Конец ток-шоу

Глава 12

Тамара Синякова готова была молиться на меня и на тех, кто оставался ей верен, несмотря нм на что. Работу надо было продолжать. Но как? В тот день, когда погибла Оксана, съемки, естественно, были отменены, но и в последующие двое суток, на которые «Прикосновение» арендовало студию, мы не могли бы работать при всем желании - помещение было оккупировано милицией. Денег на аренду у Синяковой больше не оставалось, во всяком случае - пока, но надо было выкручиваться. Мы и крутились.

Одна из участниц несостоявшихся ток-шоу должна была появиться на экране обязательно, и притом в ближайшее время. Речь шла о Коринне Ремезовой, известной феминистке, которая баллотировалась в Думу по одномандатному округу, освободившемуся из-за того, что предыдущий депутат перешел в правительство. Хотя, как правило, мы не участвовали в политических играх, Синякова, однако, была чем-то обязана Коринне, а долг, как известно, платежом красен. В чем состоял долг, я не стола выяснять, знала только, что он был морального, а не материального порядка. И мы решили пойти протоптанным путем - снимать наши программы в домашней обстановке. Во всяком случае, хотя бы эту, с которой надо было спешить.

К Коринне мы поехали втроем: я, Олег и Майк. Наружного наблюдения что-то не было видно. Феминистка жила на южной окраине Москвы, у самого кольца. Она предупредила меня по телефону, что у нее не самая подходящая обстановка для съемки, но я как-то не придала ее словам значения. Поэтому, когда дверь в ее квартиру распахнулась, меня охватило состояние легкого шока: с потолка прямо в передней текла вода; паркет утопал в лужах, а какая-то пожилая женщина с засученными рукавами, наверное, мать хозяйки дома, возилась с ведром и тряпкой. Сама феминистка, одетая в нарядный черный костюм с блестками, стояла перед дверью, нервно поддергивая вверх подол юбки; в глазах ее стояли слезы.

- Протечка, - только и вымолвила она.

Впрочем, все и так было понятно. За моей спиной нерешительно топтались мужчины с аппаратурой. Благослови, боже, человека, придумавшего сотовые телефоны! Отступив на шаг, потому что вода уже подбиралась к носкам моих новых полусапожек, я вытащила трубку из сумочки и набрала номер Тамары. Проблема решилась быстро: Синякова пригласила всех нас к себе.

Я не раз бывала у Тамары, в ее когда-то роскошной, а ныне сильно запущенной квартире. Обои в передней были ободраны - ее кот Дорофей упорно не признавал когтедралку; на покосившуюся вешалку страшно было что-нибудь повесить - казалось, она только и ждет этого, чтобы упасть. Однако большая гостиная, куда провела нас хозяйка, еще сохраняла какой-то старомодный шарм: красный, красивый, хоть и потертый ковер во всю стену, резная горка черного дерева, стулья с гнутыми спинками, но с засаленной и кое-где порванной обивкой.

Тем не менее высокие, за три метра, потолки создавали впечатление свободного пространства. У стены с ковром стоял диван, выглядевший вполне прилично, хотя ему было никак не меньше десяти лет, и мы с Олегом одновременно решили, это идеальное место для моей беседы с героиней.

Тамара предложила нам кофе; синие круги под глазами теперь оставались у нес постоянно и стали неотъемлемой чертой ее внешности. Феминистка постепенно адаптировалась к незнакомой обстановке; минут двадцать мы с ней приводили себя в порядок. Наштукатурив физиономии, мы выяснили, что в спешке, спасаясь от потопа, забыли туфли героини. Тамарины туфли оказались на два размера больше, но это все-таки лучше, чем сапоги, и она их надела, недовольно бормоча что-то себе под нос и посматривая на нас с подозрением. Коринна была на телевидении далеко не новичком и считала, что на экране из-за злой воли шовинистов-операторов выглядит на двадцать килограммов тяжелее и на десять лет старше. Это, конечно, иллюзия, но Олегу и Майку пришлось здорово потрудиться, устанавливая свет, чтобы ее ублаготворить.

Готовила я передачу сама, не полагаясь на Лену: то, это она писала для меня после нашего конфликта, меня совершенно не устраивало. Впрочем, это было не слишком трудно; я знала Ремезову по ее статьям и выступлениям, а недавно вышла ее книга «Мой женский век», которую я прочла как раз накануне от корки до корки. Это была художественная автобиография, и читала я ее как психолог, натасканный на психоанализе. Коринна описывала себя как умную, яркую, красивую особу, успешно преодолевшую детские комплексы, справившуюся со всеми препятствиями, которые ставила перед ней жизнь, и «социально успешную».

Но со страниц книги проглядывало существо жутко закомплексованное, поминутно самоутверждающееся за счет своих близких и не слишком близких, и страшно озлобленное. Недолюбленная в детстве, она возненавидела своих родителей и заодно советский строй, да так и не научилась любить, хотя, судя по всему, свою единственную дочь она обожала. Но мужчин Коринна презирала принципиально, хотя одновременно жить без них не могла. В постели. Себя она представляла как необычайно сексапильную и сексуальную особу, но истинного тепла и чувственности в ней не ощущалось, а сквозило лишь холодное самоутверждение за счет мужчин-партнеров. При этом она описывала бесчисленное множество своих любовников и возводила банальный адюльтер в доблесть. О, как она любовалась собой! Как стервозно и талантливо поливала грязью своих недругов, каковыми являлись чуть ли не все окружающие ее люди!

И это чувство горькой обиды на жизнь постепенно преобразовалось в тайниках ее психики в борьбу за права женщин. Все свои неудачи, крупные и мелкие, она приписывала проискам захвативших господствующие позиции мужчин и боролась за освобождение женщин, и от посудохозяйственного рабства, и от дискриминации во всех сферах жизни. Когда я присматривалась к вей, раздумывая, с чего начать программу, мне вдруг стало ее жаль: вблизи она не казалась ни красивой, ни самоуверенной - просто передо мной сидела рано постаревшая, уставшая от постоянной борьбы баба со всё еще хорошей фигурой, которую она подчеркивала обтягивающим топом с большим декольте, так что грудь ее выглядела не по возрасту провоцирующе.

Понятно, почему она то и дело на страницах своей книги представляла себя жертвой сексуальных домогательств, подумала я про себя; если бы и я подавала себя, как перезревший фрукт на блюде, то не смогла бы и шагу ступить, чтобы не оказаться в чьих-нибудь жадных до плоти лапах. Нм она сама, ни ее взгляды мне не нравились, но я должна была отрешиться от своего личного отношения и подойти к делу профессионально. Мне надо было представить ее публике так, чтобы она стала ей симпатична и чтобы эта передача прибавила ей голосов на выборах.

В последнее время я все реже придерживалась жесткого сценарного плана и все чаще давала волю импровизации. Я начала с радостной ноты - с книги; в слегка выспренных, но доброжелательных выражениях я поздравила ее с выходом в свет этого капитального труда - и дала знак оператору, чтобы он показал «Женский век» крупным планом. Реклама никогда не бывает лишней. Коринна тут же стала рассказывать, сколько нервов и сил ей стоило пробить свое произведение в печать. Я прервала ее, сознавая, что издательские сложности зрителям малоинтересны:

- Так кто же все-таки вам мешал в данном случае больше, мужчины или женщины?

Коринна была умна: она не попалась на удочку, и ответ ее прозвучал совершенно нейтрально. Я не сдавалась и предложила ей кратко рассказать о своих взглядах, изложенных в книге, нашим зрительницам. Но Коринна предпочла наступление:

- Агнесса, вот вы - молодая, образованная, интересная женщина. Неужели же вы никогда не страдали от того, что мужчины, намного ниже вас по уровню интеллекта, подставляли вам ножку?

Я поблагодарила ее за комплимент, но решила отвечать честно:

- Нет, ни разу. Зато много раз это делали женщины, из ревности или зависти, уж не знаю. Уверена, что и вы, Коринна, с вашими-то внешними данными и вашим умом, от этого страдали.

Если бы она это отрицала, то призналась бы в том, что другие женщины не видят в ней соперницу! Боже мой, что я делаю, я опускаюсь до уровня нелюбимых мною интервьюеров-провокаторов, подумала я про себя. Но Коринна успешно избежала ловушки, развивая тезис «какие у нас мужчины - такие и женщины».

- Эти женщины действовали под влиянием господствовавших в обществе мужских взглядов. Уставшие от домашнего кухонного рабства, они в такой извращенной форме пытаются взобраться по социальной лестнице. Они как куры: клюют друг друга, чтобы добиться внимания петуха, не понимая, что такое мужское внимание - отнюдь не самоцель, а просто унижение…

- Вас послушать - так и яиц не станет. Но вы ведь сами, Коринна, описываете в своей книге методы манипуляции как мужчинами, так и женщинами, которыми вы, очевидно, блестяще владеете. Более того, вы признаетесь, что не жалели своих товарок - конечно, я имею в виду женщин, а не кур, - отнимая у них самцов…

- Отнять можно только то, что само лезет в руки, - пожала плечами моя героиня. - Как видите, феминистки совсем не так страшны, как нас малюют, феминистка - отнюдь не синоним лесбиянки.

Мы вовсе не ненавидим мужчин, мы их любим - как партнеров, и притом равных. Я была замужем четыре раза и этого никогда не скрывала. Первые мои три мужа, какими бы разными по характеру они ни были, все время пытались самоутвердиться за мой счет, для них я была существом низшей расы. И только мой нынешний супруг уважает во мне человека; он - истинным феминист. Кстати, на просвещенном Западе мужчины не стесняются признаться в том, что они феминисты, в отличие от наших мужиков.

- Наверное, все дело в терминах, - подхватила я. - Одно заблуждение относительно феминизма вы уже развеяли: отнюдь не все феминистки - лесбиянки, большинство из них - женщины с нормальной половой ориентацией…

- Как вы можете так говорить? - вдруг набросилась она на меня. - Если вы считаете гетеросексуальные отношения между людьми нормой, то что же, по-вашему, гомосексуализм - это извращение? Вы лишаете гомосексуальные меньшинства права на существование?

Я взглянула на нее: симпатичная, в общем, женщина в это мгновение выглядела как мегера. Зубы хищно обнажены, ноздри раздуваются, подбородок подергивается, прямо как у моей Глаши, когда та собирается на кого-нибудь наброситься… Она мне вдруг напомнила очень продвинутую феминистку с нетрадиционной половой ориентацией, которая однажды чуть не вцепилась мне в волосы безо всякой провокации с моей стороны, и мне надоело играть роль овечки.

- Наверное, я допустила некорректное высказывание, и за это приношу извинение, - решила я сама перейти в наступление. - Но оставим в покое проблемы голубых и розовых. Основное, в чем обвиняют феминисток, - это все-таки чрезмерная агрессивность. Феминистки чрезвычайно агрессивно борются за свои права и за все, что им кажется справедливым. Однако известно, что биологически высокий уровень агрессии обычно присущ мужчинам и определяется концентрацией в крови мужских половых гормонов. Поэтому многие боятся, что общество эмансипированных женщин напомнит общество воинственных амазонок, в котором мужчины будут находиться в подчиненном положении. Как в стаях гиен, например, где царит матриархат, где самая последняя самка занимает в иерархии место выше главного самца и может им помыкать, где особи женского рода нередко просто загрызают более слабых женоподобных самцов…

Ой, как не понравилось Коринне сравнение с гиенами. Она поморщилась и отвечала, не глядя мне в глаза, потупив взгляд, чтобы скрыть затаенную в нем злость:

- Ничего подобного! Нельзя сводить социальные отношения между людьми к их аналогам в животном мире. Феминистки не более агрессивны, чем, например, затюканная жизнью домашняя хозяйка, которая постоянно пилит своего мужа. Мы просто за равенство не на словах, а на деле, равенство в семье…

- Кстати, насчет равенства, - перебила я се. - Многие понимают это феминистское равенство как свободу адюльтера, когда женщина имеет точно такие же права на измену мужу, как и он жене.

Очевидно, это еще одно заблуждение, и я попросила бы вас пояснить нашим зрителям ваше отношение к этому.

Я рассчитывала на спокойное объяснение, но Коринна неожиданно взвилась и чуть ли не взвизгнула:

- Это двойной стандарт! Почему вы считаете, что муж имеет право изменять жене, а женщина должна это молча терпеть? Мужчине позволено все, а женщине - ничего?

«Вырежу это место», - твердо решила я про себя и примирительным тоном сказала вслух:

- Я так не считаю. Это личное дело каждого - изменять или не изменять. Другое дело, что для себя я измены не приемлю - ни собственной, ни мужней, но это мое мнение, и только мое, я его никому не навязываю. Наверное, я просто старомодна.

Ремезова прикусила губу - тут я задела ее за живое. Дело в том, что в своей автобиографии Коринна красочно и в подробностях описывала свои измены - и не только предыдущим трем мужьям, но и четвертому, любимому феминисту. Однако она решила не вступать в дальнейшую дискуссию, а, успокоившись, продолжала:

- Еще немного, и нам, феминисткам, припишут авторство теории свободной любви. Но это не так. На самом деле мы за брак - особенно в наш век, век СПИДа. А как воспитывать детей, как не в семье? Но мы за такой брак, и котором оба супруга не ощущают себя несвободными, униженными, опушенными…

- Подождите, - прервала ее я. - В вашей книге говорится, что вы никогда не опускались до того, чтобы стирать и гладить мужу рубашки. Неужели вас это действительно унижает?

- А вас - нет? - переспросила она с ужасом в голосе и посмотрела на меня с жалостью.

- Нет, никогда, - настал мой черед пожать плечами. Увы, надо признаться, что я никогда не стеснялась заниматься рубашками не только мужа, но и отца, пока тот был жив, да и других близких мне мужчин - в то время, конечно, когда мы с Марком были не женаты. - Но зато я уверена, что мой муж не считает для себя унизительным прибить мне каблук. Я уверена, что со стиркой у меня получается лучше, чем у него, зато молоток у него в руках держится крепче.

- Вы говорите о разделении ролей в семье. Но никогда в наших домах мужчина не несет равный с женщиной груз домашних хлопот! Если он зарабатывает деньги, то считает, что, как кормилец, доджей дома почивать на лаврах. Однако в нашей нынешней ситуации все чаше бывает так, что женщина и работает, и зарабатывает больше, и домом занимается, и детей воспитывает. Поэтому, пока женщины не возмутятся, не поставят мужчин на место, ничего не изменится и они не будут счастливы. Кстати, и в материальном плане нас ущемляют…

- Позвольте, Коринна, но ведь есть же данные, что в Калифорнии, самом продвинутом в отношении женской эмансипации штате Америки, женщины живут относительно беднее, нежели в других сорока девяти штатах…

Очевидно, Ремезова была знакома со статистикой, но удивленно приподняла брови: мол, я то откуда знаю? Она не стала спорить, а просто рассмеялась:

- Нам бы так бедно жить! Но лучше быть бедной и независимой, чем богатой, но втиснутой в узкие рамки!

- Коринна, а вы себя чувствуете абсолютно раскрепощенной? Вам это приносит радость?

- Да! Да! - Она действительно сейчас выглядела всем довольной, а глаза ее блестели. - Я совершенно свободна, и я счастлива!

Мне в какой-то момент вдруг стало нравиться вести с ней диалог, она меня больше не раздражала. Меня озарило: я поняла, откуда в ней эта эпатажная раскованность, которая людям старой закалки могла бы показаться распущенностью. Она не просто компенсировала свои комплексы - она преодолела их с перехлестом, с избытком. Она полностью освободилась от пут, накладываемых на нас обществом и воспитанием, но стала ли она от этого действительно счастливой? Я в это не верила, потому что счастливая женщина не будет ежедневно менять любовников, как трусики, в поисках какого-то недостижимого идеала. А все остальное - наносное: ну не сложились у нее отношения с кухней, и все! В каком-то аспекте я даже ее понимала: я сама люблю чистоту и порядок в доме, но терпеть не могу их наводить!

Мы довели передачу до конца, старательно избегая острых углов, и, кажется, остались довольны друг другом. Коринна мне не припомнила, что я - «мужняя жена», а я не поднимала больше вопроса о её личной жизни. Во всех своих выступлениях и в «Женском веке» она хвасталась тем, что за ней пойдет любой мужчина, которого она выбрала, будь он хоть четырежды женат. Мне казалось, что нашу основную аудиторию, домохозяек, чьи мужья большую часть дня оставались вне их поля зрения, это насторожит и не добавит ей сторонниц, а ведь на голоса мужчин ей рассчитывать было нечего

И еще я ей не дала похвалиться тем, как ловко она избавилась от надоевшего ей второго мужа - якобы она его чуть ли не насильно выпихнула из дома к «разлучнице» и была рада-радешенька, что сбыла ненужного супруга с рук. Она сама в это поверила, а на самом деле все случилось совсем по-другому. Лет десять назад она вместо с ним ходила на курсы то ли уфологии, то ли какой-то мистической мифологии; там они и познакомились со смазливой девицей, которая произвела на ее супруга неотразимое впечатление. Коринна переживала и ревновала, она вела себя на глазах посторонних наблюдателей вовсе не как твердокаменная феминистка, а как нормальная армяно-русская баба, у которой уводят мужика. Одним из этих посторонних наблюдателей была моя хорошая знакомая с факультета психологий, которая не замедлила поделиться со мной пикантными подробностями личной жизни знаменитой эмансипе. После третьего занятия их ноги на курсах не было, хоть деньги и были уплачены вперед, но было уже поздно. А может, тот эпизод был всего лишь одним из многих, и Коринна, уставшая от увлечений мужа, тоже стала развлекаться на стороне и подвела под это теоретический базис…

Счастливо избежав всех подводных камней, мы закончили съемку и закурили, чтобы отдышаться, и тут же Тамара принесла нам кофе. Вслед за ней шла неизвестно откуда материализовавшаяся Елена Горячева с сахаром и печеньем в руках.

- Прекрасно, - восхищалась Тамара, заряжая нас энтузиазмом, которого до этого я вовсе не испытывала. - После монтажа это будет блеск! Агнесса, ты гениальна! А ты, Коринночка, просто изумительна - я давно не видела тебя такой! Какой сексуальный блеск в глазах!

Откуда-то появились фужеры и охлажденная водка. По знаку Тамары Майк сбросил со стоявшего в углу журнального столика наваленное на него барахло и подтащил его к дивану. Пока Олег разливал водку, а Майк не сводил со знаменитости очарованного взгляда, я вскользь заметила:

- Сексуальный блеск надо бы убрать. Я согласна, мне это тоже нравится, но это не для нашей аудитории.

Ремезова было вскинулась, но тут Олег на правах единственного взрослого мужчины поднял бокал и провозгласил тост:

- За самых обаятельных эмансипированных женщин в мире!

Коринне бы возмутиться, что мужчина узурпировал право первого тоста, как право первой ночи, но нет: она улыбнулась ему и, игнорируя всех остальных, спросила:

- А вы тоже считаете, что это надо вырезать?

Олег, не смущаясь, поддержал разговор на профессиональную тему, но в его тоне, как и в ее, не было ничего профессионального. Однако я не следила за остроумными репликами, которыми они перебрасывались, как опытные бойцы на поле флирта, я была занята наблюдением за лицом Елены. Оно было внешне, как всегда, неподвижно и бесстрастно, но когда мы с ней встретились глазами, она тот час, же опустила свои: казалось, в них сконцентрировалась страсть такой дикой силы, что еще немного - и она сможет двигать взглядом предметы. Ледяное пламя, вспомнила я слова писательницы. Если достаточно невинный флирт, который ведет с малознакомой дамой ее возлюбленный, вызывает у нее такую реакцию, то какая буря ненависти должна была вспыхивать в ней при виде его бывшей любовницы?

Именно в этот момент я поверила, что Лена может убить, и меня всю передернуло, по счастью, никто этого не заметил.

Олег уже напивал по второй. После этого Коринна вскочила и побежала - она уже опаздывала, ее ждали в редакции какого-то женского журнала, и Синякова отдала ей студийную машину - с условием, что шофер вскоре возвратится за нами. Майка послали в магазин, он вернулся не только с хлебом и колбасой, но и с еще одной бутылкой Я хотела было отказаться от дополнительной порции спиртного, но решила не отрываться от коллектива. Вскоре мне стало легко, хорошо, л расслабилась так, словно в самом деле была феминисткой, отринувшей цепи общества. Майк мне показался необычайно милым, Олег - просто настоящим мужественным красавцем. Тамара, и так расплывшаяся, расплывалась в моих потерявших фокусировку глазах еще больше и казалась симпатичной толстой тетенькой, чем-то средним между материнской фигурой и старшей подругой. Алкоголь - выпитый то ли мною, то ли самой Еленой, - притушил опасный блеск в ее глазах; суетившаяся с бутербродами, она была уже совсем не похожа на убийцу.

Когда и вторая бутылка опустела и мы хорошенько помянули Оксану, в комнату вдруг заявилось привидение; мне пришлось поморгать, чтобы убедить себя, что я вижу не духа, а человека хотя бы частично состоявшего из плоти и крови. Это была Тайка, но Тайка, отощавшая буквально до костей; она была в какой-то светло-бежевой, почти белой хламиде до колен, возможно, ночной рубашке, что придавило ей еще большее сходство с призраком.

Если раньше ее взгляд можно было назвать безумным фигурально, то теперь он уже был безумным в истинном смысле этого слова, она смотрела прямо перед собой, на нас, но нас она не видела, будто малюсенькие точки, в которые превратились ее зрачки, уже не пропускали свет Тамара, мгновенно протрезвевшая, вскочила и подошла к ней, чтобы увести. Но Таисия, передвигавшаяся замедленно и механично, как сомнамбула, каким-то чудом ускользнули от нее и подошла ко мне почти вплотную, упершись в меня вытянутой вперед рукой; прикосновение ее тонких полупрозрачных пальцев было мне отвратительно, несмотря на то что нас разделяло несколько слоев ткани. Она попыталась сфокусировать на мне взгляд, непонятно было, узнала она меня или нет, потому что произнесла при этом странные слова;

- А ты разве не упала с лестницы? Как ты летела - дух захватывало!

Тут Тамара подхватила пошатнувшуюся племянницу и быстро-быстро увела ее - вернее, просто утащила. Выйдя вслед за ними в переднюю, мы с Олегом и Еленой переглянулись, после долгого молчания я сказала, чтобы хоть что-нибудь сказать.

- Боюсь, что это уже последняя стадия, долго она не протянет.

Они молча кивнули, и снова настала мучительная пауза. Наконец Олег взял Лену за руку и, преодолевая неловкость, сказал:

- Агнесса, я давно хотел с тобой поговорить. Приношу извинение за свое безобразное поведение. После смерти Котовой мы все были не в себе… А тут еще Тамара отдала тебе новый проект, который Котова обещала Лене.

Честно признаться, я никогда не верил, что ты имеешь хоть какое-то отношение к ее смерти, во мне говорила раздражительность и злость, Мы с Леной перед тобой виноваты, и мы просим у тебя прощения.

Что отвечают в таких случаях? Какую-то незначительную ерунду типа: «Ах, это все в прошлом» я все понимаю, мы действительно все были не в себе». Я что-то в этом роде и произнесла. Но смотрела я при этом на Елену и поняла, что хоть та и пробормотала нечто извинительно-невнятное, по ничего не забыла и не простила. Я отвела глаза, и случайно в поле моего зрения попала галошница, на которой вместе со стоптанными тапочками и одной красной босоножкой валялись шарфы и шапочки; мое внимание привлек клочок бумаги, выглядывавший из-под одинокой кожаной перчатки. Что-то в этом смятом листочке было смутно знакомое, и я незаметно подобрала его и зажала в кулаке.

Тамара вернулась, лицо у нее было очень расстроенное. По счастью, как раз в этот момент возвратился наш шофер, и мы торопливо распрощались.

Елена осталась у Синяковой, а меня ребята, которые должны были отвезти оборудование в Останкино, предложили подкинуть до дома, благо отсюда было недалеко. Но я отказалась. Во время интервью с феминисткой меня посетила одна мысль, которую я усиленно обдумывала, и мне необходимо было ею поделиться, поэтому я схватила машину и поехала в штаб-квартиру «Ксанта», которая находилась на «Маяковке», рядом с «Пекином». Впрочем, по дороге мысль эта превратилась в целых две.