Корона из пепла

27

Утром прошел легкий дождик, но небо быстро расчистилось, вышло солнце, и от наших палаток пошел пар, пахнущий мокрыми козьими шкурами. Гектор легко взобрался на ближайшую пальму, цепляясь за ствол руками и ногами. Он сорвал несколько кокосов и бросил на землю. Мара проделала в них дырки, приправила корицей и медом, и мы сели вокруг отсыревшего очага и позавтракали кокосовым молоком.

Несколько матросов с топорами отправились в рощицу акаций добыть дерева для починки корабля, остальных Гектор и Белен снарядили исследовать остров. Засовывая бурдюк с водой в свой рюкзак, Гектор сказал мне:

— Не уходите далеко от людей. Никуда не ходите в одиночестве. Если почувствуете опасность, прикажите кому-нибудь отвезти вас на корабль. Я вернусь к вечеру.

Я беспомощно кивнула, зная, что не сделаю ничего из того, что он говорит. Мне хотелось поцеловать его в последний раз или хотя бы сказать о своих чувствах. Он должен знать.

— Гектор, я… — Я не понимала, почему не могу это выговорить. Может быть, от стыда. — Берегите себя, — закончила я.

— Вы тоже. — Взгляд его упал на мои губы. А потом он поспешил прочь, закинув на плечи рюкзак.

Я почувствовала, что сзади стоит кто-то очень высокий — Шторм. Он прошептал:

— Возьмите меня с собой.

Я развернулась, с изумлением глядя на него.

— Пожалуйста. — Впервые на его лице не было ни тени насмешки или издевки. — Я ведь тоже это чувствую. Не так, как вы, конечно. Но она близко. Мы могли бы найти ее до заката.

— Почему вы думаете, что я…

— Вы слишком любите своих людей, маленькая королева, — сказал он. — Вы не станете рисковать ими. Это ваша единственная возможность улизнуть. Он всегда следит за вами, вы это знаете. Будто он — умирающий от жажды в пустыне, а вы — мерцающий мираж, вечно недосягаемый.

— Шторм! — Невыносимо было слышать это от него. Это звучало так ничтожно, так нелепо.

— Это, должно быть, непросто. Сделать то, что вы собираетесь, зная, что он может никогда не простить вам этого.

Я разрывалась между желанием задушить его и благодарностью, что есть хоть один человек, которого мне не нужно обманывать.

— Вы когда-нибудь кого-нибудь любили, Шторм? Я имею в виду кроме себя самого.

Он наклонил голову, может быть, от сожаления.

— Да. О да.

Что-то было в его голосе, что заставило меня смягчиться.

— Тогда, наверное, вы знаете, как это будет трудно.

— Так, значит, вы возьмете меня с собой?

— Гектор вам не доверяет.

— А вы — да.

Я вздохнула. В общем-то это правда. И если он чувствует зафиру, ничто не помешает ему сбежать без меня.

— Да, вы можете пойти со мной. — По крайней мере, если один из нас упадет и сломает ногу, другой сможет пойти за помощью. — Никаких рюкзаков, — сказала я ему. — Возьмите столько еды, сколько сможете унести в карманах. Встретимся выше по течению. Постарайтесь, чтобы вас никто не увидел.

Никто не контролировал мои передвижения по лагерю, и все же, когда я шла к своей палатке, мне казалось, что все взгляды устремлены на меня. Я достала из рюкзака фляжку с водой и пристегнула ее к ремню на поясе, мешочки с сушеным мясом и финиками положила в карман штанов, нож сунула в ботинок. Я взяла еще и свою корону. В конце концов она из амулетов. Может быть, пригодится. Хотя спрятать ее было некуда. Я с сожалением убрала ее обратно в рюкзак.

Когда я шла к ручью, мне казалось, что все видят, как оттопырены мои карманы.

Мара сидела на обломке скалы на берегу. В одной руке она держала гладкий серый камень, которым растирала толстый коричневый корень. В нос мне ударил сладкий и пряный запах. Она посмотрела на меня и сказала:

— Имбирь! Тут его целые заросли на берегу. Я хочу высушить и взять с собой домой.

— Будет хорошее дополнение к твоему мешочку, — сказала я.

Что-то в моем тоне ее насторожило.

— Что-то случилось?

— Нет, — быстро сказала я. — Но я в последнее время мало молилась, хочу пойти вверх по течению и побыть в одиночестве. Я буду недалеко от лагеря.

— Я найду вас, когда обед будет готов.

— Нет! Ну то есть, может быть, я не успею до обеда. Мне о многом надо подумать. — Вероятно, во всей Гойя д’Арене не найдется худшего лжеца, чем я.

Но она только пожала плечами.

— Ну тогда я оставлю вам еды.

— Спасибо. — Хотелось наклониться и обнять ее, но я не посмела, боясь вызвать подозрения, если буду так торжественно прощаться. Я отвернулась и пошла, слыша за спиной, как Мара скребет камнем корень.

Едва лишь лагерь скрылся из вида, как из-за деревьев выскользнул Шторм. Мы молча пошли вверх по течению, пробираясь через лес мучительно медленно из-за необходимости прятаться. Мы прошли тот пруд, где я недавно купалась с Марой, за ним начинались скалы, все более крутые и высокие, так что нам приходилось уже не идти, а карабкаться по поросшим мхом камням, держась за стволы пальм, растущих из трещин и скудных клочков земли.

Зафира звала меня, я чувствовала этот зов, будто лассо на поясе, тянущее все сильнее и настойчивее с каждым моим шагом. Я шла и молилась, и успокаивающее тепло разливалось по телу, смягчая боль.

Ручей закончился небольшим озером у подножия горы. С горы в озеро обрушивался водопад, бледная радуга мерцала в его светлых брызгах. Я посмотрела наверх, еще и еще выше, но вершина водопада скрывалась где-то в облаках.

Я посмотрела на утесы перед нами, с ужасом понимая, что идти дальше некуда. И все же зафира по-прежнему тянула меня вперед.

— Еще одна проверка, — сказал Шторм.

— Мне раньше приходилось лазать по скалам, но на эти взобраться невозможно. Слишком крутые и скользкие. Слишком высоко.

— Не говорите ерунды, — сказал он.

Я открыла рот, чтобы огрызнуться, но раздумала. Он прав. Надо найти выход.

Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на притяжении зафиры. Тянуло прямо через озеро в сторону утесов. Подножие их было окутано дымкой. Может быть, за водяным туманом прячется выступ. Или валун. Что-нибудь, откуда открывался бы лучший вид.

— Надо обойти озеро, — сказала я. — Перебраться на другую сторону.

— Да, — сказал он, глядя вдаль. — Я тоже так думаю, — глаза его в тени листвы казались еще зеленее, чем всегда, будто освещенные солнцем изумруды. От этого зрелища меня передернуло, я повернулась и пошла, указывая путь.

Берег был завален черными, острыми, ноздреватыми камнями, когда приходилось хвататься за них руками, чтобы взобраться выше, они царапали пальцы. Какое-то движение привлекло мое внимание. Я заглянула в воду — там было глубоко и темно, но что-то там плавало, что-то большое.

Я наклонилась ниже. Подводное существо бросилось прочь и скрылось за подводным уступом. Я с удивлением смотрела туда, где оно только что плавало, а теперь постепенно опускался поднятый им со дна ил. Существо было крупнее тунца, но я могла поклясться, что видела короткие крепкие лапы и длинный извивающийся хвост. Может быть, мне показалось.

— Что-то не так? — спросил Шторм.

— Это очень странное место, — сказала я и пошла дальше. Но теперь я не сводила глаз с воды.

Водяной пар от водопада оседал на моих волосах, на одежде, на коже. Когда мы приблизились, пар превратился в брызги, потом в колющие водяные иглы, и их было так много в воздухе, что впереди ничего не было видно дальше вытянутой руки. Вокруг нас грохотал водопад, поднимавший дикий ветер. Я осторожно переставляла руки и ноги с одного скользкого камня на другой, останавливаясь и проверяя каждый, прежде чем сделать следующий шаг.

Наконец дальше идти было некуда. Мы стояли на узком выступе между скалой и озером, перед нами — водопад. Держаться было больше не за что. И некуда карабкаться. Шторм что-то прокричал, но голоса не было слышно за грохотом воды.

Думай, Элиза.

Я осматривала скалу, щурясь от водяных брызг. Поверхность была черная, мокрая, кое-где поросшая мхом. Несколько упрямых папоротников лезли из узких щелей в скале, вытягивали листья к солнцу. Оплетенные ночным вьюном листья свисали со скалы и раскачивались от поднимаемого водопадом ветра, касаясь поверхности воды.

Вьюн. Я пригляделась внимательнее. За ним было что-то темное, темнее скалы. Я раздвинула плети вьюна.

За ними была пещера, или, может быть, тоннель, уходящий от водопада в кромешную тьму. Тяга амулета не оставляла сомнений, что нам надо войти внутрь.

Я пожалела, что не взяла кремень, но потом поняла, что при такой влажности все равно не удалось бы высечь огонь. Придется руководствоваться чутьем, пробираясь сквозь тьму, и доверять ведущему меня амулету. В конце концов, это испытание. Оно должно быть трудным.

Но нет, у нас все же был источник света. Я схватила пригоршню плетей вьюна и дергала, пока не оторвала. Я несколько раз обернула их вокруг руки. Шторм сразу понял, что к чему, и сделал то же самое. Потом мы вошли в пещеру.

Шум водопада стал гулким и невероятно громким, он отдавался эхом от стен пещеры. Еще через несколько шагов мы оказались за белой стеной воды. Сюда едва проникал дневной свет, придававший воде кристальное сияние, и я вдруг подумала о Гекторе, о том, как я хочу, чтобы он был здесь и видел эту красоту.

Я сжала зубы, отвернулась от водопада и пошла в тоннель. Становилось все темнее. Тоннель оказался достаточно высоким, чтобы я могла встать в полный рост, но Шторму приходилось наклоняться. Постепенно раскрылись цветки ночного вьюна, обернутого вокруг моей руки, и из них полился свет, сначала совсем слабый, потом чуть более яркий, так что мы могли видеть на расстоянии нескольких шагов вокруг.

Тоннель казался совершенно неестественным. Стены слишком гладкие, слишком блестящие, пол слишком ровный. Он был слегка наклонный, и струйки воды текли по нему мимо нас в сторону озера.

Дорога уходила влево. Мы завернули за угол и при свете ночного вьюна увидели какую-то неровность на стене. Сердце у меня бешено забилось — я уже видела это прежде.

Неровность поросла мхом, распустившим желтые и коричневые кольца. Я протянула руку и соскребла его, открывая высеченную на стене надпись. Древний язык. Старинный шрифт. Врата, ведущие к жизни, узки и малы, и немногим дано отыскать их.

— Та же надпись, — сказала я Шторму, и эхо повторило мои слова. — Как в тоннеле, ведущем к вашей пещере в Ямах.

— Да, — сказал он. — Эти слова всегда связывали с зафирой. Я часто приходил в тоннель, чтобы взглянуть на них. Я сидел там часами, надеясь, что Господь что-нибудь мне откроет.

Я пристально посмотрела на него. Он только что признался, что ходил в тоннель.

Он смотрел на меня с удивлением, и я заметила, как его крашеные волосы отливали золотом в тусклом свете цветов.

— Да, я знаю, что тоннель ведет в катакомбы, — сказал он. — Но нет, это не я пытался вас убить. Я действительно предан вашему величеству.

— Вы знаете, кто это был?

— Нет.

— Но вы давно ищете зафиру. Вы думали о ней даже в изгнании.

— Да.

Что-то встало на свои места.

— Для вас это искупление, Шторм? Вы надеетесь, что если найдете зафиру, то сможете примириться со своим народом? Что вас приветствуют как героя? Отменят ваш смертный приговор?

Он отвернулся.

— Я не знаю, — прошептал он. — Может быть.

— И вы предадите меня ради этого? Если вы получите единственный живой амулет, вас встретят как героя?

Он оттолкнул меня и пошел дальше в тоннель. Я уже достаточно знала его, чтобы заметить, что он не отвечает, чтобы не лгать.

С чувством облегчения оттого, что я наконец знаю правду, я поспешила за ним.

Дорога поднималась все выше и выше. Вместо ровного пола появились идеально выточенные ступени и неожиданные крутые горки. Ноги горели, сердце глухо билось, дыхание участилось, а мы все поднимались и поднимались. Стало суше, и какие-то существа разбегались из-под ног при нашем приближении. Я решила, что это крабы. Или пещерные скорпионы. Или, может быть, крысы с достаточно длинными когтями, чтобы царапать камень. Кем бы они ни были, они исчезали прежде, чем слабый свет наших цветов достигал их.

Казалось, прошло много часов, а может быть, дней. Я шагала в такт биению сердца, которое готово было выскочить из груди. Руки и ноги у меня горели, а притяжение амулета превратилось в огонь, пылающий у меня в животе. Несомненно, мы уже подходили к вершине. Может быть, к вершине мира.

Мы взобрались на очередную горку и увидели, что откуда-то исходит слабый свет. Мы поспешили вперед, отчаянно надеясь наконец выбраться из этих стен. Свет становился ярче. Поворот за угол, и свет хлынул в лицо. Я зажмурилась и закрыла глаза рукой.

Цветки ночного вьюна закрылись. Постепенно глаза привыкли, и я опустила руку.

Перед нами была высокогорная долина, зеленая и слегка холмистая, окаймленная вершинами, которые, казалось, доходили до небес. Я была уверена, что эти же горы видела с корабля. Но теперь я смотрела на них с другой стороны, и я была намного выше.

Ровно пять узких горных вершин поднимались в небо — священное число. Одна из них была немного ниже и приземистее других, как большой палец на руке, и тут я поняла, что под определенным углом это выглядело как Десница божья, а ручьи, пересекающие долину, были похожи на линии на его ладони.

Это был огромный, нерукотворный вариант скульптуры Люциана в Бризадульче.

Шторм прижал руки к груди, он тяжело дышал, но, кажется, не от напряжения. Изумленное выражение удивительным образом изменило его лицо: будто острые углы сгладились, и оно стало почти красивым.

— Вы очень сильно чувствуете ее сейчас, — констатировала я.

— О да. Это почти болезненно. Надо спуститься в долину.

Я в испуге посмотрела вниз. Спуск был слишком крутым и небезопасным. Может быть, цепляясь за плети вьюна и папоротники, мы могли бы постепенно спуститься.

— Вон там, — сказал Шторм. — Ступеньки в скале.

Я посмотрела туда, куда он показывал, и решила, что назвать это ступеньками было преувеличением. Скорее, это были небольшие выступы, поросшие мхом. Отцепив от руки плети завядшего вьюна, я полезла вниз, осторожно ставя ноги в углубления и держась за стебли растений.

Вдруг острая боль пронзила мой палец, и я отдернула руку. На указательном пальце выступила капля крови. Другой рукой я отодвинула лист папоротника, чтобы посмотреть, что меня укололо.

Ветка плетистых роз, еще не распустившихся. Темно-красные лепестки только показались из зеленых бутонов. Стебли были усеяны шипами, гораздо более длинными и твердыми, чем у обычных роз.

Из глаз у меня брызнули слезы, потому что это было все равно что получить подарок свыше.

Рядом не было ни священника, чтобы направить мои молитвы, ни алтаря, чтобы принять мою жертвенную кровь, ни прислужника, чтобы положить мне на рану целебный гамамелис. Но я чувствовала, что произошедшее не случайно, и решила сделать то, что всегда делала, когда мне случалось уколоться священной розой: помолиться и поблагодарить Господа.

Раньше я просила смелости. Или мудрости. На этот раз я закрыла глаза и прошептала:

— Пожалуйста, Господи, дай мне силу.

Я открыла глаза, повернула палец ранкой вниз, так, чтобы капля крови упала на землю.

Что-то загрохотало — был ли это мир вокруг меня или молитва внутри меня, я не знала — и земля наклонилась. Воздух поплыл, будто мираж в пустыне, и на краткий миг я увидела лучи мерцающего света, голубые, как амулет и тонкие, как нити. Они расходились в разные стороны, сквозь горные вершины, пересекали долину и, соединяясь в середине нее, уходили в землю.

Я моргнула, видение исчезло, я смотрела перед собой, удивленно и испуганно.

— Что сейчас произошло? — спросил Шторм. — Вы уронили каплю крови на землю. Я почувствовал, как она качнулась.

— Я не знаю. Я видела что-то удивительное. Лучи силы. Но теперь их нет.

Он недоверчиво смотрел на меня.

— Пошли. Я сгораю от нетерпения.

Мы быстро спустились в долину, и только там я поняла, как у меня трясутся ноги от напряжения. Тут не было пальм, лишь беспорядочно растущие кипарисы и огромные эвкалипты и еще дерево, какого я никогда прежде не видела, с такими огромными широкими листьями, что один лист мог бы накрыть меня целиком. В ветвях мелькали птицы, и солнечные лучи выхватывали из тени их странные, будто граненые тела. Это было так удивительно, что я пригляделась к ним поближе.

Нет, это были не птицы. Это были гигантские насекомые, величиной с чаек, с белым пухом на брюшках и прозрачными крыльями.

От отвращения мне стало дурно. В этой долине что-то не то. Она чужая. Другая.

Что-то в ней заставляло нас хранить молчание. Мы двигались тихо, будто в ожидании чего-то, или, может быть, охваченные благоговением. Под деревьями лежали груды камней, будто разрушенные алтари, некоторые высотой с меня, покрытые зеленым лишайником и пылью. Сбоку одного из них рос кипарис, корни его упрямо цеплялись за трещины в камне.

Мы свернули и наткнулись на еще одну груду, высотой с дерево и квадратной формы, со сводчатыми арками окон. Разрушенное здание. Я посмотрела кругом и с трепетом увидела еще здание. Все они были разрушены. Это был каменный город, разрушенный солнцем, ветром и корнями деревьев.

— Ему, должно быть, сотни лет, — прошептала я.

— Несколько тысяч, — сказал Шторм, и в голосе его прозвучала тихая грусть, которой я никогда прежде не замечала.

Я резко ответила:

— Это невозможно. Бог привел людей в этот мир…

— Да, да, он спас вас из гибнущего мира своей десницей менее двух тысяч лет назад. Я слышал, вы говорили, — в голосе его слышалась неприкрытая злость. — Маленькая королева, вы что, не понимаете? Инвирны всегда были здесь.

Я смотрела на него, открыв рот от изумления, хотя в душе уже понимала, что он прав. Сзади него одно из огромных насекомых пролетело между ветвями эвкалипта, село на стену разрушенного здания и принялось чистить радужное крылышко тонкой черной лапкой.

— Ваши люди пришли с магией, какой мы никогда прежде не видели, — продолжал он. — Они изменили нас, сделали нас меньше, чем мы были прежде. Они и сами изменились, так гласит легенда, но я не знаю, как и почему. Они расселились по стране, которая теперь называется Гойя д’Арена, а мы бежали от них в горы. После этого они изменили весь мир. Знаете, ведь ваша страна не всегда была пустыней.

Я покачала головой, скорее смущаясь, нежели возражая. Если то, что он говорит, — правда, значит, мои предки были переселенцами. Нет, ворами. Но ведь не может считаться вором человек, который берет лишь то, что дает ему Господь? Господь дал нам этот мир. Так написано во всех летописях.

Мой старый учитель рассказывал, что наша великая пустыня была некогда морем, прежде чем таинственная катастрофа заставила его уйти глубоко под землю. Так, может быть, то, что говорит Шторм, отчасти верно. Может быть, мы как-то создали эту пустыню. Но как?

— Это бессмыслица, — сказала я вслух. — Господь не стал бы…

Мой амулет дернулся, и тяга внутри меня стала такой сильной, будто в живот мне воткнули нож.

Шторм вздрогнул.

— Я не люблю боли.

Я согнулась, схватившись одной рукой за живот, а другой вцепившись в плечо Шторма, и толкнула его вперед по тропе.

— Просто… идите… вперед.

Я едва могла переставлять ноги. Мне хотелось лишь упасть на землю и свернуться, прижав колени к груди. Может быть, именно это имел в виду отец Никандро, когда говорил, что моя решимость подвергнется проверке.

Решимости у меня много.

Но еще через несколько шагов в животе у меня будто сжались тиски, и я упала на колени, задыхаясь. Если понадобится, я буду двигаться ползком. Я буду…

— Вам хуже, да? — сказал Шторм, с раздражением глядя на меня.

Я кивнула, говорить я не могла.

Он с минуту смотрел на меня. Потом он вздохнул, сел на корточки, взял мою руку и закинул ее себе на плечо. Он встал, подняв меня на ноги.

— Еще немного, ваше величество.

Сглотнув от изумления, я сосредоточилась на том, чтобы переставлять ноги, пока он тащил меня дальше по тропинке.

Когда боль стала такой сильной, что я едва не теряла сознание, мы вышли на небольшую поляну. В центре ее возвышалось еще одно разрушенное здание, идеально круглой формы, как башня. Но вершина ее давно осыпалась, и теперь она едва достигала высоты человеческого роста.

Загремели цепи.

Бледное лицо с глазами цвета хмурого неба показалось из-за башни. Его седые волосы, ниспадавшие с головы, доходили почти до земли. Это был привратник.