Контракт с Господом

РАСКОПКИ. Суббота, 15 июля 2006 года. 12.34

- Один "Белый русский", пожалуйста.

- Вы меня удивляете, мисс Отеро, - сказал Раймонд Кайн, улыбаясь. - Я был уверен, что вы попросите "Манхэттен", такой обезличенный и супермодный. Позвольте мне самому приготовить для вас коктейль. Благодарю вас, Джекоб.

- Вы уверены, сэр? - спросил Расселл, которому, похоже, не доставила удовольствия мысль, что Андреа останется наедине ос стариком.

- Не волнуйтесь, Джекоб, - ответил тот. - Я вовсе не собираюсь набрасываться на мисс Отеро. Если, конечно, она сама меня об этом не попросит.

От этих слов Андреа покраснела, как школьница, и огляделась, пока миллиардер готовил для нее коктейль. Когда три минуты назад Джекоб Расселл пришел за ней в медблок, Андреа была так взволнована, что могла бы запросто раздавить яйцо, всего лишь взяв его в руки - так они у нее дрожали. Она потратила несколько часов, чтобы уточнить, подправить и переписать список вопросов, которые она собиралась задать Кайну; как раз перед тем, как отправиться в его палатку, она сунула в карман пять исписанных листов, вырванных из блокнота, отчего карман раздулся, словно футбольный мяч. Ведь это был необычный человек, а значит, и вопросы ему следовало задавать необычные.

Однако, переступив порог, она начала сомневаться, правильно ли поступила. Палатка была разделена на две части. Первая служила приемной, и в ней, очевидно, хозяйничал Джекоб Расселл. Здесь были письменный стол, ноутбук и, как догадалась Андреа, рация

(вот, значит, как Кайн поддерживает связь с кораблем, да? Так я и думала, что мы вовсе не отрезаны),

коротковолновой радиопередатчик. В правой половине помещался кабинет самого Кайна, отгороженный очень тонкой занавеской - доказательство своеобразного симбиоза между стариком и его молодым помощником.

Интересно, до каких пределов простираются их отношения, подумала Андреа. Наш друг Расселл выглядит подозрительно, со своей деревянной походкой и видом хлыща. Может, намекнуть на это во время интервью?

Пройдя через занавеску, Андреа ощутила легкий запах сандала. У стены стояла кровать - односпальная, но, вне всяких сомнений, гораздо более удобная, чем надувные матрасы, на которых спали остальные.

Здесь же помещались туалет и душевая кабина - уменьшенные копии тех, какими пользовались остальные члены экспедиции, а также небольшой письменный стол без каких-либо бумаг и компьютера. Довершали картину бар и два стула. Вся мебель была белого цвета. Стопка книг высотой с Андреа угрожала рухнуть, если подойти слишком близко. Девушка прищурилась, пытаясь прочитать названия на корешках, однако сделать этого не успела: Кайн шагнул вперед, чтобы лично поприветствовать гостью.

Вблизи он оказался гораздо выше, чем когда Андреа разглядывала его, распластанная на палубе на корме "Бегемота". Метр семьдесят иссохшего тела, седые волосы и белая одежда, босые ноги. Всё это вместе составляло какой-то странный омолаживающий и освежающий эффект, хотя взгляд глубоких голубых глаз, похожих на бездонные колодцы и окруженных складками и морщинами, снова расставлял всё по местам.

Он не протянул руку, так что рука Андреа застыла в воздухе, и посмотрел на нее с извиняющейся улыбкой. Джекоб Расселл уже ее предупредил, чтобы она не под каким предлогом не пыталась дотронуться до Кайна, но она не была бы самой собой, если бы не попробовала. Миллиардер явно смутился и предложил Андреа напитки. Журналистка, как и любой в ее положении, не осмелилась продолжать, не сделав перед этим приличный глоток.

- Очень многое можно узнать о человеке, исходя лишь из того, какой коктейль он предпочитает, - сказал Кайн, протягивая ей бокал, держа его за ножку очень высоко и оставляя внизу достаточно места, чтобы Андреа смогла ухватиться.

- Вот как? И какие же выводы вы сделали из того факта, что я люблю "Белый русский"? - осведомилась Андреа, усаживаясь на стуле, скрестив ноги и потягивая напиток.

- Ну, судите сами... Этакая сладкая смесь: водка, кофейный ликер и сливки. Это говорит о том, что вы любите крепкие напитки, но знаете меру, а также о том, что вы долго искали свой напиток, о том, что вы человек весьма требовательный и разборчивый в знакомствах.

- Ну что ж, - иронически заметила Андрея. Этот ироничный тон был ее лучшим другом; с ним она чувствовала себя в безопасности. - Знаете что? Я вам скажу, что вы хорошо меня изучили и прекрасно знали, что я люблю. Потому что свежие сливки, согласитесь, не самый обычный предмет в баре, а уж тем более, если этот бар находится в иорданской пустыне, а его владелец - страдающий агорафобией миллиардер, который не желает никого видеть, а из всех напитков признает лишь виски с содовой.

- Вы снова меня удивили, - признался Кайн, повернувшись спиной к журналистке, чтобы приготовить напиток для себя.

- Полагаю, это настолько близко к истине, что мы с вами сравняли счет, мистер Кайн.

Миллиардер наградил ее хмурым взглядом, но ничего не сказал.

- Я бы сказала, что вы решили меня испытать, и я ответила именно так, как вы от меня ожидали, - продолжала Андреа. - А теперь скажите, пожалуйста, почему вы решили дать мне интервью?

Кайн занял другой стул, избегая при этом смотреть Андреа в лицо.

- Это было частью нашего договора, - ответил он.

- Кажется, я не вполне корректно поставила вопрос. Почему именно я?

- Что за проклятье - быть богатым! Все хотят знать твои тайные мотивы. Все подозревают тебя в каких-то нечистых намерениях - особенно, если ты к тому же еще и еврей.

- Вы не ответили.

- Полагаю, что прежде вам самой стоит определиться, какой ответ вы хотите услышать. На этот вопрос... или на все остальные.

Андреа в ярости прикусила губу. Этот старый мерзавец гораздо сообразительнее, чем кажется на первый взгляд.

Ставит на кон всё, не давая мне опомниться. Ну ладно, старый хрен, будем двигаться в твоем ритме. Я полностью открою тебе сердце, поглощу твою историю и, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, выясню то, что хочу узнать, даже если придется вырвать тебе язык своим пинцетом для депиляции.

- Зачем вы пьете, если принимаете лекарства? - нарочито агрессивным тоном поинтересовалась Андреа.

- Полагаю, вы уже поняли, что эти лекарства всего лишь помогают мне бороться с агорафобией, - ответил Кайн, столь же довольным тем, что Андреа продолжила интервью, сколь и раздраженный этим вопросом. - Да, я принимаю успокаивающие средства и знаю, что при этом мне не следует пить. Тем не менее, я всегда это делал и буду делать. Когда моему прадеду было восемьдесят лет, дед прямо-таки выходил из себя, видя его шиккер - в смысле, видя его пьяным. Кстати, если я скажу что-нибудь на идиш, и вы не поймете, не стесняйтесь переспросить.

- Боюсь, что тогда мне придется прерывать вас через каждое слово, потому что я совсем не знаю идиш.

- Ну что ж, на здоровье. Так вот, мой прадед пил не просыхая, и дед постоянно ему твердил: "Притормозите, татех". Прадед на это всегда отвечал: "Иди ты в задницу, мне восемьдесят лет, и я имею право пить, сколько захочу". Он умер в девяносто восемь, после того как мул лягнул его копытом в живот.

Андреа расхохоталась. Когда Кайн заговорил об истории своих предков, его голос изменился, придав истории живость, он рассказывал ее разными голосами.

- Я вижу, вы много знаете о своей семье. Вы очень привязаны к своим близким?

- Нет. Мои родители погибли во время Второй мировой войны. Конечно, они много рассказывали о предках, во времена моего детства мы много разговаривали, чему способствовали обстоятельства, однако сам я почти ничего не помню. Всё, что мне удалось узнать о семье, я собирал в течение многих лет из самых различных источников. Короче говоря, когда у меня появились возможности, я прочесал всю старушку Европу в поисках своих корней.

- Тогда расскажите мне об этих ваших корнях, - попросила Андреа, вынимая из кармана цифровой диктофон. - Вы не возражаете, если я буду вас записывать? Этот диктофон может безотказно работать на протяжении тридцати пяти часов.

- Не возражаю. Записывайте. Итак, эта история началась в Вене в одну суровую зиму, когда некая еврейская супружеская пара пришла в нацистскую больницу...