Корона из пепла

13

В тот вечер я отправила Мару спать пораньше. Химена помогла мне надеть ночную сорочку и ушла до поздней ночи рыться в пыльных рукописях с отцами Никандро и Алентином.

Несмотря на все, что случилось, несмотря на все мои сомнения, касавшиеся Бога, его воли и его слов, Священная Книга всегда оставалась для меня лечебным бальзамом после тяжелого дня, и я каждый вечер с нетерпением ждала момента, когда смогу почитать ее перед сном.

Но в тот вечер мне было слишком тревожно. Слова плыли перед глазами. Перечитав одно и то же предложение несколько раз, но так ничего и не поняв, я отложила книгу и спустила ноги с кровати. Я взяла свечу с прикроватного столика и пошла к атриуму.

В дверях я сказала стражникам:

— Я хотела бы побыть одна, пожалуйста.

Они подчинились, повернувшись к атриуму спиной.

Вода в бассейне мерцала голубоватым светом, и не надо было смотреть на небо, чтобы понять, что приближается полнолуние. Я подошла к бассейну со свечой в руке, и отблеск пламени заплясал на поверхности воды. Я поставила свечу на край бассейна.

Передо мной было зеркало, а в нем — мое отражение. На мне была шелковая ночная сорочка бледно-лилового цвета, отделанная тонким кружевом. Просторная сорочка ниспадала изящными складками, скрывая недостатки, а моя толстая коса, лежавшая на плече, доставала почти до пояса. Кожа светилась в сиянии свечи. Я казалась себе почти красивой.

Я зажгла фонарь у зеркала, чтобы лучше видеть себя.

Контур амулета резко выделялся под тонкой тканью. Я распустила завязки ночной сорочки, и она упала к моим ногам.

Я с любопытством разглядывала свое обнаженное отражение, пытаясь посмотреть на себя со стороны, чужими глазами. Заглянет ли кто-нибудь ниже моего красного, зарубцевавшегося шрама, ограненного голубого амулета на мягкий, гладкий живот? Увидит, как выступают мои бедра, когда я стою? Ноги у меня никогда не будут такими тонкими и грациозными, как у моей старшей сестры, но они прямые и сильные.

Наконец я позволила себе взглянуть на свою грудь. Это самая мягкая часть меня, и тяжелая — днем удобнее, когда она убрана в корсаж. Без корсажа грудь полная и низкая, достаточно, чтобы уравновесить полноту бедер. Глядя на свою грудь, я поняла, как прохладен воздух вокруг.

Химена всегда говорила мне, что мужчины замечают такую грудь, как моя. Я не замечала, чтоб кто-нибудь замечал. Но может, я не заметила бы? Мара говорила, что я трогательно невежественна в любовных делах.

Медленно, зардевшись, я подняла правую руку и обхватила левую грудь. Я осторожно сжала руку, не зная, чего мне хочется: понять, что чувствует рука или грудь.

— Элиза?

Я обернулась, опустила руку.

Это была Мара. Она стояла у выхода из комнаты прислуги, с растрепанными волосами и заспанными глазами.

— Мне показалось, я что-то услышала. Все в порядке?

Она сотни раз видела меня обнаженной, но у меня было смутное ощущение, что меня застали за чем-то постыдным.

— Все хорошо. Я не могла уснуть.

Она посмотрела на меня, будто что-то обдумывала. Потом махнула рукой в сторону своей комнаты.

— Не хотите посидеть со мной немного?

Я наклонилась, подняла сорочку и поспешно накинула на себя. Потом пошла за Марой в ее комнату.

Она села на одну из нижних кроватей и жестом пригласила меня сесть рядом.

— Садитесь, — сказала она, будто это она была королевой, а я — служанкой.

Я села.

— Можете говорить со мной, о чем хотите, вы ведь знаете, — сказала она.

— Знаю.

Свет луны проникал сквозь высокое окно и озарял стену над нашими головами, оставляя нас в тени. Темнота и терпеливое молчание Мары придали мне смелости, я спросила:

— Мара, у тебя был любовник?

Она ответила без колебаний:

— Да. Два.

— Ах.

Как у такой молодой девушки могло быть уже два любовника? Мне ужасно хотелось расспросить о них, узнать, разбил ли кто-нибудь из них ей сердце. Но я не могла заставить себя произнести этих слов.

— Я вам расскажу о них, если хотите, — сказала она.

О Боже, спасибо.

— Хорошо. Да.

— Первый был, когда мне было пятнадцать. Он был на два года старше, невинный, как и я. Мы заигрывали друг с другом неделю или две. Это был самый красивый мальчик из всех. Однажды я пошла пасти отцовскую овцу в ущелье. Он пошел со мной, и мне казалось, что это так романтично. Мы начали целоваться, а потом раздевать друг друга, а потом я почувствовала, что лежу прямо на земле, было очень холодно, овца убежала… Я передумала делать то, что мы делали. Но он ничего не сказал. Просто продолжал. Несколько секунд было больно — и все. На следующий день в деревне он не обращал на меня внимания. Мы почти не говорили с ним весь следующий год.

Я в ужасе смотрела на ее темный силуэт в полутьме.

— Это… мне так жаль. Это звучит… ужасно.

Она пожала плечами.

— Это не было так уж плохо. Знаете, мой отец был священником в нашей деревне. Он был очень строг. Он говорил, что может определить, если девушка потеряла девственность, просто по ее походке. И много дней после того, что случилось, я ходила очень осторожно, боясь, что он все узнает. Но он так и не узнал. Я осталась точно такой же, какой была раньше. Ну, может быть, стала немного умнее.

Сердце у меня тяжело билось.

— А потом было очень неприятно? — спросила я. — Когда он не обращал на тебя внимания?

— Да. Я жалела, что не подождала, не сказала ему «нет», не оттолкнула его. Но неприятно было только сначала. Мы оба скоро встретили кого-то другого.

— Да?

Она глубоко вздохнула, обдумывая предстоящий рассказ.

— Хулио был немного старше. Он не был красив, но был таким добрым. Я готовила лепешки на козьем молоке с кедровыми орехами и абрикосами в меду. Продавала их на рынке каждую неделю. Он всегда покупал несколько штук и всегда задерживался поболтать. Прошло несколько месяцев, прежде чем он впервые поцеловал меня. И еще несколько месяцев, прежде чем мы занялись любовью, что, кстати, было прекрасно. Мы много занимались любовью. Когда только могли. Он хотел просить у отца моей руки.

Я тихо спросила:

— Что с ним случилось? — хотя и догадывалась, каким будет ответ.

— Он погиб, когда инвирны сожгли деревню. Как раз перед тем как я встретила вас в лагере отца Алентина.

Я вспомнила. Сначала она была такой грустной. Казалось, что, встретив избранницу божью, она успокоилась.

— Ах, Мара.

— Я все еще скучаю о нем. Но вместе с тем я знаю, как мне повезло. Я могла бы остаться беременной после его смерти, ведь мы были беспечны. Мой отец мог бы узнать обо всем и поколотить меня. — Она указала на шрам над глазом. — У меня есть еще один такой же шрам между лопатками. Но Хулио, несмотря на шрамы, считал меня красивой.

Ее голос немного дрогнул, когда она произносила «красивой», я положила руку ей на плечо и слегка сжала.

— Ты действительно красива.

Она рассмеялась.

— Я знаю! Даже с этими ужасными шрамами. Хулио всегда говорил, что ему нравится моя улыбка. И мой нос! Скажите, ведь нос у меня правда прекрасный?

— У тебя прекрасный нос.

Она наклонилась ко мне. Ее мягкие волосы пахли жимолостью. Слегка дрожащим голосом она проговорила:

— Иногда, с тех пор как анимаги подожгли меня, я боюсь, что, может быть, теперь у меня слишком много шрамов. И шрамы от ожогов ведь особенно отвратительны, они заостренные, извилистые, странного цвета. Может, у меня никогда больше не будет любовника. Я не вынесу, если человек, в которого я влюблена… почувствует отвращение к моему телу.

Я прекрасно понимала это чувство. Я сама боялась момента, когда Алехандро с отвращением отвернется от меня. Но он умер прежде, чем я набралась смелости — или захотела — предстать перед ним обнаженной.

— И я боюсь, что то, что я испытала с Хулио, случается с человеком лишь раз в жизни, — сказала Мара. — Может, все мое счастье в любви уже позади.

Она пожала плечами.

— Я тоже этого боюсь.

Она вздохнула.

— Мне нравился Умберто. Он всегда улыбался, всегда был таким веселым. Я не знала, что вы любовники, пока вы не рассказали мне о нем.

— Мы не были любовниками.

— Вы никогда?..

— Никогда.

И как-то она поняла, что под «никогда» я имела в виду не только Умберто. Она сказала:

— У вас все еще будет. Вы королева, значит, это неизбежно. Вы выйдете замуж, и все будут настаивать, чтобы вы рожали детей, потому что должно быть несколько наследников престола.

— Ты так говоришь, будто это все — один лишь расчет.

— Но это чаще всего именно так. Но после замужества вы можете завести любовника. Большинство королевских особ так и поступают, по крайней мере так говорят.

Я была рада, что темнота скрывала краску, заливавшую мне лицо.

— Я не смогла бы. Когда я вышла за Алехандро, у него уже была любовница. Это было… неприятно. Даже несмотря на то, что между нами не было близости.

— Понимаю, — и я знала, что она действительно понимает. Я взяла ее за руку и крепко пожала. Я не смогла бы сказать этого вслух, но надеялась, она понимает, как я рада быть в эту ночь с ней, а не с Хименой.

Она заговорила, и в голосе ее появились озорные нотки:

— Ну, может быть, вам и повезет. Может, вы выйдете за человека, который будет богат, умен и с которым будет приятно раздеваться.

Я не сдержала смешка.

— Может быть, — сказала она, — вам стоит просить всех своих поклонников спускать штаны, чтобы вы могли оценить имеющийся товар.

— Мара!

— Вы могли бы отдать королевский приказ.

Я запустила в нее подушкой.

Ее только смешило мое смущение. А потом она снова стала серьезной и сказала:

— Вы тоже красивы, вы это знаете. Когда вы волнуетесь или радуетесь, вы сияете. А еще у вас такие волосы, в каких пожелал бы запутаться любой мужчина.

Рука моя сама по себе потянулась к косе. Мне всегда нравились мои волосы. Неужели мужчины на самом деле замечают их?

Мара добавила:

— Вам не придется мириться с таким первым разом, какой был у меня.

Я перевела разговор на другое.

— Ну, если бы я встретила того молодого человека, я… ну… строго поговорила с ним.

— Вы уже встретили. Это был Белен.

Я была потрясена.

— Я думала… он и Космэ…

— Да. Но это было потом.

Я и представить себе не могла, что эти двое были знакомы до того, как мы организовали Мальфицио. Каково это было для Мары, жить рядом с ним здесь, в замке? Я сказала:

— Я могу сделать так, чтобы ты не встречалась с ним, пока он здесь.

— Не надо. Мне уже все равно. Мы даже снова стали друзьями, когда жили в лагере отца Алентина. — Она встала. — И вам, моя королева, надо немного отдохнуть. Завтра у вас весь день расписан.

Я встала. Порывисто обняла ее. Она замерла на долю секунды, а потом ответила на мое объятие.

— Спасибо, — прошептала я.

Когда я легла в постель и задула свечу, в голове у меня вертелось еще слишком много мыслей, а кожа была слишком горяча, чтобы уснуть. Было страшно думать о том, что когда-нибудь мне придется разделить постель с незнакомым, расчетливым чужаком, человеком, которому нет до меня никакого дела.

Вечером следующего дня я в сопровождении Гектора и нескольких стражников спешила в кабинет на встречу с очередными претендентами на мою руку, когда меня остановил конде Эдуардо.

— Могу я проводить вас, ваше величество? — спросил он.

Ох.

— Пожалуйста.

Гектор посторонился, уступая ему место. Я надеялась, что конде больше не будет присутствовать на моих встречах.

Эдуардо был одет, как всегда, официально, на нем были золотые эполеты — отличительный знак конде и лорда кворума одновременно. В нос мне ударил запах жира и пальмового масла, а значит, короткую черную бороду конде недавно приводили в порядок.

— Я слышал, вы вчера посетили тюремную башню, — сказал он.

— М-м-м, — неопределенно промычала я.

— И что с вами был молодой принц.

Я снова отругала себя за неосторожность. Мне не стоило отправлять Шторма в башню, как бы мне ни хотелось поставить его на место. Теперь надо представить отчет, или подозрения только усилятся. И я должна сказать что-то такое, что удовлетворит Эдуардо настолько, чтобы он не начал расспрашивать Розарио.

В ответ на мое молчание он добавил:

— Тюремная стража говорит, что это был мужчина. Высокий, в капюшоне. Он оставался там всего несколько часов, прежде чем королевская стража вывела его.

— Да, все так и было. — Я лихорадочно обдумывала, что сказать. Правда вызовет только новые вопросы о том, откуда взялся инвирн и что я собираюсь с ним делать. Я была не готова выдать тайну пещеры под Ямами или тот факт, что я использую Шторма, чтобы узнать больше об амулете.

Из всего этого вытекало сбивающее с толку осознание, что я не доверяю конде Эдуардо и что это недоверие выходит далеко за пределы простых политических интриг. Он лорд моего кворума, человек, бывший моим значимым союзником во время войны с инвирнами. Но все внутри меня било тревогу.

— Ваше величество…

— Эдуардо, нам, безусловно, надо многое обсудить, но боюсь, за время короткой пробежки по коридору это сделать невозможно. — Я одарила его благосклонной улыбкой. — Не считаете ли вы, что нам стоит назначить собрание кворума? Может быть, через два дня?

Он нахмурился.

— Это будет праздник Освобождения.

Я изобразила удивленное разочарование.

— Ну конечно. Спасибо, что напомнили. А на следующий день все будут слишком утомлены после торжеств. Так, может быть, через четыре дня?

Ловко я его поймала. Настаивая на своем, он будет выглядеть нетактичным и неблагоразумным. Он хмуро кивнул и сказал:

— Я оповещу всех и сделаю необходимые распоряжения.

— Спасибо, ваша милость.

— И еще один вопрос, прежде чем я предоставлю вас вашим делам.

— Да? Что теперь? — Я замедлила шаг, осознав, что начала так разгоняться, будто хотела убежать от него.

— Лорд Лиано выражает сильное желание снова видеть вас. Я оценил бы это как личную услугу, если бы вы соблаговолили подарить ему один или два танца на праздничном балу.

Я изобразила на лице удовольствие и сказала:

— Буду счастлива это сделать.

Он поклонился.

— До встречи на празднике, ваше величество.

Я наклонила голову, и он ушел.

Я выдохнула, только теперь осознав, что все это время сдерживала дыхание.

— Это было великолепно, — прошептал мне Гектор, когда мы отошли на достаточное расстояние.

Удивительно, как я всегда отмахивалась от похвал Химены, считая их бреднями любящей нянюшки, и как те же самые слова Гектора были для меня все равно что капли воды в пустыне.

— Спасибо. Но, Гектор, четыре дня. За это время нам нужно придумать что-нибудь правдоподобное.

— Мы это сделаем. Как-нибудь.

— Нам с вами нужно встретиться с… — Мой амулет стал холодным, как лед.

— Элиза?

— Гектор! Что-то…

Он обернулся со скоростью молнии, загородил меня собой, и в тот же миг стрела, летящая в меня, пронзила сзади его плечо.

Он вздрогнул. Лицо его побелело.

Не обращая внимания на стрелу, торчащую из его спины, он схватил меня и прижал к стене.

— За королеву! — закричал он, и стражники окружили меня со всех сторон ловким маневром, несомненно, потребовавшим долгих тренировок.

Гектор повернулся лицом к невидимой опасности, и только тогда я заметила, что стрела попала несколько ниже, чем мне сначала показалось. Под лопатку. В ребра. Его туника была в крови. О Боже.

Еще одна стрела просвистела и ударилась о щит. Третья попала в ногу одному из стражников. Он вскрикнул, но не вышел из строя.

Еще несколько стрел полетели с другой стороны. Мы были в ловушке.

— Что, если мне побежать? — спросил один из стражников. — Может, смогу прорваться?

— Нет! — сказал Гектор. — Они хотят добиться именно этого. Стойте смирно. Они не станут открыто атаковать.

И мы ждали. Гектор — спиной ко мне, я зажата между ним и стеной. На шее у него выступил пот. Кожа его стала белой, как у инвирна.

Господи, пожалуйста, отчаянно молилась я, прижав руки к груди. Только не Гектор. Спаси его. Спаси всех моих стражников.

Мне в голову пришла безумная идея.

— Гектор, а что, если нам позвать на помощь?

Он и вправду рассмеялся.

— Да, да, конечно!

И мы закричали, каждый из нас, и я перекрикивала всех.

Через миг раздался топот бегущих ног, лязг железа. Кто-то пришел нам на помощь.

Кровь из раны Гектора уже капала на пол. У меня перед глазами темнело от этого зрелища. Не смей терять сознание, Элиза.

Потом какой-то запах, металлический и горячий, заставил меня прийти в себя. Он был мне знаком.

Это война.

Я точно знала, что сделала бы Космэ.

— Гектор, я должна отломить древко стрелы.

— Подождите… что? — Голос его прерывался от боли. Я надеялась, что острие стрелы не врезалось в кость.

— Вам может понадобиться эта рука. Нельзя рисковать — вы можете пораниться еще больше. Пожалуйста.

Он повернулся, чтобы мне было удобнее.

— Скорее.

Хотя я несколько раз видела, как Космэ это делала в нашем военном лагере, я никогда не пробовала сама. Зубы у меня стучали и руки тряслись, от холода амулета или от страха, когда я схватила стрелу обеими руками. Космэ всегда наваливалась всем телом, ломая с силой и быстро.

Он зашипел от боли.

— Ломайте ниже, — сказал он. — Поближе к ребрам.

Я передвинула руку, вторая лежала у него на спине. Шум сражения приближался. Не думай, Элиза. Просто сделай это.

Вскрикнув, я разломила стрелу пополам. Зазубренным концом стрелы я немного поранила руку. Бросив древко на пол, я вытерла руку о юбку.

Гектор покачнулся. Я машинально обхватила его за талию, чтобы удержать. Он наклонился, потом выпрямился, тяжело дыша.

— Все нормально. Все нормально.

Но я не была в этом уверена. Я знала, что он может стерпеть боль, но мог ведь начаться болевой шок.

Топот ног приближался. Я видела блеск мечей, мелькание рук, деревянный щит.

— За королеву! — раздался знакомый голос.

Это был конде Тристан. Он пробирался к нам в сопровождении людей, одетых в цвета Сельварики — голубой и цвет слоновой кости. Нападающие были мне незнакомы. Я насчитала пять человек, но в суматохе могла и ошибиться. Они были грязны, небриты, одеты едва ли не в лохмотья, но орудовали хорошими клинками и луками.

Тристан пробирался сквозь строй нападающих с поразительной быстротой, держа в одной руке короткий меч, а в другой — кинжал. Сражался он великолепно, будто танцевал. Он и его спутники не оставили нападающим шансов, те не могли даже натянуть луки.

Теперь, когда пришло подкрепление, Гектор дал знак стражникам осмотреть противоположный конец коридора, и они побежали туда. Раненый стражник покачнулся, и Гектор рывком остановил его.

— Не надо. Защищай королеву.

Осталось только двое нападающих. Гектор устремился на одного и пронзил его точно в грудь. Тристан прыгнул, взмахнув мечом, на второго, но я закричала:

— Он нужен мне живым!

Конде перевернул меч в воздухе и, легко приземлившись, ударил нападающего рукояткой в висок. Грязный оборванец упал на землю. Холод амулета ослабел, постепенно сменяясь мягким теплом.

Мои стражники, Гектор, Тристан, солдаты из Сельварики смотрели друг на друга с облегчением и триумфом, которые я столько раз видела прежде. Коридор был завален телами. Тристан слегка подтолкнул одно из них ногой, ожидая ответной реакции. Ее не последовало.

— Наемники? — сказал Тристан.

Гектор кивнул.

— Дрались они плохо, нападение не было как следует спланировано. Они могли даже не знать, кто их нанял.

Я заметила:

— Люди, одетые, подобным образом, обычно не могут позволить себе такого оружия.

— Надо будет допросить того, которого его милость ударил по голове, — сказал Гектор. — Но может быть, он не сможет рассказать… — Он покачнулся.

Я бросилась вперед, наклонилась и положила его руку себе на плечо. Кровь пропитала его рубашку. Кровь размазалась по моей шее, потекла в корсаж.

— Найдите доктора Энзо! — крикнула я. — Скажите ему срочно прийти в казармы, в комнату капитана.

Гектор почти повис на мне. Страх пронзил меня внезапной болью.

— Конде Тристан, вы можете проводить нас в казармы?

— Конечно. — Он сделал знак одному из своих людей. — Оставайтесь с неизвестным. Свяжите ему руки и ноги. Поверните его на бок на случай, если его будет тошнить.

И мы пошли по коридору к казармам. Гектор тяжело повис на моем плече, ноги его подкашивались. У меня ноги дрожали от усилия, и каждый шаг отбивал у меня в голове ритм отчаянной молитвы: Только не Гектор, не Гектор, не Гектор.