Глава 6

Я вытерла слезы рукавом платья. Они никому не могли помочь. Открывшаяся нам с холма картина была поистине ужасна: почти все дома сгорели. Где-то рыдал ребенок и его крики доходили даже до наших ушей.

— Нам следует помочь.

— Нам следует уйти, — одновременно со мной сказал Этьен.

— Чем мы можем помочь, Мария? Тут не один раненый, мимо которого ты смогла пройти. Целая деревня, и…

— И нас трое, — перебила я Джона. — После пожара пара мужских рук на вес золота — и с деревом для домов можете помочь, и со спасением утвари, которую еще можно вынести, и с перетаскиванием тяжелых больных.

Мужчины переглянулись. Джон знал, что не сможет переубедить меня — ведь поступи я тогда, как он хочет сейчас, и сам был бы уже мертв. Наверное, поэтому разговор продолжил Этьен.

— Мы не знаем, кто напал на деревню. И когда они вернутся.

— Они могут не вернуться никогда, и мы поможем всем, кому еще можем.

— А могут вернуться сегодня вечером, и тогда мы умрем вместе с этими крестьянами!

— Ты и вправду настоящий дворянин, — разочарованно протянула я. Этьен скривился.

Я соскочила с коня, и полезла в свисавшую с боку сумку с припасами. За время пути я успела набрать много трав и кореньев — сейчас они будут как раз кстати.

— Мария, не глупи, — попробовал вновь уговорить меня Джон, но только сильнее разозлил.

— Вы правы, благородные господа! Я дурочка. И необразованная крестьянка. И отправлюсь помогать таким же глупым, необразованным крестьянам. Потому что это именно то, чем я хочу заниматься. Потому что кроме меня, им никто не поможет.

Я так спешила закончить перекладывать травы, что едва не порвала сумку. Складывать их пришлось в собственный подол и карманы, ведь никакого мешка у меня с собой не было, но стыда за оголенные ноги я не чувствовала — уж слишком сильно разозлилась. Я начала спускаться, не попрощавшись со своими спутниками, но они молча расставаться не желали.

— Что ты будешь делать, если с деревней это сотворили люди барона де Плюсси, что ищет тебя? Всю жизнь тут проживешь, вымаливая у них прощение за грех, что не совершала? — прокричал мне в спину Этьен.

Я обернулась. Этьен и Джон смотрели на меня, первый со странной злостью, второй с грустью. Но чтобы они не чувствовали, помогать людям в деревне они не собирались. Я ведь совсем их не знала, и даже вчерашняя игра не особо мне помогла. Но и вопросов не задавала — сама себе придумала искренность Джона и доброту Этьена. Да так ли их на самом деле звали? С чего вдруг Этьен разозлился? Ничего не известно. Еще недавно я так хотела увидеть его настоящее лицо под маской балабола, и вот Господь исполнил мое желание. Такой Этьен: злившийся, что кто-то осмелился не слушаться его и поступить вопреки, мне совсем не нравился. Такой Этьен не слишком-то отличался от барона. Интересно, почему молчал Джон? Тоже считал крестьян досадной помехой, не стоящей своего внимания? Слишком спешил в столицу по своим делам, что времени помогать нуждающимся не хватало? Интересно, стыдился ли он себя в этот момент? Я искренне надеялась, что да.

— Тогда я тем более обязана помочь. А уж как и за что я буду прощения — не ваше дело, господин, — я поклонилась Этьену, как поклонилась бы любому знатному и незнакомому мне человеку. Тот чертыхнулся.

Я начала спускаться с холма, на котором мы стояли. На лошадях добрались бы быстро, но пешком я приду не раньше, чем к вечеру. Следовало поспешить.

— Хорошо. Я помогу. Но после этого мы в расчете, — Джон пришпорил коня, в мгновенье оказавшись рядом со мной.

— Как господин прикажет, — вновь поклонилась я. Не знаю, был ли Джон на самом деле дворянином, но такое обращение его явно задело. Чудно! Травы пришлось вновь перекладывать, но в этот раз я была осторожнее.

— Вот же упрямая девчонка! — в сердцах бросил Этьен, но присоединился к нам.

Добрались быстро. Вблизи картина была еще страшнее. Многие лежали в грязи на земле, и издали было не разобрать, живы ли они. Я попыталась вновь спрыгнуть с коня чуть раньше, готовая побежать и помогать людям сей же миг, но Джон крепко держал меня.

— Погоди. Сначала поговорим с местными.

Нас и вправду встречали. В основном женщины да мальчишки стояли на пути, кто с вилами, кто с косой.

— Чего надобно? — крикнула одна из них. На ее сером платье чернела кровь, волосы растрепались, а к ноге жался совсем еще малыш.

— Мы направляемся в столицу, но увидели, что у вас беда. Я травница. И припасы, хоть и небольшие, есть. Могу помочь вашему лекарю иль травнице с ранеными, а спутники мои с удовольствием с тяжелой работой помогут.

— Нам нечем платить, так что мимо идите.

Пережив такой ужас, чужакам эти люди явно доверять не хотели. Как же мне их переубедить?

— Вам не нужно платить. Если хотите, мы уйдем до наступления ночи, да и еда у нас самих есть. Позвольте только перевязать раненых. Нельзя им в грязи лежать. Надо очистить раны и приложить кровохлебку, крапиву, а лучше всего — корень бадана. Последнего у меня совсем немного, но вот кровохлебки полно, да и крапива сейчас в любых зарослях должна быть. Я сама недавно потеряла матушку, и эта боль до сих пор со мной. Не хочу, чтоб кто-то терял близких, если в моих силах им помочь.

Пока я говорила, Джон все сильнее прижимал меня к себе, и практически дышал в мои волосы, обняв. Женщина, подумав, опустила вилы.

— Хорошо.

— Матушка! — крикнул один из мальчишек, что едва доставал ей до плеча. — А если они врут? Разве не подозрительно, что помощь предлагают за просто так? Со времен, когда Господь по земле ходил, такого не видывали!

Женщина потрепала парнишку по голове.

— Нам нужна помощь. Может, она спасет твоего дядю. Или сестру Пьера. Бабушку Аннет. А если врет — убьем девчонку. Мужчин-то нам не одолеть, а тебя, — женщина подошла и посмотрела мне прямо в глаза. — Запросто.

От нее несло гарью и кровью. Я не стала отворачиваться, и бояться тоже отказывалась. Эти люди — жертвы. Их угрозы — способ спастись. Мы не причиним им вреда. Толкнув локтем Джона, чтоб ослабил хватку, я слезла с коня, и сразу достала кровохлебку и корень бадана. Ох. Наверняка еще листья чистотела и зверобоя понадобятся. Нет! Сразу всю сумку с собой нужно нести. Джон, поняв мое замешательство, отстегнул сумку и вручил мне.

— Отведите меня к вашему лекарю.

— Вон он, один из первых лежит. Пытался этих мерзавцев уговорами и мольбами остановить, так ему пол лица снесли. Повитуха была, но пыталась свою ученицу у тех разбойников отобрать, так они с ней да ученицей в доме заперлись, а как ушли — девчонка мертвая, а повитуха сидит, пустыми зенками смотрит, будто и не видит ничего. К ней вести?

Я закрыла глаза. Хотелось поблагодарить Господа, что направил меня сюда для помощи, но слов почему-то не находилось.

— Отыщите крапиву, сколько сможете. Еще нужна горячая вода, если есть, если нет — то просто чистая. И полотно, тоже чистое. Двое, кто сможет носить раненых.

— Почему не мы? — поинтересовался Этьен.

— Вы сильные, лучше помогите с пожарами и завалами.

На нас все еще смотрели с подозрением, да и только слепой бы не заметил недовольство Джона и Этьена. Но говорившая с нами женщина на это внимание не обратила:

— Пьер, Ари, помогите девчонке. Вы двое — идите за мной, нам нужны еще руки, чтоб справиться с пожаром. Я Милена. Добро пожаловать в Криворечье.

Пьер и Ари оказались мальчишками на пороге отрочества. Я не знала, справятся ли они, но спрашивать не стала. Наверняка Милена была в них уверена, а тех, кто крепче, отправила на тяжелые работы. Я шла, и прикидывала, какие травы мне понадобятся, и сколько из них у меня есть. Это позволяло не сосредотачиваться на ужасе и телах вокруг. Я осмотрелась: не менее тридцати человек, и это только те, которых я могла видеть. Что же делать? Одна я точно не справлюсь.

— Не плач, — прошипел Пьер, и Ари тихо всхлипнул. — Не плач, кому сказал!

Верно. Мне нельзя ужасаться и рыдать. Я должна сделать, что смогу. Об остальном позаботиться Господь.

— Сначала определим, кому помочь не сможем, — решила я. — Сложите мертвых в одном месте, но не слишком близко. Не известно, когда их смогут похоронить, а болезни разлетятся очень быстро.

Я таскала тела вместе с мальчишками. Пьер все время молчал и хмурился, лишь изредка подбадривая Ари. Тот плакал, но не останавливался. Справились мы не быстро: большинство из лежавших на улицах были мертвы.

Но не все. Семеро мужчин и две женщины оказались живы.

Женщина выглядела так, словно ее волокли за лошадью: ободранные руки. лицо и ноги. Руки сломаны. Она не двигалась, смотрела в бесконечно высокое небо, и, казалось даже не моргала.

— Идите, и позовите священника, если он жив. Скажите, что нужно как можно скорее организовать похороны.

— Нам сказали помогать вам, — заупрямился Пьер. Роста в нем было — мне по плечо, а уже упертый, точно Джон и Этьен вместе взятые!

Пока Пьер бегал за святым отцом, я расспрашивала Ари, где можно разместить раненых.

— Мало домов, что не пострадало. Там и так сегодня ночью яблоку некуда будет упасть, всех выживших придется в них разместить. Есть дом беззубого старика, но он очень старый, совсем развалюха.

— Развалюха подойдет, если есть крыша, стены и лавки. Дождя сегодня не будет. Я скажу вам, кого можно туда нести.

Я сама помогла лежавшей женщине. Как Пьер вернулся, мальчишки взяли мужчину. Медленно, мы переместили пятерых в дом, который видал лучшие годы. Пол кое-где прогнил, половины досок в крыше не было, но лавки и стол стояли. Приказав Пьеру навести тут порядок, убрав паутину, сорняки и пыль, я и Ари отправилась к последним из двоих раненых. У первого в боку торчала стрела.

— Я попытаюсь вытащить ее. Будет больно, — предупредила я, и протянула ему кору, смазанную беладонной. Тот взял ее в зубы и зажмурился. Я оперлась о стену позади него, и со всей силы рванула. Мужчина закричал, стрела вышла, но без наконечника! Остался в ране, проклятье. Теперь все становилось опаснее. В текстах отца Госса в таких случаях рекомендовали использовать серебряную ложку.

— Ари, спроси Милену, есть ли у кого серебряная ложка. И еще мне нужен раскаленный прут или нож — рану придется прижигать.

Ари сначала кивнул, но пробежав пару шагов, повернулся ко мне:

— Зачем тебе серебро? Ограбить нас хочешь?

— Читала как-то, что серебро от грязи и ядов защищает. Если нет — любую другу металлическую ложку тащи, только накали ее над огнем сначала.

— Не надо, — прохрипел мужчина. — Пусть во мне остается. Больно!

Я размяла еще пару листов беладонны в чаше, налила воды, и промокнула тряпку. Поднесла эту тряпку к губам говорящего, и надавила, заставив проглотить пару капель. Беладонна притупляет боль, но, стоит ей погрузить человека в сон, как тот может и не проснуться.

Прибежал Ари. В руках у него была серебряная ложка и нож, еще красный от огня. Я смолола кровохлебку, развела с водой и промыла в растворе ложку и свои руки.

— Держи его, — приказала я мальчишке.

Тот схватил мужчину за плечи. Я отогнула края раны, и залезла в нее ложкой, стараясь поддеть застрявший наконечник. Мужчина кричал и сопротивлялся, но беладонна лишила его сил. Нащупав и подхватив наконечник, я вытянула его, вместе с застоявшейся кровью и ошметками кожи. Нож подостыл, но все еще подходил, чтоб прижечь им рану. Мужчина потерял сознание от боли, но я все равно наказала Ари его не отпускать. Быстро заштопала рану, и, наложила перевязку с корнем бадана и вербейником. Только тогда выдохнула.

— Справимся со следующим, и отнесем к остальным раненым.

Второй мужчина сидел, прижимая живот, на ноги и под него стекала кровь, но насколько глубока рана я не видела. Присев, я суть потрясла его за плечо.

— Эй. Я травница. Могу помочь, если покажешь рану.

Мужчина моргнул, и посмотрел будто бы сквозь меня.

— Покажи рану, — громче попросила я.

Тот посмотрел на себя, будто бы и не помнил, что был ранен. Медленно отвел руки, и я поняла, почему он не двигался.

— Отвернись! — крикнула я Ари, но было поздно. Все внутренности мужчины выпали ему под ноги.

Мне пришлось резко встать и отбежать на пару шагов — меня вырвало. Я стояла, задыхаясь от запаха гари, крови, горевшей плоти и ужаса. Нужно было повернуться, попробовать сделать хоть что-то.

Почему разбойники его не добили?

У меня дрожали руки, когда я вернулась. Мужчина все так же моргал невидящими глазами. Ари упал и отполз. Подняться он не мог — так и сидел в грязи и плакал, заткнув себе рот, чтоб ни звука не было слышно.

Я ничего не могла сделать. Я знала это. В грязи валялось то, что еще утром было частью человека, и исправить это я была не способна. Вымыв руки, я осторожна дала ему пару капель беладонны, чтобы унять боль. Мужчина вцепился в меня и шептал «Помоги! Помоги!» но все тише и тише, и, наконец, умолк.

Ари зарыдал в голос.

— Помоги мне донести мужчину с ранением от стрелы, — прошептала я. Голос куда-то пропал.

— Ты же обещала, что поможешь дяде! Почему ты просто сидела и ничего не сделала. Ты же говорила, что травница! Лгала?!

Дяде. Господи, за что ты наказываешь меня? За неуемную гордыню? Но неужто страдать должны другие, чтоб я получила урок? Я буду смиренно учиться, но прошу, спаси остальных. Ари, Пьер, другие дети — уже видели и потеряли достаточно.

— Я слишком неопытна, чтобы ему помочь. Прости меня, Ари, — я поклонилась мальчику, как кланялась бы знатному господину. Я ничем не могла унять его боль и гнев. — Но того, второго, мы еще можем спасти. Прошу, помоги мне.

Как жестоко эти слова повторяли просьбу только что умершего у меня на руках дяди Ари. Я думала, мальчишка убежит, но он встал и подошел ко мне. Больше он не плакал.

— Чего ждешь?! Сам не донесу.

Подходя дому, я перевернула ногой один из камней. С обратной стороны на нем ползал жирный червяк, и седел жук. Я улыбнулась: хороший знак — живность под камнем у дома больного значит, что они смогут быстро поправиться.

Пьер, и пришедшая ему на помощь пожилая женщина, прибрались как могли. Лавки были чистыми. Стояло несколько тазов с водой, на столе лежал хлопковый отрез.

Увидев Ари, Пьер тут же кинулся к нему.

— Что случилось? — но мальчик лишь нахмурился и качнул головой. Мы опустили раненого на лавку.

— Мне нужны будут еще лавки. Шкуры, или шерстяные одеяла, чтоб укрыть ночью. Нужно растопить очаг. Воды тоже нужно будет больше.

Я подошла к одному ведру. Все мое платье было в грязи и крови. Одеть бы чистое, но где взять? Хотелось сесть в обнимку с этим ведром и рыдать. Почему я вообще решила, что могу кого-то лечить? Глупая, глупая Мария! Как же не хватало матушки, ее теплых объятий и добрых слов, и поддержки.

Но матушки, как и дяди Ари, больше не было. В этой деревне была лишь я, девушка, возомнившая, что что-то знает о лекарском деле. Я опустила лицо в ледяную колодезную воду, прогоняя слабость, страх, и любые чувства. Все это вернутся ночь, а сейчас следует помочь кому возможно.

Я зашивала и прижигала раны. Заваривала настойки крапивы, беладонны, кровохлебки. Конский жавель для ожогов. Полевой осот, крапива или полынь к кровохлебке — заживлять раны и останавливать кровь. Настойку из лаврового листа и спорыша для женщин, чтоб в тяжести не оказались. Фиксировала сломанные руки, ноги. Меняла воду на чистую. Сосредоточилась на простых действиях, повторяя их одно за другим.

Люди все не кончались. К тем, которых принесли мы с Ари, добавились пришедшие сами. Мои запасы трав закончились, а нуждающимся в помощи конца и края видно не было. Где же Пьер с ромашкой, шафраном и мат-и-мачехой. Я ведь посылала его, так? Все сливалось в одно марево. О, вот и травы принесли. Зачем я просила их?

— Мария! — Джон резко развернул меня к себе. Я моргнула.

— Не кричи. Раненым нужен покой.

— Я звал, но ты не слышала, хотя стояла совсем близко. Тебе нужно отдохнуть.

— Нет, я еще не всем помогла, — я пыталась вырваться, но его сильные руки крепко держали меня. Он обнял меня, прижимая к себе.

— Всем. Посмотри внимательно. Мария, остались те, кто и сами о себе могут позаботиться — с ушибами, небольшими ожогами да перепуганные. Скоро рассветет, ты работала весь день и большую часть ночи.

А, так вот почему так темно. Мысли давались с трудом. Джон был прав, нужно было отдохнуть, но ведь еще столько дел.

— Но травы, — обернулась я. Точно ведь хотела с ними что-то сделать.

— Обязательно ли сейчас? Я помогу, если да.

Точно, настойке нужно часов десять, потому и просила сейчас принести.

— Это от ожогов. Настояться должно.

— Сложно с ним и работать?

— Нет. Разобрать, смешать один к двум, залить водой. Сколько в чашу трав помещается, столько воды нужно.

— Хорошо. Ты отлично справилась. Умница. Теперь можешь отложить дела и отдохнуть.

Нет. Они же не смогут без меня! Нужно смотреть, не начнется ли лихорадка — раны были такие серьезные. Важно сразу дать настойку с листьями малины. Есть ли запас у местной травницы? У меня ничего от жара нет. Может, дать настой заранее? Ох, у меня же его нет.

Джон гладил меня по спине, не выпуская из объятий. От него пахло гарью, и почему-то лесом.

— Мария. Ты спасла всех, кого могла. Отдохни. В таком состоянии ты и себе помочь не сможешь.

Ложь. Я покачала головой. Не всех. Я даже не пыталась помочь дяди Ари, так сильно испугалась. И сколько еще не переживут ближайшую неделю, потому что травница из меня никудышная? Нельзя расслабляться и закрывать глаза, любое изменение в состоянии больного может стать решающим.

— Поплачь, я никому не расскажу. А потом идем спать.

Я крепко обняла Джона в ответ, уткнувшись головой в его надежное плечо, и беззвучно заплакала.

— Страшно, — прошептала я.

— Я защищу тебя. Пока ты со мной, ничего не бойся.

Опять ложь. Раньше я не замечала, как много врет этот человек. Разве мог он спасти меня от собственной неопытности и бесполезности? Так почему же так хотелось закрыть глаза и поверить ему?

Джон подхватил меня на руки, и вынес на улицу. Только теперь я поняла, как тошно пахло в полуразвалившимся доме, куда мы перенесли раненых. Свежий воздух будто бы обжигал легкие. Джон донес меня до небольшого костра, где расположился Этьен. От дома мы ушли недалеко, и я расслабилась. Если что — обязательно услышу и тут же вернусь. Только вот сейчас, буквально несколько минут полежи и отдохну.

— Что с ней?

— Испугалась. Устала, — тихо ответил Джон, укладывая меня на шкуры. — Уходить не хотела.

— А девчонка-то сильнее, чем я думал.

Я хотела возразить, но Джон продолжал гладить меня по голове, и это было так приятно, что все слова куда-то разбежались.

— Да. Мария удивительная.

— С ее-то стойкостью, готовностью бросится в неприятности, чтоб помочь, могла бы стать образцовым королевским рыцарем, родись мужчиной. А так пропадет ведь без присмотра.

Вот и отец Госс и матушка так говорили. Присмотр, и брак, и ох, как же сейчас хочется уткнуться в плечо матушки и спрятаться в ее объятиях от всего мира. Я всхлипнула, обняв себя руками.

— Тише, а то проснется.

Я улеглась и притихла. То ли от усталости, то ли от страха сон все никак не шел, но и глаза открыть я не могла — слишком уж веки были тяжелыми.

— Безрассудностью и упрямством Мария напоминает самых отважных рыцарей.

— Я думал, она пропадет в столице. В лучшем случае, окажется в постели какого-нибудь престарелого купца. Но после увиденного сегодня меня начинают посещать безумные мысли, что, может, у нее и получиться.

— Все еще считаешь, что нам не стоило заезжать в деревню?

— Конечно, — я почему-то ожидала, что Этьен поменял свое мнение, и его ответ меня расстроил. — Не кривись так, Джон. Какого благородства ты ждать от вора? И чем я могу помочь? Построить пару новых домов, чтоб жителям было где спать, пока не придут новые разбойники? Люди должны научится защищать себя сами. В наше время другой защиты нет.

Джон молчал так долго, что я почти уснула. Уже проваливаясь в сон, я услышала его ответ:

— Ты не только вор, Этьен. Я видел, как отчаянно ты помогал им. Не слишком-то ты и отличаешься от Марии, которую считаешь наивной девчонкой.

— Не слишком-то ты разбираешься в людях Джон, — закончил разговор Этьен, укладываясь на жесткую землю.

Утром выяснилось, что местные неплохо справились с перебором трав, и настойки против ожогов к вечеру будут готовы. Появились и мешочки с сухими листьями малины. Несколько дней я неотрывно наблюдала за моими подопечными. Пьер и Ари постоянно вились рядом, если не были заняты другими заданиями Милены. Этьен и Джон вместе с мужчинами валили лес и наскоро складывали дома. День повторялся за днем как в тумане. Промывка, обработка, перевязка. Настои от жара, обработка нагноений, буквица, барвинок малый, первоцветы — все шло в обезболивание, после того, как закончилась драгоценная беладонна. Я металась между больными, но даже с помощью Пьера и Ари не успевала следить за всем. Мужчина со стрелой в боку — охотник Берн, и еще двое умерли от нагноения и горячки. Когда казалось, что все мои усилия впустую, что я лишь продляю их агонию, рядом и оказывались Джон и Этьен. Джон поддерживал меня добрыми словами, объятьями и просто своим присутствием. Этьен был куда молчаливее, чем обычно, и со мной особо не пересекался, но всегда оставлял мне еду и воду, ведь сама я в хлопотах часто о них забывала.

Так прошла неделя. В один из дней ко мне присоединилась деревенская травница: дородная женщина по имени Клеменс. После произошедшего она не говорила, но, ухаживая за ранеными, переставала хмуриться. С помощью второго человека сразу стало легче. Деревенские закончили хоронить погибших, разбирать сохранившееся в пожарищах, и даже поставили два новых дома.

— Сегодня сможем поспать под крышей, — мечтательно протянул Этьен. — И поесть домашнюю стряпню, а то от мяса на огне да полевой ботвы с кореньями у меня уже желудок сводит.

— Неженка.

— Сам-то чуть слюни не пустил, когда Милена нас пригласила.

— Стоит ли идти? — забеспокоилась я. — Еды у них и так немного…

— Этьен два дня пропадал в окрестных лесах, так что на ближайшую неделю мяса хватит на всех.

Я согласилась. Собрались в наспех отстроенном сарае — проторном, но пустом. Не было пола — только стены, балки, что стены держат, да крыша с накиданной поверх зеленью. Внутри стоял длинный стол со скамьями. На столе дымились котелки с наваристым супом. Милена и ее помощницы даже успели напечь лепешек на всех. Кто-то принес вина. Старики, женщины, дети и раненые мужчины, кто чувствовал себя получше, сидели за столом, разговаривая. Я подошла к Милене, и попросила небольшую плошку супа принести мне в дом с ранеными.

— Не стоит. За ними присмотрит Клеменс.

— Ей тоже стоит поесть. Нельзя все время находиться среди раненых и умирающих. Это, — я попыталась подобрать подходящее определение. Высасывает душу? Лишает надежды, в собственные силы? Раздавливает тебя, как букашку, за то, что посмела противится божественному замыслу? — …тяжело.

Милена погладила меня по голове, будто слышала все невысказанные слова.

— Клеменс сейчас тоже нездорова. Такое шумное сборище ей только навредит.

— Нездорова? Что же вы раньше не сказали! Что с ней? Ожоги, раны? Ох, а ведь она целыми днями со мной на ногах проводит, да раненых ворочает.

— Перестань кудахтать, — Милена впихнула мне высокую стопку плошек в руки, — и послушай, что тебе старшие говорят. Что ты, что Пьер с Ари — думаете, все в свои почтенные годы о жизни знаете. У Клеменс болит душа, и ты с твоими травами с этим ничего сделать не сможешь. Иногда грехи поглощают нас, и только молитвами и уединением она сможет вылечить себя, если господь позволит.

— Грехи?! Клеменс ни в чем не виновата…же? — начав с возмущения, я закончила робким вопросом. За тихие дни с молчаливой Клеменс мы притерлись друг к другу. Она была скупа на слова, но щедра на знания — делилась новыми обезболивающими и настойками, как лучше за больными ухаживать и на что в первую очередь обращать внимание. Клеменс любила травничество так же, как и я, и впервые я ощутила родство с другим человеком, кроме матушки. Думать, что Клеменс могла быть как-то причастна к произошедшему не хотелось.

— Кто ты такая, чтоб чужие грехи считать? Услышь тебя какой святой отец, от церкви бы отлучил за самонадеянность. Уныние, Мария, тоже грех. И он разъедает и отравляет душу не слабее разврата или жадности. Так что оставь Клеменс одну. Ей лучше знать, как бороться со своими демонами.

Что-то в этих словах звучало неправильно. Но я не знала, как помочь, и послушала Милену. Расставила плошки и села рядом с Джоном. Тот привычно припирался с Этьеном, на этот раз что-то об оружии. Милена дала старцу, у которого тряслись руки, первым попробовать похлебку. Тот одобрительно кивнул, и все радостно принялись накладывать себе еду. Мы, как гости, ждали своей очереди вмести с детьми, но, завидев это, Милена сама подошла и плюхнула нам похлебку до краев миски.

— Нечего тут лишнюю скромность показывать. На ровне со всеми работаете, на ровне со всем и кушайте.

Похлебкой этой даже дворяне бы не побрезговали: наваристая, с большими кусками оленины, крупой, и успевшими вырасти душицей да шафраном, закуской шли куриные яйца и лепешки. В моей деревне весной таких пиров не бывало: хороших охотников не было, и все довольствовались оставшимися с зимы запасами круп, яйцами да хлебом. Тут же даже вина хватало на всех. Видя мое замешательство, Пьер, во все щеки уплетающий ужин, объяснил:

— Это все благодаря вам. Красивый господин не только оленины раздобыл, еще и зерно с вином из соседней деревни вчера привез.

— Красивый господин?! — я растерянно посмотрела на Джона. Когда только успел?

— Видишь, Мария, — начал Этьен, — даже дети способны способны узреть то, на что ты так отчаянно не обращаешь внимания, ведь моя красота…

Договорить он не смог, потом что Джон положил ему в рот кусок мяса из своей тарелки. Этьен не растерялся, и, облизнувшись, начал с чавканьем жевать.

— Не удивительно, что тебя выгнали — ведешь себя как трехлетий ребенок.

— Этот ребенок вас сегодня накормил. Да и в глазах детей я красивый господин. Ворчишь оттого, что не так хорошо, как я?

Джон легонько стукнул Этьена кулаком, тот закашлялся и между ними началась возня. Я пыталась их в шепотом успокоить — стыд-то какой, тут у людей трагедия, а они как бродячие артисты на потеху публике себя выставляют. Вот и Пьер с Ари уже от смеха давятся похлебкой. Я кинулась хлопать детям по спине, чтоб не подавились.

— Вот бы и у меня был такой хороший друг! — отсмеявшись, сказал Пьер.

— Эй, — прикрикнула с главы стола Милена. — У тебя есть Ари, вы же не разлей вода.

— И вовсе мы не друзья! — возмутился Джон. — Еще бы я дружил с таким нахальным, развязным, и бессовестным человеком.

— Поддерживаю! Нет среди моих друзей таких скучных зануд, как этот!

Джон собирался еще что-то ответить на выпад Этьена, но, взяв на вооружение его же прием, я разломала лепешку и засунула ему в рот ее кусок. Этьен рассмеялся, и я угрожающе покачала вторым куском лепешки.

— Не заставляй меня.

Этьен поднял руки, признавая поражение.

— Пьер мал, но говорит верно. Вы появились в момент нужды и помогли нам, не прося оплаты. Не многие нынче столь же благородны.

Я смутилась, не зная, что ответить. Благодарили бы они нас, знай, что и Джон и Этьен помогать вовсе не хотели?

— Мы не хотели, — озвучил мои мысли Этьен и я в ужасе обернулась, ища, чем бы еще его заткнуть. — Мы по своим делаем едем в столицу, а тут задержались уж на полмесяца. Да и что мы можем — построить дом, чтоб его следующие разбойники сломали? Но Мария была смелее и благороднее нас, и решилась помочь вам. Мы просто последовали за нашей спутницей.

Джон уставился в стол. Ему явно было неуютно признавать свои ошибки, но Этьен смотрел прямо на Милену. Губы той медленно расплылись в улыбке.

— Тогда выпьем за благородство крестьянки Марии, что устыдила им своих попутчиков и привела нам подмогу.

Все подняли бокалы и одобрительно загалдели. Даже Пьеру с Ари налили себе вина. Я спрятала лицо в ладонях.

— Почему ваш феодал вас не защитил? — спросил Джон.

Этьен закатил глаза и отпил вина. Я удивилась, разве феодалы когда-то крестьян защищали? Трудно представить, что барон де Плюсси в своей жизни хоть кому-то помог. Милена и старики рассмеялись.

— Так нету господина, чтоб нам помогать. Сын его ушел с принцем на войну, да не вернулся. А сам он помер. Вот стоит теперь замок пустой, никому не нужный.

— И нет наследников? И никто из столицы не отправили?

— Кому ж нужна наша деревня? Озер да рек рядом нет, леса дичью богаты, так охотником надо быть хорошим, да собак содержать, чтоб дичью насладиться. Да и земля тут не урожайная — сколько не горбись в поле, а сеешь зерно, с него два, три вырастает. И ради этих трех в поле работать не разгибая спины нужно.

— Новый король вас просто бросил?

Старик, которому Милена первой дала еду, рассмеялся беззубым ртом.

— Старый. Новый. Все одно, — он зло сплюнул на пол, — как мы мрем, никому дела нет!

Милена налила старику вина, и продолжила, тише:

— Разбоя такого до войны, не было, это правда. Сейчас каждый, кто дубинку держать может, в лихие люди подался — все не на земле работать. Нету нынче у нас барона, и защитить нас от этих лихих людей некому. А раньше был барон — и никто нас от него защитить не мог.

Все рассмеялись, я и в том числе. Только Джону слова Милены не показались смешными.

— И зерно с овощами, и ткани, да даже девок наших — все приворовывал. В холодные зимы под защитой барона не меньше людей погибло, чем при давешних разбойниках.

— Но ведь проверки из столицы… Как же так?

Милена улыбнулась Джону, словно неразумному дитя.

— Деньги все любят. Заплати достаточно, и в столице никто не узнает. Да и стоит ли трогать благородного господина, ради каких-то грязных крестьян? Разводить историю с судом, проверяющими — сколько денег из казны придется потратить? А ведь можно на них же купить новую гончую, или соболиных мех, или еще чего, что при дворе так ценно.

— Нет. Не правда, — возразил Джон. Но взгляд на Милену не поднял.

— Слышала я разговоры, что новый король плохой, и тиран, и братоубийца, и колдун, старый был и добрый, и истинно верующий, и о людях заботящийся. Только вот жизнь что при старом была тяжелой, что при новом. Мы, крестьяне, разницу и не заметили особо.

— Да как вы смеете! — Джон резко поднялся, и я вздрогнула от неожиданности. — Узурпатор Георг — чудовище!

— Наверняка, — легко согласилась Милена. — О нем много плохого говорят, уверена, что половина — правда. Но ни при короле Георге, ни при покойном короле Эдуарде, ни при грядущем короле, кем бы он ни был, жизнь крестьян простой не будет.

— Сядь, — вполголоса попросил Этьен, и протянул Джону вина. — Чего встал, как тополь в степи? С кем ты собрался спорить о королевской власти? Одежда этих людей до сих пор пахнет дымом от их сгоревших домов. Кому что хочешь доказывать? Такие, как они, верят только делам. И они будут благословлять нового короля, если тот сможет улучшить их жизнь хоть немного. Посмотри внимательно, Джон. На старосту, что едва ходит, но продолжает управлять делами деревни. На Милену, что спит меньше Марии, успевая и работать в поле, и организовывать детей в помощь Марии и Клеменс, и помогать старосте. Посмотри на свежие могилы на погосте. Увидь все это, спроси себя, что важно для этих людей и что для тебя?

Джон опрокинул в себя вино, и вытер рот.

— Извините. Братоубийство для меня — грех, о котором и слышать тяжело. Но мои горести не должны стать вашими.

Джон сел, а я во все глаза смотрела на него. Ари подошел, и неловко обнял Джона. Тот потрепал его по голове. Брат? Раньше Джон о нем не говорил. Давно ли это произошло? Сколько еще историй я не знала о Джоне, что так нежно смотрел на меня, утешая?

— Почему ты кричал, если нас это не касается? — нахмурился Пьер, забирая Ари за руку, заняв того новой порцией похлебки.

— Извини, — повторил Джон, протягивая руку и Пьеру, но тот отступил, не давая себя утешить.

— Ты как те разбойники. Нас их дело тоже не касалось — искали какого-то раненного в живот рыцаря. Ха! Можно подумать, в нашей деревни отродясь хоть один рыцарь забредал! А они не поверили. У нас только отец Ари на охоте поранился, лекарь еще в соседнюю деревню, что ближе к тракту, за травами ходил, с тамошними лекарем вдвоем кумекали, как лечить — а у него-то рана на животе совсем неглубокая была!

— Они не его искали, но все равно убили, — тихо заметил Ари.

Я оставила плошку с едой. Та была диво как хороша — я уж и не помнила, когда так сыто в последний раз ела. Но теперь и ложка в горло не лезла. Рядом со мной так же затих Джон. Только Этьен продолжал набивать себе желудок, обильно заливая все вином.

— Раненого мужчину? — спросила я.

Дети зло кивнули. Ари вновь заплакал, и Джон принялся вытирать его слезы.

— Да вы детей не слушайте, — вмешался староста. Его тихий голос был для меня, словно колокол. — Мало ли, что лихие люди придумают, чтоб свое зло оправдать.

— Верно, верно! — поддакивали остальные.

Этьен пнул мою ногу под столом. Наверное, хотел, чтоб я промолчала. Но перед моими глазами стояла моя деревня. Церквушка отца Госса, где он учил детей. Дом Вив, с ее вишневым садом и цветами у калитки. Наш с матушкой старый, но такой любимый дом. Стоило только представить все это сгоревшим, как слезы начинали душить. Милена говорит, у них нет господина, но послал бы барон де Плюсси своих рыцарей, чтобы защитить нас? Страх Вив при встрече с Джоном стал понятен. Откуда она знала, чем мы рискуем? Чем заставляем рисковать всю деревню? И почему решилась помогать, несмотря на это?

С трудом я подняла взгляд, чтобы посмотреть на жителей Криворечья. Я должна была узнать правду.

— Те разбойники…

— Думаете, они вернуться? — перебил меня Этьен.

Милена бросила взгляд на оставшихся жителей деревни, и покачала головой.

— Если они и впрямь кого-то искали, то не нашли. Если же просто ограбить да поубивать хотели — то грабить больше нечего. А вот ради убийства могут вернуться, это да. Тут у нас как раз самые беззащитные остались.

— Вы не пойдете в другую деревню? Где больше жителей, и есть частокол от лихих людей?

— Да как мы с родного места уйдем? Тут еще мои прадед с прабабкой похоронены, муж и дети. Так что пусть и меня похоронят тут.

Еще несколько раз хотела я перевести разговор на разбойников, но каждый раз Этьен меня перебивал. Джон оставшийся вечер молчал. От вина, тепла и сытной еды меня разморило. Перевалило за полночь, когда все стали расходиться. Проведав Клеменс, и убедившись, что помощь до утра ей не нужна, я подошла к нашему костру.

— Не поднимай эту тему, — предупредил Этьен.

— Как легко тебе даются слова и предупреждения! А что мне прикажешь делать?! И почему ты, Джон, молчишь?

Тот потянулся ко мне рукой, но я отпрянула. Джон тяжело выдохнул, но продолжал молчать. Этьен оглянулся по сторонам, но, никого не увидев, тихо продолжил.

— Чего ты от него хочешь? Извинений? За твое эгоистичное решение? Мария, ты сама захотела помочь ему. Теперь множество незнакомых тебе людей мертво. Связаны эти события или нет — научись уже нести ответственность за свои собственные действия!

Этьен меня будто по щеке ударил. В его словах все было правдой. Пройди я тогда мимо, Джон бы умер в том лесу. Преследовавшие его убедились бы в этом, и жители Криворечья сейчас жили спокойной жизнью. Могла ли я ошибиться? Стоило ли мне и впрямь пройти мимо раненого человека, закрыв глаза на его страдания? Легко думать о правильности выбора и поступков, когда дело касается неизвестных тебе людей. Тут все знают, что верно, и как следовало поступить. Как же мне не хватало Вив и матушки! Да даже отца Госса — они точно знали, что правильно, а что нет. Что мне теперь делать?

— Нам нужно уходить. Мы уже достаточно задержались в этой деревне. Уедем завтра, — тяжело сказал Джон, укладываясь спиной к костру.

Я никак не могла заснуть, ворочаясь. Была ли я виновата в смерти жителей Криворечья? Стоила ли одна жизнь Джона стольких погубленных? Ари, оставшийся сиротой, Клеменс с пустым взглядом — должна ли я вечно молить о прощении и нести их боль и горечь, как собственный крест? Стоило ли остаться в Криворечье, и помогать людям, пострадавшим от моего решения? А если разбойники искали вовсе не Джона? Неужели у такого благородного дела, как помощь другим есть оговорки? И помогла бы я барону де Плюсси залечивать раны после того, что тот со мной сделал?

Черти вновь шептали мне, что не все люди заслуживают спасения. Разве кому хуже станет, пропади со свету такие, как барон с его безумной сестрой? Я не Господь, не мне решать, кому умирать, а кому жить. Да, верно, но смогла бы я? Стоять рядом, делать перевязки, выхаживать горячечными ночами, зная, что выздрави он, и обернуться все может для меня самой трагедией?

Почему я так слаба? Герои писаний в книгах отца Госса не сомневались. Они страдали за веру, потому что знали, что правильно, и ни дикие звери, ни жестокие люди, ни мученическая смерть не могли поколебать их уверенность.

Я же точно флюгер. Любой мало-мальский ветерок меняет мое направление. Вот такой я человек? Жаловалась, что Джона не знаю, но себя знаю еще меньше. Останусь ли я в Университете, куда так рвусь, или развернусь на его пороге, испугавшись новых испытаний?

Эти мысли, отягощенные виной, мучили меня, и лишь спустя долгое время я смогла забыться сном. Казалось, только я уснула, как в тот же миг шум рядом разбудил меня.

— Пьер? — я протерла глаза, пытаясь понять, что происходит. — Что?…

Пьер не мог ответить. Джон крепко держал его, зажав рот. Меч Этьена целился Пьеру в грудь.

— Я предупреждал тебя вчера: молчи. Смотри какой смышленый мальчонка попался. И что нам с таким умным делать? — Этьен говорил холодно, даже лениво. Рука его, поднявшая меч на ребенка, не дрожала.

Только сейчас я заметила, что рубаха Джона вытащена из-за пояса и приподнята, оголяя шрам.

— О, — Пьер и впрямь оказался умным ребенком. — Отпустите его.

Оба мужчины посмотрела на меня, точно на сумасшедшую. Да как у них только совести хватило! Злость позволила мне быстро проснуться.

— Что, решили ребенка убить? Вы, господа, благородны, только пока вашему благородству ничего не угрожает? Пьер. Джон сейчас отпустит тебя. Умоляю, не кричи и не брыкайся.

Пьер посмотрел зло, но кивнул.

— Ай, — отдернул руку Джон. — Он меня укусил!

— И правильно! О чем вы только думали?!

— Надо уходить. Мальчишка расскажет всем, и кто знает, как быстро крестьянин, рассказавший разбойникам о раненом в первый раз, расскажет сейчас, — приказал Этьен, но с места не двигался, и меч не убрал. Я, к своему стыду, тоже молчала. Мне было страшно посмотреть в глаза Милены, Клеменс и даже Ари, и увидеть презрение. Страшно, что они могут в гневе и желании отомстить за родных забить меня камнями.

— Это вы. Все из-за вас, — прошипел Пьер, и я закрыла глаза.

Его слова были словно удар. Стоило ли мне оправдываться? Вымаливать прощение? Убеждать, что дело вовсе не в Джоне?

— Раз понял, надо было молчать. Или поднимать всех сразу. Чего сейчас один планируешь против нас делать?

— Тетушка Милена бы не поверила просто так. Всем Мария люба — и добрая, и помогает. А на самом деле на сделанное собой пришла посмотреть? Порадоваться, что вместо тебя других убили?!

Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Джон встал передо мной, заслоняя от Пьера, а Этьен, к моему ужасу, рассмеялся.

— Кто ж не рад выжить в наши смутные времена? Девчонку крестьянскую упрекаешь, а на Джона, настоящего виновника, чего не смотришь? Ведь эти дни ты за ним хвостиком ходил, все умолял из лука научить стрелять, да меч держать. А он дурак — учил. Зачем учил-то?

— Прекрати. Давайте просто уйдем.

Этьен театрально вздохнул, и схватил мальчишку за руки. Тот извивался, пинался и кусался, но Этьен его не выпустил, только ругался, как сапожник. Связал руки, и привязал к соседнему дереву.

— Эй, Джон, скажи, почему вырезали нашу деревню? — спросил Пьер.

— Надо ему кляп в рот засунуть. Есть у тебя тряпка лишняя, Мария? Нет? Вот черт, неужто рубаху рвать придется?

Джон собрал наши пожитки, и седлал коней.

— Мы вот так и уйдем? — я растеряно переводила взгляд с Джона, на Этьена, и Пьера.

— Хочешь подождать, пока малец всю деревню посвятит в вашу с Джоном тайну? Будешь им объяснять, что делала доброе дело, помогая раненым, и совсем не хотела, чтоб их близкие так жестоко умерли у них на глазах? Если хочешь — пожалуйста, но я при этой беседе присутствовать не буду. Мои кишки мне дороги там, где они сейчас.

— Надо ехать, — согласился Джон. — Чем дальше уйдем, тем спокойнее всем будет.

Вот так просто? В темноте, ни с кем не прощаясь? Я ведь даже не проведала раненых. Не стало ли им хуже за ночь? Почему мы убегаем до восхода солнца, точно преступники?

Неужели все погибшие тут на моей совести?

— Эй, — Пьер наблюдал за нами, и в темноте я не узнавала вчерашнего мальчишку. — Ты, что зовешь себя Джоном. Живи хорошо. Ты ведь за всех моих родных и знакомых живешь. Не подох в каневе от раны, и теперь они все мертвы. И в скольких еще деревнях те ублюдки тебя искали? Скольких еще убили? Но ты не думай, живи. Я научусь держать меч, и вернусь за тобой.

Этьен оторвал от рукава Пьера часть и повязал кляп, заставляя замолчать. Но мальчишка смотрел на нас, не мигая. Я бросилась к своей лекарской сумке и достала все травы и настои, что успела добыть и сделать за время пути. Наскоро поставила рядом с Пьером.

— Прости. Я не желала зла. Прости. Прости…

Мы отправились в гнетущей тишине. Я ехала с Этьеном — находиться рядом с Джоном сейчас было тяжело. Спиной я чувствовала пронзительный взгляд Пьера. Я попривыкла к Криворечью, к его стойким людям, а особенно — к Клеменс и Ари. Что они подумают, увидев связанного Пьера? Определенно ничего хорошего.

— Зря ты оставила ему травы.

— Я должна помочь хоть чем-то. Ведь это из-за меня…, — я перебирала все молитвы, не зная, какая бы подошла лучше. О прощении? О заботе и защите оставленной позади деревни? О правильном пути, с которого, похоже, все мы давно сбились? Строки путались в голове, и я никак не могла собрать целую молитву из таких правильных, но совершенно бессмысленных сейчас слов.

— Если они и впрямь так глупы, чтобы тебя считать в своих бедах виноватой, то они эти травы сожгут да в помойные ямы настои выльют. Никто не принимает даров от людей, которых винит в смерти близких, Мария.

Но тебя это не остановило от того, чтобы оставить им драгоценных камней. Хватит и деревню восстановить, и едой запастись. Или думаешь, я ничего не видела?

— Прекрати, — перебил Джон. — Хватит об убийствах. Ты днями не спала, ухаживая за людьми, которых не знала. Ты не виновата в том, что случилось с этой деревней. Найти в себе силы это принять. Или просто больше никому никогда не помогай.

В утреннем тумане Джона было едва видно. Какое у него было сейчас лицо? Чувствовал ли он себя виноватым, советуя мне про вину забыть? Или, стоило Криворечью полностью скрыться в тумане, забыл про них, выкинув из головы?

— Тебе бы стоило вернуться, и прикончить парнишку, пока он не может сопротивляться, — посоветовал Этьен.

Я отшатнулась, и от резкого движения лошадь взбрыкнула. Этьен натянул поводья.

— Мальчика я не боюсь. Даже если и раздобудет где денег на меч, махать им все равно не научится. Для него же будет лучше оставаться в деревне, заботиться о родных и пахать землю.

— Дети, задумавшие месть, бывают очень упрямы. Их стоит убивать, пока есть шанс. Возмужав, они тебе такого шанса более не дадут.

Джон остановился, и внимательно посмотрел на Этьена.

— Говори прямо, что хочешь сказать.

— За чем бы ты не ехал в столицу, Джон, ты слабак. Мальчишка порол чушь, но ты лишь виновато потупился, точно девица на первом выходе в свет. Мария — девчонка без опыта, ее душевные метания еще можно объяснить. Но ты, похоже, отменный дурак. Не последовать ли тебе самому данному совету? Осесть где-нибудь деревне, копать землю, и жить простой и счастливой жизнью.

Даже в полумраке было видно, как зло сверкнули глаза Джона.

— Да что ты обо мне знаешь? Вор и обманщик вздумал людей судить, вот же смех!

— Разве я не прав, Мария?

— Прошу, прекратите ссориться.

— Добрая девочка на таком сложном пути. Интересно, что мешает тебе видеть Джона таким, каков он есть? Слабаком и дураком? Неопытность? А. Чувства?

— Отпусти ее и сразись со мной! — Джон слез с коня.

Этьен спрыгнул следом. Джон обнажил меч, но Этьен оружия не доставал.

— Сражайся со мной! Посмотрим, кто из нас трус!

Я не могла поверить в происходящее. Сначала Пьер, бегство из Криворечья, теперь вот это глупое сражение. Кому и для чего оно понадобилось? Неужто кто-то проклял нас?

— Прекратите, — вновь попросила я, и вновь меня проигнорировали.

Джон и Этьен кружили вокруг друг друга. От нескольких резких выпадов Джона Этьен с легкостью уклонился, еще один парировал ножнами. Отказ Этьена сражаться всерьез еще больше распалял Джона, и он лишь усиливал напор. Этьен же, словно уж, извивался, отшагивал и уклонялся, не забывая приправлять все это язвительными комментариями. Разозлившийся Джон вновь замахнулся мечом, но, остановив себя на полпути, ударил ногой по колену соперника. Этьен упал, Джон занес над ним меч. Он не слышал моих просьб остановиться. Я вновь была беспомощна. Вновь мои слова не играли никакой роли, вновь кто-то должен был пострадать. Это липкое чувство страха, эту неспособность защитить себя и других, эту невидимость я начинала ненавидеть. Словно что-то во мне рушилось все это время по камешкам, и вот рухнуло, обнажая пропасть. Так сильно я не ненавидела даже трактирщика Тука с бароном. Тут Этьен схватил землю и кинул в лицо Джону, на мгновение ослепив того. Резко поднявшись, ударом ножен он выбил меч из рук Джона, отбросил свой, и их дуэль превратилась в обычную потасовку. Я соскочила с лошади, взяла медную флягу с водой и вылила им на головы. В основном досталось побеждавшему Этьену. Джона он не отпустил.

— Я могу и ударить этой флягой.

Подняв руки, будто сдавался, Этьен рухнул на спину рядом с Джоном. Тот рванулся в его сторону, но я угрожающе помахала флягой.

— Обоих.

Оба лежали на земле, смотрели в небо и тяжело дышали

— Вам не стыдно? Два взрослых лба, в хуже, чем Ари себя вели! Из-за чего вы вообще поссорились?

— Он невыносим, — хором ответили мужчины и покосились друг на друга.

Да. Джон с его тайнами, которыми он делится только с Вив, Этьен, со его смеющейся маской, за которой может прятаться ребенок, а может — чудовище, оба считались со мной, только когда им самим хотелось. Это и правда было невыносимо.

— Давайте разделимся.

— Отличная мысль! Пусть идет своей дорогой, а мы с тобой пойдем в столицу. И не нужно будет беспокоится, что он ночью украдет наши пожитки и скроется.

— Да что у тебя красть, ты же нищий! — зло рассмеялся Этьен. — У Марии и то пожитков больше, а травы даже продать можно.

— Все втроем, — быстро добавила я, пока дело вновь не дошло до драки. — Давайте каждый пойдет своей дорогой.

— Это глупо. Мы же все идем в одно место.

— И небезопасно.

Удивительно, как они могли на дух не переносить друг друга, и при том думать одинаково. Будто братья родные.

— Ты уже дошел бы до столицы, Джон, не задерживай я тебя сбором трав, да желанием людям помочь. А ты, Этьен, явно тоскуешь по трактирам. К чему тебе под открытым небом ночевать, когда можно пить в веселой компании путников и девиц?

Джон поднялся, и принялся отряхивать с одежды землю. Бесполезно. Даже в предрассветном мареве было видно, что вся его одежда грязная и порядком поизносилась.

— Тебя ищут люди барона.

— Верно. Меня, а не вас. Так что мне, а не вам, прятаться от него.

— Какие громкие слова, — Этьен тоже встал и встряхнулся, точно мокрый пес. — Следующую встречу-то как с ним пережить собираешься?

— Без вашей помощи. Я хотела отправиться одна. Вы очень помогли мне в дороге, но ваше общество друг друга явно тяготит. К чему же мучить себя? В столицу ведет не одна дорога.

Удивительно, но Этьен молчал. Я думала, он первый поддержит мою идею — ведь он то и дело задирал Джона, да и с нами он отправился, только потому, что впутался в мои проблемы. Если подумать, я даже не была уверена, что Этьен вовсе нужно в столицу, и тем более не знала, зачем.

— У нас только два коня, — указал Джон на очевидное.

— Я могу идти пешком. А на городском тракте телег полно, авось с кем-нибудь договориться и удастся.

— Опасно идти одной.

Правда. Лихие люди любому повстречаться могли. С мужчинами-то всяко путешествовать спокойнее, вот только:

— А в сами я в безопасности?

Джон отвел взгляд. Да, так я и думала.

— Доберемся до тракта, там и разойдемся. Чтобы ты не чувствовала, какими бы мерзавцами нас не считала — расходиться посреди леса — глупость. А ты ведь вовсе не глупая девушка, Мария.

Хотелось уйти прямо сейчас, чтобы не думать больше о деревни Пьера. Не видеть Джона и не задаваться тяжелыми вопросами и хоть чуточку умерить то давящее чувство вины, что теперь вызывал его здоровый вид. Но Этьен, как всегда, был прав. Упрямство — удел богатых либо глупых.

— Хорошо.

Солнце встало. Эта длинная ночь наконец-то закончилась.

Загрузка...