Их было двое. Один значительно выше другого ростом и намного его моложе. Именно поэтому, в знак уважения к своему спутнику, он всегда бегал за едой и кофе. Его звали Назим, и было ему девятнадцать лет. Почти полтора года он состоял в группе Харуфа и был этим счастлив. Он нашел смысл всей своей жизни, свой путь.
Назим боготворил Харуфа. Они познакомились около полутора лет назад в Нью-Джерси, в мечети на Клайв-Коув. Это место прямо-таки кишело радикалами, как называл этих людей Харуф. Назим любил играть в баскетбол возле этой самой мечети; здесь он и сошелся со своим новым другом, хотя тот был старше его на добрых двадцать лет. Назиму льстило, что взрослый, мудрый человек, к тому же образованный, снизошел до разговора с ним.
Он открыл дверцу машины и попытался втиснуться на переднее сиденье. Это не так-то легко, когда твой рост метр девяносто.
- Поблизости я нашел только "Бургер-Кинг". Я принес салаты и гамбургеры, - с этими словами он протянул Харуфу пакет с едой, а тот улыбнулся в ответ.
- Спасибо, Назим. Хотя я должен сделать тебе замечание, надеюсь, ты не обидишься?
- Почему я должен обидеться?
Харуф вытащил из картонной коробки гамбургеры и выбросил их в окно.
- В эти гамбургеры из "Бургер-Кинга" пихают всё, что ни попадя. Им ничего не стоит добавить туда свинину, - пояснил он. - Не халяльная еда. Хотя салаты там хороши.
Назим немного огорчился, хотя в то же время его это воодушевило.
Харуф был его учителем. Когда Назим совершал ошибку, он поправлял его с уважением и доброй улыбкой. Этим он выгодно отличался от родителей Назима, которые после его знакомства с Харуфом только и знали, что кричали на сына, и тот убедил его ходить в другую мечеть - поменьше, но более "праведную".
Имам этой новой мечети не только читал Коран по-арабски, но и проповедовал на этом языке. Назим, несмотря на то, что родился в Нью-Джерси, тоже превосходно читал и писал на языке Пророка. Ведь его семья приехала из Египта.
Слушая гипнотическое бормотание имама, Назим потихоньку начал видеть свет. Он сошел с того пути. по которому его вела жизнь. Оценки у него были хорошие, и он мог бы поступить в колледж и учиться на инженера, но Харуф нашел ему лучшее занятие в бухгалтерской компании под руководством правоверного человека.
Его родителям всё это очень не нравилось. Например, они никак не могли понять, почему сын взял привычку молиться, заперевшись в ванной. Но в конце концов, как ни огорчали родителей подобные перемены, до поры до времени они их всё же терпели. Но потом произошла эта история с Ханной.
С каждым днем молодой человек выказывал всё большую нетерпимость. И вот однажды его сестра Ханна, старше его на два года, вернулась домой после дружеской вечеринки около двух часов ночи и в легком подпитии. Назим даже не ложился спать, дожидаясь ее возвращения и, едва сестра переступила порог, принялся осыпать ее упреками и оскорблениями, расписав в особо ярких красках ее манеру одеваться и то, что она вернулась навеселе. Ханна в долгу не осталась, и дело окончилось скандалом. Когда же между ними встал отец, Назим ткнул его пальцем в грудь.
- Ты просто слабак, - заявил он отцу. - Ты не в состоянии справиться даже со своими женщинами. Ты позволяешь своей дочери работать, позволяешь ей шляться где ни попадя, да еще и с открытым лицом. Ты забыл о том, что ее долг - смиренно сидеть дома и дожидаться, когда для нее найдут мужа.
Ханна начала возражать, и тогда Назим ее ударил. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения отца.
- Возможно, я и слабее тебя, но я пока еще хозяин этого дома. Уходи. Я не желаю тебя знать. Убирайся!
Назиму ничего не оставалось, как отправиться в дом Харуфа. В ту ночь он немного поплакал, но слезы быстро высохли. Теперь он обрел новую семью. И в этой новой семье Харуф стал для него и отцом, и старшим братом. Назим восхищался им, потому что Харуф был настоящим джихадистом. Было ему тридцать девять лет, он прошел суровую воинскую школу в лагерях Афганистана и Пакистана и свои знания передавал лишь горстке избранных молодых людей, которым, как и Назиму, остро не хватало уважения и признания окружающих. В школе и колледже, да и просто на улице люди относились к нему с подозрением; причиной тому было его арабское происхождение, о чем недвусмысленно заявляли оливковая кожа и орлиный нос. Харуф объяснил, что люди сторонятся его потому, что боятся. Христиане знают, что приверженцев ислама гораздо больше и они намного сильнее. Назиму это понравилось. Именно в эту минуту в нем впервые проснулось чувство собственного достоинства.
Харуф поднял боковое стекло рядом с водительским сиденьем.
- Мы сделаем это за шесть минут, - заверил он.
Назим с опаской посмотрел на него, и Харуф заподозрил что-то неладное.
- Что с тобой случилось, Назим?
- Ничего.
- Всегда есть что-то. Ты же знаешь, что можешь мне всё рассказать.
- Ничего не случилось.
- Может быть, это страх? Ты боишься?
- Нет. Я же воин Аллаха.
- Воины Аллаха тоже могут бояться, Назим.
- Может быть, но только не я.
- Ты боишься стрелять?
- Нет!
- Давай, ты же тренировался на скотобойне моего кузена. Сорок часов. Наверное, больше тысячи коров изрешетил.
Харуф был еще и инструктором Назима по стрельбе. Одно из упражнений, самое важное, заключалось в стрельбе по скоту, иногда живому, иногда мертвому, чтобы Назим привык обращаться с оружием и к тому, как пуля входит в плоть.
- Я отлично натренирован и не боюсь стрелять по людям. В смысле, они же вообще на самом деле не люди и всё такое.
Харуф не ответил, а положил руки на руль и стал ждать. Он знал, что лучший способ выудить что-то из Назима - замолчать, чтобы он почувствовал дискомфорт. Заканчивалось это всегда тем, что парень изливал душу.
- Вот только... - произнес Назим через какое-то время. - Я ведь так и не помирился со своими родителями.
- Я знаю. И ты до сих пор винишь себя в том, что произошло, ведь так?
- Немножко, - признался Назим. - Это плохо?
Харуф улыбнулся и положил руку на плечо Назима.
- Вовсе нет. Ты нежный и чувствительный мальчик, Назим. Аллах наградил тебя этими достоинствами, да будет благословенно его имя.
- Да будет благословенно.
- Но при этом он дал тебе достаточно сил, чтобы ты смог преодолеть их, если возникнет такая необходимость. Помни, что теперь ты - меч Аллаха и действуешь по его воле. Радуйся этому, Назим.
Молодой человек попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла некрасивая кривая гримаса. Харуф сильнее сжал его плечо. Голос его звучал по-прежнему тепло и дружелюбно.
- Не волнуйся, Назим. Сегодня Аллах не потребует нашей крови, только чужой. Но на тот случай, если с тобой всё же что-то случится, ты ведь записал видео для твоей семьи?
Назим кивнул.
- В таком случае не волнуйся. Твои родители, быть может, несколько поддались влиянию западной культуры, но в глубине души они всё же остались правоверными мусульманами. Они знают, как почетно быть мучеником. И когда ты перейдешь в лучший мир, Аллах дарует тебе право просить за них. Только представь, что они тогда почувствуют.
Молодой человек представил, как родители и сестра падают перед ним на колени, благодарят его за свое спасение и просят прощения за все былые обиды и заблуждения. Среди прочих волшебных картин, в которых он представлял себе райскую жизнь, эта была самой отрадной. Теперь он смог наконец-то улыбнуться.
- Вот так совсем другое дело, Назим. Пусть на твоем лице будет бассамат аль фара, улыбка мученика. Это часть нашего служения. Это часть нашей награды.
Назим сунул руку в карман ветровки и с силой сжал рукоять револьвера.
Они с Харуфом медленно вышли из машины.