Контра

Глава 37

Монотонно постукивали колёса железнодорожных вагонов, кои покачивались в такт им с весьма ощутимой амплитудой и с достойным лучшего применения постоянством. Поезд, буксируемый пышущим жаром, дымным паровозом, неспешно ехал по рельсам, "наматывая" на свои железные колёса километр за километром. Ну а наш герой, Сашка, сидел в относительно мягком вагоне непривычной конструкции и отрешённо смотрел в окно на медленно проползающий пейзаж. Да, называть вагоном это чудо, порождённое неведомым "инженерным гением", где сейчас находился граф, было неправильно. Это…, чему невозможно подобрать точное определение, больше всего напоминало большую, десятиместную туристическую карету. Это был "экипаж", по чьему-то глупому умыслу или недосмотру поставленный на металлические рельсы — сплошной абсурд, трясущийся, грохочущий и пропахший угольным дымом. Не так давно, направляясь в Царьград, Александр не обратил на это нелепое средство передвижения никакого внимания, так как скучать в обществе бравых господ офицеров не приходилось. Как следствие и обращать внимание на подобные мелочи. А сейчас, на третий день пути домой, без задорной суеты весёлой компании военных, экипажи-вагоны, воспринимались как один из вариантов пыточной камеры. И для этого были свои причины. Это и отсутствие привычного по прошлому миру коридора, по которому можно было пройтись, "размять" затёкшие от длительного сидения ноги, или заглянуть к друзьям на "рюмку чая", в соседнее купе. Здесь не предусматривались даже туалетные кабинки! Из-за чего приходилось терпеть от станции до станции, единственные места, где имелась возможность оправить свои естественные надобности. И прочее, прочее, прочее. Легче всего, эти "дорожные лишения" переносили настоящие, не избалованные более развитым техническим прогрессом аборигены, кои даже не подозревали о существовании тех благ, о которых скучал один человек, дитя другой цивилизации.

Ну а в царствии вагонной скуки, прочитав всю имеющуюся в наличии прессу, человек по неволе ищет общения с попутчиками, а не находя такового, погружается в воспоминания о прошедших днях, или какие-либо заоблачные грёзы. Александр занялся вторым из озвученных вариантов. Он мысленно вернулся в день, когда на него и его людей было совершено коварное нападение. Да, это событие до сих пор не "отпускало" молодого человека и тот, искренне радовался тому факту, что так легко разминулся со смертью. Ведь лично он, в том бою на лесной дороге, отделался относительно лёгким испугом, не считать же за серьёзную рану небольшой порез на боку. Правда в его отряде не обошлось без более ощутимых потерь, сильно пострадал Пётр, убитая под ним лошадь, упав, покалечила ему ногу, благо солдаты освободили его из этого капкана, и умело наложили на поломанную голень шину, а позднее, монахи, выправив, заключили её в лубки. Однако не обошлось и без безвозвратных потерь, погиб самый молодой гайдук Анисим, родной, младший брат Степана Гончара. Это был любознательный парнишка, такой же сухопарый и жилистый молодец, как и его старший родич, десятник второго десятка. В этой стычке были и другие утраты, трое солдат-попутчиков, получили ранения не совместимые с жизнью, двое из этой троицы скончались уже в монастыре, один, до него не доехал. И что обидно, даже не добравшись до своего полка, не говоря о большем, ещё двое бойцов стали калеками. И эти потери, давили на Сашкину душу как огромная гранитная плита, но абсолютно не угнетало других участников этого боя. Как говорили сами солдаты, отражая такое коварное нападение, они ещё отделались малой кровью. И всё это удалось только благодаря имеющимся в караване скорострельным револьверам, и другим пистолетам, при помощи которых, все они смогли существенно проредить бандитскую шайку ещё на подступах к дороге. А количества тех, кто добежал до телег, для нанесения более существенного урона было явно недостаточно.

Вспоминались откровения Вольдемара, медика недоучки. Оказывается, пока он оказывал помощь пленённому князю, тот успел поведать кое-что интересное. Но обо всём по порядку, когда был обнаружен князь-отщепенец, первое что заинтересовало солдата, это пара английских револьверов, один лежал рядом с раненым, стонущим от боли бандитом, а другой торчал у того за поясом. И этот мерзавец, видя что к нему приближаются русские солдаты, а не его подельники, всё смекнул и попробовал откупиться. Он предлагал их своё дорогое оружие в дар, за одну единственную услугу, сохранение его жизни. Вот сосланный в солдатчину студиозус и польстился на такое богатство. Осмотрел князя и приступил к оказанию первой медицинской помощи. По ходу выполнения этой врачебной манипуляции, когда немного удалось унять боль, завязалась недолгая беседа. Может быть, предатель, уверовал то, что ему не только сохранят жизнь, но и отпустят, и поэтому решил разоткровенничаться, а быть может это произошло по какой-то другой причине, например, возомнил себя великим революционером-агитатором. Это не столь важно. По его словам, вся вина за жертвы нападения лежит на совести графа-вурдалака, по прозвищу "Мясник", а не на нём. Засада была организована только на графа Мосальского-Вельяминова и никого более. А этот трус решил прикрыться ими, простыми служивыми. Поэтому, вот так и получилось. Ну а они, его ячейка, шесть русских революционеров-патриотов, всего лишь решили помочь турецким борцам за свободу в наказании всемирно известного военного преступника. Вот после этих слов, чтоб не слышать этот бред "студенту" и заткнули рот, после чего привели на суд, к графу.

В который раз прокручиваемые перед внутренним взором воспоминания прервали звуки непонятной суеты, как оказалось, это Вольдемар Стругов, решил срочно-обморочно поговорить с графом и не придумал ничего лучше, чем перелезть через спинки тройных сидений, разделяющих большое купе-вагон на две равных части. Простой души человек, можно сказать, в какой-то степени бунтарь. Зачем лишний раз искать этому утверждению подтверждение? Честное слово, не сто́ит, потому что в данный момент, действия отставного солдата можно описать словами: "Есть поставленная цель, пообщаться с Александром Юрьевичем, знать она будет достигнута. И плевать на всякие там условности этикета, можно просто, не дожидаясь остановки поезда, дабы как и все люди воспользоваться дверями, необходимо перелезть через сидения". — Можно задать вполне резонный вопрос: "Как так? Почему этот человек оказался именно в этом вагоне?" — И ответ на него будет весьма простым: "Дело в том, что после недолгого лечения в монастыре, демобилизованные по ранению солдаты и вновь раненые, из числа недавно подвергшихся нападению, за последние дни сильно сблизились с гайдуками". — Как-то так. А далее, в процессе общения, узнав, что они, эти самые гайдуки, по факту являются вольными людьми, и всё равно продолжают служить своему барину, сильно этому удивились. А в скором времени, немного подумав, сами изъявили желание наняться на службу к графу. Вот так и оказался сын бывшей примы Павловского театра в числе этих желающих. Как-никак, но из-за полученной в давнем бою травмы спины, он немного захромал и не выдерживал более или менее долгой ходьбы. такой вот калека, не имеющий внешних признаков увечья, кроме небольшой хромоты и болей в ногах. К матери с её образом жизни, он возвращаться не желал; окончить прерванное обучение на врача, у покалеченного в бою бойца не было возможности; а с больными ногами, наняться на более или менее хорошую службу, не стоило и мечтать. Оставалось идти на паперть, не было ни какого желания. Так что Вольдемар, первым из отставных солдат, подошёл к молодому графу, дабы напроситься к нему на службу. Вот и сейчас, его приспичило, и он действовал. Видимо желал оговорить некие новые условия своего будущего контракта.

— Александр Юрьевич, у меня тут возникло несколько вопросов, — виновато улыбаясь и усаживаясь на краю двойного сидения, поинтересовался отставной солдат, — не могли бы вы на них ответить.

— С превеликим удовольствием.

— Тут это. Лично меня вы наняли для обучения молодых девиц азам медицины и привитие им умения оказывать первую неотложную, медицинскую помощь. Так?

— Абсолютно верно.

— Поймите, мне очень нужно наняться к вам на службу, но, видимо мне не удалось объяснить вам главный и весьма весомый факт, я студент — недоучка. И не имею прав на какое-либо преподавание. Тем более, в мире, ещё никто не учил девиц умению врачевать. Если не считать за таковое обыкновенное знахарство.

— Ну что же, уважаемый, я отвечу на ваши вопросы, по порядку их озвучивания. Вас осудили тогда, когда вы оканчивали учёбу на последнем курсе. Это значит, в медицине, вы, не профан. Что вы и продемонстрировали у лесной дороги. Далее, то, что ваших учениц никто не воспримет всерьёз, это истинная правда. Но только отчасти. Я их обучаю для себя. Как говорится для личного пользования. Если сказать ещё точнее, они будут помогать именно вам, ассистировать в лечении людей служащих на меня. И без работы ни они, ни вы не останетесь. Далее, в ближайшее время, я постараюсь пристроить вас к одному очень хорошему доктору медицины. Пройдёте у него некое подобие интернатуры — я знаю, чем его простимулировать на этот шаг. А там, когда вы подучитесь у доктора и вспомните всё, чему вас учили, то при первой возможности мы "выйдем" на ваших бывших преподавателей, и я найду способ, чтобы вы окончили своё учебное заведение — экстерном. Вас устроили мои ответы?

— Вполне. Вот только всё это как-то неправильно и необычно.

— Пусть по этому поводу болит только моя голова. Вы же, по выполнению поставленных перед вами задач, будете практиковать в моём поместье, и там, вам будет чем заниматься, заодно и моим людям от того будет большая польза. Всё лучше, чем к тёмным знахаркам "бегать" за избавлением от всякого навалившегося на них недуга, не все же из этих бабулек-целительниц являются сильными травницами.

Можно скачать, на этом, содержательная часть беседы была окончена. Вольдемар ещё чего-то говорил, задавал какие-то уточняющие вопросы, Александр машинально на них отвечал; при этом думал он совсем о другом. Он вновь старался осмыслить, нет, не так, понять причину того, что демобилизованные после ранения солдаты, все, изъявили единодушное желание наняться к нему на службу. И в этом порыве их не остановило даже то, что Сашка честно предупредил отставников, что из-за больших трат необходимых для старта его дела, он выплачивает жалование только работникам артели, и то, не очень большое. На что ему ответили, что его бойцы, то есть вольные ребята гайдуки, об этой проблеме уже рассказывали, и не раз, так что они согласны послужить какое-то время только за крышу над головой и питание. Ведь это не такие уж и большие трудности, а так, временные неудобства, которые они легко переживут, ведь имперская козна, им, и без того будет выплачивать некий пенсион на проживание. И граф, уже не по первому разу пытался разобраться, в чём здесь кроется подвох. По опыту прошлой жизни он усвоил одну истину, что никто из нормальных людей, за просто так, на "дядю" работать не будет. А тут такое…, и главное, сразу столько человек дали согласие поработать только за "большое человеческое спасибо".

Нет. Если сказать что граф Мосальский-Вельяминов на данный момент был бедным как церковная мышь, это значит обмануть. У него ещё была "подушка безопасности" — тайник, и в последнее время, молодой человек, иногда туда "заглядывал", только в исключительных случаях. Вот и на эту поездку в Царьград, он взял из своего загашника некую сумму и не успел потратить её полностью. В прочем, юноша и не стремился транжирить имеющуюся в его распоряжении наличность. Так что этих денег хватило на покупку железнодорожных билетов, для всех четырёх оставшихся с ним гайдуков, ну и пятерых новых служащих, коих он собирался использовать по их оставшейся трудоспособности и талантам. Так что, именно с этих сбережений и арендовался вагончик, для проезда всей компании. Да. По поводу билетов, здесь было чему удивляться, ведь привычные "бумажки" заменяли небольшие металлические жетоны. Использовались они весьма оригинальным образом: ты покупаешь "железяку" в кассе и сдаёшь её дорожному служащему, при посадке в поезд. Далее, через некоторое время, этот же жетон, выкупит очередной пассажир и вновь его сдаёт проводнику. Вот такой вот круговорот "билетов" в отдельно взятом акционерном обществе, экономично и сердито.

Всё в этом мире имеет обыкновение заканчиваться, подошла к своему завершению и эта долгая поездка. Однако Сашка, полностью осознал этот факт в тот момент, когда кавалькада из наёмных экипажей въехала во двор его усадьбы. Пришлось Александру побороться с желанием как можно скорее уединиться и, дождавшись пока будет растоплена банька, с удовольствием попариться в ней, самое то, после долгой дороги. В итоге, пока не были отданы все необходимые распоряжения относительно его попутчиков, он так и не пересёк порог своего дома. Пусть в этом поступке и не было необходимости, управляющий и без его указаний мог распорядиться относительно бани для вернувшихся гайдуков, как и их сытного обеда. Нет, снова не точное определение, судя по времени суток это скорее ранний ужин. Также, без лишних напоминаний были бы и расквартированы и отставные военнослужащие, коих граф, по приезду в столицу, успел переодеть в костюмы подобающие мещанину среднего достатка. Кстати, в решении этого вопроса помог старый еврей-ювелир, к которому они мимоходом "заглянули на огонёк", чтоб выставить на продажу трофейные пистолеты и парочку неплохих ятаганов, так сказать, по бросовой цене. Вот Кац, узнав о проблеме, и показал, где можно купить уже готовое гражданское платье в весьма хорошем состоянии, а не ждать, пока тебе его построят портные в ателье. Да что там показал, он свёл Сашку с нужными людьми и так скромненько намекнул тем, что, дескать, этот господин, его хороший деловой партнёр, и поэтому, не стоит слишком сильно завышать цену на предлагаемый ими товар, тем более что одёжа покупается в количестве небольшой оптовой партии. И судя по итоговой оплате, его просьба была услышана и принята к исполнению. Интересно получается. Оказывается, не такой уж старый Авраам и простой человек, каковым желает казаться, раз к его слову так внимательно прислушиваются и принимают к исполнению все его указания, пусть и преподнесённые в виде невинного пожелания.

Далее, необходимо покончит с воспоминаниями о недавних событиях, и вернуться в Сашкино имение. А там, пока грелась личная банька, Александр выслушал сжатый доклад о деятельности артели, и некие успехи на этом поприще весьма порадовали. Хоть спрос на многие товары упал, но не все было так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Оказывается, зажиточные горожане, в связи с тем, что идёт война с османами, пожелали тоже вооружиться и налаженный выпуск гражданских револьверов пришёлся весьма кстати. Небольшой калибр оружия, немного упрощённая и уменьшенная в размерах конструкция, а главное относительно небольшая цена, сделали револьверы весьма востребованным товаром.

За то время, пока выслушивались доклады по текущим делам артели, банька успела набрать необходимый жар, о чём оповестил один из молодых гайдуков — ветеран боевого испытания пулемёта. Он был из числа тех, кто убыл домой первой партией, которая доставила новое оружие в мастерские. Парень доложил, подождал несколько секунд, мол, не будет ли ещё каких указаний и спешно ушёл. О его торопливости "говорили" звуки его быстро удаляющихся шагов. Видимо чернявый красавец, которого не портила даже преждевременно лысеющая голова, спешил к торжественному столу, который сейчас накрывался в общей столовой. Опоздать к нему он не мог, так как главные виновники застолья, в этот момент, так же как и хозяин, ожидали помывки, как говорится: "Смыть дорожную пыль".

Сегодня, за банщика был Митяй, кстати, тоже вольный человек, входивший в число тех, кто, получив вольную, не пожелал расставаться со своим благодетелем. Кстати, три человека, получив на руки свою небольшую часть клада, ушли на поиски лучшей доли. Но не о них разговор, он о Мите. Сейчас, этот видный, крепкий парень, с уродливым шрамом, "перечеркнувшим" его лицо, был при деле, он учил всех мальчишек усадьбы тем предметам, кои не могли припадать бывшие дворовые девки. И надо сказать, в этом нелёгком деле, добился определённых успехов. Ну а сейчас, решил по старой памяти, "пробить веничками" того, с кем сидел за одной партой несколько лет. Сам предложил, но у графа сложилось впечатление, что Митя желает о чём-то поговорить, без свидетелей. Поэтому он и согласился.

— Ох, а исхудали то как, Александр Юрьевич, — посетовал Митя, нагоняя вениками пар, хотя, чего он мог разглядеть при тусклом свете масленого светильника, непонятно, — наверное, жили там впроголодь, на монастырской то еде.

— Митька, ты это брось. Когда мы наедине, обращайся ко мне по имени и на ты.

— Так это когда было. С тех пор столько воды утекло, да и мы уже давно не дети.

— Да, мы не дети, в этом ты прав. Но я надеюсь, что наша с тобой дружба на этом не окончилась?

— Так-то оно так. Но я сын конюха, а вы граф. И мне, нужно соблюдать определённые правила в общении.

— Вот и соблюдай. Только делай это прилюдно, и не более того.

— Хорошо, Александр Юрьевич, будь, по-твоему. Тогда ответь мне. Зачем на войну поехал? Неужели после гибели Алёнки, тебе жизнь не мила? Вон, какой шрам на боку красуется, небось, из-за него, ты за малым, богу душу не отдал.

— Ух, какой ты глазастый, усмотрел-таки мою "дырочку в правом боку"[50]. Успокойся, смерти я не ищу. Так что Митя, можешь по этому поводу не переживать. А рана моя не опасная, она только выглядит страшной, потому что сталь вскользь прошла, вот и получился такой длинный шрам.

— Дай-то бог, дай-то бог.

Про то, что шрам находился на левом боку, а не правом, Митя как будто и не обратил внимание. Он снова плеснул на камни отвар и продолжил, молча, работать вениками. Уже после парилки, попивая в хорошо освещённом предбаннике квас, Александр, устав ждать, когда его друг детства начнёт откровенничать, поинтересовался:

— Ты Митька давай не жмись как девка перед первым свиданием. Ведь давно вижу, что тебя что-то буквально "выворачивает наизнанку", а спросить меня о твоём интересе побаиваешься. Говори уже. Даю честное слово, что не покусаю.

— Тут дело не простое, я даже не знаю, как ты к этому отнесёшься.

— А ты попробуй, рискни. Пока не расскажешь в чём проблема, не узнаешь, как я на неё среагирую.

— Ну не знаю, как и начать. Здесь дела амурные…

— Понял, я всё понял. Ты желаешь поговорить со мною об Агафье, старшей дочери чернявой поварихи Фроськи? Я давно заметил, как ты на ту дивчину поглядываешь.

— А что, так заметно? Да?

— Ещё как заметно. Особенно, когда ты ей вслед смотришь. Аки пёс побитый, так и хочется подойти, да пожалеть.

— Да, присушила мою душу Агафья, понимаю, что со своим шрамом я у многих вызываю страх. Но ничего с собою не могу поделать. Уступи мне её, Александр Юрьевич, какую хочешь цену назначь, всё отработаю. Как верный пёс, пойду за тобою и в огонь и воду.

— И что ты с ней, декой этой, делать будешь, горе ты луковое.

— Дам вольную и возьму в жёны.

Сашка пристально посмотрел на друга, потерянно сидевшего перед ним за небольшим столом. Ему было его жалко, но показывать это не хотелось, чтоб не обидеть парня.

— Ты это что аспид удумал? А? Решил выкупить девку и "осчастливить", чтоб она с тобой жила только из чувства благодарности за то, что ты ей даровал вольную?

— Нет, Александр Юрьевич, совсем не так. — сбивчиво, торопливо, как будто боясь что его прервут, заговорил Митька. — Она мне сама сказала, что я ей давно глянулся. Правда, произошло это не сразу. Первое время, как я здесь появился, она меня побаивалась. После привыкла, но стеснялась ко мне подойти. А когда я получил вольную, вообще постаралась обо мне забыть. Да только это не возможно. Вот мы, после вашего убытия на войну, с ней и начали встречаться, по ночам. Но она, всё рано боится, что из-за неё, я лишусь своей воли. Сами знаете эти наши законы. Вот мы и решили, что я с тобой поговорю и предложу такой выход. Не откажешь?

— Ну, если это обоюдное решение, то это всё меняет. Согласен я. Вот…

— Обоюдное оно, обоюдное, и будь уверен, в этом. И не смотри на то, что Агафьюшка перестарка, она меня любит.

— Ну да, ну да. Семнадцать лет девке, а она уже перестаркой стала, бедные женщины. А по поводу её вольной грамоты ты не переживай, я её завтра же выпишу, на всю её семью, оформлю как положено. А там, немного погодя, и вашу свадебку сыграем, чтоб всё как у людей было, со сватовством и всем прочим. Только ты переговори с её родичами, чтоб они сразу не уходили. Тем более у меня двое Фросиных мальцов в обучении к "хлебному"[51] ремеслу приставлены.

Казалось, услышав, что его проблема весьма удачно решена, человек должен радостно "запрыгать", или начать метаться как птица в клетке, или ещё каким-либо способом выразить свои эмоции. Но друг Александра по учёбе, сидел всё также тихо, можно сказать, понуро. Впрочем, с этим парнем, по-другому и не могло быть. Несколько лет совместного с барчуком "обучения" не могли не сказаться на неустоявшейся мальчишеской психике. Так что, уже на второй или третий год, Митька подсознательно старался быть как можно незаметнее, вдруг повезёт, и его минует участь получения незаслуженного наказания. Вот таким образом и "срослись" в одном человеке две противоположности, с одной стороны, видный парень, да ещё с запоминающимся изуродованным лицом, а с другой, неприметный юноша, по жизни умудряющийся быть невидимым для окружающих. Правильнее будет сказать так, что встретив Митяя впервые, от него невозможно отвести свой боязливый взгляд, далее, какое-то время, молодца продолжают побаиваться все окружающие его люди. Но немного к нему привыкнув, обыватели перестают замечать этого молодого человека. И как Агафья умудрилась наперекор сложившемуся правилу обратить на него своё внимание, непонятно. А быть может, всё объяснялось намного проще, без разнообразных гипотез относительно высоких чувств, девка, понимая, что её время проходит, ухватилась за Митьку, как утопающий за соломинку. Однако чужая душа потёмки и как оно было на самом деле, каковы были мотивации тех, или иных действий, и поступков. Неизвестно.

Впрочем, на сегодняшний вечер, сюрпризы не окончились. После лёгкого ужина, Саша вышел к "народу", собственноручно поставил на праздничный стол несколько бутылок неплохого сухого вина. Когда им наполнили всю стеклянную посуду, сказал тост за здравие всех собравшихся, осушил свою чарку, выслушал ответный тост, после чего направился в мастерскую. Там, не смотря на то, что ещё было относительно светло, как раз горел огонёк, и была приглашающе распахнута створка двери. Вот граф и направил свои стопы в том направлении.

В мастерской трудилось три человека, Сенька Игнатов и двое его подмастерьев учеников. Тут был и дядька Протас, который сидел на скамеечке возле входа и с флегматичной ленцой попыхивал табаком, забитым в новую глиняную трубку. Прошедшего рядом с ним графа он как будто и не заметил, даже бровью не повёл. Зато мастер, увидев своего работодателя, остановившегося на пороге и неспешно оглядывающего всё помещение, учтиво поклонился, а затем, слегка похлопал по плечу парнишку, обрабатывающего напильником какую-то бронзовую заготовку, зафиксированную в тисках с местами облупившейся шаровой краской. После чего, что-то тихо сказал обоим отрокам, они согласно кивнули, почти синхронно. Затем повернулись, поприветствовали поясным поклоном Александра и направились к выходу. И учитель, уже вслед уходящим мальчишкам, произнёс: — "Вы далече отсель не уходите, постойте чуток возле мастерской, отдохните маленько и подумайте над моими замечаниями. А когда понадобитесь, я вас позову. И дверь-то, на улицу, прикройте". — "Угу. Ага". — В разнобой ответили юнцы, стараясь выглядеть при этом не по возрасту чинно и важно. А ведь это не было обыкновенной "игрой на публику", просто по привычке, ребята подражали манере поведения своих учителей.

Дверь закрылась с лёгким стуком. А мастер, выждав несколько секунд, к чему-то прислушиваясь, повернулся к Александру и еле слышно заговорил:

— Здравствуйте хозяин. Тут такое дело, Александр Юрьевич, оружейный мастер Лукьян Сомов, неожиданно решился уволиться со службы. И представляете, говорит, что ему с нами не интересно стало.

— Знаю. Мне уже доложили об этом.

— Так тут это. С этим мастеровым не всё чисто, как может показаться. Я о своих догадках уже с Дормидонтом поговорил, чтоб он за этим лиходеем приглядел, да повнимательнее.

— Это ты правильно сделал. Только ты и мне ответь не один вопрос: "Что тебя в этом вполне житейском деле так насторожило?" — Мастера люди свободные, хотят, нанимаются в артель, работают, не хотят, уходят из неё.

— Ну, не знаю, как и начать. Это дело дюже запутанное.

— А ты начни с самого начала.

— Про то, что этот Лукашка гнилой человечек, знают все. Вот только чтоб насколько гадостный, никто даже не догадывался. Вороватый он мужик, оказывается, дюже вороватый. Зараз скажу почему я так считаю. Помните, я вам говорил, что у нас стал пропадать заказанный вами инструмент. Там одна вещ исчезла, в другом месте другая, вроде как мелочь, а я, всё равно насторожился. А ведь всё этот мерзавец, он ведь и свой инструмент в пропажу записал. А главное как кручинился то по этому поводу, как бегал по цехам, утверждая, что его циркуль имел особую метку. И он его обязательно сыщет.

— И что, нашёл?

— Нет. Зато на днях, мы сами все недавние пропажи обнаружили.

— Как это вышло?

— Так ведь по моей просьбе, ваши гайдуки за ним наблюдали. Особенно после того, как этот тать начал крутиться возле вот этой мастерской. Именно здесь мы исследовали ваши пулемёты на степень износа деталей их механизмов…

Сашка слушал, и чувствовал, как на него накатывает волна трудно контролируемой ярости. Хотелось сорваться с места и как можно быстрее понестись к Лукашкиному дому. Кулаки уже предвкушали, как они будут впиваться в бока этого мерзавца. Казалось, что даже пальцы ощущали, как они сомкнутся на горле нечистого на руку мастерового и стиснут гортань с такой силой, чтоб ощутить хруст ломаемого хряща. Сенька замолчал и сильно побледнев, замер, изобразив парковую статую. Видимо все негативные эмоции графа отразились на его лице.

"Вы это чего удумали? Александр Юрьевич, кормилец, не стоит так сильно психовать из-за предательства этого мерзавца. — Обеспокоенным, слегка дрожащим от испуга голосом заговорил мастер. — Не стоит это дело до смертоубийства доводить".

Александр слышал эти слова. Старался совладать с нахлынувшими на него эмоциями, но совладать с разбушевавшимися нервами было нелегко. Так как в груди клокотало яростное пламя праведного гнева, требуя выхода. Не помогала и дыхательная гимнастика: быстрый вдох и медленный, очень медленный выход. И казалось, что от всех этих усилий нет никакого эффекта. Но вот, послышался лёгкий, еле уловимый скрип дверных петель, и неторопливые, шаркающие шаги уставшего человека. Он, вошедший человек, приближался, и спокойно, ласково, как бывалый психотерапевт во время своей работы, заговорил:

"Сашенька, мальчик мой, успокойтесь. Вы у меня сильный юноша, и не такие беды смогли пересилить, вы сможете обуздать свой гнев. Вы всё сдюжите. Вспомните свою матушку, как она, в такие моменты, могла усмирять не только себя, но и вашего батюшку. Ведь его тоже, как и вас, на войне взрывом приложило, причём с ним, произошло это неоднократно, только давно это было. Но всё равно, она помогала ему совладать со своей боевой яростью. И вы сможете её сдерживать. Я верю в вас".

Протас подошёл вплотную к своему барчуку, то, что это был дядька, не было никаких сомнений, и слегка приобнял воспитанника за плечи. Как это ни странно, но это помогло, пусть медленно, но эмоции начали утихать, сердце замедлять свой взвинченный до придела ритм и с глаз "спала кровавая пелена ярости. А через пять минут, уже не хотелось никого убивать".

— Ну что сынок, успокоился? — Тихо поинтересовался дядька, всё также прижимая к себе своего воспитанника.

— Да Протас, спасибо. Уже отпустило.

— Вот и добре. Может быть, на сегодня, ну все эти дела. Как говорят: "Утро вечера мудренее".

— Нет, дядька. Выслушаю все эти тяжкие вести сегодня и точка. Иначе всю ночь буду маяться догадками, что ещё этот поганец успел натворить.

— Кхек-кхек. Да почитай больше ничего. — прокашлявшись, с лёгкой хрипотцой заговорил Игнатов. — Как только мы заметили, как Лукашка где не положено своим дрянным "носом роет", так я и предложил проверить его на вшивость. Я велел одному из моих учеников выкинуть на свалку одну из учебных деталей, только сделать это на виду у татя. Ну, из тех сложных безделиц, что вы для наработки отроками должных навыков придумали. Те, кои спецом льют из дрянного железа. Мы её ещё немного доработали, чтоб своею формой на некую мудрёную запчасть походила.

— И что из этого получилось?

— Как только наблюдавший за округой малец доложил, что этот тать подошёл к мастерской, я устроил Проше разнос по поводу того, что нельзя столь важную деталь пулемёта делать из бракованной отливки. Да громко так бранил, с чувством. Да и Проша натурально ойкал, мол, я его в гневе за ухо тягаю. Затем, мой ученик, натёр своё ушко до красноты, ладошкой, да вынес деталь на кучу металлолома, где и бросил.

— И Лукьян её подобрал?

— Нет Александр Юрьевич, не сразу. А только после того, как я стал по новой ругаться. Только уже бранил по поводу того, что невместно секретные детали в общую железную кучу выкидывать. Они, дескать, должны под надлежащим контролем плющиться молотом и только после этого отправляться на переплавку. Ну, всё как мы обычно делаем.

— И что, успел наш "шпион" найти свой "подарок"?

— Ага. Я уж думал, что сорву свой голос, пока он сыщет, да как сорока польстится на блестящую безделушку. То есть "сворует" эту деталь и убежит. Да и после этого, я двоих мальцов, два дня заставлял кучу железа с места на место перекладывать. Зато, той же ночью мы проследили, где у нашего иудушки схрон оборудован. Так что отныне, за тем местом постоянно приглядывают наши люди. Издали.

Больше никаких новостей, ни плохих, ни хороших, не было, отчёт о слабых местах в механизме нового оружия было решено перенести на два дня позже, когда Александр вернётся в своё имение. Дело в том, что он желал навестить родительский дом, и проведать покалеченного брата, заодно, передать ему переданные оказией письма от боевых товарищей-однополчан. Да, оставалось ещё одно неотложное дело, с утра, рассчитать хитроватого Лукашку, пусть в тот же день и уходит, да поторопить его с этим делом — час на сборы, не более. А коли вернётся к своему тайнику, то на этот случай гайдуки должны схватить татя, особо с ним не церемонясь и посадить в сырой подвал, пусть там дожидается возвращение хозяина. Кстати, если кормить лишь хлебом и водой, да не выпускать на прогулки, получиться весьма хорошее место, для гадания относительно своей дальнейшей судьбы.