Контра

Глава 51

Если верить календарю, шёл второй день весны, вот только саму природу забыли об этом предупредить. Солнышко хоть и старалось растопить накопившийся за зиму снежный покров, прячущий от его взора землю, однако, запоздалые морозы сводили эти старания на нет. Поэтому, единственным признаком начавшегося противостояния времён года, были большие сосульки, постепенно нараставшие на крышах. Впрочем, люди хоть и жаловались на то, что соскучились по теплу и ярким краскам лета, по-прежнему, с умилением смотрели на своих катающихся с ледяных горок чад. Да и трубы отопительных печей всё также исправно дымили, протягивая к небу свои дымные хвосты. Вот и в мастерской Каца на обогреве не экономили, поэтому Александр, сидя в кабинете ювелира, с довольным видом выслушивал посвящённые ему хвалебные дифирамбы, в исполнении старого мастера и аккуратно промокнув платком выступившую на лбу испарину, неосознанно расстегнул сюртук.

"Сашенька, золотой вы мой, я в вас не ошибся! — восхищённо сверкая глазами, лепетал Кац держа в руках тикающий механизм. — Вы хоть и злопамятный человек, но гений! Столько времени скрывали от меня эту красоту и только сейчас, приказали своим людям её занести. И всё равно! Это просто великолепно. Я всегда в вас верил!"

"Полно, Абрашка. — по укоренившейся привычке сдерживая эмоции, то есть задавив в зародыше злорадную улыбку, ответил граф. — Хвалиться, тем более гордиться, мне нечем".

"Как это нечем? Но ведь ты принёс мне три механизма и я вижу своими глазами, что они весьма работоспособны и выполнены весьма мастерски. А если верить твоим словам, ты смог синхронизировать их ход настолько, что за несколько дней расхождения в их показаниях ничтожны. Что тебе ещё нужно? Чем ты не доволен?"

"Начнём с того, что за эти неполных два месяца, мы изготовили только три механизма. Один собирал я, как раз тот, что ты сейчас держишь в руках. А ещё два, собрали мои отроки. Да и сами часики я был вынужден сделать более крупными, можно даже сказать, массивными. Иначе не получалось добиться подобающего качества. — Еле заметно скривив губы в лёгкой ухмылке, ответил Саша. — Столько народа, над этим работали, потратив уйму времени и как итог, такой мизерный выход".

"Тут ты не прав! Главное, что у нас всё получилось. А то что ты не соблюл размеров оригинала, так это даже лучше. Меньше шансов что нас обвинят в плагиате".

"Нас и без того не обвинят в нарушении чужих авторских прав. Они не имеют для этого никаких прав. Об этом я узнал позавчера, этим известием меня обрадовал мой стряпчий".

Авраам не ожидавший услышать такие слова, даже замер. И сбросив маску восхищения, поинтересовался:

"Это ещё почему? Что такого интересного тебе сказал тот бумажный червь?"

Саша, на манер ведущих популярных в другом мире телешоу, не спешил с ответом, держал паузу. Он неспешно отхлебнул из небольшой кофейной чашечки маленький глоток горьковатого напитка, слегка обозначил своё восхищение от его вкуса и, также неспешно вернув её на место, проговорил: — "Часики такие может быть где-то ещё и есть, имеются мастера, их изготовившие, вот только ещё никто не запатентовал подобную сборку как, и отдельные её узлы. Вот мой юрист и воспользовался этой оплошностью. Отныне, и эта якобы никому не нужная секундная стрелка, и упрощённая регулировка хода, как и весь получившийся механизм, являются моей интеллектуальной собственностью. Как-то так".

"Сашенька, вы меня удивляете! — всплеснул руками успевший положить часовой механизм на стол Кац. — Скажите, а в той, прошлой жизни, вы точно не были евреем?"

"Увы, нет. Хотя-а-а. Может быть в весьма далёком прошлом, ваши предки могли иметь некий шанс породниться с моими".

"Вот и чудненько. Вот и прекрасненько. Сашенька, а когда вы сможете поставить в мою мастерскую новую партию подобных механизмов?"

"Бог с вами, Авраам. Остыньте. Спуститесь на нашу грешную землю и посмотрите на этот мир трезвым взглядом. Я сделал всё что мог. Досконально изучил ваш подарок, сделал подробный чертёж, воспроизвёл его в металле и расписал весь производственный процесс. Но. У меня полно других забот. Мне ещё необходимо оснастить и запустить цеха в новом поместье. Это раз. Поставлять в полк, в котором служил Виктор боеприпасы к пулемётам, как и новые винтовки моей конструкции. Это два. А самое главное, моя Елизавета скоро сделает меня отцом, и я желаю хоть немного уделять ей внимание. Как-то не прельщает меня перспектива пропустить рождение моего первенца".

"Сашенька, помилуйте! Но хоть по одному механизму в месяц, вы сможете производить? Ведь ваши подмастерья, наверняка смогут справятся с этим делом самостоятельно? Без вашей помощи. Не будьте так жестоки, не режьте меня без наркоза!"

"Если так, то скорее всего да. Только ты Абрашка, вырываешь из моих планов сразу двух, если не восемь человек".

Как бы там не звучала эта перепалка двух компаньонов, но в скором времени, достигнув согласия они ударили по рукам. Ну и само собою, удачную сделку слегка "обмыли". Подчинённые ювелира, весьма скоро накрыли в кабинете своего хозяина стол. Причём Александр, как он не старался, так и не заметил присутствия на столе хоть что-то напоминающее кошерную пищу. Не было даже ожидаемой им рыбы фиш. А вот расстегаи, жареное мясо и вишнёвая наливка, ещё как присутствовали. И именно сегодня, как это не странно, Авраам, пил её в завидном количестве, что сказывалось только появлением сильного румянца на его щеках. А вот Саша, несмотря на то, что обильно закусывал, пусть и не потерял способность трезво мыслить, но испытывал лёгкое головокружение. Радуясь тому, что алкоголь так и не "ударил" по ногам, Александр, слегка пошатываясь начал собираться в обратную дорогу. Не задумываясь, как это часто бывало в далёком детстве, он не обращая внимание на удивлённый взгляд своего гайдука, подающего ему шинель, засунул за пазуху своего кафтана папку с копией очередного отчёта агентуры Каца о работе их в САШ. Затем. Самостоятельно оправил одежду, и небрежной величавостью, направился к выходу из здания.

Крытые сани стояли невдалеке от входа, и возница стоя возле лошади, о чего-то ей говорил. Была такая привычка у конюха, общаться со своею скотинкой как с человеком. Ещё, Саша обратил внимание на девицу, явно куда-то спешащую. Скользнул по ней взглядом, и не более того, после чего, продолжил своё неспешное шествие. И какого же было его удивление, когда незнакомка, поравнявшись с ним, остановилась. Граф машинально посмотрел ей в лицо, запоздало пытаясь сообразить, знакомы ли они. И Ужаснулся, личико девицы исказила гримаса презрения и одновременно ненависти. Её правая ручка, резко покинула тёплую, меховую муфточку и направила ствол пистолета в его грудь. Убийца, буквально выплюнула слова: "Сдохни Иудушка!" — Щелчок курка, вырвавшаяся из оружейного ствола струя огня и дыма, сильный удар в грудь, оттолкнувший на пару шагов назад и… Наступила тьма, плавно поглотившая мир ещё до того, как Александр, простояв ещё несколько секунд, начал оседать на заснеженный тротуар.

"Сашенька, голубчик, вы меня слышите? — кто-то слегка пошлёпал Александра по щекам, окончательно сбрасывая оковы забытья. — Слава богу, вы открыли глаза…"

Лёгкий шум в ушах, слабость и невозможность сделать полный вдох, наваливаются как тяжкий груз. Вместе с болью в грудной клетке, в памяти всплывает воспоминание о подобной ситуации. Ещё в далёком детстве. Тогда он, ещё будучи Володькой, бегал с мальчишками, и развлеченья ради дразнил одного слабоумного мужика. Как сейчас помнится, сколько радости приносило то, как этот полоумный бегает за своими обидчиками и орёт что-то невнятное, а им, мелким шалопаям, только того и надо. Вот только в тот день, Кеша споткнувшись и упав на землю, никто не заметил как тот схватил валяющийся на ней обломок кирпича, и изловчившись, с силой бросил его в надоедливых бесенят. Ощущения, после встречи камня и грудины, были почти такие же. Боль, и кратковременная невозможность сделать ни вдох, ни выдох. Всё почти также как сейчас, за исключением потери сознания и то, что способность хоть как-то дышать имела место быть, вот только сильно ограниченная.

Следующий голос удаётся узнать с необычайной лёгкостью, он принадлежит старшему сыну Каца. Молодой человек, в отличии от своего родителя, говорит совершенно спокойно: "Отец, экипаж Александра Юрьевича, уже отправился за доктором. А эту дуру, что стреляла в графа, к несчастью пришибли насмерть. Один из графских гайдуков свалил её с первого же удара, в висок".

"Жаль, у меня, к ней, была куча вопросов. — ответил Авраам, совершенно трезвым и уже более спокойным голосом. — Но. Знать туда ей и дорога, чтоб её черти в аду достались самые трудолюбивые и сковорода пораскалённей".

"Абрам, ты это, не переживай так. Главное наш барин жив, а "пообщаться", и без неё есть с кем. — откуда-то издалека, прозвучал голос Дормидонта. — Мы хоть и проворонили эту бабу. Но изловили её подельника. Он немного в сторонке стоял, прятался за театральной тумбой, злыдня этакий, и тоже собирался внести свою лепту в это смертоубийство. Собака он бешеная, уже собирался поджечь огневой шнур, да бросить свою бомбу в толпу. Это когда мы все, над нашим барином столпились. Тока мои ребята его опередили, успели до него добраться, оглушить, да повязать".

"И где же он?"

"Знамо дело, в вашей прихожей лежит. Спелёнатый и беспомощный, аки младенец. Тока не ссытся под себя".

"Спасибо тебе. Если мне не изменяет память, ты Дормидонт? Один из графских десятников?"

"Да Абрам батькович. Всё так и есть".

"Хоть это хорошо. Но будет бездельничать. Ты и ты. Подгоняете свои сани к чёрному ходу. — Саша не видел, как ткнув пальцем в ближних к нему амбалов, начал раздавать распоряжения Авраам. — Забираете это, пока что живое тело, что валяется в прихожей. Да. С вами идёт Дормидонт и пара его людей, кто именно, он сам решит. Далее, мчите на наш особый склад и, прибыв туда, пошлите кого-либо за нашим катом. И смотрите, к утру, я жду подробнейшие "мемуары" о грехопадении этого душегуба, кто его на это надоумил и дальнейших планах его товарищей. Если он поведает и о них, тоже неплохо. Что ещё? Да. Это тело должно быть живым и способным не только говорить, но и разборчиво писать, вдруг решим ещё чего либо уточнить, иль кому-либо письмецо отослать, от его имени".

"Не изволь беспокоиться, всё будет исполнено".

Только Александру не было дела до творящейся вокруг него суеты. Он и без того имел одну неприятную проблему, затруднение с дыханием, а тут, Авраам, скомкав срезанную с Сашкиного торса нательную рубаху, вдавливал импровизированный тампон в кровоточащую рану. Что только усиливало чувство удушья. Неизвестно, сколько прошло после этого времени, только громко топая каблуками по полу, в комнату вошёл какой-то человек. И это, был не ожидаемый врач а околоточный надзиратель.

"Околоточный надзиратель второго Павловского участка Егоров. — уверенным баритоном, но не слишком громко, пророкотал полицейский. — Тут это. Поступил донос, что возле вашего дома стреляли. Да и возле вашей мастерской, под присмотром графского гайдука, лежит труп какой-то девицы. Что у вас здеся произошло?"

Вопрос был задан, и он не остался без ответа: "Господин околоточный, вам видимо нужно найти видаков этого происшествия?" — поинтересовался один из сыновей Каца. Кто именно, Саша не понял, ему было не до того, чтоб выяснять такие тонкости. Он медленно задыхался и балансировал на грани обморока.

"Именно так. — ответил полицейский. — Я должен собрать первые сведения и найти видаков, перед приездом дознавателей из следственного стола".

"Скажу так — заговорил Авраам. — Та покойница, что лежит рядом с мастерской, стреляла в моего постоянного клиента, с которым я давно взаимовыгодно сотрудничаю, графа Мосальского-Вельяминова. Вот он лежит на столе, и как видите, из-за полученной раны, не имеет возможности отвечать на ваши вопросы. И тот человек, что стережёт покойницу, служит ему, момент покушения, графа сопровождали несколько гайдуков. Они и пришибли эту убивцу, когда она стреляла в их господина. Думаю, у полиции не будет к ним никаких претензий за то, что они, защищая своего господина? Ну не рассчитали ребятки силу, и пришибли эту негодницу с первого же удара. Сами понимаете, не до раздумий, когда "на их глазах", убивают любимого барина".

"Думаю что нет, они были в своём праве. Но, подобное не мне это решать".

"Понимаю. Давайте поступим так, мои сыновья выделят вам подходящее помещение, где ваши дознаватели смогут прибывая в тепле, с комфортом опростить всех видаков. А сейчас, я попрошу вас покинуть эту комнату. Граф тяжело ранен он нуждается в покое и врачебной помощи…".

На этом, сознание Александра вновь померкло и что происходило дальше, но не знал.

Снова различимы какие-то звуки и нет никакого желания открывать глаза. И кто-то стоящий рядом, спокойным, умиротворяющим голосом говорит:

"Всё будет хорошо. Я сделал всё что мог и поставил дренаж. Пистолетная пуля, пробивая папку с документами, потеряла свою силу и благодаря этому, застряла в рёбрах. А вот сломанная рёберная кость, и вызвала пневмоторакс".

"Доктор, так он будет жить?" — Судя по голосу, вопрошал Авраам, и от былого спокойствия, в нём не осталось и следа.

"Думаю что да. Он ещё молод, организм силён, и спавшееся лёгкое развернётся. Уверен, Александру Юрьевичу, более ничего не грозит, однако, я просто обязан за ним понаблюдать. Дело такое э-з… Пневмоторакс это, понимаете ли, не шутка. Но вообще-то, вам крупно повезло. Повторюсь. Самое главное, что пистолетная пуля попала в неизвестно как оказавшуюся у графа за пазухой папку с документами. Это и спасло его жизнь, не приведя к более плачевным последствиям".

"Так что нам теперь делать?"

"Как что? Живо везите графа в мою клинику. Слава богу у меня имеется достойная его положения в обществе палата и высоко квалифицированные сиделки…".

Процесс лечения раненого Александра был долгим и нудным. Не сказать, что он был особо мучительным, так как по приезду в клинику, рана, полученная графом, была тщательно вычищена. Впрочем, это всё равно не помешало этой же ночью подняться высокой температуре. Правда, к всеобщей радости, Сашин организм относительно быстро справился с этой напастью. И пациент, к радости лекарей, споро пошёл на поправку. Единственное что в последнее время его мучило, так это вынужденная гиподинамия.

Была ещё одна "ложка дёгтя в бочку мёда", если не хуже. Лечение, в какой-то мере усугубил разговор пострадавшего с братом, состоявшийся через две недели больничной изоляции. В тот день, Виктор, слегка прихрамывая, вошёл в большую, светлую палату, предназначенную для пациентов из высшего общества и, сухо поздоровавшись с братом, кивком указал идущему вслед за ним отставному солдату куда поставить корзину с разнообразными угощениями, в том числе и парочкой бутылок французского вина.

"Спасибо братец, — проговорил он обращаясь к отставнику, одетому в ладно пошитую и идеально отглаженную униформу, отдалённо напоминающую солдатскую, — подожди меня внизу, в комнате для больничной прислуги. Я уже распорядился, чтоб тебя и Кузьму, со всем прилежанием обиходили, покормили как самых дорогих гостей".

"Благодарствую, ваше высокоблагородие. Разрешите идти?" — Молодой, покалеченный войной солдатик, несмотря на то, что отныне был свободным человеком, всё равно желал подчеркнуть свою принадлежность к служивому сословию. Поэтому, высказывая графу свою благодарность, принял строевую стойку, единственное, не взял под козырёк. Он не мог сделать это не только из-за непокрытой головы, но и по причине неполноценности правой руки, точнее, её частичным отсутствием. Она была ампутирована в районе локтя. Затем, парнишка ловко развернулся кругом и вышел, благо, он не счёл необходимым чеканить шаг.

"Вот, видел, какие орлы отныне у меня служат, брат. — указав взглядом на закрывшуюся дверь, проговорил Виктор. — Не поверишь, вначале взял его только из жалости, приставил его присматривать за отроками, так они за ним как цыплята ходят, и каждое его слово ловят. Да. Вот такие у нас служивые, а по виду и не скажешь. Силен боец, настоящий русский богатырь — по духу. Ведь не сломался молодец, не запил горькую, да и на воспитанников никогда не кричит. А они его, всё равно беспрекословно слушаются".

"И я рад тебя видеть, Викто́р. Как нога, протез культю не натирает?" — Не сдержал радостной улыбки Александр, радуясь своему первому за время госпитализации посетителю.

"Я тоже рад тебя видеть, Алекс. С ногой у меня всё в полном порядке, мало чем уступает настоящей. Я за такой дар, твоим мастерам весьма благодарен. Но что мы всё обо мне говорим? Лечащий тебя доктор говорит, что ты пошёл на поправку. Молодец".

"Слава господу, это так. Вот только надоели всё время бездельничать и мять простыни на этой опостылевшей постели. Братишка, да ты не стой, проходи, присаживайся, вот, специально для гостей стул стоит. Расскажи мне, как дома, как здоровье нашей матушки, моей Лизы. Знаешь, как угнетает эта изоляция, устроенная моим тюремщиком, то есть уважаемым доктором".

"А что тут рассказывать, Саша. — ответил старший брат, присев на край стула, непринуждённо продолжая держать идеально ровную спину. — Матушка наша здорова, правда постоянно плачет, особо по вечерам. Она сильно переживает за тебя. Об этом мне рассказал наш отец, который посетил меня в нашем новом имении буквально вчера. Кстати, корзинку эту он и матушка тебе собирали. Печально, но он, за эти дни сильно постарел, особенно резко сдал когда узнал что ты можешь сгореть в этой неожиданно начавшейся горячке. Матушке он об этом осложнении не говорил, и ты ей об этом не проболтайся".

"Жалко папа́, видит бог, я не желал так его огорчать. Но что там с моей женою, Лизой? Почему ты ничего про неё не рассказываешь? Как она перенесла известие о моём ранении? Надеюсь это не сказалось на её беременности?"

"Твоя жена жива, правда, в тот же момент как узнала что в тебя стреляли, упала в обморок и разрешилась от бремени…".

"Как?! Господи, за что…! Как она перенесла потерю ребёнка?! Сильно страдает?"

"Успокойся, всё хорошо. Елизавета Леонидовна разродилась мальчиком. Правда, повитуха сказала, что он родился семимесячным, очень слабеньким и никто не надеялся что он выживет. И ещё, на момент рождения, на его груди, правый сосок не просматривался. Бог мой, да не переживай ты так! Побелел как снег. Через несколько дней всё пришло в норму. Да, ещё вот что. Мальчик пошёл в нашу породу, упрям как ты, отчаянно цепляется за жизнь, борется. Ему уже нашли кормилицу и скажу больше, отныне никто не сомневается что он выживет. Что ещё? Вроде всё".

"У псы паршивые! Никогда…! Никогда не прощу те страдания, что что пережила моя жена, сын и родители. Как и то, что моё дитя с первого дня своей жизни, вынуждено бороться за своё выживание".

"Полно те брат. Ту что на тебя покушалась уже наказали. Она предстала перед самым высшим судом и там держит ответ за своё злодеяние."

"Не в ней одной дело, Виктор. — тяжело задышав и обессилено откинувшись на подушки, ответил Саша. — нужно покарать и тех, кто зомбировал эту дурёху и вложил в её руку оружие. Ты бы видел, сколько безумной ненависти было в её взгляде. Необходимо дотянуться до тех, кто дёргает за ниточки, управляя этими марионетками".

Видя что брат ещё слишком слаб, и кляня себя за то, что не смотря на категоричный запрет врача говорить о каких-либо неприятных событиях, рассказал Александру о семейных проблемах, Виктор замолчал. Посидев с минуту, с еле сдерживаемой тревогой рассматривая брата, он уже собирался прощаться и покинуть палату. Однако его остановили слова Саши, сказанные пусть тихо но весьма уверенно:

"Викто́р, я понимаю ты, жалея меня постараешься уйти, дабы не сболтнуть ненароком ещё какую-нибудь неприятную новость. Сейчас начнёшь утверждать что ты куда-то спешишь, или нечто подобное. Я, тебя за это не осуждаю. только дай мне слово, что выполнишь одну мою просьбу".

"Какую такую просьбу? Ты что там ещё удумал?" — брови старшего брата, мгновенно забывшего о недавних переживаниях, возмущённо изогнулись дугой.

"Не удивляйся ты так. Я всего лишь хочу, чтоб ты прислал ко мне парочку тех отставников, кто имеет множество друзей и просто хороших знакомых в столице. Я уверен, что отставные солдаты должны меж собою общаться". - борясь с накатившей на него слабостью, говорил Саша.

"Есть такое дело. Отставники держатся друг друга, у них существует что-то вроде братства. Правда оно не официальное, да и не все они в него входят. И ещё, они не проводя никаких собраний, они даже не стремятся созданию какой-либо общинной организации".

"Это не важно, главное что они меж собою общаются".

"Конечно же общаются. Встречаются, вспоминают былые тяготы службы, общих друзей и победы в сражениях, в коих довелось поучаствовать. Всё это их и сближает".

"Вот и позови мне таких. Хочу с ними немного пообщаться, дать им кое какие мелкие, но важные для нашего дела поручения".

"Коли так, то будь по твоему, только не планируй с ними никаких боевых действий и лихих кавалерийских атак…".

Виктор ушёл, а Саша, не смотря на навалившуюся на него слабость так и не смог уснуть. Он покорно выпил горькую микстуру, которую ему тут же подала вернувшаяся в комнату пожилая сиделка и погрузился в свои думы. А подумать было о чём. Ему вспомнились "Чёрные сотни", кои если он ничего не перепутал, пытались гонять революционеров, ещё в той истории — другого мира. Вот только для себя, он твёрдо решил, что это будут не простые толпы возмущённых представителей среднего класса, возжелавшие физически покарать всех предателей отечества. Он хотел их использовать по другому. В основном как рупор народа. Или в крайнем случае, как массовку, при особых ситуациях.

Сегодня, Лиза вновь проснулась от того, что ей вполне реалистично приснилось будто её сын плачет как-то горестно, тоскливо и самое страшное, делает это слишком долго. Она встрепенулась, резко присела на кровати и, непонимающе посмотрела в слабоосвещённый первыми лучами солнца угол, где стояла заранее сделанная мастерами её мужа весьма удобная детская кроватка. В спальне же, было тихо и спокойно. Запелёнатый в тёплое одеяльце сын, мирно спал, чему то улыбаясь во сне. Рядом с его колыбелькой, стояла простенькая, односпальная кровать, на которой сидела взлохмаченная, в сбившимся набок чепце; также резко пробудившаяся, сонная Авдотья — кормилица. Её белая ночная рубаха, не скрывала её дородных форм, и была слегка подмочена постепенно истекающим из грудей молоком. Эта молодая холопка, родила свою дочь в один день с барыней и к её огромной радости, сразу же была взята в хозяйский дом. Причиной этого решения было то, что намеченная кормилица, ещё не разродилась. Вот и пришлось спешно решать проблему. Холопка, из прачек была счастлива от такой перемены в её судьбе, да и муж не был обижен, с углежогов, был пристроен к более приличным и чистым делам, по усадьбе. Девочка кормилицы, так же тихо спала, по другую сторону небольшой кровати своей матери, и как у нежданно появившегося молочного брата, одна из хитроумных стенок её колыбели была опущена.

"Барыня, чо случилось? Дети проснулись?" — встревоженно прошептала кормилица, пребывая в полусонном состоянии.

"Нет Авдотья, всё в полном порядке. Просто мне вновь приснилось что мой сынок горько плачет". - суетливо перекрестившись ответила Елизавета.

"Не матушка, всё хорошо. Я недавно вашего сыночка покормила, перемотала в сухое. Вон, спит наш малыш, аки маленький ангел. Да и силёнок он уже поднабрался. Ноне, так жадно и с такой силой мою дидьку сосал. Сразу видно, что хозяин, богатырь растёт. Так что не переживайте вы так, я за ними хорошо присматриваю".

Дети спали с графиней в одной спальне по её личному приказу, не смотря на возражения матери и свекрови. Они ей говорили, вкрадчиво вразумляли, что желательно, то есть правильно, поселить кормилицу с младенцами в соседнюю комнату. Но, Лиза, разумом с ними соглашаясь, не могла себя заставить так поступить. Ей всё казалось что если она не будет видеть сына постоянно, то есть позволит его куда-либо унести, то он не выживет. Уж слишком он был мал, слаб и выглядел как сморщенный от тяжести прожитых лет древний старичок. И что по этому поводу подумают окружающие её люди, ей было всё равно. Но в эти дни, юную мать беспокоило не только здоровье её первенца, но и супруга. Именно поэтому, неспешно встав, и не обуваясь пройдя в красный угол, молодая женщина упала перед иконою на колени и стала молиться, моля о скорейшем исцелении своего раненного мужа. Она услышала, как то же самое проделала и Авдотья, но так и не прервала своей молитвы, не обернулась и не запнулась. Особо было горько и обидно от того, что она не могла даже увидеть своего мужа. А причиной этому был не только маленький ребёнок, от которого она боялась отойти хоть на минуту, но и запрет врача, на посещения Александра. По словам доктора, тяжело раненного пациента, которого нельзя беспокоить. Единственное, что было ей доступно, так это получение ежедневных рассказов о процессе Сашиного выздоровления, пересказываемых по несколько раз гайдуками, которые каждое утро ездили в столицу и, тоже общались только с медиками. Женщина молилась, а по её щекам, от осознания своего бессилия, текли горькие слёзы…

По всем канавкам, мелким овражкам, мостовым, текли весёлые, журчащие ручьи, с крыш домов, срывалась бодрая капель, природа оживала, просыпалась после зимней спячки. Вот и Александр, впервые за три недели, вышел на улицу, остановился, и с нескрываемым удовольствием, вздохнул полной грудью порцию свежего воздуха. Казалось, он был опьяняюще прекрасен, прохладен, и свеж. Скорее всего, так было и на самом деле. Да и Саше, за время лечения, опостылела больничная атмосфера, с её запахами хворого тела, касторки и лекарств. Поэтому, он с жадностью вдохнул ассорти уличных ароматов, состоящих из мешанины печного дымка, с незначительной примесью амбре исходящего конского навоза, дёгтя и ещё чего-то неузнаваемого, и смутно знакомого. Рядом с графом остановился его старший брат и в этот момент, он, в отличии от Саши, выглядел невозмутимым изваянием, как статуя сфинкса. Только во взгляде просматривались весёлые огоньки, говорящие о его радости и благодушном настроении.

"Ну что Алекс, больничные оковы рухнули, да здравствует свобода. — с этими высокопарными словами, Виктор слегка подтолкнул брата к ступеням. — Пошли мой друг, нас ждут великие дела".

"Столько времени исправно ждали меня, могут и ещё немного подождать — минут так двадцать, как минимум". - скорчив умильную улыбку, отшутился Саша.

"Вот тут я ничего не понимаю. Мне что, в этом скорбном храме Асклепия подменили брата? Насколько я его знаю, он никогда себе подобного не позволял, всегда был жизнелюбом и неутомимым хозяином".

"В том-то и дело что не позволял. А временами ведь так хочется…" — уточнять что именно хочется, Александр не стал, лишь прищурившись посмотрел на небо, показательно горестно вздохнул и, как ни в чём не бывало, бодро зашагал к ожидавшему его экипажу.

Уточнять о том, что в этот момент, наученные горьким опытом гайдуки, ещё до появления на больничном пороге своего хозяина, разошлись по сторонам и контролировали всю улицу, думается не стоит. Как и то, как двое из них, остановили неспешно прогуливающеюся по тротуару пожилую семейную пару. Если судить по одёжке, это были мещане среднего достатка. Бойцы, просто встали на их пути и расставили руки в стороны, преградив таким способом им путь. А на возмущённое высказывание горожанина: "Что это значит? Чего вы себе позволяете?" — Невнятно пробурчали: "Прошенья просим господа хорошие, но так надобно". — И только убедившись что графская карета начала своё движение, повторно попросили прощение, развернулись и поспешили к своему экипажу. А так бесцеремонно остановленные супруги, ещё долго смотрели им вслед и недоумевали, мучаясь вопросами: "Что это могло быть? И. Как всё это безобразие понимать?"

Вот только сидящие в карете братья, такими вопросами не мучились. В этот момент, Виктор высказывал претензии своему непутёвому родственнику:

— Алекс, ведь я тебя просил, не устраивай никаких боевых действий в городе. Было такое? Было.

— Не пойму. О чём ты говоришь?

— Вот тебе и раз. Неужели не помнишь как просил прислать к тебе на беседу представителей наших отставников?

— Помню, согласен, было такое дело.

— Во-от. И ты меня обманул.

— А вот это уже не правда. Никого я не обманывал.

— Погоди, ты о чём-нибудь говорил с пришедшими к тебе инвалидами? К чему-либо призывал?

— Говорил. Рассказал о наших с тобою планах. О том почему мы собираем детей сирот и учим их ремеслу. О том, что желаем в скором времени построить лечебницу, где смогут бесплатно лечиться те люди, что у нас служат. Учить грамоте детей всех наших мастеров и крестьян. И посетовал на этих революционеров, которые только на словах борются за народное счастье, а на самом деле, мешают нам воплотить эти мечты в жизнь. Пожаловался что те, в своём усердии, даже покушение на меня устроили. Сетовал что без их помощи мне никак не обойтись.

— О святая наивность! И ты будешь утверждать, что не мог представить во что выльются твои слова? В это я никогда не поверю.

— Викто́р, я всего лишь попросил их рассказать своим знакомым то, что они услышали. Ну ещё, срывать все листовки и плакаты, которые эти смутьяны любят развешивать по городу. Вот и всё.

— Ой ли. — театрально изобразив удивление, всплеснул руками Виктор. — Ни за что не поверю, что ты желал ограничиться только этим. Так что слушай, братец. Наши доблестные отставные солдаты, выследили где проводит свои сходки кружок молодых революционеров. Ворвались туда толпой, естественно во время их очередного сборища. И учинили там натуральный погром. Перевернули весь дом, вскрыли тайники с оружием и подрывной литературой. После чего, заголили тем бестолочам те места, откуда у всех людей ноги растут и выпороли вымоченными в рассоле розгами. Причём, они не взирали ни на пол, ни возраст борцов за народные права. За этим увлекательным занятием их и застала проехавшая по тревоге полиция. Наши борцы с врагами императора, даже не удосужились избиваемым заткнуть рты. Вот испугавшиеся соседи, всполошились, да позвали кого надо.

— Да что ты говоришь? Хочешь сказать, что все эти так сказать "пострадавшие", были признаны безвинными жертвами?

— Я говорю о том, что ты подтолкнул людей к этим, не совсем законным действиям. Они, послушав тебя возмутились, поддались завладевшим ими эмоциям, и перестарались с наведением порядка. И не корчи из себя обиженного интеллигента. Не разочаровывай меня. Я, конечно же, как только обо всём этом узнал, заплатил кому надо, сделал несколько дорогих подарков некоторым чиновникам, дабы наши слуги правопорядка, этом происшествии, на кое что "закрыли глаза". Правда, от тебя не скрою, что попросил чтоб все участники этого суда Линча отсидели пять дополнительных дней в клетке околотка, там где их до этого уже содержали. Как я пояснил нашим солдатикам, это наказание за то, что они попались. Пойми брат. Нужно не просто использовать людей, а руководить ими, чтоб они не совершали подобных ошибок. Не можешь их проконтролировать, лучше вообще, ничего не предпринимай.