Господин Викар, заместитель директора сыскной службы при министерстве внутренних дел, был в отвратительном настроении. Впервые в жизни и вопреки всем правилам и обычаям ему приходилось заниматься служебными делами с самого утра 1 января. Причём, дела эти были весьма неприятного свойства, они требовали непосредственного контакта с самыми высокими должностными лицами, от которых зависела его карьера. Несколько часов он провёл в разговорах с господином Аннионом, начальником сыскной службы, который, в свою очередь, поддерживал контакт с господином министром. Кроме того, надо было поднимать многочисленные досье, проверять документы, посылать депеши…
Была у господина Викара и ещё одна причина для недовольства: пересчитывая лежавшие на серебряном подносе визитные карточки подчинённых, поздравивших его с новым годом, он обнаружил, что их было всего 318 по сравнению с 384 в предшествующем году!.. Он полагал, что это свидетельствовало о серьёзных нарушениях в работе его ведомства. Да что там «нарушения» — речь шла о надвигающемся хаосе, безумии, революции!
Человек, привыкший к спокойной жизни, к монотонной рутине повседневных обязанностей, он буквально терял голову при малейшем нарушении заведённого порядка. Воздевая руки к небу, он то и дело повторял:
— Вот так история! Вот так история!
Положив перед собой поздравительные визитные карточки и списки сотрудников, он уже приготовился произвести тщательную проверку тех, кто пренебрёг своей святой обязанностью, когда в дверь постучали и служитель доложил:
— Господин директор, инспектор Жюв желает с вами говорить…
— Просите! Просите скорее!
Служитель почтительно распахнул дверь, и Жюв вошёл в кабинет. За прошедшее время он ничуть не изменился. Это был живой, энергичный, подвижный человек, казавшийся молодым, несмотря на свои сорок лет. На его волевом лице читались ум, упорство и отвага.
Жюв был хорошо известен в министерстве, и особенно в сыскной службе, но появлялся здесь не часто. Благодаря неуклонному и скрупулёзному выполнению служебного долга, способности успешно вести самые головоломные расследования, благодаря необычайным приключениям, прославившим его имя во всём мире, Жюв завоевал себе особое положение, полную свободу, и беспокоить его решались только в случае крайней необходимости. Все и так знали, что всё своё время он посвящает служению Обществу, преследуя самых страшных преступников с неутомимым упорством, изобретательностью и беспримерной храбростью.
Сейчас, входя в кабинет Викара, он не сомневался, что его вызвали по какому-то очень важному делу.
— Мой дорогой Жюв, — начал помощник директора, пожав инспектору руку, — я пригласил по делу высочайшей важности… Вы, конечно, знаете, что король Гессе-Веймара, Фридрих-Христиан II, находится сейчас в Париже инкогнито?
Жюв ограничился тем, что утвердительно кивнул.
— Так вот, — продолжал господин Викар, — представьте себе, что у этого Христиана есть — вернее, была, — любовница… как бы официально признанная… демимонденка по имени Сюзи д'Орсель. Вы знали об этом?
— Нет… Что же дальше?
— Так вот… Эта женщина недавно была убита… То есть, я хочу сказать — не была убита… Вы понимаете, Жюв: не была убита!
— Так, хорошо, — невозмутимо отозвался Жюв. — Она не была убита… Дальше!
— Дальше произошло то, что эта женщина, которая не была убита, выбросилась из окна своей квартиры сегодня в три часа утра… То есть, она покончила с собой как раз в тот момент, когда с нею ужинал Фридрих-Христиан II… Улавливаете?
Жюв спокойно уселся в кресло и ответил:
— Нет, не улавливаю… К чему вы клоните?
— Но ведь это ясно как день! Жюв!.. Жюв!.. Постарайтесь меня понять!.. Фридрих-Христиан был у своей любовницы, а она в этот момент выбросилась из окна… Но ведь это скандал! Невероятный скандал! Тем более… Тем более… — тут господин Викар понизил голос. — Тем более что комиссар Парража совершил невероятную ошибку: он арестовал короля!..
— Как это так, арестовал короля? Королей просто так не арестовывают! Значит, это было не самоубийство?
— Вот это и надо установить…
— Иными словами, вы поручаете мне это расследование?
— Поручаю, поручаю…
И господин Викар изложил инспектору события трагической ночи. Выслушав, Жюв сказал:
— Итак, поскольку утверждения Фридриха-Христиана о третьем человеке, якобы присутствовавшем во время трагических событий, не подтверждаются, выходит, что именно на него падает подозрение в убийстве… если, разумеется, таковое имело место.
— Именно так, — воскликнул господин Викар и даже пристукнул кулаком по столу. — Но, чёрт возьми, дорогой Жюв, как легко вы об этом говорите! Ведь речь идёт о короле! Подумайте, разве король может быть убийцей?.. Разве такое возможно? Ведь это повело бы к невероятным дипломатическим осложнениям! Нет, нет, Сюзи д'Орсель покончила жизнь самоубийством! В этом не может быть сомнений…
— Значит, — заметил Жюв с неопределённой улыбкой, — надо только установить, что это было самоубийство…
— Вот именно, это и надо установить! Это и только это!.. Так что отправляйтесь на улицу Монсо, проведите обследование на месте… Расспросите консьержку — она единственный свидетель. И докажите с фактами в руках, что это было самоубийство! Мы тут же дадим соответствующую информацию в прессу, и скандал будет погашен в зародыше!
Жюв встал и взялся за шляпу. Улыбка на его губах становилась всё более явной.
— Отлично, — сказал он, — я так и поступлю… И уверяю вас, господин Викар, что я проведу расследование со всей возможной тщательностью и беспристрастностью!
Жюв вышел из кабинета, а заместитель директора разволновался ещё больше и проворчал себе под нос:
— Он проведёт расследование с полной беспристрастностью! Ах, чёрт бы тебя побрал!..
И, желая снять с себя ответственность, он тут же помчался в кабинет к своему непосредственному начальнику, главе сыскной полиции господину Анниону, и рассказал ему о своём разговоре с Жювом.
В отличие от своего заместителя, господин Аннион обладал решительным и жёстким характером. Он заявил Викару напрямик:
— Вы совершили большую оплошность! Сегодня утром я вам всё ясно растолковал: послать на расследование толкового инспектора и чётко его проинструктировать, к каким результатам он должен прийти! А вы что сделали? Зачем вы поручили расследование Жюву?
— Так ведь Жюв — наш лучший следователь! Можно сказать, наша самая породистая ищейка!..
— Породистая ищейка! — передразнил его господин Аннион. — Профессиональные качества Жюва вне обсуждения! Раскрытие истины — его органическая потребность, природное свойство! Он просто неспособен не обнаружить правду. Вот почему вы совершили ошибку, поручив ему это дело!
Господин Аннион хотел ещё что-то добавить, но в это время в дверь постучали, и вошедший служитель подал ему на подносе телеграмму. Прочтя её, он словно забыл о присутствии славного Викара и разразился гневным монологом:
— Нет, ей-богу, они совсем задурили мне голову!.. Откуда мне знать? Разве я могу влезть в его шкуру?.. Чёрт возьми, от такой заварухи весь совет министров может полететь вверх тормашками!.. Что я могу им ответить?
Затем, вспомнив о присутствии Викара, начальник сыскной полиции продолжал, потрясая злополучной телеграммой:
— Вот, полюбуйтесь, что они мне пишут: «От министерства Гессе-Веймара господину министру внутренних дел, площадь Бовэ, Париж. Многочисленные телеграммы, направленные нами Его величеству королю Гессе-Веймара Фридриху-Христиану II, проживающему инкогнито в отеле „Рояль-Палас“ на Елисейских Полях, остались без ответа, несмотря на их крайнюю срочность. Правительство Гессе-Веймара просит министра внутренних дел Франции соблаговолить начать немедленное расследование по этому поводу и подтвердить нам, что упомянутые выше телеграммы дошли по назначению и находятся в руках Его величества…»
Закончив чтение, господин Аннион продолжал возмущаться:
— Вот так! Ещё немного, и они обвинят меня в том, что я перехватываю телеграммы, адресованные их королю! Фридрих-Христиан, видите ли, не отвечает на телеграммы! А я-то здесь при чём? Может быть, он оплакивает свою любовницу… А теперь ещё Жюв влез в эту историю… В хорошенький переплёт мы с вами попали, господин Викар! В хорошенький переплёт!
А тем временем Жюв, ничего не желая знать о назревающем скандале, преспокойно вышел из здания министерства, кликнул фиакр и направился на улицу Монсо. Он прекрасно понял, чего хотел от него господин Викар, но отнюдь не собирался идти навстречу его пожеланиям. Ничуть не заботясь о своей служебной карьере, он превыше всего ставил истину. Он чувствовал, что порученное ему дело заключало в себе какую-то зловещую тайну, и это ещё более разжигало его интерес.
Он не отвергал с порога версию о самоубийстве и, поскольку он с уважением относился к Фридриху-Христиану, не имел ничего против того, чтобы она подтвердилась. Но, вместе с тем, он был исполнен решимости вести следствие с полной объективностью, какие бы последствия это за собой ни повлекло.
Прибыв на улицу Монсо, Жюв первым делом направился в комнату консьержки.
— Скажите, мадам Сейрон, — начал он свой допрос, — в ту роковую ночь вы видели короля в тот момент, когда он проходил в дом?
Оробевшая и вместе с тем очень гордая выпавшей ей ролью, консьержка сложила руки на толстом животе и отвечала:
— Нет, господин полицейский, я ничего не видела… Я уже легла спать. Когда позвонили, я потянула за шнурок, чтобы открыть дверь. Проходя мимо моей «ложи», король, как обычно, крикнул: «Герцог Хейвортский» (так он себя называл) и поднялся по лестнице… Я его даже не видела…
— Он был один?
Толстуха подняла руки к небу:
— Господи! Все меня только об этом и спрашивают! Ну конечно, он был один, я готова в этом поклясться!.. К тому же, когда зашли в квартиру — после смерти бедняжки Сюзи, — там, кроме него, никого не было… Стало быть…
Жюв прервал её:
— Не будем забегать вперёд, мадам. Значит, вы думаете, что король пришёл один?
— Я в этом уверена!
— Хорошо. Не знаете ли вы, мадемуазель Сюзи д'Орсель не ожидала в эту ночь каких-либо других визитов?
— Кажись, никого не ждала… Часом ранее она встречалась со своей кружевницей, очень милой, достойной девушкой, Мари Паскаль. Она тоже в нашем доме живёт. Ей она сказала, что, мол, «жду дружка»… А чтоб кого другого… нет, не сказывала… Значит, никого и не ждала…
Жюв не перебивал консьержку, он знал, что свидетелю надо дать выговориться. Потом он заметил:
— Значит, Мари Паскаль была последней, не считая короля, кто видел Сюзи д'Орсель? Служанка уже ушла?
— Да, господин полицейский, служанка — её зовут Жюстина — уже ушла, я это знаю точно. Около одиннадцати она заглянула по дороге ко мне пожелать спокойной ночи… А Мари Паскаль поднялась к себе не раньше половины двенадцатого, а то и без четверти двенадцать.
— Хорошо, я обязательно поговорю с мадемуазель Паскаль… А теперь скажите мне, мадам Сейрон: после преступления, то есть, я хочу сказать, после смерти Сюзи д'Орсель кто-нибудь выходил из дома?
— Нет, господин полицейский, я никому не открывала…
— Нет ли какой-нибудь другой двери, через которую можно было бы выйти?
— Нет, господин полицейский, других дверей нет.
— Ещё один вопрос. В квартире Сюзи д'Орсель имеется две лестницы: парадная и чёрная. Не знаете ли вы, был ли заперт чёрный ход?
Консьержка сделала неопределённый жест:
— Не могу сказать точно… Во всяком случае, Жюстина, уходя, всегда запирала дверь на двойной поворот ключа… Стало быть…
— Хорошо, хорошо… Ну а когда вы бегали за врачом и за полицией, дверь дома оставалась открытой?
— Что вы, месье! Никогда в жизни! И вообще я не выходила, а позвонила по телефону… у меня в «ложе» есть телефон!
По мере того как Жюв слушал консьержку, озабоченное выражение постепенно исчезало с его лица. Её показания были чёткими и недвусмысленно подтверждали, что в момент смерти Сюзи д'Орсель король был единственным, кто находился в её квартире. И поскольку его трудно было заподозрить в убийстве своей возлюбленной, то версия самоубийства казалась наиболее вероятной. Поднимаясь, чтобы уходить, Жюв спросил:
— Мадемуазель Мари Паскаль сейчас у себя?
— Да, месье, — ответила консьержка. — Она живёт на седьмом этаже по лестнице «Б», что в глубине двора.
— Благодарю вас, мадам, за сведения, которые вы мне сообщили… Пойду теперь поговорю с этой девушкой.
— Всегда рада вам служить, месье… Ох, уж эти мне уголовные истории! Хуже нет для репутации дома… А у меня и так две квартиры пустуют…
Жюв не стал выслушивать сетования мадам Сейрон и направился в глубь двора, где находилась лестница «Б». Он поднялся на седьмой этаж и постучал в дверь.
— Мадемуазель Мари Паскаль?
— Это я, месье…
— Не будете ли вы так любезны уделить мне несколько минут? Я комиссар полиции, которому поручено расследование дела о смерти Сюзи д'Орсель…
Минуту спустя Жюв уже сидел в скромной комнатке, оклеенной светлыми обоями в цветочках, с цветами на окнах и канарейкой в клетке.
Менее болтливая, чем консьержка, но взволнованная гораздо более, Мари Паскаль рассказала Жюву о последнем разговоре, который был у неё с Сюзи д'Орсель. При этом голос её прерывался, а всё её тело била нервная дрожь. Но в самом её рассказе для Жюва не было ничего интересного.
— В общем, — сказал он, — из вашего рассказа следует, что мадемуазель д'Орсель ожидала своего любовника, что она не была особенно счастлива, но что у неё, вместе с тем, не было ни намерений, ни причин кончать жизнь самоубийством. Не так ли?
— Да, так… Но…
— Но что ещё? — быстро спросил Жюв. От его внимания не укрылось крайнее волнение молодой женщины: она словно хотела и не решалась сказать ещё что-то…
Мари, потупившись, молчала. Чтобы дать ей время подумать, Жюв встал и подошёл к окну.
— Смотрите! — заметил он. — От вас видна квартира мадемуазель д'Орсель…
— Да, сударь… — отозвалась девушка. — Именно так…
— А в момент самоубийства… вы уже спали?
— Нет, не спала… и видела…
— И что же вы видели, мадемуазель?
Ещё секунду Мари Паскаль колебалась и вдруг заговорила, как будто в воду бросилась:
— Я молчала об этом, потому что не совсем уверена… Всё произошло так быстро!.. Я стояла у окна, дышала воздухом и думала… думала как раз о разговоре, который был у меня с мадемуазель д'Орсель… Машинально я смотрела на окна её квартиры, они были ярко освещены… Я подумала, что её возлюбленный, наверное, уже пришёл…
— Ну… Что дальше?
— И вдруг я увидела, что занавески на окне прихожей раздвинулись… и мне показалось… повторяю, всё произошло очень быстро… что какой-то мужчина схватил бедную женщину, что та отбивается, но не кричит… В следующее мгновение он приподнял её на воздух и выбросил за окно… в пустоту… И тут же свет выключили, так что больше я ничего не видела…
— Но вы закричали? Стали звать на помощь?
— Нет, сударь… Я потеряла голову, вы понимаете? И потом, ночь была такая тёмная, я не видела, куда упала несчастная… Инстинктивно я выскочила из своей комнаты и бросилась ей на помощь… Уже спустившись по лестнице, я испугалась: ведь убийца был там, он мог на меня наброситься… Я остановилась, услышала, как где-то захлопали двери… Раздались голоса… Я узнала голос мадам Сейрон, которая спрашивала, что случилось… Минут через пять она пересекла двор, за ней следовали двое полицейских… Я всё стояла, как в столбняке… А потом поднялась в свою комнату… Вот так всё и было!
Жюв слушал, вникая в каждое слово.
— Значит, по-вашему, это не самоубийство? — спросил он.
— Нет, сударь… Конечно, нет! Я убеждена, что Сюзи не сама бросилась в окно! Её кто-то выбросил!
— Кто-то!.. Но этим «кем-то» мог быть только король! Ведь с мадемуазель д'Орсель был только он…
Мари Паскаль с сомнением пожала плечами.
— Вы знаете короля? — допытывался Жюв.
— Я видела его только один раз… через дверной проём…
— И вы его узнали? Вы уверены, что убийцей был именно он?
— Нет, совсем не уверена! Может быть, это был он, а может быть, кто-то другой… Вот почему я и молчала, сударь! Всё это слишком серьёзно! А я ни в чём не уверена…
— Простите, мадемуазель, в чём именно вы не уверены?
— Убил ли мадемуазель Сюзи король… или кто-то другой…
— Но зато вы не сомневаетесь, что её убил какой-то мужчина? В этом вы уверены?
— Да, сударь… Я даже могу утверждать, что этот мужчина был высок, худощав… что в общем у него был силуэт короля…
Несколько секунд Жюв молчал, стараясь осмыслить услышанное. Потом он заговорил:
— Всё-таки я не понимаю, мадемуазель, почему вы так долго молчали… Ваши показания очень важны… хотя бы потому, что отметают версию самоубийства! Это означает…
— Вот именно, сударь! Это означает, что я обвиняю короля… А вдруг я ошибаюсь? Это-то меня и останавливало…
— Это не должно вас останавливать, — твёрдо заявил Жюв. — Если король виновен, он должен понести наказание, как и любой человек. Если же убийцей является кто-то другой, то он должен быть обнаружен, и как можно скорее… Вы ещё не говорили консьержке о том, что видели?
— Нет, сударь. Дело в том, что мадам Сейрон несколько… болтлива!
— И вы опасались, что произойдёт огласка… Я вас понимаю. Но теперь вам незачем больше молчать. После того, что вы мне рассказали, я могу вас заверить, что будет проведено очень серьёзное расследование этого дела… этого преступления! И я совсем не против огласки. Так что рассказывайте, и как можно шире, о том, что вы видели… о мужчине в окне! Я, со своей стороны, доложу по начальству и могу гарантировать, что в скором времени все тайны будут раскрыты!
Говоря так, Жюв говорил не всё. Он понимал, что обвинения, выдвинутые против короля, вызовут страшный скандал и что будут сделаны попытки замять дело. Но комиссар хотел полного и беспристрастного расследования и потому был заинтересован в огласке.
«Если только политиканы попробуют мне мешать, в дело вмешается общественное мнение. Им не удастся связать мне руки!» — Так думал инспектор Жюв, выходя из дома на улице Монсо и направляясь в отделение полиции на улице Курсель.
Мари Паскаль провела беспокойную ночь. Мысль о том, что она, может быть, помимо собственной воли оговорила короля, не давала ей покоя. «Но, в конце концов, — говорила она себе, — рассказав о том, что я видела, я только выполнила свой долг. Дело полиции найти виновного…»
Поскольку Жюв дал ей нечто вроде предписания предать дело огласке, она отправилась утром к мадам Сейрон, так как была уверена, что рассказать ей — всё равно что рассказать всей округе. Однако консьержки не было в её ложе. Тогда, приоткрыв дверь на лестницу, Мари Паскаль позвала:
— Мадам Сейрон! Эй, мадам Сейрон!
Ей отозвался мужской голос, это был посыльный из прачечной:
— Вы ищете консьержку, мадемуазель? Она поднялась на седьмой этаж: я пересёкся с ней, когда забирал грязное бельё из квартиры господина де Серака…
Мари Паскаль посторонилась, чтобы пропустить посыльного, и поблагодарила его:
— Спасибо. Я подожду её здесь…
Несколько минут она ожидала в ложе консьержки, потом ей надоело, и она снова вышла под свод подъезда. И тут она заметила на полу, недалеко от парадного хода, что-то белое. Она нагнулась и подняла женскую рубашку, вне всякого сомнения, обронённую посыльным. Мари Паскаль уже хотела положить её в ложу консьержки, но, вглядевшись в свою находку, побледнела, как полотно. Она была так потрясена, что должна была прислониться к стене, чтобы не упасть…