Конец ток-шоу

Глава 15

За его репликой последовало неловкое молчание, потом Синякова переспросила:

- Простите, не поняла. Повторите, пожалуйста.

- Таисия Никифорова, которая умерла вчера от передозировки героина, не ваша дочь.

- Тогда кто же она?

Тамара смотрела на Сергея в полном недоумении, глаза ее под опухшими веками, только что казавшиеся щелочками, заметно округлились. Сказать, что я была изумлена, - значит ничего не сказать. Услышав часом раньше, что Таисия - родная дочь Тамары, я решила, что меня вообще уже ничто не может удивить, но заявление Сергея превзошло все мои ожидания.

- Ваша племянница. Та девушка, которую вы знали под именем Таисии Никифоровой, действительно Таисия Никифорова, но она не ваша дочь, а дочь вашей сестры Ирины Петровны Никифоровой.

- О чем вы говорите? У Иры никогда не было детей!

- У нее был один ребенок - Таисия.

- Так… Если Таисия - дочь Иры, то где же тогда моя девочка?

- Увы, Тамара Петровна, я снова вынужден вас огорчить. Ваша дочь умерла почти девятнадцать лет назад.

Тамара была не огорчена, а просто огорошена. Она опять закурила - с сегодняшнего утра это, наверное, была двадцатая сигарета - и растерянно повторяла:

- Я ничего не понимаю. Ничего не понимаю…

Сергей встал со своего места - во время допроса он приткнулся на стуле где-то в дальнем углу - налил из стоявшей на окне бутылки в давно не мытый стакан поддельного боржоми и подал Тамаре. Потом расположился за столом, там, где только что сидел капитан Филонов, и положил перед собой толстую папку с бумагами.

- Вот это метрика вашей дочери, Таисии Петровны Никифоровой. - Он достал из палки ксерокопию документа, напечатанного на гербовой бумаге, и показал нам. - Место рождения - город Оренбург, дата - 11 апреля 1979 года, мать - Никифорова Тамара Петровна, в графе отец - прочерк. А вот свидетельство о рождении другой Таисии Петровны Никифоровой: дата рождения - 17 июня 1980 года, мать - Ирина Петровна Никифорова, отца тоже нет. А теперь еще одна бумага, более важная. Это, увы, свидетельство о смерти: Таисия Петровна Никифорова умерла 25 декабря 1980 года в возрасте 7 месяцев от роду, причина смерти - острая недостаточность надпочечников. То есть когда родилась вторая Таисия, вашей дочери уже не было в живых.

Тамара перебирала бумаги, словно слепая. Обычно она обходилась без очков, считая, что это лишнее, но теперь она рассматривала листы на расстоянии вытянутой руки, сильно щурясь, так что мне пришлось отыскать ее очки в царившем хаосе.

Надев их, она просмотрела документы, руки ее бессильно опустились, и она снова зарыдала - в который раз за эти сутки! Плакала она уже без слез. Сквозь всхлипывание я разобрала обрывки фраз:

- Это наказание божье… Моя кровиночка умерла без меня… Она звала маму, а меня не было…

Потом вдруг ее осенила пронзительная мысль, и она вскинулась и затворила вполне отчетливо:

- Моя дочь тяжело заболела и умерла, а моя сестра даже не удосужилась сообщить мне об этом! Я этого не заслужила! Она всегда мне завидовала, но я не думала, что Ирка - такая стерва!

Сергей заговорил мягким, почти гипнотически завораживающим тоном:

- Успокойтесь, Тамара Петровна, прошу вас. Понимаю, какое у вас горе, но, может, вам будет легче, если вы узнаете, что ваша дочь не мучилась. Она фактически и не болела - синдром острой недостаточности надпочечников на почве стафилококковой инфекции, - он прочитал диагноз по бумажке, не надеясь на память, - возникает внезапно, мы консультировались со специалистами. Ваша дочь с утра была здорова, а когда Ирина заподозрила неладное и вызвала врача, было уже поздно. Девочка умерла совершенно неожиданно на руках своей приемной матери и в присутствии врача из детской поликлиники.

- Это вам сообщила Ирка? Она расскажет!… - Казалось, горе Тамары внезапно превратилось в агрессию; колотило, руки непроизвольно сжимались в кулаки, и, появись сейчас перед ней сестра, ей бы явно не поздоровилось.

- Если Тамара никого до этого не убивала, то сейчас в ее глазах поселилась такая убийственная ненависть, что даже я машинально от нее отодвинулась.

- Рассказ Ирины подтвержден свидетелями. Мы были бы плохими сыщиками, Тамара Петровна, если бы пользовались сведениями только из одного источника, тем более столь предвзятого, как ваша сестра Николай, - он кивнул на своего лучшего детектива, скромно ютившегося на сломанной табуретке возле двери, - за время пребывания в Оренбурге опросил практически всех, кто имел хоть малейшее отношение к вашим родным. В частности, он встретился с педиатром, некоей Гороховой, которая присутствовала при смерти вашей дочери. Это пожилая дама, она сейчас на пенсии. Она подтвердила, что ничего сделать было нельзя, и даже врачи «Скорой», которую она вызвала и которая приехала буквально через полчаса, смогли только констатировать смерть. Она хорошо запомнила тот случай, несмотря на то, что все произошло двадцать лет назад потому, что подобное встречается крайне редко. Предотвратить летальный исход было невозможно. Горохова подтвердила, что девочка выглядела ухоженной, а Ирина, которую она приняла за мать, делала все, что было в ее силах, а потом ну, после она впала в отчаяние.

- Мерзавка! - только и прокомментировала Синякова.

- Не думаю, что тогда, после смерти маленькой Таисии, у нее были какие-то планы. - продолжал Сергей. - Но вы с мужем были в Америке, и она никак не могла собраться с духом, чтобы сообщить вам о трагедии.

Как вы знаете, после выкидыша, когда врачи вынесли Ирине приговор - она, мол, никогда не сможет родить, - она была одержима мыслью о материнстве. Когда Тая - ваша Тая! - умерла, Ирина неожиданно забеременела. И постепенно у нас созрела мысль - заменить Таю своим ребенком, если родится девочка. И действительно, родилась девочка; Ирина назвала ее тоже Таисией, что не вызвало пи у кого никаких вопросов. Вряд ли бы Ирина осуществила свой обман, если бы ей не благоприятствовали обстоятельства: сначала вы, Тамара Петровна, жили за границей, а потом были буквально прикованы к постели больного мужа. Только когда заболевание Константина перешло в хроническую форму, вы смогли вырваться в Оренбург. Вашей Тае к тому времени исполнилось бы четыре года, а дочери Ирины не стукнуло еще и трех, но сестра уверила вас, будто девочка немного отстает в развитии …

- Да, она еще добавила, что врачи не видят в этом ничего страшного… - отстраненно, как будто речь шла о ком-то постороннем, заметила Тамара.

- Когда Николай припер Ирину Петровну к стенке неопровержимыми фактами, - тут Сергей бросил взгляд на сыщика, и тот согласно кивнул, - так вот, когда Николай припер ее к стенке, она заявила, что ничего плохого она в виду не имела и что лучше, когда у человека две матери, чем ни одной. Совесть, судя по всему, ее не мучила до тех пор, пока Таисии не пришла пора получать паспорт. В школу Ирина оформила дочку по метрике ее покойной двоюродной сестры, но вряд ли с паспортом все вышло бы так же гладко, если бы не изменилось административное деление города. Правда, Ирине пришлось «потерять» свой собственный паспорт, куда был вписан ребенок, но это было единственным осложнением.

Тут Сергей перевел дух и замолчал, и, воспользовавшись паузой, Тамара спросила:

- А сама Таисия - знала ли она эту историю?

- Знала. Ирина воспитывала ее как свою дочь, как вы и договорились, тем более что она действительно была ее родной дочерью. Но когда девочке исполнилось шестнадцать лет - то есть когда вашей дочке должно было исполниться столько же - и началась эпопея с паспортам, Ирине пришлось во всем признаться.

- Сволочи!… Какие сволочи!… - Тамара обхватила голову руками и опять стала раскачиваться взад-вперед на кушетке.

Так прошло минут десять; мы все молчали. Да и что можно сказать при таких обстоятельствах, хотя мыслей у меня на этот счет появилось множества Эти два ошеломительных открытия - то, что Таисия была дочерью Тамары, и то, что она ею не была, - бросали новый свет на ее возможное участие в преступлениях. Девица, с самых юных лет привыкшая лгать, под чужим именем занимавшая чужое место, - какие представления о морали могли выработаться у такого человека? Понятно теперь, почему такое удовольствие доставляло ей делать людям гадости. Могла ли она убить, если бы кто-то проник в ее тайну и угрожал раскрыть се? Несомненно, могла бы! Я была уверена в этом.

Как бы отвечая на мои размышления, Тамара отняла руки от лица и тихо произнесла:

- Теперь я понимаю, отчего она меня ненавидела… Раньше я считала, что это оттого, что я ее не признала и оставила воспитываться в провинции у тетки.

На самом деле она невзлюбила меня потому, что была мне всего лишь племянницей, а не дочерью и не имела права жить в этой московской квартире, роскошествовать на мои деньги. Я всегда ее содержала, она знала это и именно за это еще больше ненавидела. Так же точно меня с детства терпеть не могла Ирина - за то, что я была удачливее, потому что меня любили мужчины, потому что у меня все в жизни получалось, в конце концов, потому, что у меня были деньги… Зависть - страшное чувство! - Тамара опять замолчала, опустив голову, потом спросила хриплым голосом:

- А где… где похоронили мою девочку?

Тут впервые за все время заговорил молчаливый Николай. Он встал, подошел к нам и протянул Тамаре фотографии, которые достал из кармана кожаной куртки:

- Я сделал для вас снимки - я ведь понимал, что вы захотите увидеть ее могилу. Она совсем рядом с тем местом, где погребена ваша мать, только с другой стороны часовни.

На одной из фотографий была запечатлена крошечная каменная плита с высеченным на ней крестом - без имени и фамилии, без даты рождения и смерти, зато с портретом. Второй цветной снимок был запечатлен крупным планом - пухленькое розовощекое младенческое личико с ангельским выражением голубых, несоразмерно огромных глаз, устремленных куда-то вверх, в обрамлении светлых кудряшек… Я не сентиментальна, но почувствовала, как у меня защипало в носу; Синякова же будто окаменела.

Опять повисла неловкая пауза - и затянулась; наконец ее прервала Тамара, заявившая, что благодарит нас за сочувствие, но хотела бы теперь остаться одна. Мы тут же все встали и попрощались, причем уходили гораздо быстрее, чем допускали правила приличия, - казалось, ноги сами несли нас прочь из этого проклятого дома.

Тамару конечно же не задержали, и, как я поняла, никто всерьез ее не подозревал - кроме, может быть, капитана Филонова, которому позарез нужен был обвиняемый: на него давили со всех сторон. Мало было одного начальства, так еще Павел Анатольевич Котов и Глеб Овчинников то и дело звонили ему на работу, чтобы осведомиться, как идут дела и пойман ли уже убийца. Да, капитану было трудно позавидовать, но это еще не повод, чтобы обходиться с немолодой и несчастной женщиной так, как он обошелся с Тамарой. Я ему это высказала, когда мы в очередной раз столкнулись в коридорах телецентра, и после этой беседы он, и до того имевший, несмотря на всю импозантность, вид побитого пса, пусть крупного и породистого, но все равно побитого, стал выглядеть еще более жалко. Как я узнала от Марка, у него прибавился еще один повод для мрачных размышлений: Гарий Улитин, который теперь, после смерти Таисии, числился подозреваемым номер один, благоразумно не стал дожидаться, пока его арестуют, и уехал в Швейцарию - якобы кататься на горных лыжах. Теперь его надо было доставать через Интерпол, а дело это долгое, хлопотное и почти безнадежное…

Впрочем, мне было плевать на проблемы доблестного капитана.

У меня и своих свалилось выше крыши, и главными из них были, во-первых, вопрос о том, охотится ли все еще неизвестный убийца за мною и когда я смогу почувствовать себя в безопасности; и, во-вторых, моя работа - то есть существует ли еще телекомпания «Прикосновение» или она уже приказала долго жить? А пока, по просьбе Тамары, я обзвонила всех наших сотрудников, кто еще не дезертировал, с просьбой считать себя в краткосрочном отпуске - по крайней мере, до похорон Таисии.

Хоронили ее через два дня. То есть не хоронили, а отпевали, после чего в закрытом гробу отправили на родину. Я молилась, чтобы на меня напал хоть какой-нибудь вирус, позволивший бы мне остаться дома, но, как назло, лучше, чисто в физическом плане, я себя не чувствовала уже давно. Пришлось идти.

Жалкое это было зрелище; провожающих было мало. В промозглой темной церкви у гроба стояли две женщины в черном: Тамара и ее сестра Ирина, страшно на нес похожая, только поменьше, потоньше и поморщинистее. Просто удивительно, как можно стоять совсем рядом и быть так далеко друг от друга! У Тамары лицо напоминало застывшую маску, она не плакала, в отличие от Ирины, которая тихо подвывала во время церемонии, так что молодой поп недовольно на нее поглядывал. Кроме сестер, родственников почти не было - только не очень молодая и не очень красивая женщина в сильных очках и чрезмерно яркой, не подходящей к случаю оранжевой куртке, вызывающий цвет которой резал глаз в этих обстоятельствах, - как выяснилось, родственница покойного первого мужа Тамары, - и мужчина лет сорока, смахивающий на алкаша - ее толи двоюродный, то ли троюродный брат с Урала. Из наших были только я и Олег с Еленой.

Своих мужчин не хватило даже на то, чтобы нести гроб, помогали менты в штатском и мой спутник - как и на похоронах Котовой, со мной был Сергей Крутиков. Впрочем, детективы, которые пришли провожать Тамарину дочь-племянницу о последний путь, просчитались: никто из ее дружков-наркоманов или просто приятелей не пришел ни в больничный морг, ни в церковь, да и глупо было на это надеяться.

Когда мы уже шли вслед за гробом по церковному дворику, я услыхала наконец, как сестры разговаривают между собой. Впрочем, дружеской беседой это назвать можно было с натяжкой: Тамара прокурорским топом допытывалась, кто был отцом только что умершей в больнице Таисии. Ирина вполголоса переругивалась с сестрой; я уловила краем уха знаменательную фразу:

- Ты ведь так мне и не сказала тогда, кто был твоим полюбовником, так почему же л должна говорить тебе?

- Отец моей дочери, по крайней мере, не был ни алкоголиком, ни сумасшедшим! Хотела бы я знать, от кого передались твоему отродью эти гнилые гены: от тебя или ее родителя? Уж не с истопником ли ты из нашей старой школы согрешила, Васей-малахольным?

- Мои гены точно такие же, как у тебя! Зато ты была никудышной мамашей! Довела ее до наркоты… - Голос Ирины, высокий и сварливый, ничуть не был похож на голос старшей сестры, он поднялся до визга, так что на них стали оглядываться. Родственница мужа подошла к Тамаре и увела ее в сторону, в то время как кузен-работяга крепко взял за руку Ирину, которая опять принялась рыдать в голос да еще с причитаниями.

Совсем зрелище тягостное, и я была рада-радешенька, когда все это закончилось. Никаких поминок не было. Тамара не поехала с гробом на родину - более того, она не сочла нужным проводить тело Таисии даже до вокзала. Сергей любезно предложил подвезти Синякову до дома; может быть, он надеялся вытянуть из нее еще какую-нибудь информацию, но Тамара, сосредоточенная на своих мыслях, молчала и просто его не слышала, так, что Сергей прекратил попытки разговорить её.

Боюсь, что никто, кроме Синяковой и ее сестры, не жалел о смерти Таисии. Несмотря на молодость, девица успела многим насолить - как, скажем, мне. Уже после того как она умерла, я получила подтверждение того, о чем подозревала - она и в самом деле шпионила за сотрудниками «Прикосновения» и докладывала обо всем Котовой - то есть была просто-напросто стукачкой. В бумагах Котовой, которые попали в руки ментов, было несколько записочек, написанных крупным детским почерком Таисии. В одной из них она перечисляла опоздавших на съемку моей передачи; в другой были тезисы, то есть наброски тезисов, нового проекта, над которым мы вдвоем с Тамарой работали втайне от всех… То есть благодаря ей Евгения была в курсе всего, что творилось в компании - даже относительно постельных дел сотрудников Тая не оставляла ее в неведении.

В отличие от записочек Таисии, в дневнике Верховцевой, то есть в той ее части, что от него осталось, не было ничего мало-мальски компрометирующего. Это были наброски планов, комментарии к программам, заметки на злобу дня из жизни съемочной группы; к моему удивлению, оказалось, что Оксана прекрасно владеет… то есть владела словом: ее замечания были весьма неординарны и полны скрытой иронии.

Это был еще один дар, который раскрылся уже после ее смерти. Несомненно, она стала бы гораздо лучшим редактором, нежели Горячева, но так и осталось загадкой, почему скрывала, что умеет писать, и писать неплохо. Очевидно, вырванные страницы хранили еще и другие тайны, но, боюсь, что они были потеряны для следствия навсегда.

Впрочем, довольно об Оксане. Выяснилось, что Никифорова умерла не просто от передозировки. Героин, который нашли у нее в тайнике в диване и остатки которого обнаружили в использованном шприце, был чистой - то есть грязной - отравой. Но что это - случайность или убийство? Оперативники с ног сбились, выслеживая дилеров, через которых Таисия добывала наркотики. Это была адская работа, и, судя по всему, сыщики из «Ксанта» были рады-радешеньки, что она досталась детективам официальным. Опера с Петровки вместе с местными ментами провели облаву, однако в их сети попала только мелкая сошка. Задачу затрудняло и то, что неподалеку от дома Синяковой находилась общага Университета дружбы народов, рассадника наркоты. Как известно, чуть ли не основные поставщики героина в Москве - нигерийцы, а всех их не посадишь.

Тем не менее, кое-какие результаты все-таки были, но они лишь поставили новые вопросы. Так, внедренные агенты раскопали, что Никифорову видели вместе с Олегом Сосиным, давно известным милиции торговцем. Его задержали - у оперов давно на него был зуб, и на этот раз они собирались упрятать его за решетку всерьез и надолго.

Он не отрицал, что раньше имел дело с Тайкой; более того, признался, что бывал у нее на квартире в отсутствие ее тетки. Однако утверждал, что с тех пор, как Таисия в последний раз вышла из больницы, он ее не видал и где она добывала героин, не имеет ни малейшего представления. Сосину поверили, так как его поймали с поличным, и сделали анализ того героина, который оказался при нем в момент задержания. Нельзя сказать, чтобы он был чистым, как слеза ребенка - так говорил сам Олег, - но это была вовсе не та отрава, которая свела в могилу Тамарину племянницу.

Значит, Таисия нашла какой-то новый источник наркотиков. Где она могла его раздобыть? Несомненно, в больнице. Это была самая обычная наркологическая лечебница, государственная, а вовсе не продвинутая современная и очень дорогая клиника, как можно было бы ожидать. Почему Тамара запихнула девушку, которую считала дочерью, в это отнюдь не лучшее заведение?

- Я была в бешенстве, когда обнаружила, что моя квартира в очередной раз превратилась в вертеп, - объяснила она, когда ее спросили об этом. - И давно уже была готова к тому, чтобы предпринять что-нибудь радикальное. Ее лечащий доктор, Владимир Моисеевич, давно предлагал отправить Таисию на операцию. Знаете, это когда вымораживают какую-то извилину, где находится этот самый центр наркотического кайфа. Однако сама Тайка была категорически против, вопила, билась в истерике, кричала, что я хочу ее зарезать. И тогда Владимир Моисеевич предложил ее сначала положить в эту больницу - мол, у него там работает хороший приятель, и режим там такой, что она волей-неволей хоть на время отвыкнет от героина, а потом уже уговорить ее лечь в хирургию.

Это был уже не формальный допрос; просто на следующий день после похорон Сергей с Николаем попросили у Тамары разрешения уточнить некоторые детали, а я присутствовала при этом - опять же по просьбе Крутикова-старшего, который боялся, что она замкнется в себе, после того как капитан Филонов налетел на нее коршуном.

- А что это за доктор, этот Владимир Моисеевич? - поинтересовался Николай. - Как давно он пользовал Таисию?

- Ну, наверное, уже с полгода… Она долго отказывалась лечиться, но после первой кражи из квартиры, когда у меня пропали золотые серьги и кулон, подаренные еще покойным Константином, ей пришлось согласиться на лечение - иначе я обещала отправить ее обратно в Оренбург. Тем более Женя Котова предупредила меня, что примет меры, если Таисия еще раз придет на телецентр под кайфом…

- А кто вам порекомендовал этого врача?

- Котова же и рекомендовала. Он имел какое-то отношение к ее семье, правда, никого из их родственников не лечил - Женя мне об этом сообщила, чтобы я не подумала, что среди них есть наркоманы или алкоголики.

Больше ничего мало-мальски цепного Тамара сообщить не могла, и ее оставили в покое. Зато бедного Владимира Моисеевича потрясли изрядно - настолько, что на следующий день Павел Анатольевич Котов позвонил милицейскому начальству с жалобой на его подчиненных - якобы они, вместо того чтобы искать истинных преступников, тратят свои силы на то, чтобы пытать преданных и верных друзей Евгении Павловны.

Он сравнил несчастного, ни в чем не повинного нарколога с покойным питерским мэром Собчаком, а допрашивавшего его садиста - с бывшим прокурором Скуратовым. Владимир Моисеевич оказался сыном лучшего друга великого режиссера, и Павел Анатольевич, который знал его еще с пеленок, чуть ли ни на коленках его качал. Так что несчастным в результате всего оказался опять-таки капитан Филонов.

После этой взбучки, естественно, менты опасались как следует шерстить пятое отделение 173-й горбольницы, где лежало Таисия незадолго до смерти. Так как с частными детективами там общаться вообще отказались, то пришлось туда отправиться одному из оперов, Ничего особенно интересного ему там выяснить не удалось; он вынес оттуда впечатление, что и заведующий отделением, тот самый приятель Владимира Моисеевича, и лечащий врач Таисии абсолютно затраханы жизнью и своими больными. Недавно лежавшую у них девицу они вспомнили с трудом и вовсе не удивились, узнав о ее смерти: с их пациентами это случается часто, гораздо чаще, чем выздоровление. Встрече с милиционером они вовсе не удивились: менты у них были частыми, хоть и нежеланными гостями. Правда, в последний раз их пришлось вызывать: беспокойные пациенты пятого отделения так разбуянились, что дежурная медсестра перепугалась и позвонила в ближайшее отделение милиции, - они с единственным санитаром, мужиком уже в возрасте и отнюдь не силачом, опасались, что разборка кончится смертоубийством. Это, кстати, произошло во время пребывания Таисии в стационаре.

После того как зачинщики успокоились, их в срочном порядке выписали, а Таисию отпустили заодно с ними, ее тоже уличили в употреблении наркотиков; к тому же она заявляла во всеуслышание, что лечиться ей не от чего и тетка запихнула ее сюда из ревности. Поэтому Таисия так быстро вышла из больницы - помню, увидев ее тогда, я еще удивилась, как ее выписали в таком состоянии.

Единственное, что принес подручный Филонова из больницы, - это список пациентов, которые лежали в отделении вместе с Таей. Крутиков-старший принес его мне, чтобы я взглянула, нет ли там знакомых фамилий. Я быстро проглядела, и одно имя привлекло мое внимание из-за его необычности: Кристина Орликова. Не Орбакайте, конечно, но необычное сочетание…

- Я знаю одну Кристину, ей года двадцать два - двадцать три, у нее волосы покрашены перышками с преобладанием серебристого цвета, полудлинные, лицо круглое, она среднего роста, нормального телосложения…

- Я всегда говорил, что из тебя выйдет прекрасный свидетель, Агнесса, - рассмеялся Сергей, и в голосе его прозвучало что-то похожее на восхищение. - Но беда в том, что мы не знаем, как выглядит данная конкретная Кристина, Она не живет по тому адресу, который записан в истории болезни, и ее мать клянется и божится, что не видела ее уже два года - с тех пор, как она сбежала из дома с каким-то азиатом. Теперь мы ее усиленно разыскиваем.

- Почему именно се? Насколько я понимаю, гораздо более подозрительны те парни, которые находились в больнице одновременно с Таисией - ведь, по мнению заведующего отделением, это именно юноши, а не девушки проносили наркотики за решетку.

- Ты, как всегда, права, и мы тщательно проверяем всех бывших пациентов пятого отделения. Но Кристина - это особый случай; мы интересуемся ею потому, что она замужем за неким Владимиром Чоном. Или Ченом… В общем, за племянником нашего Гария Улитина.