Констанца

Глава 1

Констанца была дочерью деревенского кузнеца. Она являлась обладательницей симпатичного курносого носика, тёмно-серых, живых, любопытных глаз, мягкого, округлого подбородка и смешливого рта. Ей исполнилось пятнадцать лет, и она ничуть не походила на мать. Иногда, поглаживая светлые, пушистые, чуть вьющиеся волосы дочери большой заскорузлой ладонью, Даниил качал головой: доченька ничего не взяла от матери. Шестнадцать лет назад жгучая черноглазая красавица привела к нему в кузню коня. Гнедой жеребец косил бешеным взглядом и недовольно всхрапывал. Он потерял подкову, и красотка хотела, чтобы кузнец его перековал. Её бродячее племя расположилось на лугу за деревней, раскинув цветастые шатры. Всю ночь пели и плясали вокруг костров смуглые, черноволосые люди, а к утру шатры исчезли. Лишь ветер гонял по опустевшему лугу обрывки ярких лент, да темнели чёрными пятнами кострища.

Племя исчезло, а черноглазая Марго осталась с кузнецом. Его серая однообразная жизнь расцвела доселе невиданными красками. Целую неделю он не показывался в кузнице, и мальчишка-подмастерье лишь виновато разводил руками: гора всевозможного железа, требующего к себе внимания, росла, как снежный ком, недовольные заказчики заглядывали в кузню, но огонь в горне потух, а влюблённый Даниил хвостом ходил за красавицей — женой. У Марго были ярко-красные, как кровь, полные мягкие губы, нежное сладостное тело, огненный взгляд и громкий заразительный смех. Через девять месяцев она родила дочь и назвала её Констанцей, а ещё через год в деревне снова появилось её племя. Опять на лугу раскинулись яркие шатры, опять ночами звучал перебор струн и берущие за душу песни. Марго не ходила на луг, но вечерами подолгу стояла у открытого окна, вглядываясь в отсветы костров на тёмном небе, вслушиваясь в звуки песен, то грустных, рыдающих, а то бесшабашных, безудержных. Однажды утром шатры снова исчезли, а с ними исчезла и жена кузнеца.

Даниил замкнулся, перестал улыбаться. Вся жизнь его теперь заключалась в подрастающей дочери. Боль, со временем, утихла, но он так и не женился, боясь даже думать о мачехе для Костанцы.

Девочка росла ласковой, доброй и умненькой. Она рано взвалила на себя домашние заботы. Соседи лишь качали головами, видя, как шестилетняя кроха с трудом тащит ведро с водой из колодца, чуть свет провожает в стадо корову и тщательно пропалывает грядки в огороде.

Кузнец был единственным на несколько деревень. Ему щедро платили за работу, на которую никто не мог пожаловаться. Он имел хороший тёплый дом из толстых брёвен, а в доме был даже деревянный пол, а не земляной, как у всех соседей. В хлеву стояли корова и десяток овец, а в конюшне благодушествовал толстый мерин.

Однажды к Даниилу пришла жена местного священника, данна* Эдита. Деревня была большой, в ней даже имелся храм Всеблагого.

Данна Эдита, суровая, сухопарая женщина со строго поджатыми бледными губами, изящно присела на предложенную кузнецом скамью и внимательно осмотрела комнату. Без изысков, но чистенько. Добела выскобленный пол застелен домоткаными половичками, на столе старенькая, но тщательно выстиранная скатерть, окна сияют чистыми стёклами. Она перевела взгляд на Даниила, который мялся на стуле, не зная, куда девать большие руки с намертво въевшимися в них окалиной и сажей.

— Даниил, у тебя подрастает дочь. Скажи мне, к какой жизни ты её готовишь? — Её голос был холоднее, чем лёд на реке.

Кузнец растерянно смотрел на неё: — дак, данна Эдита, ну,… вырастет — замуж пойдёт, может, человек хороший сыщется…. — К концу фразы его голос упал чуть не до шёпота, он виновато опустил глаза, не зная, что говорить.

Гостья продолжала: — замуж, значит. А за кого? В нашей деревне есть семья, в которую ты хотел бы отдать свою дочь?

Даниил добросовестно задумался. Потом покачал головой: — нет, данна, в нашей деревне нет такой семьи…

Жена священника незаметно усмехнулась. Ещё бы! В деревне были разные семьи. Кто-то жил бедно, зимой голодал, а летом выбивался из сил на крохотном участке земли. Были те, кто имел большие наделы, хорошие дома, много скота. Всех их роднило одно: женщины за людей не считались. И в бедных, и в богатых семьях они работали много и тяжко, а частые роды быстро старили их. Не считалось зазорным бить жену, мало ли, чем мужу не угодила. Особенно страдали молодые.

Данна Эдита снова безжалостно вернула кузнеца к своему вопросу: — так как же, Даниил, за кого твоя дочь замуж пойдёт? Не заметишь, как десять лет пролетят.

Он тяжко вздохнул, решился: — в город её увезу, может, в какой господский дом поступит работать, а там, глядишь, и познакомится с кем!

Женщина поражённо смотрела на хозяина: — ты что, на самом деле веришь, что какой-нибудь господский сынок соблазнится и женится на Констанце??

— А что? — Он робко смотрел на неё, — она ведь красивая. И добрая, весёлая…

— Дани-и-ил! Что же ты такой глупый-то, а? Глупый и наивный! — у неё не было даже злости, одно удивление. А кузнец съёжился на своём стуле, насколько это было возможно мужику, легко поднимающему на воздух телегу. — Богатый мальчик, может, и соблазнится, но никогда на ней не женится, олух ты неотёсанный, прости, Всеблагой, мою гневливость! И приедет твоя Констанца обратно к тебе, униженная, растоптанная, да ещё с ребёночком! Да и в качестве кого, как ты думаешь, она сможет работать в господском доме? — Кузнец опустил голову, не зная, что сказать, а гостья беспощадно продолжала: — в лучшем случае, её возьмут посудомойкой.

Несчастный отец поднял на неё глаза, наполненные слезами: — данна Эдита, помилосердствуйте! Пожалейте мою доченьку, посоветуйте, как быть!

— Вот! — Гостья выпрямилась на неудобной скамье, — успокойся, Даниил, я и пришла к тебе, чтобы поговорить о будущем Констанцы. Скажи, как бы ты отнёсся к тому, что я стала бы учить твою дочь?

Кузнец вытаращил глаза на гостью, как на диковину: — дак, данна, я бы вам до самой своей смерти служить стал! Всё для вас бы сделал, что прикажете!

Женщина усмехнулась: — я бы хотела, чтобы ты платил за учёбу дочери, Даниил. Деньги будут небольшие, но я сделаю из неё образованную девушку.

— Данна Эдита, да я… да для вас…, - он часто заморгал, не в силах совладать с обуревающими его чувствами.

Дверь в комнату открылась. Вошедшая Констанца присела в неловком реверансе, с любопытством глядя на гостью. Та холодно посмотрела на неё: — подойди ко мне, девочка. Скажи, сколько букв ты знаешь?

— Ни одной, данна, — тихо прошептала малышка.

— Ну, а считать ты умеешь?

— Да, данна. Я умею считать до ста.

— Хорошо. Констанца, я предлагаю твоему отцу отдать тебя мне в ученицы. Весь день я буду учить тебя разным умным вещам, а вечером ты станешь возвращаться домой. Как, ты согласна?

Глаза девочки вспыхнули радостью, щёчки заалели: — о, данна Эдита, вы, правда, стали бы меня учить? — Но тут же её взгляд потух, а улыбка сползла с лица: — но папа… корову надо доить, огород полоть…

— Ясно, — что-то вроде жалости мелькнуло в глазах гостьи, — папе придётся кого-то нанять для домашней работы, чтобы ты могла учиться!

Даниил, счастливый, радостно закивал головой: — доченька, не отказывайся, я найму кого-нибудь, да вон хоть ту же Наину, ей лишний медяк не помешает. А ты у меня будешь грамотная, как настоящая данна!

— Значит, договорились, кузнец, — данна Эдита встала и величаво, несмотря на сухопарость и нескладность, выплыла из комнаты. Даниил, непрерывно кланяясь ей в спину, пошёл провожать гостью.

В этот вечер отец с дочерью долго не могли уснуть, обсуждая свалившуюся на них новость.

Констанца, в силу малолетства, а кузнец, из отвращения к сплетням, не знали, что данна Эдита воспитывалась как благородная леди, да и происходила она из знатной и богатой семьи. Сухопарость и нескладность была присуща ей и в молодости, да и красотой она не блистала. Но при хорошем приданом на это никто внимания не обращал, так что женихов находилось немало. К несчастью, Эдита ещё и характер имела твёрдый и уравновешенный. Она категорически отказала всем претендентам на её руку, в том числе и семидесятидвухлетнему, чрезвычайно богатому и приближённому к королевской особе лорду. Взбешённый отец посадил дочь на хлеб и воду и запер её в комнате. Но девушка вылезла в окно и сбежала из родного дома с молодым священником Всеблагого, который был беден, получил направление на служение в захолустную деревню, но без ума любил свою ненаглядную Эдиту. Она тоже испытывала к нему нежные чувства. Так что, наскоро принеся брачные обеты в храме, молодые отбыли по месту назначения, откуда девушка известила отца о своём замужестве и просила прощения. Ответ не задержался. Отец проклинал её, лишал приданого и наследства и запрещал показываться на глаза. Позднее пришло слезливое и укоряющее письмо от матери, а с ним несколько золотых монет.

С тех давних пор данна Эдита со своим мужем несколько раз переезжали на новое место жительства, пока священник не был направлен в большую и богатую деревню Вишняки, где умер старый настоятель храма. Вот тут-то и состоялось знакомство с кузнецом и его дочерью. Свои дети у данны Эдиты давно выросли, имели семьи и жили в городе. Она скучала и втайне презирала деревенских, чьи интересы не простирались дальше корчмы. Ну а у женщин вообще не было времени на что-либо помимо детей, домашней работы и ухода за скотом. Вот так и получилось, что, присмотревшись к маленькой Костанце, данна решила взяться за её обучение.

Со следующего дня девочка стала с утра приходить в дом священника. Она с трепетом прикасалась пальчиками к грубым серым листам бумаги, сшитым вместе толстой льняной ниткой. Впервые увиденный карандаш вообще поверг её в смятение. Данна Эдита не собиралась давать ей время для того, чтобы она могла с восторгом осмотреть мебель, хоть и грубоватую, но сделанную самолично священником Краусом с большой любовью и старанием. Всё же Констанца присела на корточки и потрогала настоящий ковёр на полу. На нём были вытканы необыкновенные узоры. Ещё хозяйка показала ей большой шкаф в кабинете мужа. Он был доверху уставлен книгами, и Констанца подумала, что потом, когда она научится читать, она обязательно упросит святого отца разрешить ей брать книги из этого великолепного шкафа.

Девочка оказалась способной и не ленивой. Она горько плакала, когда буквы, выводимые неуверенной ручонкой, получались вкривь и вкось, но, успокоившись и вытерев глаза, она упорно заставляла их выстраиваться стройными рядами.

Очень скоро Констанца с гордостью прочла отцу небольшое стихотворение из тонкой книжки, сохранившейся в семье священника со времён детства сыновей. Казалось, от счастья Даниил пребывает в чертогах Всеблагого. Он снова и снова просил дочку почитать ему книжку, и, затаив дыхание, внимал ей, пока не выучил коротенький детский стишок наизусть.

Данну Эдиту радовало упорство и прилежание Констанцы, и она учила её всему, что знала сама. А знала она и, главное, помнила, немало. Девочка, как губка, впитывала историю королевства Семи Холмов, в котором она жила, а также соседних: Междуречья и Закатного. Она изучала географию, растения и животный мир, биографию короля Рихарда IV и его семьи. Королевство Семи Холмов состояло из двадцати трёх лордств. Лордства были разной величины, и их хозяйственная деятельность тоже была различной. Расположенные на юге имели прекрасные и обширные пахотные земли и фруктовые сады. В средней полосе такие лордства, как Кремонское и Джулемское были покрыты густыми лесами, преимущественно хвойными. Помимо добычи древесины население выращивало много овощей, отправляемых на продажу даже в столицу. Ещё в лесах водилось множество зверья, и пушнина тоже немало способствовала процветанию лордств. Совсем на севере, вплоть до самой границы с королевством Междуречья, было несколько не слишком больших владений лордов, в которых население занималось, преимущественно, разведением овец.

Строгая учительница требовала, чтобы девочка много читала, для чего ей была выделена целая полка с книгами в вожделенном шкафу. Через три года кузнец с удивлением отметил, что из речи его дочки совершенно исчезли словечки, которыми часто обменивались деревенские жители. Теперь она употребляла слова и выражения, которыми изъяснялась сама данна Эдита. Кроме того, она хорошо знала счёт, а её красивый почерк поверг в восхищение значительную часть населения Вишняков, что привело к тому, что Констанцу всё чаще стали просить написать родственникам письмецо. Девочка не отказывала никому, потому что имела чуткое и отзывчивое сердечко. Кузнец был чрезвычайно горд её успехами и даже стал изредка навещать корчму, чтобы выпить большую кружку пива и послушать, как окружающие хвалят его дочь. Он долго думал, как отблагодарить данну Эдиту за обучение дочери, ведь денег, которые он платил, едва хватало на бумагу и карандаши, которые священник привозил для Констанцы из города. Всё получилось, как нельзя лучше. У святого отца захромала лошадь, потому что одна подкова сносилась больше остальных. Кузнец с радостью перековал её, поменяв все подковы, а дополнительно подремонтировал и старую бричку, на которой тот ездил. От денег он категорически отказался.

Годы шли, Констанца по-прежнему оставалась прилежной ученицей жены священника. Пожалуй, данна Эдита даже полюбила её, радуясь успехам и огорчаясь неудачам. На своё пятнадцатилетие девочка испекла необычный пирог, который назвала «торт», благо, продукты для него: масло, сметана, яйца были свои. Она постеснялась пригласить в гости священника с данной Эдитой, но, отрезав большой кусок от своей стряпни, завернула его в чистую тряпицу и унесла им. Её дорогая учительница посмеялась над ней и ткнула в сырую середину торта, пообещав, что один из уроков будет посвящён кулинарному искусству.

Теперь Констанца ходила, не горбясь и не размахивая руками. Её реверанс был изящен и нетороплив. Она научилась быть сдержанной, но её природная весёлость и непоседливость нет-нет, да и прорывалась сквозь привитые данной Эдитой благородные манеры. У неё оказался приятный, хотя и не слишком сильный голос, и она превосходно танцевала. А вот играть на клавесине так и не научилась: не хватало терпения и усидчивости.

Втайне данна Эдита надеялась, что со временем, сможет устроить свою воспитанницу в какой-нибудь приличный дом в качестве гувернантки к маленькому ребёнку. Она уже поговорила об этом со своим старшим сыном, который служил начальником канцелярии у градоправителя. Он обещал подумать и разузнать о возможностях.

В один из летних тёплых дней жена священника пришла к кузнецу. Она выставила из комнаты недоумевающую Констанцу и внимательно посмотрела на хозяина:

— Даниил, сегодня утром муж сказал мне, что на следующей неделе нашу деревню навестит наш господин, лорд Нежин дар Кремон. — Она замолчала, глядя на кузнеца. Тот побледнел:

— данна Эдита…, а что делать-то? Может, обойдётся?

— Не будь дураком, Даниил, — жёстко ответствовала гостья, — не обойдётся! У тебя имеется несколько дней, чтобы спрятать дочь. — С этими словами она встала, и ещё раз окинув его холодным взглядом, вышла.

А кузнец, обхватив голову руками, закачался на стуле. Вбежавшая Констанца в панике бросилась к отцу:

— папа, папа! Что с тобой!? Что тебе сказала данна Эдита?? — И, поскольку он не отвечал, обняла его за шею и принялась тормошить: — ну папа же!

Кузнец поднял голову: — доченька, тебе надо спрятаться куда-то! Ненадолго, два-три дня, но чтобы никто не знал, где ты есть.

— Зачем? Что случилось, папа?

— Констанца, ты ещё маленькая, не поймёшь, но мне надо тебя спрятать! Но куда?? — Он в отчаянии опять обхватил голову руками. Спустя некоторое время кузнец поднялся: — дочка, я сейчас уеду, но к вечеру вернусь, не беспокойся.

Растерянная, недоумевающая Констанца осталась одна. До конца дня она разбирала с данной Эдитой формы стихосложения древних поэтов Семи Холмов. Затем ей самой было предложено сочинить небольшое стихотворение. Так что, когда она пришла, отец уже возился в кузне. Увидев, что дочь вернулась, он направился следом за ней в дом:

— дочка, завтра утром мы поедем с тобой к Феонисте. Ты поживёшь у неё с недельку, а потом я за тобой приеду.

— К Феонисте? Зачем, папа? А как же моя учёба?

Кузнец отвернулся, пробурчал: — данна Эдита знает, что тебя несколько дней не будет, — и, повысив голос, добавил: — перестань задавать мне вопросы!! — Констанца поразилась, ведь отец никогда не кричал на неё.

Рано утром, когда в деревне ещё все спали, толстый мерин, запряжённый в бричку, вёз Даниила и его дочь по дороге, уходящей на север. Немного времени спустя бричка свернула в лес. Теперь отец с дочерью отправились по широкой тропе, которая, вначале, вилась параллельно дороге, а потом отклонялась влево. Через десяток роенов она выбегала из леса на луг. За ним, в отдалении, возвышалась серая громада замка хозяина всей округи, лорда Нежина дар Кремона. Тропа значительно сокращала путь к замку в отличие от дороги, которая огибала и лес, и луг.

Но Даниил и Костанца, проехав по тропе с полроена, свернули в лес. Кузнец привязал лошадь к дереву. Дальше предстояло идти пешком. Девушка с удовольствием прикасалась ладонью к гладким мощным стволам сосен, гладила по вершинкам, как детей, молодую поросль. Она любила этот чистый, пронизанный солнцем, сосновый бор с толстым, пружинящим под ногами, слоем старой хвои, с густым смолистым запахом и звенящей тишиной. Лишь порой, когда налетал ветерок, высоко в голубом небе возникал неясный размеренный шум, как будто лесные великаны лениво шептались между собой.

Они шли около часа. Чистый хвойный лес уступил место смешанному, с густым подлеском. Наконец, деревья расступились, открыв поляну, на краю которой притулился небольшой домишко о двух окнах с покосившимся крыльцом. Его ограждал невысокий плетень. Где-то недалеко журчал ручей. Около крыльца бродило с десяток кур во главе с красавцем-петухом.

Кузнец нерешительно открыл калитку. Скрипнула дверь, и на крыльцо вышла хозяйка, Феониста. Она была старой. Годы сгорбили её спину и избороздили морщинами лицо, но выцветшие, когда-то голубые, глаза смотрели остро и насмешливо. Констанца хорошо знала Феонисту и немного побаивалась. Та слыла травницей и ведьмой. Девочка вполне верила этим слухам. Ведь не зря же старуха жила в глубине леса. Она лечила скот и людей, её звали, когда у женщин бывали трудные роды и местная знахарка не справлялась. А ещё, как шёпотом передавали деревенские, она умела разговаривать с животными и её слушался лес. На Феонисте была надета длинная тёмная юбка и неопределённого цвета кофта с длинным рукавом. И на юбке, и на кофте красовались заплаты, но одежда чистая, как и тёмный платок, скрывающий совершенно седые волосы.

Кузнец поклонился, приобнял дочку за плечи: — здоровья тебе желаю, Феониста! А это моя дочь, Констанца… — Девочка с опаской посмотрела на старуху, робко поклонилась, не зная, что сказать.

— Ну-ну, Констанца, значит. Дочка твоей бродячей вертихвостки!

Они продолжали молча стоять в раскрытой калитке. Старуха усмехнулась: — заходите, чего встали.

Гости прошли в дом. Костанца украдкой посмотрела по сторонам. В переднем углу маленький алтарь Всеблагого. На нём теплится свечка, лежит пучок каких-то трав. Под окнами широкая лавка, перед ней большой стол, покрытый старой реденькой скатертью в красную и белую клетку. Большая выбеленная печь перегораживает комнату на две половины. Что за ней — не видно. У другой стены стоит большой сундук, на него брошен пухлый матрас. По стенам висят пучки сухих трав. Несколько полок между окнами заняты плотно закрытыми банками, мешочками, от которых пахнет травами.

Потоптавшись у двери, кузнец сказал: — ну, дак я пойду, Феониста? Как этот вражина уедет, так я сразу и приеду за Констанцей…

Старуха кивнула: — поезжай, Даниил. Небось, некогда прохлаждаться-то.

После ухода кузнеца воцарилось молчание. Потом старуха внимательно посмотрела на девочку и улыбнулась: — не бойся, милая, я хоть и ведьма, но людей не ем. Хотя, — она задумалась, перестала улыбаться, — вот такого негодяя, как ваш лорд, не грех было бы и скормить кому-нибудь, тем же волкам, к примеру…

Констанца с ужасом смотрела на Феонисту: — данна, что такое страшное вы говорите? Разве можно желать смерти человеку?

— Ты ещё слишком молода, Констанца, — старуха тяжело вздохнула, — есть люди, смерть которых была бы во благо другим. Ну, да ладно, давай, будем тебя устраивать на новом месте.

До самого вечера они занимались домашними делами. Гостья разобрала свою дорожную сумку, которой очень гордилась, потому что та была собственноручно сшита ею из кусочков кожи, оставшихся у сапожника и выброшенным им за ненадобностью. Аккуратной стопкой она сложила несколько книг, которые хотела бы прочесть в ближайшее время, развесила на плечиках в чулане пару платьев. Там же, на небольшую полку, сложила своё нехитрое бельё. После этого Констанца отправилась в небольшой огород за домом, где Феониста выращивала немного овощей. Они вместе пололи, а потом поливали привядшие растения. Как-то незаметно Констанца стала называть хозяйку «бабушкой», а та и не возражала. Девочка рассказывала о своей учёбе, о данне Эдите, о деревенской жизни.

Вечером они пили чай и Констанца, наконец, решилась спросить Феонисту о том, что не давало ей покоя: — бабушка, а почему, всё же, мне надо прятаться у вас? Ни папа, ни данна Эдита мне не стали ничего говорить, а папа вообще на меня прикрикнул и сказал, что я маленькая ещё, чтобы знать причину?

Старуха тяжело вздохнула: — не прав кузнец. Может ему, отцу, и неловко и тяжело говорить о таком, а вот твоя наставница должна была тебе рассказать. Ты ведь знаешь, Констанца, почему Всеблагой род людской разделил на мужчин и женщин? — Молча кивнув, девочка во все глаза смотрела на хозяйку. — Ну вот, должны они жить вместе, быть супругами, рожать и воспитывать своих детей, множить род человеческий. Но есть мужчины, пренебрегшие заповедями Всеблагого. Они не хотят состоять в честном супружестве и прожить жизнь с одной женщиной. Лорд Нежин из таких. Он жесток и бессердечен. По его приказу в деревнях ловят молодых девушек и доставляют к нему в замок. Через несколько месяцев они возвращаются домой обесчещенные, опозоренные. На всю жизнь к ним прилипает презрительная кличка «падшая». У некоторых из них рождаются дети. В этом случае лорд Нежин время от времени выделяет несчастным женщинам небольшие суммы. Все они молоды и красивы, поэтому большинство из них, всё же, выходит замуж, но до конца своих дней мужья издеваются над ними, попрекая тем, что лорд Нежин был их первым мужчиной. — Феониста замолчала, переводя дух. Констанца слушала её, затаив дыхание. — Вот поэтому-то твой отец, милая, и попросил меня приютить тебя на несколько дней. А теперь давай-ка уберём со стола да будем ложиться спать, — закончила старуха.

Позднее, лёжа в темноте на матрасе, набитом душистым сеном, Констанца думала о том, что рассказала ей Феониста. Конечно, девочка была деревенской жительницей и рано узнала об отношениях мужчины и женщины. Вначале на примере животных, а потом и людей. Деревенские не очень-то беспокоились о приличиях, и Констанца не раз натыкалась в лесу и на лугу, в стоге сена, на уединившиеся парочки. Припомнила она и исчезновение девушек несколько старше её по возрасту. Позднее они снова появлялись в деревне. Бледные, с опущенными глазами они тенью скользили по улице, люди шарахались от них, а парни бросали вслед грязные словечки. Констанца даже вспомнила, как несколько лет назад одна из этих девушек, весёлая черноволосая красавица Гортензия, первая певунья на всех деревенских праздниках, вернувшись из замка, через несколько дней повесилась. Хоронила её вся деревня. Люди мрачно и угрюмо шли за гробом, а рыдающая мать призывала на чью-то голову все кары небесные. Говорят, через несколько дней к родителям Гортензии приезжал всадник из замка. Он вошёл в дом и тут же выскочил обратно. Вслед ему неслись проклятья.

Страх закрался в душу девочки. Она подумала, что данна Эдита права: нужно прилежно учиться, чтобы найти работу в городе.

Спустя несколько дней кузнец забрал Констанцу домой. Он был мрачен и нерадостен. В деревне соседка, Наина, шёпотом, чтоб не услышал отец, сказала, что лорд Нежин приезжал сам, с ним десяток стражников. Он приказал привести к нему всех девушек, живущих в деревне. Явились те, кто не успел уехать к родственникам. Он забрал с собой дочь вдовы Параньи, не обращая внимания на слёзы и мольбы убитой горем матери. Уходя, он бросил ей кошель с деньгами.

За два последующих года Констанца ещё несколько раз пряталась у Феонисты. Травница нравилась ей, несмотря на язвительность. И да, людская молва не врала: старуха действительно была ведьмой. Однажды Констанца увидела, как Феониста, склонившись над кустом боярышника, что-то тихо шептала ему, а куст клонился к ней всеми ветвями, хотя стояло безветрие.

Девушке исполнилось восемнадцать, парни вовсю заглядывались на милое личико и старались привлечь к себе её внимание. Констанца была со всеми приветлива, но никого особенно не выделяла. Данна Эдита, через своего старшего сына, нашла ей работу в городе. Пожилая богатая данна хотела бы иметь молодую симпатичную компаньонку, чистоплотную, скромную, умеющую читать и писать. Кузнец радовался, что его девочка весной уедет из деревни, будет жить в хорошем доме, где её никто не обидит. Там, глядишь, и муж подходящий отыщется. Констанца о муже не загадывала, но о городе мечтала. Она представляла, как вместе со своей хозяйкой будет посещать театры, ездить в каретах и носить красивые платья. Ей обещали небольшое жалованье, а питаться она должна будет с хозяевами. Девушка думала, что сделает всё, чтобы понравиться пожилой даме. Ей хотелось, чтобы её полюбили.

Она часто навещала Феонисту. Старуха в последнее время сдала, частенько ложилась передохнуть. В такие минуты Констанца садилась рядом, на низенькую скамеечку, и та рассказывала ей о повадках животных, о птицах, растениях и их целебных свойствах. Девушка уже не занималась с данной Эдитой, хотя, по-прежнему, была частой гостьей в доме священника. Вожделенный шкаф с книгами давно распахнул свои дверцы и теперь не представлял для неё интереса. Все книги были прочитаны, а некоторые, самые любимые, не на один раз. Но из каждой своей поездки в город святой отец обязательно привозил недавно выпущенные издания, да и сыновья нет-нет, да и присылали родителям очередной, увековеченный на бумаге труд какого-нибудь мыслителя, а то стихи модного поэта.

________________________________________________________

*данна, данн — уважительное обращение

Сегодня Констанца решила унести Феонисте круг копчёной колбасы и кусок масла. Ещё в её сумке имелся горшочек. Один из заказчиков рассчитался с кузнецом за мелкую работу мёдом. Большая глиняная миска была наполнена доверху, под самую крышку. Девушка сразу же ополовинила её, налив по горшочку данне Эдите и Феонисте.

Домашние дела задержали её, так что она вошла в лес, когда уже смеркалось. Констанца не боялась ходить по нему одна, даже если и темнело. Деревенские слыхом не слыхивали ни о каких разбойниках, а дочку кузнеца они все знали и любили. Вишняки были единственным поселением на всю ближайшую округу, и встретить кого-то пришлого ей представлялось маловероятным.

Констанца, тем не менее, торопливо шла по тропе. Луна уже взошла. Её слабый свет пробивался сквозь кроны сосен, сплетая призрачные, подрагивающие узоры на земле, подмороженной первыми осенними заморозками.

Внезапно девушка услышала шорох, потом слабое постукивание копыт и фырканье лошади. Она замерла. Что может делать всадник в такой час на лесной тропе? Констанца тихо отступила за толстую сосну, прислушалась. Её тёмный плащ с капюшоном должен был скрыть её от чужого взгляда. Разве что лицо может выдать… Она надвинула капюшон поглубже и снова прислушалась. Лошадь опять

фыркнула и переступила с ноги на ногу. Осторожно ступая, Констанца двинулась через лес, рядом с тропой. Вскоре она увидела здоровенного коня. Он стоял, запутавшись поводьями за терновый куст. Хозяина видно не было. Она медленно подошла к лошади. Крупный рыжий жеребец всхрапнул и, покосившись на неё, дёрнул головой, но куст держал крепко.

Констанца подошла и положила руку на круп. Жеребец вздрогнул всем телом. Она отдёрнула руку и присмотрелась: весь бок у лошади был изодран плетью. Девушка ахнула:

— о, Всеблагой! Да кто же тебя так? А где твой хозяин? — Она стала распутывать поводья. Жеребец стоял смирно, иногда переступая с ноги на ногу. Констанца погладила его по шее, нащупав в кармане плаща кусочек хлеба, который она припасла, чтобы угостить Феонистиных кур, протянула его коню. Тот взял, деликатно прихватывая ладонь мягкими губами. Она решила, что отведёт его к Феонисте. Травница подлечит раны на боку, а потом они подумают, где искать хозяина.

Констанца потянула за повод, и жеребец послушно двинулся за ней. Она негромко разговаривала с ним, успокаивая его и одновременно ломая голову, откуда в лесу мог взяться такой конь. Видно было, что он благородных кровей, не деревенская покладистая лошадка. Да и седло на нём дорогое, из хорошей кожи.

Она шла по тропе дольше обычного. Темнота сгустилась, наступила ночь, и Констанца вовсе не хотела запнуться и растянуться на мёрзлой земле. Впереди что-то темнело, и она с досадой подумала, что упавшее дерево задержит её ещё больше. Но это оказалось не дерево. На тропе, растянувшись во весь немалый рост, лежал мужчина. Конь фыркнул, попятился, чуя запах крови. Человек лежал неподвижно, неловко подвернув под себя правую руку. Констанца торопливо запутала повод вокруг ближайшей сосны, и подошла к мужчине, с опаской наклонилась. Он был молод, бледен, глаза закрыты, а вокруг головы и верхней части туловища расплылась большая, уже подмёрзшая, лужа крови. Из плеча торчало древко короткой арбалетной стрелы. Она наклонилась ниже. Он дышал, значит, пока жив.

Девушка боязливо оглянулась: вдруг тот, кто стрелял в незнакомца, всё ещё где-то здесь? Но кругом было тихо, лишь фыркал привязанный жеребец. Она подумала, что мужчина умрёт, если оставить его здесь в ожидании, пока она сбегает за помощью. Делать нечего, надо как-то справляться самой.

Констанца отвязала жеребца и подвела его вплотную к незнакомцу. Он наклонился к его лицу, обдавая тёплым дыханием. Девушка поняла, что её догадка верна: это и есть хозяин коня. Она потянула повод вниз, к земле, одновременно нажимая на спину жеребца и уговаривая его лечь. Тот понял, подогнул ноги и опустился рядом с мужчиной. Констанце предстояла тяжёлая работа: нужно было затащить раненого на лошадь, при этом перевернув его на живот, а затем привязать его, чтобы он не упал. Деревенская жизнь сделала её сильной, но мужчина был тяжёл. Ей пришлось снять седло и спрятать его в кусты, потому что оно мешало уложить незнакомца. Было бы проще затащить его поперёк конского крупа, но Констанца боялась, что в темноте не сможет уследить за тем, чтобы его голова не ударилась о дерево. Её возня разбередила раны. Из-под стрелы побежала струйка крови, а с разбитого затылка закапало.

Она запыхалась, взмокла и совершенно выбилась из сил, но кое-как взвалила мужчину на спину жеребцу. Найденным в седельной сумке ножом она разрезала свой плащ на ленты и крепко привязала раненого к коню. Пришлось разорвать нижнюю юбку, чтобы завязать рану на голове. Стрелу она трогать не решилась.

Дорога через ночной лес была сущим мучением, но, наконец, Констанца вышла на поляну перед домом Феонисты. Та уже спала, но вышла на крыльцо, услышав шум. Она подошла к жеребцу, и, наклонившись, заглянула незнакомцу в лицо. Отшатнувшись, сурово сказала:

— Констанца, где ты его нашла? — Девушка сбивчиво объяснила, не понимая, почему старуха хмурит брови. — Тебе надо было оставить его там, на тропе, а не тащить ко мне.

— Бабушка, но он же ранен! Он совершенно беспомощен! Я не могла его там бросить! — Она запнулась, расширенными глазами посмотрела на Феонисту, — он бы умер, бабушка!

— Туда ему и дорога, — пробормотала, всё также хмурясь, старуха, — это лорд Нежин дар Кремон, глупая. Тот, от кого тебя отец прячет столько лет.

Вдвоём они стащили незнакомца с коня и, уложив его на одеяло, волоком затянули в дом. В сознание он не пришёл, но глухо застонал, когда его волокли по ступеням. Им даже удалось затащить его на сундук, на котором иногда спала Констанца.

До самого утра они возились с раненым. Феониста выдернула стрелу, чудом не попавшую в сердце, промыла и туго забинтовала рану. Потом они перевернули его на бок, и Констанца выстригла волосы вокруг раны на затылке. Травница сказала, что череп цел, но лорд Нежин сильно ударился головой и рассек кожу, оттого и кровь. Эту рану они промыли отваром воин-травы, которая останавливает кровотечение и препятствует воспалению. Голову тоже забинтовали чистыми холщовыми тряпками. Он очень сильно замёрз, поэтому Феониста велела нагреть в недавно протопленной печи несколько плоских камней и, завернув их в тряпки, обложить ими мужчину. Выгнав Констанцу, старуха раздела его догола и растёрла тело жёсткой травяной мочалкой до красноты. Девушка, тем временем, промыла и засыпала порошком всё той же воин-травы израненные бока жеребца, потом принесла ему охапку сена и чистой воды в ведре. Она закрыла его в пустующем сарае, решив, что за седлом сходит утром.

Когда Констанца вернулась в дом, лорд Нежин лежал, переодетый в старую-престарую вылинявшую рубаху и такие же подштанники. Всё это кто-то из жителей Вишняков отдал старухе, чтобы не выбрасывать сравнительно целые вещи. Обложенного тёплыми камнями, укрытого двумя одеялами, раненого, тем не менее, трясло в ознобе. Травница, всё такая же хмурая, покачала головой: — он потерял много крови и сильно промёрз. Не хватало ещё, чтобы он умер у меня в доме! — Она, бормоча что-то, нашла на полке мешочек с сушёными ягодами малины и липовым цветом: — надо заварить и выпоить ему, не дожидаясь утра.

Вдвоём они напоили лорда Нежина отваром. Констанца приподняла его голову, а старуха ловко вливала в рот отвар маленькой ложкой.

Наконец, его перестало трясти, лоб покрылся испариной. Феониста полезла спать на печь, а Констанце велела лечь на своё место. За печкой имелась небольшая комнатка, отгороженная занавеской, там стояла узкая деревянная кровать. Констанца решила, что она немного посидит и обдумает случившееся.

Она придвинула табурет поближе к сундуку, на котором лежал раненый, и задумчиво посмотрела ему в лицо. Он был очень бледен. Тёмно-русые волосы спутались, слиплись, все в засохшей крови. Они не длинные, но густые и мягкие. Нос прямой, с хищным вырезом ноздрей, губы плотно сжаты. Подбородок с ямочкой посередине, а ресницы длинные, пушистые, как у девушки. Феониста сказала, что ему двадцать шесть лет. Он показался Констанце очень красивым. А ещё он высокий, широкоплечий, вон как натянулась на груди ветхая рубашка, того и гляди расползётся по швам. И руки сильные, с длинными пальцами. Она вдруг представила, как он может обнять, поцеловать, и дрожь прошла по её телу. Не может быть, чтобы он был жесток. Здесь что-то не так. Но надо идти спать, скоро утро.