УБЕЖИЩЕ ОРВИЛЛА УОТСОНА. Суббота, 15 июля 2006 года. 01.03


Окраина Вашингтона

Назиму было очень страшно.

Он много раз воображал, как становится мучеником. Это были неясные бредовые образы, где он погибал в огромном огненном шаре, и это грандиозное событие транслировали по телевизору. При виде абсурдно жалкой смерти Харуфа он перепугался и был сбит с толку.

Он бежал через сад, ожидая в любую минуту услышать рев полицейских сирен. На какой-то миг он подумал о заманчиво приоткрытой дверце машины. Тысячи сверчков и цикад оглашали ночь своим пением, обещая жизнь, и на мгновение Назим засомневался.

Нет. Я принес свою жизнь на алтарь славы Аллаха и спасения моей души. Что будет с моей семьей, если я сейчас отступлю, если дам слабину?

Назим не повернул к воротам. Он остановился в тени, за палисадником с зарослями запущенного львиного зева, где еще осталось несколько оранжевых цветов. Он пытался успокоиться, каждые несколько минут перекладывая револьвер из одной руки в другую и взводя и опуская курок.

Я в норме. Когда я метнулся через кухню, предназначенная мне пуля прошла совсем далеко. Там лишь священник и раненый. Им со мной не справиться. Мне лишь нужно присматривать за дорожкой к выходу. А если я услышу вой полицейских машин, то перепрыгну через стену. Она высокая, но я смогу. Вон там, справа, похоже, слегка пониже.

Как жаль, что здесь нет Харуфа. В том, что касается открывания дверей, он был настоящим гением. На дверь в дом ему понадобилось всего пятнадцать секунд. Он уже в объятьях Аллаха? Я буду по нему скучать. Он хотел бы, чтобы я остался, хотел бы, чтобы я разделался с Уотсоном. Если бы Харуф не стал медлить, он был бы уже мертв, но больше всего Харуф ненавидел, когда брат предает своих братьев. Интересно, поможет ли джихаду, если я умру сегодня ночью, перед тем не забрав с собой кунеха. Нет. Нельзя об этом думать.

Нужно сосредоточиться на главном. Потому что грязным удовольствиям жизни должен прийти конец. Империи, в которой я родился, предназначено пасть. И я помогу этому собственной кровью. Хотя я бы предпочел, чтобы это случилось не сегодня.

Но вот на ведущей к дому дорожке донесся невнятный шум. Назим прислушался. Точно, идут. Он должен быть готов их встретить. Он должен...

- Стоять! - вдруг услышал он чей-то голос. - Брось оружие. Немедленно.

Назим ни на секунду не задумался, даже не успел произнести последнюю молитву. Он просто развернулся с револьвером в руке. Альберт вышел из задней двери дома, обогнул стену, чтобы убедиться, что они беспрепятственно смогут добраться до ворот, и различил в темноте слабое мерцание светоотражающих наклеек на спортивном костюме компании "Найк". В Харуфа он выстрелил, повинуясь инстинкту, чтобы спасти жизнь Орвиллу, и попал по чистой случайности, теперь же, напротив, застал террориста врасплох, всего с трехметровой дистанции. Он твердо поставил обе ноги, прицелился в грудь, нажал на спусковой крючок наполовину и окликнул парня громким и твердым голосом.

Едва Назим повернулся, как Альберт нажал на спусковой крючок полностью, и пуля разворотила террористу грудь.

Назим услышал выстрел и успел смутно ощутить, что происходит, хоть и не почувствовал при этом боли, одно лишь странное ощущение, будто он лежит на выжженной траве. Он попытался пошевелить рукой или ногой, но так и не смог. Он попытался было что-то сказать - но тоже не смог. Затем он увидел, что человек, который в него выстрелил, наклонился над ним, нащупал пульс на шее и покачал головой. Через минуту подошел Уотсон. Назим почувствовал, как на него упала капля крови, но уже не ощутил, как эта капля смешалась с кровью из его собственной раны. Потом всё поплыло у него перед глазами, и остался лишь четкий голос Уотсона, читавшего молитву:

- Хвала Аллаху, давшему нам жизнь и возможность служить ему с честью. Хвала Аллаху, давшему нам священный Коран, где сказано, что если кто поднимет на нас руку, дабы убить, мы не должны поднимать на него руку в ответ. Прости его, о Владетель Вселенной, ибо велик грех его, обманувшего невинность. Защити его от мук ада, и возьми к себе, о Властитель Трона.

Услышав слова молитвы, Назим почувствовал облегчение, как будто с его души сняли неподъемный груз. Он всё бы отдал ради Аллаха. Назим уже почти покинул сей бренный мир, когда до него донеслись отдаленные звуки сирен, смешивающиеся в его угасающем сознании с пением сверчков. Один из них стрекотал совсем рядом, и его пение было последним, что Назим слышал в этом мире.

Несколько минут спустя двое полицейских в форме наткнулись на тело парнишки в толстовке "Редскинз", с широко открытыми, устремленными к небу глазами.

- Алло, центральная, это участок 23. У нас здесь десять пятьдесят четыре. Срочно пришлите скорую...

- Брось. Ему уже ничем не поможешь.

- Центральная, отставить скорую. Оцепляем зону.

Один из полицейских заглянул парнишке в лицо. Все-таки жаль, что его убили. Он был достаточно молод (или полицейский достаточно стар), чтобы сгодиться ему в сыновья. Патрульного офицера трудно было чем-нибудь удивить, за годы своей службы он повидал столько убитых ребят, что их трупами можно было бы завалить весь Овальный кабинет. Но ни один из них не смотрел в небо таким взглядом.

В какую-то минуту он подумал, не позвать ли товарища, чтобы спросить, что, черт возьми, может означать эта спокойная улыбка. Но, конечно, он этого не сделал.

Ему совсем не хотелось показаться идиотом.



Загрузка...