меня профессия режиссера, но л, наверное, судила по нашим – не только Кочетков, но и Толь Толич в геркулесы не годился… Такие руки, если бы сжались на горле, легко могли бы задушить, даже без помощи пояса… О чем это я? Ведь доказано, что Овечкин в тот день, как и все предыдущие, пребывал в Питере и был занят на репетиции «Несчастья от много мудрости». Кстати, вот и тема для разговора, чтобы сгладить неловкость…

Я отступила на шаг и надела налицо смущенную улыбку:

- Извините… Нс ожидала увидеть вас здесь, думала, вы в Петербурге. Кстати, позвольте вас поздравить - я слышала, что премьера прошла очень успешно.

На самом деле я читала две заметки про этот последний шедевр Глеба: в одной говорилось о том, что это весьма оригинальное представление в духе постмодернизма и конструктивизма, свидетельствующее о недюжинном таланте режиссера-постановщика, о другой - что это нудный спектакль, в котором несчастные актеры тоскливо изображают черт знает что, но с потугой на заумь. Я, конечно же, больше верила второй рецензия, по держала свое мнение при себе.

- Спасибо. Действительно, успех был, но на что он мне теперь, когда нет Женечки?

Кстати, Агнесса, я рад, что случай столкнул нас, потому что… - тут он сделал паузу, будто не знал, как продолжить разговор на деликатную тему.

- Случай нас столкнул в буквальном смысле, и очень сильно, - пришла я ему на выручку

Он рассмеялся:

- Вы правы, но это было приятно. Я хотел бы сказать вам пару слов, если не возражаете.

- Отнюдь нет, но у меня, к сожалению, очень мало времени - через двадцать минут следующая съемка, а мне нужно еще переодеться и обновить грим.

- Я вас не задержу, - говорил он, приобняв меня за талию - совсем не нагло, а как бы для уверенности, что я больше ни на кого не наткнусь и удержусь на ногах, пока он рядом со мной, и направляя в сторону гардеробной. - Я и сам-то заглянул сюда на пару минут, только для того, чтобы забрать Женины вещи.

Шкафчик Котовой, как и мой, находился в комнате отдыха, и мы вместе туда вошли. Судя потому, как Глеб двигался и говорил, он был человеком насквозь театральным. Встав напротив зеркала в позе безутешного мужа - не сутулясь, лишь слегка опустив мощные плечи и бросив руки вдоль тела - он посмотрел на меня исподлобья, согнав с принявшего скорбное выражение лица даже слабое подобие улыбки, и проникновенным топом произнес:

- Я хочу извиниться перед вамп, Агнесса, за поведение всех членов своей семьи. Наше горе, конечно, не может быть оправданием того, что вас третировали и обращались чуть ли не как с преступницей. Тот факт, что вы с Женей были в известной степени соперницами, не должен был застить нам глаза. Мы не имели никаких оснований и никакого права думать, что вы имеете хоть какое-то отношение к ее смерти.

Еще раз, прошу, примите мои извинения. Теперь, когда все выяснилось, они звучат не столь актуально, но поверьте: они вполне искренни. Я верю, что настоящий преступник еще поплатится за свои злодеяния.

Я стояла, разинув рот, пока он, закончив свою патетическую речь, собирал Женины вещички, вдоль и поперек прощупанные и пронюханные сыщиками, и укладывал их в большую сумку, которую перекинул через плечо. Захлопнув дверцу, он повернулся ко мне и с видом человека, стойко переживающего постигшее его горе, молча поклонился и вышел. Что выяснилось? Почему и капитан Филонов, и этот Глеб говорят загадками?

Опомнившись, я подбежала к двери и выглянуло наружу. Глеб уже был далеко, его высокая фигура вот-вот должна была скрыться за поворотом, когда ему навстречу вышла другая фигура - поменьше, явно женская. Силуэт Глеба склонился и, судя по всему, он что-то ей сказал, после чего немедленно скрылся за поворотом. Женская фигурка обернулась ему вслед и обреченно протянула к нему руки, потом, вся как-то съежившись, продолжала свой путь. Это была Оксана, она пришла за мной. Увидев, в каком я виде - измятом платье и со смазанной тушью под глазами - она не сдержалась и закричала на меня тоненьким сварливым голоском, похожим на лай моей Глаши, когда та находится в стервозном настроении. Я впервые слышала, как Оксана повысила голос; это было некрасиво, и я как-то отвлеченно пожалела ее бывшего мужа - бедняга, наверняка ему подобные звуки часто давили на барабанные перепонки, и теперь он, должно быть, блаженствует в тишине.

У нас у всех сдавали нервы.

Последнюю съемку в тот день я не могу припомнить вообще, как кошмарный сон, который от ужаса начисто забылся, но осталось лишь впечатление чего-то жуткого. Это была моя самая худшая передача, и только совместные усилия Синяковой и Толь Толича что-то из нее слепили - правда, показали ее через несколько месяцев, летом, в мертвый сезон.

Домой я пришла поздно, мучаясь вопросами, которые собиралась задать Марку. Я намеревалась трясти его до тех пор, пока он на них не ответит, но он вернулся позже меня, около часа ночи, и заявил, что смертельно устал и если сейчас не упадет в кровать и не поспит, то просто умрет. Я все-таки не изверг и потому дала ему выспаться, зато сама не могла уснуть часов до трех - была на взводе. Потом я все-таки заставила себя погрузиться в сон, памятуя, что завтра у меня опять съемки и негоже ведущей являться в студию с синяками под глазами от бессонной ночи, которые не скроет никакой грим.

Наутро я была на ногах уже в девять; тихо встав и не разбудив Марка, я одновременно глотала обжигающий горло и бодрящий душу кофе, кормила Глашу и собиралась на работу. Обычная практика телекомпаний - снимать как можно больше передач за тс пару-тройку дней, на которые арендуется студия; чем лучше продуман сценарий, чем лучше подготовлены участники, чем более профессиональны ведущие, тем плотнее график съемок. Кое-что значит и состав аудитории. Бывает такая вялая публика, что даже на нормальные аплодисменты зрителей надо раскачивать минут двадцать, не меньше.

От чего это зависит - не знаю, но мне иногда кажется, что больше всего от погоды. Бывают дни, когда одна за другой выходят из строя то камеры, то юпитеры, то звукозаписывающая аппаратура. Упрекая себя в том, что вчера на последней съемке сломалось не что-нибудь, а я сама, я решила постараться сегодня быть в своей лучшей форме, а для этого оставить мужа в покое и отложить допрос с пристрастием до лучших времен. К тому же была суббота, и надо же дать человеку выспаться в его законный выходной!

Но мои благие намерения не осуществились: как раз когда я заливала поджаренный черный хлеб и сыр яйцом, на кухне появился Марк в одних трусах.

- Куда ты так торопишься? - спросил он, - Позвонила Синякова и сказала, что начало перенесли на два часа.

Я внимательно на него посмотрела. Вид у него был, конечно, заспанный, по не только… Он прятал от меня глаза Марк прекрасно умеет лгать, но только не мне.

- Признавайся, в чем дело, - взяла я быка за рога. - Если бы звонила Синякова, то позвала бы меня к телефону. Вы все что-то скрываете! Говори сейчас же, а то останешься без завтрака!

Но моя шутка оказалась совершенно не к месту. Все так же стараясь не встречаться со мной взглядом, Марк повторил:

- Нс спеши. Сегодня начало съемки задержится, если вообще состоится. Ребята с Петровки планируют задержать ее прямо в Останкино.

- Кого? И почему именно в Останкино?

- Оксану Верховцеву.

- Не может быть!

- Я знаю, что ты ей симпатизируешь, поэтому не хочу, чтобы ты при этом присутствовала. Но муровцы убеждены, что Котову убила именно она, она же и тебя столкнула с лестницы. И Сергей тоже в этом уверен.

Я заметила, что он мудро оставил свое мнение при себе.

- И все равно я этому не верю, - повторяла я, как автомат. Факты, конечно, упрямая вещь, но я еще упрямее. - А почему они собираются взять ее в телецентре?

- По очень простой причине: как ты знаешь, она живет сейчас в Пушкине, а местные менты МУРу не подчиняются, с ними все надо согласовывать. Гораздо проще арестовать ее на московской территории. Тем более что, по агентурным данным, она часто ночует в Москве у разных своих подружек и знакомых.

Тут я почувствовала запах горелого: это дымилась моя фирменная яичница, которая целиком досталась радостной Глашке. Судорожно покидав в сумку туфли, косметичку, папку со сценариями и все прочее, что могло мне сегодня понадобиться, я кинулась в переднюю.

- Куда ты? - Марк все еще был неодет, не умыт и небрит.

- В Останкино! Как я могу оставаться дома, когда там такое происходит?!

Я не могу объяснить, почему мне казалось, что мое место именно там - то ли я хотела морально поддержать Оксану, то ли даже ее предупредить, то ли во мне говорило любопытство творческого человека, который потом все свои впечатления переводит в нечто осязаемое. Я только знала, что должна быть там.

Марк еле уговорил меня его дождаться, но я была рада, что дождалась: поздний апрельский снег падал крупными хлопьями с разверзшихся небес и превратил дорогу в скользкое месиво; я вряд ли бы справилась с управлением в том состоянии, в каком я тогда находилась.

По дороге он все мне рассказал. Оказывается, Оксана попала в поле зрения детективов как страшно подозрительная персона не сразу; они не очень-то среагировали на ложь относительно ее действий в тот роковой вечер - многие сотрудники «Прикосновения» врали, под любым предлогом уклоняясь от истины. Самос пристальное внимание обратили на нее позже, после того, как она почти проговорилась Марку, что у нее были близкие отношения с мужем жертвы. Впрочем, вряд ли это было тайной за семью печатями: рано или поздно этот факт все равно бы выплыл. То есть мотивов для убийства Котовой у Оксаны было предостаточно: не только ненависть, которую питали к Котовой практически все ее сотрудники и подчиненные, но и желание убрать соперницу, к тому же законную жену своего возлюбленного. За ней стали наблюдать, сыщики из «Ксанта» добрались до ее подноготной, чуть ли не родословной. Выяснилось, что кроме Глеба, у нее были и другие любовники, в том числе и из нашей компании, чему я, конечно, не удивилась. Удивило меня другое: кроме Олега, она переспала и с Толь Толичем, который считался примерным семьянином; впрочем, тот клялся и божился, что это случилось «только один раз». Звукорежиссер Виталик утверждал, что и на него Оксана вела форменную охоту примерно год назад, но он устоял - ой ли?

Впрочем, учитывая ее излюбленную теорию стакана воды, в этом изобилии любовников, каждый из которых утверждал, что между ними был всего лишь секс, не было ничего особенного.

Перелом в расследовании наступил, когда к капитану Филонову явился Глеб Овечкин, очень смущенный, и заявил, что Оксана его шантажирует, чтобы заставить жениться на себе. В доказательство сего он предъявил собственноручную записку Оксаны; вот ее дословный текст, который Марк без труда запомнил:

«Глеб, нам надо встретиться и поговорить. Я знаю, что в момент убийства Жени ты находился совсем не там, где утверждаешь. Делай выводы.

Я люблю тебя. Оксана».

Естественно, Глеба тут же спросили, где он находился в момент убийства, в ответ на что он сильно покраснел и признался, что в тот день в театре репетиция кончилась рано, и остаток для он провел в своем номере, но не один, а с подругой. Когда на него надавили, он, для приличия поломавшись, дал координаты этой «подруги», которая оказалась молодой актрисой Натальей Бобрик, женой главного режиссера Нового театра на Фонтанке Василия Большакова - человека, который пригласил его в свой театр. Ситуация, конечно, складывалась пикантная… Откуда об этом узнала Оксана, он не имеет представления. Надо ли говорить, что Глеб слезно умолял скрыть правду о его похождениях от публики вообще и от Котова-старшего в частности. В тот же день один из подчиненных Филонова вылетел в Питер и взял в оборот актрису; та все подтвердила, заверила следователя, что они с Глебом провели в его номере всю вторую половину дня, весь вечер и всю ночь, воспользовавшись тем, что ее Большаков уехал в Гатчину, где живет его престарелая мать и которая в тот день плохо себя почувствовала. Конечно же, эта Наташа на коленях просила следователя ничего не говорить мужу.

- Разве этого достаточно, чтобы обвинить Оксану в убийстве? - Я по-прежнему отказывалась верить в ее виновность.

Оказывается, Глеб утверждал на допросе, что, когда они встретились, Оксана вела себя более чем стройно, говорила намеками. Он заподозрил, что именно она убила его возлюбленную супругу, которой он если порой и изменял, то лишь телом, но не душой. Он был уверен, что сумеет вывести Оксану на чистую воду, и даже предложил записать их разговор на магнитофон. Но магнитофон непонадобился - утром Глеб обнаружил в своем почтовом ящике записку, в которой чертям по белому было сказано, «что мы оба знаем, кто убил твою жену», причем почерк был несомненно Оксанин. Он тут же передал ее на Петровку, и капитан Филонов счел, что этого вполне достаточно, чтобы ее задержать. Впрочем, судя по всему, у него есть какая-то дополнительная информация, которой он несчел нужным с нами поделиться.

- Но ведь Оксана нигде не говорит, что она убила Котову?

- Нет, по намек достаточно ясный. Мне тоже кажется, что это она. Хотя, если бы не стопроцентное алиби, я подозревал бы все-таки Овечкина - в последнее время он себя вел так, что у его «возлюбленной супруги» в любой момент могло кончиться терпение, и если бы она его выгнала, то он оказался бы буквально в полном дерь…

- Не выражайся, - машинально поправила его я. - Хотя насчет Глеба я с тобой согласна. Он весь какой-то искусственный. Если у него у самого алиби, то, может быть, он нанял кого-нибудь, чтобы разделаться с мешавшей ему женой?

- Наемные убийцы очень дорого стоят, дорогая моя Аньес, Овечкин же на полной мели. Не так давно он спустил крупную сумму в казино «Подкова», по поводу чего покойница устроила ему дикий скандал, и потребовалось вмешательство Котова-старшего, чтобы их примирить. К тому же киллеры не душат заказанную жертву пояском от ее собственного костюма».

- В таком случае надо искать не наемного убийцу, а сообщника!

- На роль которого идеально подходит Верховцева.

- Что-то здесь не сходится». Однако если Оксана и убила Котову, то зачем ей убивать меня?

- Не знаю. Может быть, для того, чтобы стать примой в телекомпании и занять твое место. Бывает, что человек начинает убивать, а потом никак не может остановиться. В любом случае мы это скоро узнаем. Оксана не из тех, кто будет молчать на допросе, она быстро расколется.

Я промолчала. У меня по этому поводу было свое мнение, но я решила держать его при себе.

Весенняя пурга свирепствовала. Марк ехал еле-еле, я пыталась его подгонять, но это было бесполезно: мы тащились с такой же черепашьей скоростью, как и все вокруг, за исключением какого-то шального «Мерседеса», который попытался нас обогнать; его развернуло поперек мостовой и бросило нам навстречу, но Марк, великолепный водитель, каким-то невероятным маневром успел от него увернуться.

Мы заехали на тротуар и оба закурили, хотя Марк не курит вообще; ему надо было успокоиться - у него тряслись руки.

- Ты понимаешь, что мы чудом остались целы и невредимы? - спросил он.

- Да. Какой скверный день.

Но это, оказывается, было только начало. Когда мы добрались наконец до Останкино, часы показывали без четверти двенадцать; съемка назначена на половину первого, значит, сотрудники должны прийти по крайней мере в половине двенадцатого. Скорее всего, менты ждали Оксану у проходной, и я не надеялась уже застать се.

Но опера опоздали. Как выяснилось впоследствии» Тамара, ни о чем не ведавшая, накануне поздно вечером обзвонила практически всех своих подчиненных и попросила их прийти пораньше - у нее появилась одна какая-то идея, и она хотела над ней поработать. Меня она об этом предупреждать не стала, потому что боялась, что после вчерашнего кошмара я не успею восстановиться и к началу съемки. Поэтому с самого утра, можно сказать, с утренней зари по телевизионному времени - часов с десяти, работа кипела вовсю. Не только Майк, обязанный делать это по должности, но и другие наши мужчины, даже кряхтевший и скрипевший, как несмазанная телега, Виктор Алексеевич, таскали тяжелые конструкции под неусыпным оком Оксаны, сверявшейся с записями в своей черной тетрадке и какими-то чертежами; она дирижировала ими, как несыгранным оркестром. Общее руководство осуществляла Синякова, которая за неимением денег на дизайнера сама им стала.

Лена и Таисия работали на подхвате.

Действительно, талантливые люди обычно талантливы во всем. Студия преобразилась. К тому времени, как мы с Марком наконец добрались до четвертого этажа, почти все уже было готово, и на пороге у меня захватило дух - интерьер был именно таков, о каком я мечтала. Я даже на секунду забыла о том, что когда мы выходили из лифта, то видели оперов на лестничной площадке, и через минуту-другую они ворвутся сюда и уведут Оксану…

А между тем она, казалось, ни о чем не подозревала. Ее лицо светилось - так ей нравилось то, что получилось в результате двухчасовых усилий коллектива. Перебивая друг друга, они с Тамарой интересовались моим мнением, но мне в голову почему-то пришло странное определение, почти из арсенала словаря Эллочки-людоедки:

- Шикарно!…

Действительно, студия выглядела современно, броско и - дорого. Даже я, с моим весьма ограниченным опытом работы на телевидении, видела, что декорации, несмотря на смелые линии и контрастные цвета, не будут подавлять меня и моих собеседниц, а служить лишь фоном. И как Синяковой удалось соорудил» это чудо сценографии из подручных средств, используя древний реквизит и всего лишь переставляя старые конструкции? А центром всей композиции служила та самая винтовая лестница, которая чуть меня не угробила - ее вытащили из-за кулис, подкатили на роликах вперед и подложили под них тормозные башмаки, как под колеса железнодорожных составов на долгой стоянке. Теперь это сооружение возвышалось посреди студии как памятник эпохи конструктивизма, очень напоминающий знаменитую башню Татлина, только повыше.

Кстати, как все гениальное, она была устроена очень просто: каждая перекладина держалась на двух болтах, который мог открутить и закрутить даже ребенок. Впрочем, это выяснилось только сейчас, после того как Майк отчистил эту махину от ржавчины и на всякий случай закрепил как следует каждую перекладину.

Но у меня не было времени как следует оценить новый интерьер в студию вошла Света, монтажер и, бледнея лицом, сообщила:

- Там пришли эти, с Петровки… Они просят всех нас собраться в офисе.

Я дернулась было в направлении Оксаны, по Марк крепко схватил меня за руку:

- Не смей. Пошли отсюда.

Мы всей гурьбой высыпали наружу; все были взбудоражены - даже те, кто не знал ничего конкретного, понимали, что сейчас что-то произойдет. Там, в коридоре, нас встречали капитан Филонов и его молодцы. Но произошло совсем не то, что ожидалось, что планировали муровцы и о чем предупреждал меня муж. Оксана, выходившая из студии одной из последних, внезапно остановилась и со словами:

- Ой, я же забыла сбою тетрадку! - юркнула обратно.

Я инстинктивно остановилась; капитан кивнул одному из подчиненных, и тот пошел за ней следом. Но не успел он дойти до двери, как оттуда раздался отчаянный женский крик и звук падения тела.

Мы с Марком ворвались в студию почти первыми.

Оксана неподвижно лежала у подножия проклятой лестницы, как разбитая кукла Барби; ее ноги в аккуратных черных брючках были придавлены тяжелой металлической секцией, которая упала на нее с самого верха; изо рта тоненькой струйкой текла кровь, очень яркая на фоне посиневших губ; глаза были, по счастью, прикрыты веками, но все равно смотреть на нее - или на то, что от нее осталось, - было страшно.

Если бы я умела падать в обморок, я бы это сделала в тот момент, тем более что рядом был Марк, который меня бы подхватил. Наверное, мне было бы легче. Но я не падаю в обмороки, а потому осталась стоять на ногах.