Конец ток-шоу

Глава 14

Как выяснилось, торопились мы совершенно зря. Тамары дома не оказалось, и очевидно вообще никого не было, потому, что нам никто не открыл. Правда, я была уверена, что Тая, скорее всего, лежит там под кайфом, но ей все до лампочки.

Мы стояли под дверью на лестничной клетке, и я обзванивала по своему мобильнику все места, где могла бы сейчас оказаться Синякова, а Николай в это время пытался вызвонить Филонова, куда-то не вовремя запропастившегося. Так прошло около часа; наконец появились менты во главе с доблестным, но мрачным капитаном Сергей отвел его в сторону, пока опера вместе с Николаем тщательно обнюхивали дверь.

- Там какое-то шевеление, - доложил юный и белобрысый.

- Это кот Дорофей, редкостный подлюга, - пояснила я.

Капитан Филонов, при всем его пиетете передо мною, на этот раз предпочел меня не услышать.

- Действительно, какое-то движение там есть…

Они переглянулись с Николаем, как бы не замечая всех остальных, и было попятно, что опер опера всегда поймет, даже если один из этих оперов - бывший. Дальше все происходило, как в голливудских фильмах или в наших современных сериалах. Очевидно, для моих ушей была предназначена сакраментальная фраза:

- Возможно, кто-то за дверью нуждается в нашей помощи и не в состоянии отпереть замок. - Мне показалось даже, что капитан Филонов при этом подмигнул мне, произнося эти слова.

Двое его подчиненных налегли на дверь, но особых усилий и не потребовалось - она распахнулась сразу, и они по инерции влетели в прихожую. Тамара так и не поставила железную дверь, потому что, когда она наконец собралась это сделать, красть из квартиры было практически нечего - дружки ее племянницы в несколько приемов вынесли все цепное. Когда она в последний раз была в командировке, хлипкую дверь просто взломали, а те замки, которые она поставила взамен, не оправдали своего назначения.

Я вошла последней, но зато первая нашла выключатель и зажгла свет сразу же после того, как Дорофей со злобным шипением умчался на кухню, налетев по дороге на худосочного мента с такой силой, что тот пошатнулся. Кот явно не нуждался в нашей помощи. Нуждалась ли в помощи другая живая, вернее, полуживая душа, которую мы обнаружили в квартире - Таисия, - еще было неясно. Мы нашли ее на полу в ее комнате. Она лежала на ковре, свернувшись калачиком; у психиатров это называется утробной позой.

Рядом валялся шприц. Это была явная передозировка, и я не удивилась, что разбудить ее не удалось, хоть пульс и прощупывался. Я ощущала себя абсолютно беспомощной и молила бога, чтобы она не скончалась до приезда «Скорой». По счастью, медики приехали быстро и увезли Таю в реанимацию, пока она еще дышала.

Филонов всех нас выгнал на кухню, где я нашла у Тамары в шкафу банку какого-то скверного растворимого кофе и приготовила бурду, у которой было единственное достоинство - она была горячей. При синяковских заработках кофе мог быть и получше! В квартире уже вовсю распоряжались криминалисты: снимали отпечатки пальцев, фотографировали, - а хозяйка все не появлялась. Наконец пробило двенадцать, когда она явилась, нарядная и по-восточному пряно-приторно благоухающая, в сопровождении седовласого, ухоженного и немного пузатого джентльмена. Оказывается, в кои-то веки она выкроила время для занятий личной жизнью - и как это оказалось некстати! Джентльмена, ее давнего поклонника Арсения Петровича, гения и телекритика, она быстренько сплавила, а сама туг же села в милицейскую машину и отправилась в больницу.

Дальнейшие события разворачивались уже на следующий день, так что мне удалось хорошенько выспаться. Может быть, я должна была сопровождать своего продюсера и провести вместе с ней в больнице тяжкие часы ожидания, но на это у меня уже не хватило сил, да и Марк бы меня не отпустил. Мы вернулись домой, к своему очагу и своей собаке, как обыкновенные граждане, не замешанные пи в какие детективные истории, которые все-таки чаще встречаются в книгах, нежели в жизни.

Ну почему у меня все наоборот? Я размышляла над этим все утро, пока выясняла, как обстоят дела и что мне теперь делать-даже на мой авантюрный вкус таинственных и трагических происшествий вокруг было с перебором.

Тамара всю ночь провела в клинике, на лестничной площадке перед входом в реанимацию, куда не пускали и где лежала Таисия, все еще между жизнью и смертью. Я подъехала туда к десяти, чувствуя себя обязанной морально поддержать Синякову. Та, в своем вечернем сверкающем платье, с размазанными по лицу остатками вчерашнего грима, выглядела ужасно еще и потому, что ее помято-праздничный наряд совершенно не сочетался с казенными, зелеными в потеках стенами и специфическим больничным запахом, Мне показалось, что она всю ночь так и провела, стоя у окна рядом с переполненной окурками пепельницей; чуть поодаль дежурил совсем молоденький тощий милиционер в форме, но по чью душу он тут находился, по ее ли, по Таину, или еще кого-то третьего - было непонятно.

Мне не удалось уговорить Тамару передохнуть, и я просидела рядом с ней почти целый день; она курила, а я читала какой-то дурацкий сценарий, доставшийся мне по наследству из бумаг Котовой. Уже смеркалось, когда дверь реанимации открылась как-то по особому торжественно и медленно, оттуда вышел молодой врач с серьезно-постным лицом и направился прямо к нам. Тамара все поняла и, не дожидаясь его слов, завыла в голос, как деревенская баба. Просто удивительно, куда подевался ее светский лоск!

Так что с вестником смерти пришлось говорить мне, он же сделал безутешной тетке какой-то укол, который, впрочем, на нее не подействовал.

На мою долю выпало увезти Синякову домой. Я попыталась немного успокоить ее. Успокоить - это сильно сказано; на самом деле я ей скормила целую горсть транквилизаторов, которые всегда таскаю в сумочке на всякий случай - не для себя, конечно. Тамара не заснула, но впала в состояние, похожее на ступор, и я оставила ее, предварительно уложив в постель. Домой приехала уже за полночь, выжатая, как лимон, - нет, как два лимона.

На следующий день и снова поехала к Синяковой - исключительно из чувства долга. За мной заехал Сергей, сказавший, что у него деловая встреча на квартире у Синяковой, но, против обыкновения, я ни о чем его не стала расспрашивать. Тамара выглядела не лучше, чем накануне. И если это возможно, то еще хуже. В ее квартире, как у себя дома, хозяйничали менты, но она, казалось, не обращала на них внимания. Чисто механически отвечая на мой вопросы, она и меня не видела; вся была в себе и своих переживаниях. Не слишком ли много слез по поводу этой никудышной девчонки, от которой никто не видел ничего хорошего, подумала я про себя.

Наконец появился капитан Филонов - с красными глазами, как будто он тоже не спал всю ночь. Вслед за ним, как тень, в дверь проскочил сыщик Николай; от Сергея Крутикова я уже знала, что они с Филоновым - хорошие приятели и вместе работали в органах около пятнадцати лет. Филонов сразу же взял быка за рога. Он сухо сообщил Тамаре, что вынужден допросить ее, и предложил проехать вместе с ним «куда надо» Синякова что-то замычала в ответ; казалось, она не соображала, чего от нее требуют.

- Впрочем, может быть, Тамара Петровна не откажется побеседовать с нами здесь, у нее дома? - деликатно предложил Сергей. - Мы ведь все понимаем, какое у нее горе, и с уважением относимся к ней.

При этом он неожиданно подмигнул мне, так что я чуть не захихикала, несмотря на мрачную обстановку. Из частых бесед с деверем на профессиональные темы я знала, что он - приверженец неформальных допросов, ибо считает, что человек в привычной окружающей его обстановке возводит вокруг меньше защитных барьеров, нежели в казенных стенах.

- Хорошо, - тоном умирающей согласилась Тамара. - Только пусть Агнесса будет со мной! - Она вцепилась в меня, как в спасительный якорь.

И мы пошли в маленькую комнатку, которую Тамара называла своим кабинетом; мужчины остановились в недоумении, не понимая, куда они попали.

- Простите, а где здесь можно присесть? - в замешательстве спросил Филонов и тут же покраснел, настолько этот дурацкий вопрос не соответствовал той роли, в которой он выступал. Он мне положительно нравился - даже несмотря на весь трагизм нынешней ситуации!

Действительно, клетушка была так загромождена всяким хламом, что непонятно было, как тут можно работать – не то что сесть, встать было некуда. Хозяйка немного пришла в себя, прогнала Дорофея с облюбованного им кресла - тот удалился с диким обиженным мявом, - сбросила со скособоченного стула пустую бутылку из-под минералки, одним движением руки смахнула бумаги и засохший бутерброд с сыром со стола прямо на пол и почти нормальным голосом пригласила нас усаживаться.

Сама же тяжело опустилась на банкетку с гнутыми ножками, явно знававшую лучшие времена; я пристроилась рядом и чуть сзади, стараясь быть как можно более незаметной, чтобы обо мне забыли. Капитан Филонов расположился за столом, перед ним каким-то чудом появился диктофон, в котором я узнала мой любимый «Сони», подарок Марка на мой последний день рожденья. Вот и царапина на верхней панели - не так давно Глаша, пробираясь ко мне на диван, по пути смахнула его с журнального столика, но маленький приборчик не разбился, только получил небольшую бытовую травму и работает прекрасно. Какал же бедная у нас милиция, что вынуждена брать взаймы даже такие необходимые вещи!

Размышляя о том, каким образом мой диктофон оказался у Филонова, я пропустила чисто формальное начало допроса. И встрепенулась лишь тогда, когда в руках у капитана вдруг оказалась тетрадка в клеенчатом переплете.

- Тамара Петровна, вам знакома эта тетрадка? - спросил он.

- Нс знаю, может быть, - она равнодушно пожала плечами.

- А вам, Агнесса?

- Очень похожа на ту, которую всегда носила при себе Оксана Верховцева. Можно посмотреть поближе? - я уже доставала из сумочки очки.

Капитан Филонов протянул мне тетрадку; я раскрыла ее на первом попавшемся месте: сомнений больше не оставалось - это был почерк Верховцевой.

- Да, несомненно, это та самая тетрадь.

Но большая часть страниц из нее вырвана! Когда я в последний раз видела ее в руках Оксаны, по-моему, она была целой.

- Когда это было? И каким образом вы узнали, что она целая? - переключился на меня Филонов.

- Потому что тогда тетрадка не выглядела столь похудевшей, такой, как сейчас, видите? - Я продемонстрировала это, захлопнув ее и положив себе на ладонь. Действительно, казалось, что в ней не 96 листов, как должно было быть, а по крайней мере в два раза меньше. - В последний раз я видела ее в тот самый роковой день, когда Оксана руководила переоборудованием студии. Она тогда все время заглядывала в тетрадку, сверялась с какими-то своими записями. Наверное вот с этим планом, - и я показала одну из страничек в самом конце, всю исчерканную какими-то странными значками, квадратиками и кружками.

- Да, это схема той самой перестановки. - Тамара заглянула через мое плечо в тетрадку и указательным пальцем ткнула в расплывшееся чернильное пятно, напоминающее кляксу. - Вот эта жирная точка - мое произведение; я ей показывала, куда надо переставить напольную вазу с цветами.

- Итак, нам известно, что эту тетрадку видели в руках убитой перед самой ее смертью, - резюмировал капитан Филонов. - После ее гибели тетрадка исчезла. Мы имеем основания считать, что покойная оставила в этой тетради какие-то записи, которые могли бы вывести нас на след убийцы. Вы не можете сказать, Тамара Петровна, каким образом эта тетрадка оказалась в вашей квартире?

Тамара наконец отыскала в старой сумочке, валявшейся среди подушечек на банкетке, сигареты и закурила.

Руки у нее дрожали, хотя она изо всех сил старалась держаться.

- Не имею нм малейшего представления, - ответила она наконец, предварительно выпустив изрядный клубок дыма. - Я ее не брала и в дом не приносила.

- Так кто же ее принес?

- Это мог сделать кто угодно, хоть та же Таисия, например. Или Лена Горячева - она часто работает у меня дома. Даже Агнесса могла ее принести - я ни на что не намекаю, просто говорю о возможности. Также, как и Олег Варзин - он приезжал с Агнессой, когда делали передачу с Коринной Ремезовой. И режиссер Крашенинников, Толь Толич, тоже как-то ко мне заскакивал…

- А Кочетков после смерти Верховцевой у вас был? - это уже спросил Сергей Крутиков.

- Кочетков? - тут Синякова задумалась. - Ах да!… Он вдруг заявился ко мне на прошлой неделе. Без приглашения и вроде бы совсем без дела. Он был какой-то странный… Говорил бессвязно, все на одну и ту же тему - что его недооценивают, притесняют, не дают творческой свободы, не считаются с его мнением. Рассуждал о том, что мы все безбожники, но господь нас накажет. У меня такое впечатление, что после смерти Котовой он совсем свихнулся, И религиозности особой я в нем раньше вроде не замечала… Мне надоело все это слушать, и я его выгнала под предлогом, что тороплюсь на встречу с дирекцией канала.

- Так вы, Тамара Петровна, утверждаете, что вам неизвестно, каким образом в ваш дом попала эта тетрадка и кто выдрал из нее листы? - В тоне капитана Филонова мне послышались угрожающие нотки.

- Я уже вам сказала: не имею ни малейшего представления.

- Что ж, а теперь разрешите вам рассказать, что я думаю по этому поводу. А думаю я следующее: тетрадь Верховцевой попала в ваш дом совершенно не случайно, ее принесли либо вы, либо Таисия, но с вашего ведома.

- В чем вы меня обвиняете? - вдруг встрепенулась Тамара; она наконец выбралась из своего полусомнамбулического состояния.

- В том, что вы сами или руками Таисии убили Евгению Котову и, покрывая это преступление, вынуждены были убить также и Оксану Верховцеву.

Если Филонов ожидал, что Синякова тут же расколется и выдаст чистосердечное признание, то его ждало разочарование: Синякова удивленно захлопала ресницами, и на лицо ее отразилось самое искреннее изумление.

- Ничего более фантастического я в жизни не слыхало, - она выразительно развела руками. - Зачем бы я стала это делать? Для меня убивать Котову - все равно это резать курицу, несущую золотую яйца.

- Потому что вы боялись Котову, которая вас шантажировала.

- Чем же, интересно? И как она меня шантажировали - требовала денег, что ли?

- Нет, она пыталась диктовать вам творческую политику, что для вас было важнее всех денежных дел. А держала она вас в руках тем, что знала все о Таисии. И о том, что она - ваша дочь, и о том, что она законченная наркоманка, и Котова согласна была покрывать ее только до тех пор, пока вы выполняли ее требования.

Это заявление капитан произнес совершенно будничным тоном, и, очевидно, опера и сотрудники «Ксанта» были знакомы с этим фактом, потому что они на него никак не прореагировали. Зато на меня слова капитана произвели впечатление разорвавшейся бомбы, на Синякову - тоже: она на мгновение замерла и потом громко, с завываниями, заплакала в голос. Минут десять ушло на то, чтобы она отрицалась и успокоилась до такого состояния, в котором могла говорить.

- Да, Таисия моя дочь, и Котова знала об этом, - сказала она, сжимая в одной руке мокрый платочек, а в другой - стакан с водой, уже третий. - Она действительно пыталась меня этим шантажировать, но я ей не поддавалась. Однако никакого отношения ни к ее смерти, ни к смерти Верховцевой я не имею, это полная чушь.

И, не дожидаясь вопросов, Тамара, захлебывала словами и всхлипывая, принялась рассказывать историю появления на свет Таисии и ее воспитания. В то время, двадцать лет назад, Тамара была замужем за телеоператором Константином Серовым, и когда его отправили в командировку в вожделенную Америку, она поехала вместе с ним. Там они познакомились с молодой супружеской четой, принадлежавшей к сливкам местного советского общества - Женей Котовой и ее супругом, журналистом-международником Маратом Александровым. Не то что бы они дружили семьями, нет, но довольно тесно общались, принадлежа к одному и тому же кругу. Тамара долго выдержать не смогла - мало того, что ее отношения с мужем к тому времени находились на точке замерзания, сама атмосфера замкнутого элитарного мирка на чужой далекой земле давила на нее.

Однако уехать обратно в Союз, не испортив супругу карьеру, было невозможно, и она долго ждала благовидного предлога, чтобы вернуться. Нс было бы счастья, да несчастье помогло - ее мать в Оренбурге серьезно заболела, и Тамара поехала туда, чтобы за ней ухаживать. О том, что же случилось дальше, понять из сбивчивого рассказа Синяковой было очень трудно. Мать действительно была тяжело больна и вскоре умерла, несмотря на нежные заботы дочери, но каким образом Тамара вскоре после ее смерти оказалась беременной, было непонятно. В устах Синяковой это прозвучало так, будто случилось непорочное зачатие. Об отце ребенка она вообще не сказала ни слова, а на прямой вопрос, заданный кем-то из сыщиков, ответила: «Это неважно, он дальше нигде не фигурирует, и я его больше не видела», из чего я сделала вывод, что она, возможно, даже не знала его имени - настолько это была случайная связь. Занятая устройством похорон, а потом приведением в порядок оставшихся после матери дел, Тамара не обратила внимания на свое состояние, а когда обнаружила, что ждет ребенка, идти на аборт было уже поздно. Что ей оставалось делать? Ставить в известность мужа? Разводиться с ним? Находясь в состоянии глубочайшей депрессии, Тамара так ничего и не предприняла.

Осталась жить в Оренбурге, в той половине старого родительского дома, которую отписала ей мать. В Москве никто не знал о ее беременности. Однако ей страшно не повезло: на гастроли на Урал приехал театр, возглавляемый Павлом Анатольевичем Котовым, и надо же было такому случиться, что к нему в гости приехала вернувшаяся из Америки дочь!

Тамара столкнулась с Женей прямо в центральном универмаге своего родного города. Котова была весьма удивлена, увидав ее выдающийся вперед живот, очевидно, произвела в уме кое-какие подсчеты, но сделала вид, что ничего не замечает, и не задала ни единого вопроса: впрочем, женщины никогда не были особенно близки.

Тамара родила преждевременно; слабенькую девочку она назвала Таисией, в честь умершей матери. После этого решила наконец поставить в известность об этом неприятном факте своего мужа, который так и сидел все это время в Нью-Йорке и с которым она вяло перезванивалась. Но тут вмешалась ее младшая сестра Ирина.

Ирина была полной противоположностью энергичной и пробивной Тамаре, которая в семнадцать лет уехала в Москву учиться и делать карьеру и с тех пор лишь изредка приезжала домой. Ира же от природы отличалась медлительностью и некоторой пассивностью; училась средне, закончила школу почти на одни «тройки» и с трудом поступила в техникум, где получила специальность счетовода. Так она и работала счетоводом в какой-то местной конторе, а в свободное от работы время развлекалась тем, что искала себе мужа. Как я поняла из сбивчивого рассказа Тамары, более неподходящих для жизни мужиков, чем те, кого ее младшая сестра приводила домой, найти было трудно: они все, как один, пили и гуляли, но тот, за кого она в конце концов вышла замуж, был хуже остальных - он еще и бил ее. В конце концов он однажды так сильно поколотил Ирину, беременную на шестом месяце, что у нее случился выкидыш, и врачи сказали, что ей уже никогда не суждено стать матерью.

После этого случая совместными усилиями тогда еще живой матери и старшей сестры, срочно вызванной по этому поводу из Москвы, хулиганствующего супруга выселили из дома, и Ирину чуть ли не насильно с ним развели. Потеряв ребенка, та вроде бы остепенилась, перестала приводить домой пьяники очень быстро по-женски увяла; когда ей исполнилось тридцать, она выглядела гораздо хуже, чем старшая сестра.

Когда после рождения ребенка Тамара собиралась слухом, чтобы сообщить об этом мужу, Ирина предложила ей не разрушать свой брак, а отдать девочку на воспитание ей; она со слезами на глазах клялась, что вырастит ее, как родную дочь, и умоляла не лишать окончательно радости материнства, тем более что у Тамары вполне могут еще появиться дети.

Скрепя сердце Тамара зарегистрировала дочку на свою девичью фамилию - Никифорова (в первом браке она не меняла фамилию, Синяковой она стала позже), поставив в графе «отец» прочерк - паспортистка оказалась знакомой. Оставив маленькую Таю на попечение сестры, сама вернулась к мужу. Тамара никогда не жалела о том, что не рассказала ему о своей измене, потому что вскоре после их воссоединения Константин тяжело заболел, и, как истинно русская женщина, она позабыла обо всем плохом, что их разделяло, и преданно ухаживала за ним до самого конца. Конец, надо, сказать, наступил не скоро, и Тамара в течение десяти лет одна тянула тяжкий воз - не только заботилась об инвалиде, по и обеспечивала материальную сторону жизни, в том числе фактически содержала сестру с ее «дочкой». Нечего и говорить, что своих детей у них с Константином уже не народилось.

После смерти мужа Тамара, при малейшей возможности навещавшая «племяшку», захотела взять девочку к себе Москву, но Ирина воспротивилась - пусть, мол, Тая в Оренбурге закончит школу, а лотом уже переезжает в столицу, Тамара не слишком сопротивлялась: в это время перед ней, тележурналистом, открылись новые возможности. Похоронив мужа, она расправила крылья, и вешать на себя новый груз - брать в дом десятилетнюю девочку - ей не захотелось. Тем более что она была тогда уже влюблена в Синякова, и намечалась новая свадьба… Сейчас она горько в этом каялась:

- Если бы только я знала, если бы могла предположить! - Она раскачивалась в кресле взад-вперед, и по лицу ее катились слезы. - Но она была такая тихоня, такая скромница…, Я боялась, что в Москве, в новой школе, ей, провинциальной девчонке, будет тяжело. На самом деле мне было страшно, что ее появление нарушит привычный ритм моей жизни, сильно мне помешает… Господи, если бы я знала! Я, только я одна виновата в ее смерти!

- Вы хотите сказать, что это вы вкололи ей роковую дозу героина? - Вопрос капитана Филонова, на мой взгляд, прозвучал просто издевательски; впрочем, может быть, просто он так мрачно шутил.

Тамара сначала не поняла, лотом от возмущения задохнулась:

- Как… Как вы смели предположить такое? Как вам в голову могло прийти, что мать… Да, я ответственна за ее смерть, но только морально.

- Ясно. Когда вы узнали, что Таисия употребляет наркотики?

- Я заметила первые подозрительные признаки примерно полтора года назад.

Не знаю, когда Таисия к этому пристрастилась, здесь или еще в Оренбурге. Мне кажется, что уже здесь. Когда она приехала в Москву два года назад, сразу после окончания школы, было решено, что она попробует поступить в институт - мы выбрали педагогический, где конкурс поменьше. Но она завалила первый же экзамен - и напилась, да так, что валялась как мертвая. Наутро я с ней крупно поговорила, и такое больше не повторялось. Я ее взяла на работу, и все вроде было в порядке. А потом как-то поздно пришла домой и обнаружила ее в компании трех ребят подозрительного вида, в татуировках и кольцах. Попыталась с ними заговорить, но они смотрели куда-то сквозь меня… Я их выгнала, и у нас с Таей был по этому поводу крупный разговор. Она клялась и божилась, что они курили только травку. Я ей не поверила и оказалась права: очень скоро обнаружила, что она колется. Последний год превратился просто в ад: она выносила из дома все, что могла, чтобы добыть денег на свой героин, а я делала все, чтобы заставить ее лечиться, но все было бесполезно… - Тамара замолчала, уставившись куда-то вдаль.

- И вы ни разу не обращались в милицию, даже когда ее дружки вас ограбили? - прервал затянувшуюся паузу капитан Филонов.

- Нет. А что бы я сказала? Что моя племянница меня ограбила? Так зачем держать дома такую племянницу, проще всего ее отправить восвояси! Не могла же я заявить, что под видом племянницы у меня живет родная дочь?

- Кстати, а сама Тая знала, что она ваша дочь? - задал отнюдь нелишний вопрос Сергей.

- Знала, хотя моя сестра клялась и божилась, что наша общая дочка осталась в полном неведении относительно того, кому она родная. Когда у нас с ней случился самый первый скандал по поводу выпивки, она орала на меня, что я не имею права голоса, потому что родила ее и бросила. В спокойном состоянии мы никогда на эту тему не говорили, но стоило возникнуть конфликту, как она тут же мне напоминала, что я недостойная мать и потому ничего не смею от нее требовать.

- А как вела себя Евгения Котова? - продолжил допрос Филонов.

- Она быстро догадалась, что к чему. Узнала, что Таисия родилась в Оренбурге, сопоставила некоторые даты, увидела, как я к ней отношусь, и сделало правильные выводы. Первый роз она намекнула на наши отношения, когда я с ней поспорила относительно концепции новой программы. А потом, копи у нас был крупный разговор на денежную тему, Женя пригрозила рассказать всему миру, кто такая Таисия, и с позором выгнать ее на улицу.

Тут не выдержала я:

- Я не понимаю, Тамара, как это могло отразиться на тебе сейчас, когда твой муж уже много лет как в могиле? Если уж генеральный прокурор страны может сниматься с проститутками в роли импотента в порнофильме, появиться в непристойном виде на телеэкранах и при этом стать кандидатом в президенты, то как раскрытие этой маленькой тайны могло повлиять на твое положение в обществе и компании?

- И это говоришь ты, Агнесса? Будто не знаешь, что наша компания вот-вот должна получить грант от международного фонда «Семейные узы»?

Хороша я буду, если мадам Дюпре узнает, что я, ратуя за крепкую семью и тесные связи между родителями и детьми, родила при живом муже внебрачного ребенка и бросила его?

Ласковая телка двух маток сосет, и Тамара пыталось выжать все, что можно, из своего положения продюсера женских телепрограмм: не так давно она получила приличные деньги от международной феминистской организации «Союз освобожденных женщин» и очень надеялась поживиться за счет этих самых «Семейных уз». Председательница фонда, мадам Дюпре, высохшая, но еще элегантная старушка с русскими корнями, бабушка пяти внуков, отличалась строгостью взглядов и была чуть ли не пуританкой, что француженкам в общем-то не свойственно. Впрочем, во Франции, единственной из стран Европы, не прижился и феминизм. Как в старые добрые времена, женщины там по-прежнему любят мужчин, а мужчины - женщин. Но какие-то вредные влияния просачиваются и в эту благословенную страну, потому что иначе откуда бы у мадам Дюпре взялась эта ненависть, едва ли не патологическая, к феминисткам, «этим развратным женщинам». Я подозревала, что в этом есть что-то личное, и предприняла кое-какое расследование. Так оно и оказалось: у ее супруга, газетного магната, была постоянная любовница - известная журналистка и активистка феминистского движения, много писавшая об изжившем себя институте брака. Когда мадам в последний раз была в Москве, мы с Тамарой провели с ней практически безотлучно целую неделю, пытаясь втолковать ей, какие мы стойкие борцы за нравственность и семейные устои. Мы даже устроили ей съемку в интерьере моей программы; битый час она учила молодежь жить, прямо как на давно забытых партийных собраниях, а я, глупо улыбаясь, переводила и поддакивала ей.

Нечего и говорить, что мы эту запись стерли в ту самую минуту, как наш шофер отвез ее в Шереметьево, Но теперь, после трагических событий в нашей телекомпании, нечего было и надеяться на этот грант.

- Когда вы узнали, что Евгения Котова обманывает вас со спонсорскими деньгами? - продолжал допрос капитан.

- Я подозревала это давно, но получила доказательство в самое последнее время, когда ближе познакомилась с Гарием Улитиным.

- Кто предложил работать с ним без посредника, то есть Котовой, вы или он сам?

- По-моему, он. Он - человек восточный и просто взбеленился, когда Женя заявила ему, что его последнюю протеже Настену надо показывать не в ее интеллектуальной программе, а в передаче о жизни животных.

- Котова знала об этом вашем договоре?

- Узнала, и был страшный скандал. Впрочем, с ней всегда так было, и я уже к этому привыкла.

- Итак, у вас с Евгенией Котовой был конфликт на почве денег, и к тому же она вас шантажировало. Поэтому вы решили ее убить? - капитан Филонов не спрашивал, он уже утверждал.

- Как вы смеете! - На секунду Тамара, забыв о своей беде, взвилась - буквально взвилась в воздух, подпрыгнув на жалобно скрипнувшей пружинами банкетке. - Ничего подобного! То есть я никого не убивала, да никто меня по-настоящему и не шантажировал… А ругались мы с ней постоянно.

Я не собираюсь тут оправдываться, потому что ни в чем не виновата, кроме того, о чем я только что рассказала, но это не повод для беспочвенных обвинений…

- У вас был мотив, Тамара Петровна, и были возможности, - гнул свою линию капитан. - Вы убили Котову. Но Оксана Верховцева оказалась свидетельницей преступления и стала вас шантажировать, а потому вы убрали и ее. Вы знали, что она что-то написала об этом в своем дневнике, поэтому вам пришлось взять ее тетрадку и уничтожить компрометирующие вас страницы.

Капитан Филонов наглядно демонстрировал то, что называется психологическим давлением следователя на подозреваемого. Однако это самое давление подействовало на Синякову исключительно положительно; она как бы очнулась от летаргии, в которую ее повергла смерть Таисии, воспряла духом и готова была защищаться всеми доступными способами. Я обрадовалась, увидев перед собой прежнюю Тамару, конечно же я не верила, что она стоит за всеми этими убийствами. Скорее на убийцу по складу личности была похожа Таисия. Тамара тем временем бросилась в наступление:

- Значит, по-вашему, я убила двух человек и при этом оставила у себя дома такую улику, как тетрадь с выдранными листами? Неужели вы считаете меня такой дурой? А может быть, эту тетрадку мне просто подбросили?

- Обыск проводился в присутствии понятых, - скучным топом возразил ей Филонов. - Вы сами видели протокол, ими подписанный, ваша подпись там тоже стоит. - Может, и запас героина, который нашли в комнате покойной, вам тоже подбросили?

Возможно, Тамара была в курсе того, что Тайка хранила наркотики под подушками в спинке дивана, поэтому и предпочла уйти от скользкой темы, продолжая наступление и с каждым словом всё повышая голос:

- Вы пришли ко мне, когда тело дочери еще не остыло. Вы обвиняете меня в убийстве, хотя никто мне не сказал, почему и отчего умерла моя Тая. Что значит передозировка? Кто подсунул ей смертельную дозу, кто ее ей вколол? Я уверена, это было убийство, но, кажется, убийство вы не намерены расследовать! Еще бы, убрали всего лишь какую-то не известную никому Никифорову, а не знаменитую Котову! А может быть, вы думаете, что это я убила собственную дочь?

- Нет, мы так надумаем, Тамара Петровна, - устало ответил капитан. Он хотел добавить что-то еще, но тут зазвонил мобильник Сергея, и тот, сказав в трубку пару слов, передал ее Филонову. Тот слушал молча, на глазах меняясь в лице. Потом отдал телефон хозяину и, встав, тут же стал складывать бумаги в свой кейс.

- Так что же, вы меня арестуете? - спросила Тамара, и в голосе ее, несмотря на притворное безразличие, прозвучала тревога.

- Нет, Тамара Петровна, арестовывать мы вас пока не собираемся. Но вы понимаете, что не стоит искушать судьбу и пытаться скрыться - вам это все равно неудастся. Просьба к вам заехать завтра в управление, подписать протокол допроса, - ответил он, уже направляясь к выходу. За ним молча двинулись его подчиненные, один из них не забыл прихватить со стола мой диктофон.

- Скажите хотя бы, когда я смогу похоронить мою дочь? - обратилась она к его широкой спине.

- Скоро, - односложно бросил Филонов через плечо.

Когда за ментами захлопнулась дверь, Сергей Крутиков, до этого почти все время молчавший, вдруг произнес:

- Только это не ваша дочь, Тамара Петровна.