Корзно

Глава 6

30

По Шексне - тяжело. Река-то поуже, парусом так, как на Волге, не попользуешься. Берега болотистые - ножками не пройти. Но команда большая, ребята здоровые, азартные, четыре ушкуя на смену тянут и тянут.

В Белоозере - опять. Саботаж с причмокиванием.

Жидиславич в бешенстве от приказа Андрея сдать командование всеволжским и исполнять их приказы. Но вида не показывает. Старательно жалуется на местных, на их непокорность, собственную слабость. И врубает "классику", "дип.болезнь":

- Болесть у меня приключилася. Только до поганого ведра и дойти могу. Это ж счастье какое! Прозорливость Государя нашего! Что тебя прислал.

Ольбег особой хитрости не сподобился. Он бы и поверил, но я, его отправляя, прямо сказал:

- Будут врать. Все. И начальники - первыми.

Поэтому покивав, посочувствовав, лекаря отрядного послав, Ольбег приказывает всем людям Жидиславича, вместе с теми, кто из Ярославля пришёл - в лодки и в Ковжу.

- В укреплении укрепиться, выслать дозоры по рекам, приготовится к отражению ворогов.

В ответ - очередной виток "нам не надь", "и шоб вас тут и не было". Общее мнение: хрень бессмысленная. Мы ж новгородцев испугали? - Больше они не осмелятся, штаны сушить будут.

Местные просто посылают, на постой не пускают, провиант не продают. Понаехали тут... Проваливайте. Подходят ярославцы с ростовцами с тем же настроением:

- А че? А на чё? А ты хто? Ещё сорок вёрст гребсти?! Да ну нах...

Тут заработала вышка над Белоозером. Ольбег сигналку мне, я - Боголюбскому. Он - в Коломне. Оттуда и отвечает. Директивно и поимённо.

Местные опять:

- Не... хрень, печати вислой нет.

Но ярославский воевода уже знает как такие сигналки оборачиваются.

- Утром - выходим. Кто не идёт - батогами. Я не об двух головах, чтобы нашему государю перечить.

Утром ярославцы с ростовцами и небольшой группой местных, не шатко, не валко, но отправляются на ту сторону озера в Ковжу. Через три дня посланные с отрядом сигнальщики оттуда весть подают:

- Даньслав идёт по Кеме в шешнадцать ушкуев с превеликим поспешанием. Завтра будет здесь.

Едва люди Точильщика добрались в эти края, как по всем трём рекам двинулись типа торговцы. Не подымая пыли и шума поднялись на сотню вёрст по рекам. Вот одна из таких групп и подняла тревогу. А привезённые в Ковжу сигнальщики в два дня, с помощью ярославских, сметали вышку и передали через озеро в Белоозеро. Ночью да с высоты - далеко видать.

Везение? - Конечно! Опоздали бы на два дня - была бы беда.

Ольбег объявляет тревогу: новгородцы идут! Над ним смеются:

- Такого не может быть. Потому что не может быть никогда. Они нас боятся!

Тихий безветренный июньский день. Над озером к обеду появляется дымка, видно... ничего толком не видно. Понятно только, что Ковжа не горит. То ли отбились, то ли Даньслав не решился штурмовать единственное укрепление на весь регион. Ближе к вечеру Жидиславич вдруг подскакивает, грузится в лодку с минимумом барахла и сваливает вниз по Шексне.

- Ой, худо мне, ой в брюхе крутит, ой помру. А в Крутике, говорят, есть дед-ведун, лекарь-травник. Может поможет. А после-то я... как полегчает... обязательно назад. Вот, даже майно своё не беру.

Часов в восемь по полудни уже видно: на той стороне озера - пожары встают. Самого огня не видать, но столбы дыма растут и умножаются. Местные сперва рассказывают, как стерню выжигают, как смолокуры смолу гонят, как углежоги уголь жгут... Потом всё тише, всё чаще затылки чешут.

Приходят выборные.

- Ну, Ольбег-воевода, чего делать-то будем?

- С чем?

- Э... ну... вот... с новгородцами, бают.

- Так их же нет и быть не может, они ж от вас с прошлого раза штаны не высушили.

Парень разозлился здорово, "выспаться" на глупости местных не пропустил.

Солнце к закату, потом сумерки. Ветерок помаленьку дымку согнал.

- Я иду в озеро, ворогов встречать. Кто со мной?

- Не... да как же? А здесь кто город боронить будет? Не, Боголюбский войско прислал город защищать.

- Вот я и буду там защищать, где неприятеля бить удобно. Кто со мной? Нет таких? Ну и хрен с вами. Сидите тут, ждите. Пока вас резать придут.

Местные пытаются соорганизоваться. Но навыка встречи врагов... со времён Вышатича не было. И они сцепляются между собой, вспоминая прежние дела и долги. В городе сотни четыре боеспособных мужчин. Но привести их в состояние единого боевого отряда невозможно. Враг придёт - выйдут биться. Но врага-то не видно. А сидеть ночь, во тьму гляделки пяля... как в набат ударят - так мы и прибежим.

Стемнело, эскадра начинает выдвигаться. Расшиву уже вытянули из реки в озеро, когда сигнальщик засекает огонь на воде. Выдаёт курс и дистанцию: Даньслав в пятнадцати верстах, несколько уклонился к южному берегу. Ребята гребут ещё с час, останавливаются, "Кон-Тики" разворачивается кормой, тихохонько спускают на воду "водомерки", ставят на ушкуи с "плевательницами" "бронирование" - сбитые из плах щиты.

Аким Рябина как-то рассказывал, как они на Вятичевом броде половцев Гоши Долгорукого остановили такими плавучими "блокгаузами" со стрелками внутри. Я запомнил, потом пересказывал и Дику, и Любиму.

Темно, вода чуть плещет, звёзды отражаются... Тут марсовый с верхотуры орёт:

- Тама!

Звук по воде далеко летит. В трёх сотнях метров вспыхивает огонёк. Виден головной новгородский ушкуй и очертания ещё нескольких за ним. На переднем - мужик с факелом, выставил его вперёд, вглядывается в темноту.

Ольбег... он потом рассказывал, что так перенервничал, что пищать начал. Но прокашлялся и командует:

- Осветительными! Раз, два!

Два самострела с расшивы выкидывают осветительные стрелы.

Что тут непонятного? Зажигательные знаете? - очень похоже. Только в хвостике - сложенный парашютик. Как стрелка носом вниз пошла - парашютик выскочил. А что пеньковую обмотку возле наконечника пропитываем составами... Я про свои гелевые светильники рассказывал?

Стрелы до верхней точки траектории дошли, парашютики выскочили, обмотки разгорелись...

Ё-моё! Как и обещали - шестнадцать ушкуев. По штату, точнее - по обычаю, на каждом по два с половиной десятка людей. Здесь - бойцов. У Ольбега и двух сотен душ нет.

Ушкуйники растянулись на полверсты. Начинают подтягиваться. Ольбег командует - "бой".

Напомню: английский лук закидывает стрелу за 220 м. При усилии на тетиве в сто фунтов. Сходно бьют и новгородские составные. У них и рост похожий - 160-190 см. Русский "перестрел" - 200-250 м. 150 м - предельная дистанция эффективной стрельбы, 60 м - оптимальная, 12 м - минимальная.

У моих "велосипедных" арбалетов усилие - 400 фунтов, правда, часть съедается механикой. Метров на 600-700 - добьёт. Только это предельная дальность. Прицельная - вдвое меньше. Но этого хватает - новгородцы на такие дистанции стрелы не закидывают.

Четыре "водомерки" выходят на фланги головной группе, а самострелы с кормы "Кон-Тики" лупят в лоб.

Факеншит! У них же скорострельность как у велосипеда! Только пустые коробки из-под стрел по палубе валяются.

Кто перевернулся, кто просто ход потерял. Битые ушкуйники по бортам валяются, иные в воду выпали.

Дик орёт:

- Огнемёты! Вперёд!

Ага, фиг. Только начали ближе подходить - оттуда стрелы и копья полетели.

Ладно, зря, что ли, эти тесины тесали, да домиком городили? Подошли ближе, лучники дали залп. Помогло. Выходят на дистанцию выстрела - 15 м. Разворачиваются кормой. И лупят из огнемёта. Ушкуй - горит, народ в нём - горит, валятся за борт с разбега. Светло - как днём. Стрелкам на "плевательницах" раздолье - лупят на выбор.

Вторая часть ушкуйников, поглядев на такую забаву, поворачивают кораблики и грести. Ага, от моих "водомерок" не уходят. Боезапас пополнили и вдогонку. Подходят, типа, в крутой бакштаг. И с двух углов наискосок. Что торчало над бортом - всё на дно упало. Следом "плевательница" подбирается. Пока "водомерки" гребцам и стрелкам головы поднять не дают, выходит на дистанцию "плевка".

Я старательно отучал ребят от любви к трофеям. Им эти ушкуи... да ну их нафиг. Своя голова дороже. На абордаж не берут, жгут. Кто выскочил в озеро с оружием - топят. Кто сдаваться не хочет, сажёнками в сторону нарезает - топят. Ушкуйники шли в бой - доспехи, сброю всякую на себя понацепляли. А в воде всякий фунт пудом оборачивается.

Короче: из 16 новгородских ушкуев ни один не ушёл. Человек пять сумели добраться о берега. Их там местные... с большим удовольствием приняли. В топоры.

Вот такой у нас получился "морской бой". На озере.

Но человек шестьдесят сумели-таки, напроситься в плен. Их стаскивают на "Кон-Тики", упаковывают, на палубе укладывают. И Точильщик начинает с ними работать.

Среди прочего - указывают на самого Даньслава и его бирюча. Бирюч, повисев за бортом с булыжником на шее, сообщает, что Даньслав имел сношения с Борисом Жидиславичем. Который, собственно, и приманил новгородцев к Белоозеру. Говорил, что все добрые воины в Ковжу ушли, а всеволжские - сопляки, чуть рявкнуть, зашуметь - разбегутся как цыплята от коршуна.

Часам к шести утра вся эскадра собралась и вернулась к Белоозеру.

Народ в восторге. Ольбега мало что качать не начинают. На радостях он занимает подворье посадника. Принимает подарки и поздравления. Ребят наших то на порог не пускали, а то в дома зазывают. За столы сажают, угощают, наливают.

- Ну! Как оно там было?! Рассказывай! А вы чего? А они? Вот так прямо жидким огнём в морду? Страсти-то какие? А те?

Кому праздник - кому дело. Точильщик с группой поддержки скатывается к Крутику. Вяжет там Бориса Жидиславича с ближними слугами и тащит их в Белоозеро. Дорогой расспрашивает боярского писца:

- А какие у твого боярина с новогородцами дела были?

- Никаких!

- В мешок и в воду.

Через пять минут повтор:

- Искупался? Ещё помыться хочешь? Молодцы мои всю ночь ворогов били, притомились. Могут и упустить. Прям в мешке.

Я сижу во Всеволжске. Нервничаю. Как Ольбег начал людей на бой выводить - мне сигналка. Какой сон?! Я и так-то сплю мало, а тут... Вьюном завиваюсь, места себе не нахожу. Тут и остальные ближники подтягиваться начали. Типа, дела у них. Сидим, на вышку глядим. Связь работает? - Работает. Но от Ольбега пока ничего.

Да факеншит же! Да сколько ж они там телиться будут! Аким с Яковым уже к Саксину ушли, а вот Артемий... то в одном углу повздыхает, то в другом. Ничего делать не могу, всё из рук валится. Как-то оно там?

По своей гнусной привычке начинаю прикидывать варианты. А что будет если...? Если их там побили, если в полон взяли, если всякое чего моё новгородцы захватили да на моём "Кон-Тики" в Волгу вывалятся? Это хорошо, что я ребятам ничего нарезного и крупнокалиберного в руки не давал. За неимением. Но и расшива с "водомерками", "велосипедные" арбалеты с "плевательницами"... Ярославлю - хана. Сожгут в дым. На Ростов пойдут? - Хаживали там ушкуйники, только божье чудо остановило, потомки их там квас варят. Я про это уже...

Не, не пойдут к Ростову, пойдут вниз по Волге. С Мологи пополнение получат. И полетят мои тамошние городки чёрным дымом по поднебесью. А люди - воронью на корм. Хреновастенько.

Таких несчастий навоображал...

Тут сигнальщик бежит, орёт:

- Ура! Победа!

Мужики обнимаются, по спинам друг друга хлопают. Бабы плачут. От радости. А я сижу как дурак. С таковой же улыбкой во всю ширину морды лица.

- Воевода! Победа! Наши верх взяли!

- Слышу. Славно. Подробности?

Через час - первый отчёт. Победа полная, собственные потери незначительные. Ненужное отсекаем, радостную весть - по всем линиям, довести до населения. Особо - Акиму:

- Внук твой одержал важную победу. Достоин восхваления и восхищения. Весь в деда пошёл.

К обеду - второй отчёт. С мощной вставкой от Точильщика. Тут, снова шифровкой, в Боголюбово.

Андрей... похвалил, конечно. И сразу:

- Изменников - ко мне.

Вот кто бы сомневался.

И возникает у меня вопрос: а что делать с пленными новгородцами?

По обычаю, по "был кощей по ногате" - нельзя. Рабство на "Святой Руси" отменено, работорговля - преступление.

Спрашиваю совета у Ольбега. А оттуда, пообщавшись с полоном:

- Новогород их выкупит. Говорят - по десяти гривен за голову. А может и больше.

Денюжки в хозяйстве всегда сгодятся. Хотя, конечно, шесть сотен кунских гривен по моим нынешним оборотам... Эти люди получили боевой опыт, увидели некоторые тактические приёмы... Как бы хуже не было. Опять же - война с Новгородом ещё не закончилась. Более того - моя война ещё и не начиналась.

Сижу-прикидываю как бы не лопухнуться. Пытаюсь представить себе процедуру передачи пленных принимающей стороне в подробностях. Кто, где, когда... И начинает у меня вырисовываться...

А давайте-ка глянем на процэссс глобальненько.

Новгород - мятежный город. Но он не един. Это показала встреча в Великих Луках, чему я сам был свидетелем. Нефига не видел, но был там и людей кое-каких слышал. Есть там "люди русские", которые за Новгород в составе "Святой Руси", а есть "люди новогородские", которые "самостийники". "Сепаратисты" взбунтовались против общего решения. Порушили крестное целование, замышляли извести Ропака и его людей. Перебили "людей русских", подняли мятеж, взяли власть в городе. Получили поддержку "воровского князя" Жиздора.

А кто они? Конкретно.

А конкретно самая верхушка "воров новогородских" - четыре человека.

Князь.

Роман Подкидыш. Не-старший, не-сын убитого мною бывшего волынского, бывшего киевского князя Жидора. Ляшский воспитанник контрафактного, по мнению его матери, происхождения. Парень - бешеный. До такой степени, что в ярости краснеет до боли и теряет способность говорить.

Посадник.

Якун. Карамзин характеризует: "умный". Похоже. Его отец - один из лидеров и выгодополучателей "новгородской революции" 1137 г. Якун десятилетием раньше представлял Новгород, когда Ростик добивался от киевлян призыва "на всей воле его". Я про это уже... Сын этого Якуна через пару десятилетий перетащит Великие Луки на то место, где город и в 21 в. стоит. Укрепит и отстроит.

Архиепископ Илья. Который чертей в церковных сосудах разводит и на них в Иерусалим, с умными людьми потолковать, летает. В РИ в ближайшую зиму, когда войска четырёх русских князей придут к Новгороду, Илья будет поднимать боевой дух защитников, устроит крёстный ход по стенам, чудотворная икона у него в руках плачет и на фелонь падает. Прося у людей новогородских защиты.

Четвёртым должен быть тысяцкий. Он, конечно, есть. Но его нет - в событиях последних лет этот персонаж не всплывает.

Забавно: Новгород воюет. Тысяцкий должен быть "впереди на лихом коне". А его нет. Во главе войск - другие персонажи. Новгородское войско останавливать Ропака у Старой Руссы водил Якун. Могу предположить... Я уже говорил, что тысяцкий в русских городах - "народная должность". Ему городское ополчение в бой вести, а, значит, надо быть "ближе к народу". Но народ-то новгородский, как показала встреча в Луках, вовсе не за "самостийников". Народ заткнули, предводителей поубивали, мозги вправили, но...

Похоже, нынешний тысяцкий в Новгороде - зиц-председатель. Удобная фигура, которая ничего из себя не представляет, ни на что не претендует. Прокладка между верхушкой-сепаратистами и народом.

А реальными боевыми делами занимается сотник. Даньслав. Он пробился в Киев, получил одобрение от Жиздора и привёз в Новогород Подкидыша. Он дважды командовал набегами на суздальские владения на Белоозеро. Почему его не избрали тысяцким? - Не знаю. Может, родовитостью не вышел, может ещё какие тамошние полит.заморочки.

Но именно он наиболее известный, успешный воинский начальник в Новгороде.

Мораль? - Вот его отпускать нельзя. "Армия баранов, предводительствуемая львом" опаснее "армии львов, предводительствуемой бараном". Пусть уж "добрые мужи новгородские" какого-нибудь себе "барана" в вожаки найдут.

"Четыре ноги табуретки" нынешней новгородской самостийности. Победа Ольбега выбила одну ножку. Но табуретка не завалится. Пока.

К Якуну у меня подходов нет. И не нужно. Он - "умный". Когда поймёт, что их дело проиграно - сам будет искать пути к примирению.

Илья вызван на архиерейский собор в Киев. Пойдёт - не пойдёт... Не ясно. Но учитывая его личные качества - возможно. Если не пойдёт, то отлучение. Это, конечно, послабее киевского поруба, но тоже годится.

И остаётся Подкидыш. Роман Мстиславич. Убрать князя из Новгорода - вызвать там "нестроение". Для Новгорода даже несколько месяцев без князя - проблема, специально отмечается в летописи.

"Без царя в голове" - русское народное выражение о бестолковом человеке.

"Народная демократия" в Новгороде настолько ненародна и недемократична, что без князя превращается в массовое убийство.

Честно говоря, мы с Точильщиком готовили варианты физического устранения Подкидыша. Но это далеко и непросто. Опять же - как бы хуже не было. Вот бы выманить его из Новгорода. Куда поближе. С малой свитой.

Во-от.

Выкупать пленных будет князь Роман. В Усть-Шексне под мои гарантии безопасности. "Я никогда не вру" - всем известно. Любому другому - отдам одни головы пленных. Такая я сволочь, "Зверь Лютый".

Два аспекта моей репутации. Третье - вес Даньслава в Новгороде. Там немало "больших людей", которым важно его вернуть. Четвёртое: тайна рождения Подкидыша. Знание получено от Агнешки Болеславовны. Такую инфу - только с глазу на глаз. Пятое - непомерное честолюбие и безбашенность Подкидыша. Шестое - печатный станок. И седьмое...

Факеншит! Саксин! Эту болячку надо выковырять и прижечь.

Пошла обычная административная работа. Ольбег принимает подарки и общается с аборигенами, Дик ремонтирует по мелочи кораблики, собирается в обратный поход, Любим отправился конвоировать изменников в Боголюбово. Ярославцы вернулись в Белоозеро, поглядели на столы с объедками после празднеств, порассказывали как в Ковже страшно было, как к ним народ с округи бежал: там места довольно населённые, ушкуйники не сдержались, начали резать-грабить-жечь. На другой день - "вам в родную сторону". Недовольны. Славы не набрали, хабаром не обзавелись. И чего ходили?

А Точильщик, прихватив пару пленных новгородцев, идёт малым отрядом к Мологе. Где и отпускает пленных ввиду тамошних жителей. Примерно в тех местах, где мы стояли во время Бряхимовского похода. Я там как-то уделал насмерть гадского слуга гадских нурманов.

Мужички несут мою грамотку насчёт отдачи пленных. И вязанки из двух сотен отрезанных ушей: больше мертвяков на месте боя не нашли.

В Мологе посадник за пять лет не сменился, он меня помнит по "божьему полю". И понимает прекрасно, что та чёртова синепарусная громадина, о которой освобождённые рассказывают, с сатанинскими "водомерками" и огнеметательными ушкуями, может и возле его города появиться. А следом - белозерцы приплывут. Тысячи!

Даёт освобожденцам лодочку, припасы, людей и те, с всевозможным поспешанием, бегут в Новгород.

Прямо до Новгорода - четыре сотни вёрст. Прямо здесь и птицы не летают. А по речкам... я здесь проходил, представление имею. Три недели в одну сторону - минимум.

Ольбег в Белоозере "купается в лучах славы". И натыкается на простую вещь. Две сотни ртов его отряда да почти сотню пленных надо кормить. Ещё есть погорельцы у Ковжи. Тоже - дай. Местные начинают цены на хлеб, мясо, рыбу поднимать.

- Люди добрые! Да как же так?! Мы ж вас от разорения и погибели спасли! А вы нам и рыбки не даёте?!

- Эт... вишь ты... было б то разорение иль нет... темна вода в облацех... А вот коли рыбку повыловят - нам кушать нечего будет. Вы, конечно, герои славные. Но много вас, жрёте сильно. Шли бы вы с отседова...

Это хорошо, что в отряде конницы нет. А то с сеном бы да с ячменём - вовсе труба была бы.

Лет двести назад, пока в этих краях весь жила - она ячмень сеяла. Потом пришли русские, пошла пшеница, овёс и рожь. Ржи всё больше. Но на всех не хватает. Всегда прикупают хлеб с Суздальского Ополья. Удобно: по Которосли в Волгу сплавили, чуток вверх поднялись, по Шексне на Белое потянули.

Но вот прямо сейчас не тянут. Не из-за набега Даньслава. Торг хлебом ведут суздальские бояре через своих приказчиков. Русский боярин, как и вообще средневековый феодал, не сколько воин, сколько "хозяйствующий субъект". Пока "хозяин" не топнет - приказчик не побежит. А вся господа ходила с Боголюбским к Киеву. И вот только-только начинает возвращаться.

Речки там невелики, время - июнь...

- А не погодить ли нам? Пока дожди пойдут, вода подымится. А мы покуда сенокос отведём, хабар киевский разложим, болезных с похода подлечим...

В Белоозере цены на еду поднимаются, на хрень, типа пушнины, падают.

Вышел как-то Ольбег инкогнито по торгу погулять, а ему курочку за полугривну предлагают.

- Да я - знаешь кто?! Да ты кого обдурить-ободрать настропалился?!

- А мне пофиг. Мы с Маэксы. Нас эти все дела... Не любо - не бери. И без тебя на мою курочку покупатели сыщутся.

Мужичок прав: ушкуйники шли через озеро от западного берега в юго-восточный угол. Маэкса - на южном, вёрст за тридцать. Разорили бы новгородцы Белоозеро и ушли бы. Был бы кое-какой микровариант Батыя: кого-то режут, но не нас. Потом, правда, и к выжившим нищета приходит.

Ольбег, едва сдерживая обиду телеграфным стилем, жалуется мне и просит разрешения "уйти отсюда едр.фе.". Мне Белоозеро нынче не надо - не прожевать. Особенно, с учётом "свободолюбия" и вооружённости тамошних насельников.

Причём, мы ж не знаем - будет ли третий новгородский набег? Пять половецких набегов в один год я помню. А эта напасть чем хуже? Даньслав в плену, но там и другие витязи есть. Дороги натоптаны, ушкуи просмолены. На новгородских границах каких-то особых угроз нет. Могут. Потретить.

Боголюбский, вернувшись в Залесье, дружины распустил. Собрать и послать в Белоозеро большой отряд... можно. Зимой. А пока отношение населения к спасителям ухудшается прямо пропорционально съеденному.

Я, честно говоря, собрался уже отряд выводить к себе на Стрелку. Другие задачки есть. Но, просто для чистоты взаимопонимания, предлагаю Боголюбскому: а отдай-ка ты мне Усть-Шексну. На время. У озера стоять Ольбег не может, бунт получим, совсем убирать - рискованно, ежели что - не поспеем.

Верхнее и среднее течение Шексны - Белозерье, нижняя - Усть-Шексна, прямо суздальские владения.

Маноха в это время разматывает Жидиславича. Дело выкручивается ещё не в заговор, но в "группу оппозиции". Поход на Киев больно ударил по кишеням бояр. Так и в РИ было. Они недовольны, бурчат промеж себя:

- Как бы... нам бы... князя помягчее... бы...

Иван Грозный Андрею Боголюбскому по крови не потомок, но оба с молодых лет от боярской наглости натерпелись, оба видят, и не безосновательно, множество врагов в приближённых, у обоих степная кровь в жилах кипит.

"Привыкли мы... ломать крестцы... и усмирять строптивых...".

Скифы. Итить их алюром в три креста.

Короче:

- Ванька! Бери Усть-Шексну под себя. Наведи там порядок. И чтобы ни одна гнида....!

На хрена оно мне надо? Но - яволь супер-хер-кайзер!

Шексна нынче - четыреста вёрст, нижняя сотня - суздальская. Отправляю туда небольшую команду из выученников Скородума, чуток приказчиков от Николая, конвойную полусотню. В дополнение к отряду Ольбега. И начинается там... как в Городце Радиловом было - "прогресс в полный рост".

В смысле: рабам - волю, нищим - корм, подати - долой, недоимки - простить.

"Земля крестьянам, мир народам, хлеб голодным".

- Ура! Слава те, Господи!

Детей в охапку и в пересылку. Всем - грамота и гигиена. Ни нитки, ни волосины...

- Не! Никогда! Ни за что!

"Вставай. Проклятьем заклеймённый...".

Вставай и проваливай. К едрене фене. А кто не провалит, того закопают.

Сперва по-хорошему. Потом всё круче. Бунтовщики в лес с семьями ушли, скалятся оттуда, гадости делают. Иные в Белозерье плачутся, просят унять "Зверя Лютого". Там тоже горячие головы:

- Пойдём! Поможем братьям и сёстрам! Избавим народ православный от Идолища Поганого!

Ольбег, получив мой приказ, перекрывает Шексну. Наглухо. Ну, такой-то эскадрой... Речка-то не маленькая, но и не Волга в разлив. Основание простое: это - владение Всеволжска. Во Всеволжске - санитария и монополия внешней торговли.

- Входишь с товаром? - Продай казне. Вон приказчик сидит.

- А без товара?

- Мыться-бриться-клизмоваться.

Повторю: в Белозерье высокий уровень товарности хозяйства. То, что в тех краях получилось из-за "Погибели земли русской" и разгрома торговых путей, то у меня получается таможней на Шексне.

Недовольные могли бы уйти на запад. Но там Новгородские земли, с Новгородом - война. С востока, от Сухоны, с Кубенского подпирают мои погосты. Там сходный режим уже с год. Остаётся север и северо-восток. Там хлеб не растёт. Лесной товар взять можно. А дальше? Кушать ты его не будешь.

Эдакий смягчённый вариант "хлебной блокады", которую Боголюбский (в РИ) через пару лет Новгороду устроит.

Тема мгновенно завертелась остро.

- Мы! Белозерские! Кто нам пути заступать смеет?!

- Никто. Никто и не заступает. Там - брильня. Там - клизмильня. Там - карантильня. На сорок дней. Вперёд.

Мы это уже проходили. Мы это каждый день непрерывно проходим: фильтрационные лагеря на границах работают постоянно. Закрываются только когда граница дальше сдвигается.

Полторы тысячи мужиков с Белозерья снесли бы отряд Ольбега. Но они не все на месте - часть ушла промышлять на север. Есть опаска: бой с Даньславом они видели. И нет напрочь "головы" - некому возглавить общее ополчение.

Потыкались-потыкались...

- Давайте мириться.

- А давайте. Вот наши цены.

- Не! Да ты цо?!

- Мы не торгуемся, мы сообщаем. Втрое. Дешевле. К нам. Втрое дороже - к вам.

Монополия внешней торговли. Дополненная транспортной монополией.

- И, для подтверждения мирности и про меж нами любви с согласием - вернуть всех пошехонских. Которые от нас с Шексны убежали.

Понятно, что всё не просто. По речке сожгли три вышки. По счастью, сигнальщиков удалось вытащить. В Белоозере фактору руки сломали, побили сильно. Но факторию не сожгли, не разгромили. Компенсация за нанесённый ущерб взыскивается с первого попавшегося белозерского купца.

Здесь так принято, "коллективная ответственность по месту прописки", я про это уже...

А вокруг, в леса и болота, входят команды паренька одного. Авундием звать. "Голядь угрянская". У него голядин... три на сотню. Но науку, которую когда-то в Пердуновке битый беззубый боевой волхв Фанг в своих учеников вбивал - знают. Авундий за эти годы вырос, заматерел. Ума не растерял, а навыка ещё приобрёл. И вдруг выясняется, что охотники на пушного зверя - это, конечно, круто. Но против охотников на зверя двуногого... не тянут.

Я - жду. То есть, идёт куча важных дел, в гору взглянуть некуда, пара тысяч только киевлян привезённых... язычники северские... у Прокуя дела важнейшие... хлорку вторую очередь запустили... аккумуляторы и грозоотметчики... удмурты оценили разницу с властью Булгарской - срочно хотят в полноправные... Аким дошёл до Ага-Базара, сцепился там с ташдаром. Нахрена?! Милый, полезный человек, но... не глянулся. Салман остался старшим по военке. Тут-то он и вспомнил, как в походе над прочностью его задницы насмехались. Теперь у всех такие же будут. Чтобы подзорные трубы сквозь двойные тулупы ломать. Где я столько труб найду?!

Вдруг сигналка: "Подкидыш через пять дней будет в Мологе".

Всё кидаю, ночь напролёт раздаю ценные и особо ценные, перед рассветом - в "Ласточку" и спать. Четыре сотни вёрст до Усть-Шексны... отосплюсь.

Ты, девочка, той поры не застала. "Русь Святая" - велика. Это и радость, и гордость. И беда. Куда не пойдёшь чуть дальше нужника - считай дни да недели. Время-времечко. Жизнь - как песок меж пальцев. Вскочил на коня да поскакал. А дело - встало. Ух как меня это злило!

На месте - шумно, людно, село переполнено, но Точильщик уже шатры в стороне поставил, обустроил "переговорную площадку". Я и с Ольбегом пообниматься успел, с людьми поговорил, бойцов с победой поздравил лично, награждения вручил. Осмотрел новый фильтрационный лагерь, таможню. Строители первые "белые избы" под персонал ставят. Есть, конечно, недочёты. Но такими силами, за такое время... молодцы.

Пленных глянул. Так-то мои не зверствовали. Кормёжка, лечение - каждому. Но семеро раненных умерли, двое убиты. С Даньславом познакомился. Яркий мужик, нервный, злой, хитрый. Враждебный. Хоть и пытается выглядеть ягнёнком.

Тут с другого берега речки машут - гости едут. Ну пойдём, поглядим - какой из себя этот... Подкидыш.

Два потрепанных ушкуя с Мологи пристают к берегу. Полно народу. Гребцы - местные, в рубахах, пассажиры - новогородские, в доспехах, с оружием.

- Стоп. Всех оружных-бронных - вернуть в лодейки. Кому охота в бою переведаться - пусть назад идут.

Сеунчей сбегал, пересказал. Там разговоры-выкрики. Выражение эмоций.

Выразили. Принялись сброю снимать.

А места-то мне знакомые. Вон там, с пол-версты, я на песочке лежал, смотрел, как ушкуйники новгородские в Бряхимовском походе бабёнку для походных нужд у местного мужика из-под носа увели. Как же её звали-то? - А, Новожея. Потом мы её у ушкуйников отобрали, под себя приспособили. Лазарь, помнится, всё рвался на ней жениться. Потом в Ростове тогдашний епископ Феодор её, вместе с другими походными девками, в Неро утопил. Позже, я уже на Стрелке сидел, епископ совсем одурел, полез мне мешать, пришлось его... иллюминировать. Через отсечение головы гильотиной. Трупняк-то закопали, а глава и по сю пору у меня в подземельях валяется. Раз-два в год достаём-показываем. Презентация "Голова воровская, оскаленная" входит в курс обучения чиновников и священников.

Ребятки мои - молодцы, правильно всё сделали: поляна большая, на ней два шатра. От края поляны спуск вниз, к Волге. Я на краюшке стою, гляжу, как по склону вверх, по песочку, ко мне лезет "высокая договаривающаяся сторона".

Шесть человек. Трое в шубах, в вычурных меховых шапках, двое в кафтанах, один в корзне. Бедненький. Корзно хорошо, когда ты в седле сидишь, а вокруг, у стремени твоего, всякие... обслуга приподскакивает. Плащик-то под кавалериста шьётся. Пешочком, да в гору, да по песочку... Как баба - подол в руках нести.

Роман - невысок ростом, широк в плечах, лицом красив, черноглаз, черноволос, горбонос. В то время - без бороды и усов.

Что, Ромочка, кипишь? Иль уже выкипел? С берега? С Мологи? С самого Новгорода? Гневаешься? Что тебе, рюриковичу, сыну, внуку и пра-пра... Великих Князей приходится тут по песочку в горку лезть, за плотников безродных просить да кланяться? Покипи-покипи. Ты без этих плотников - никто.

А и с ними - тоже никто. Хуже. Ублюдок-подкидыш. Похлебай, похлебай долю сироты безродного. Долечку. Махонькую.

Остальные - бородачи. Двоих - знаю в лицо.

Слева от князя посадник из Мологи. Помню по тогдашнему "полю" с нурманом. Он был "главным судьёй". Мужик, вроде, нормальный. Но нынешние дела с тогдашними не сравнить. Тогда ему были противны чужаки-нурманы и жаль тощего отрока. Нынче Точильщик с ним поработал. Маразма с идиотизмом не наблюдается. Не фанатик. Но и не союзник. Примкнёт к победителю. Его забота - город сберечь. А видеть, как бродячие псы на пепелище трупы твоих соседей рвут... не радует.

Второй - уже этой зимы знакомец.

- Здрав будь, Дмитрий Иванович, уж месяца четыре как не виделись. По здорову ли дошли?

Боброк от моего приветствия аж согнулся. Будто от удара в поддых.

Я ломаю "вежество". Первым приветствую входящих. Уже это одно... Обращаюсь первым к боярину в присутствии его князя. Выделяю первым волынца, хотя посольство новгородское, там есть бояре старше, родовитее. И подчёркнуто доброжелательно говорю со своим бывшим пленным. Что там, в Киеве, меж нами было... а не перекинулся ли Боброк к "Зверю"?

Привыкайте, ребята. Стипль-чез мозгами по минному полю. Здесь моя земля, моя воля. Это вы ко мне в просителях пришли. А гонор свой боярский новгородский засуньте себе... куда-нибудь. До лучших времён, чтобы не завонялся.

- Э... здрав будь, князь Иван Юрьевич. Дошли... с божьей милостью. Дозволь представить - светлый князь Новогородский Роман Мстиславович.

Обращение... из одних граней. Я - Воевода Всеволжский, но этот титул не используется. Я - князь. Но Всеволжск княжеством не признаётся. Я - князь Ржевский, Торопецкий и Велижский. Но городов не добавляют, будто я безместный. Представьте, что при встрече королей английского и французского, англичанина называют графом, имея ввиду владение им графства Мэн. Тут - хуже

Похоже, Боброк несколько сбился от моей ласковости и говорит примерно так, как они привыкли меня меж собой называть. Типа: ещё один залесский подручный князёк.

Можно обидеться и вспзд...ся. А можно - наоборот. Ловите-ка послы новогородские "гранату". Полную "ласки и к миру устремления".

- О! Радость-то какая! Ай молодец, ай красавец. Ты ж мне... как это по родству выходит? Ты ж мне внучок? Или правнучек? Какой большой-то вырос! Скоро, поди, и усы пробьются. Витязь! Богатырь! Эх, Боброк, как времечко-то летит. Давно ль ты его в колыбельке качал, на горшок высаживал, а он уж во какой. А это у тебя что? Голубь капнул? Не, показалось.

Я делаю шаг вперёд, хватаю Романа за плечи, несу чушь. Кручу его из стороны в сторону.

При первом моём шаге к нему Роман пытается схватить меч на поясе. Но - нету. Оружие на ушкуях осталось. А я заливаю пространство восторгом встречи с родственником и посматриваю на него сверху. Физически - я выше его ростом. Коленами: я, по решению Государя Всея Руси, Мономаху - внук, Роман - праправнук.

Отношение старший-младший - основа основ на "Святой Руси". Отношение "большой-маленький" - общее правило для большинства млекопитающих.

И уже поверху, завиточками по бахроме - он у меня в гостях. Хозяин здесь, на этом куске земли, сейчас - я. Он пришёл просить. У меня. И уходить ему, если он вызовет моё неудовольство, не вытащит пленных, по большому счёту некуда.

Озлобление новгородцев против "самостийников" после разгрома Даньслава усилилось. Гирлянды отрезанных мёртвых ушей, выложенные на паперти Новгородской Софии, произвели впечатление.

У одних:

- Пойти! Отомстить! Истребить!

У других:

- Вот дурни. Так им и надо. Нехрен было в чужой курятник лазать.

У третьих:

- Пойтить-то можно. Только как бы и наши ушки-то... рядом не легли.

Новгород - торговый город. Торговцу нужны прибыли. И не нужны убытки. А какая может быть прибыль у купца, если ему голову отрезали да ушами крыльцо церковное выстлали?

- Господа бояре, прошу в шатёр. Там уж и стол накрыт. А мы пока радости нежданной порадуемся, встрече долгожданной кровных родственников. Я про тебя столько разного слышал (Это - с радостной улыбкой, прямо в запрокинутое лицо зажатого у меня под мышкой Романа).

- Не. Такого уговора не было. Сперва пленников наших отдай.

Один из новгородских вставил своё мнение. Выставляем.

- Некать у себя в Людинском конце будешь. Улицу замостить не можете, с епископа деньгу тяните, а туда же - князьям указывать.

Есть там такое скандальное место. Кому мостить - ссора на пару столетий.

Заговорщицки подмигнув Роману - всякие сявки боярские будут нам, князьям русским, указывать как дела делать, приобнял за плечи и потянул в сторону шатра.

Дёрнувшиеся вслед бояре были остановлены низким поклоном слуги, указавшим на другой шатёр и выдавшего лебезительно-пригласительную тираду о заморских винах и отечественных медах. Моложский посадник пошмыгал носом и направился к шатру. Следом двинулись и остальные. На зависшего в нерешительности Боброка новгородцы оглядывались подозрительно: и сам чужак, и "Зверь Лютый" к нему "ласков".

***

" - Троцкого знаешь?

- Да. Обедать у него приходилось.

- Во-от! Сам признался! Закоренелый троцкист! Кормился с руки гидры контрреволюции!".

***

Растерянности Романа, даже с ярким покраснением лица и внезапной утратой речи, хватило только до порога. В шатре он резко вывернулся из-под моей руки и отскочил в сторону, судорожно хватая себя за пустой пояс.

Русский князь редко ходит без меча.

Непривычно. Неудобно.

Неуверенно. Тревожно.

Это и должно быть твоим нынешним ощущением, Ромочка.

Профи "по людям", сталкиваясь с новым человеком, должен быстро ответить на три вопроса: опасен? интересен? сложен?

Подкидыш - очень опасен. По моим делам и его возможностям - весьма интересен. Не сложен. Не только по сравнению с Боголюбским, но и с Гнездом или Михалко. Однако, трудно предсказуем. Не из-за глубокой мудрости, а по вздорности характера.

Ловить его я не стал, а присев к столу на низенькую лавочку, кивнул на такую же напротив, и, вытащив из сундучка листик бумаги, положил на стол.

- Садись. Чти. Про тебя.

Он настороженно смотрел на меня, а я вытянул носовой платок.

Ура! Я спрогрессировал носовые платки! Обошлось и без дона Руматы. Теперь сопливые могут обойтись без блестящих рукавов и подолов!

Трубно высморкался. Просквозило где-то на ветерке на Волжских кручах.

Роман послушал аккомпанемент моего аварийного продувания гайморовых полостей и прочих анатомических подробностей. Осторожно подошёл к столику, издалека заглянул в лежащий листик.

- "Господину князю Ивану Юрьевичу, прозываемого "Зверь Лютый" от Великой Княгини Агнешки Болеславовны, ныне, по грехам своим вдовицы убогой, поклон...".

Читал Роман медленно, шевеля губами. То наклоняясь сильнее, то отодвигаясь от столика.

Ага. Увидел.

Прочитал. Не понял.

Перечитал. Не поверил.

Снова побагровел. Ещё раз пробежал строчку глазами.

Схватил лист. Смял в кулаке.

Ещё раз, двумя руками.

Начал рвать. Пополам, ещё пополам. Ещё, ещё.

В клочки. В мелкие. Аж дрожит.

Поднял на меня глаза.

Какой увлекающийся юноша! Даже забыл о моём существовании.

Теперь вспоминает. С трудом. И со стыдом: публично явил несдержанность.

Проявляю доброжелательность и сочувствие. В форме совета:

- В рот и съесть.

Совсем одурел - потянул горсть с бумажными обрывками ко рту. В последний момент одумался, остановился.

- Не хочешь? Сыт? Тогда присядь.

Он ещё смотрит растерянно на меня, а я выкладываю на столик меж нами следующий листок.

- Точно такое же, что тобою порвано. Садись, дочитай до конца.

В здешнем русском языке нет слова "копия". Говорят - "список". Но эти листики не списывали. Приходится как-то описательно.

Роман мгновение смотрел на меня непонимающе. Потом перевёл взгляд на листок на столе. Пробежал взглядом первые строки. Дёрнулся схватить, но кулак занят - в нём клочки от первого экземпляра.

- Хочешь и этот порвать? Не препятствую. Коли надобно тебе это... глупое рвачество, то и рви. У меня тут... ещё с пяток есть. Рви себе на здоровье. До несхочу. А вообще таких листиков - две тьмы. Один в один. Каждая буковка, каждый завиток - одинаков. В каждом листике. Изготовлено типографским способом. Ты про такой способ не слыхивал, но можешь сравнить.

Я вытянул из сундучка ещё пару листиков. Разложил перед Романом на столике и стал тыкать пальчиком:

- Смотри: титло. Здесь, здесь и здесь. Зело - здесь, здесь - один в один каждый завиточек. Ук - вот один, другой, третий - все одинаковы. У ера палочка - всегда на одно расстояние отставлена.

- К-как э-это?

Вопрос потрясённого Романа относился, явно, не к одинаковости всех трёх экземпляров. Но я ответил:

- Есть способ. Типография называется. Ты пощупай. Это не береста, не пергамент. Имею две тьмы таких, один в один, листочков. Во всех одно. Рассказ Великой Княгини Агнешки Болеславовны о том, что ты - не сын. Ни ей, ни князю Мстиславу покойному. Которого ты отцом почитаешь. Она подробно рассказывает про то, как будучи молодкой ещё, не могла понести. И, убоявшись гнева мужа и свёкра, послала свою прислужницу купить новорожденное дитя мужеского пола. Служанка за две ногаты, как за курицу, прикупила в посаде у одной блудливой прачки свежевыроженного мальчика. Отцом которого был какой-то проезжий приказчик. Не то чех, не то жид. Младенца княгиня предъявила мужу для доказательства отсутствия бесплодия. Дитя Жиздору не было интересно, но причина для изгнания жены и возвращения к его тогдашней любовнице отпала. Потом очередная война. Жиздору пришлось бежать к братьям Агнешки. Там, в Польше, она и сама родила. И тебя там оставила. В надежде, что ты сдохнешь на чужбине. Она знала, что ты - помёт прачки-потаскушки и блудодея прохожего. Как-то в сердцах и отцу твоему сказала. Но дела княжеские не позволяли объявить о твоём происхождение от блуда подлых людишек. Да и жил ты тогда в Польше, глаза не мозолил, душу не бередил. Едва же ты вернулся на Русь, как Жиздор, не имея сил от стыда на тебя, подкидыша безродного, смотреть, немедля дал тебе службу - княжение Новогородское. В надежде, что тебя либо по дороге через враждебные земли угробят, либо от погод северных заболеешь, либо буйные новгородцы затопчут. Хоть и яр он был, да не умён. Не съели тебя вороги, не сгноили севера. И вот, ныне сидишь ты передо мной. Безродный подкидыш, плод блуда, дитя разврата. Князь Новогородский.

Роман сидел передо мною, наклонясь к столику с листиками. Молча, потрясенно уставившись в три одинаковых экземпляра своего бесчестья, своей гибели. К которой он лично - отношения не имеет.

Его крах - не его вина. Но здесь, в "Святой Руси" судьба ребёнка - продолжение судьбы его родителей. Шлюхи-портомойни и блудовитого приказчика. Ты не виноват. Но тебя те люди зачали-выродили. И место твоё - среди таких же. Это ж так исконно-посконно, с отцов-прадедов, "от осины не родятся апельсины".

- Нен-навиж-жу...

- Кого? Меня? Отчима? Мачеху? Кровных родителей? Русь Святую? Веру христианскую? С пророками, проклинающих детей блудодеев?

Роман молчал. Не поднимая глаз от листиков бумаги, он пытался как-то... пере... пережить обрушившееся на него.

- Что дальше, Роман? Вон Волга. Вышел и утопился. Булыжник на шею найдётся. Вон сосна с подходящим суком. Могу дать вожжу, чтоб повесился.

- Не верю! Лжа!

- Ну-ну, не скачи. Что мне лжа заборонена - все знают. Но я не об этом. Две тьмы, двадцать тысяч листиков. Вот таких. Один в один. Как эти, перед тобой. Нынче же мои люди понесут их по Руси. Даже если меня нет, если я тут вдруг... Слово сказано и, коли иного моего слова не будет, понесут. В каждую церковь - на ворота. В каждой усадьбе боярской, в каждой крепости во всех башнях, на каждом торгу... Стоят люди, слушают, как грамотей местный читает. Вот это: "... и устрашась гнева мужа и свёкра послала я верную служанку в посад, где и купила она у гулящей бабёнки-прачки, нищей, бездельной, дитя новорожденное мужеска пола...".

- Довольно!

- "... а дала рабыня моя той безчестной бабе за дитя позорное прошенную цену в две ногаты...".

- Хватит!

Почему хватит? Цена не нравится? Меня, уже в куда более взрослом возрасте, за те же две ногаты продали. У тебя, Роман, большая наценка была. За секретность.

- "Хватит", говоришь? Только кто это "хватит" будет кричать по всей Руси? На каждом торгу, в каждом городке, на папертях, в усадьбах боярских да купеческих? Ты? - Русь велика, заорёшься.

Роман вскинул лицо, ненавидяще оглядел меня.

Мы оба без оружия, я, точнее - это тело, чуть старше, больше, тяжелее его. Но концентрация ненависти во взгляде... аж испугался. Содрогнулся. От злобности этого... хорька.

- Дальше будет так. Ты возвращаешься в Мологу. Завтра там все будут знать. Вот это (я приподнял уголок листка). Твоя дружина, бояре эти новогородские, жители... все будут знать, что ты не Роман Мстиславович, а подкидыш, "куплёныш". Нищебродь безродная, отброс отринутый. Дитя похоти, отрыжка разврата. Кусок мерзости. Блевотина бесчестья.

Слова мои били его душу, заставляли судорожно сжиматься руки. Я ежесекундно ожидал, что у него сорвёт стопоры, что он просто кинется на меня, выставив вперёд скрюченные как когти пальцы. То и дело он хватался за пояс. Увы, оружия там не было.

- Затем ты бежишь в Новгород. А там уже знают. Люди мои быстрее тебя туда доберутся. Ты к Святой Софии едешь, а вдоль дороги нищие сидят, в тебя пальцами тычат: Подкидыш! Куплёныш! Отброс блуда! Извержение скотское! И встречают тебя люди вятшие, бояре новогородские. Давеча они тебе в пояс кланялись, ныне - и глядя не видят. И говорят тебе слова презрительные, через губу переплёвываемые. Ах, говорят, вор ты проклятый, обманщик бесчестный, семя позорное. Пшёл вон с Новагорода. Чтоб и духу твоего тут не было.

Я представлял подобную картинку по фильмам Эйзенштейна, а вот Роман - по недавно виденному, по свежему для него реалу. Его картинка, явно, была более яркая, более впечатляющая.

- Проглотил ты обиду, умылся позором, собрал майно и побежал. Камо грядеши, Роман? Тебе, отбросу смердячему, князю поддельному, на Святой Руси места нет. Ты же для любого русского человека - крыса бешеная. Забить быстренько, близко не подходя. Чтобы не цапнула ненароком. Куда тебе? К язычникам? К Криве-Кривайто? Так тебя там в жертву принесут. Ихним богам-идолам. Сожгут живьём. В ямке, в валу их капища. К другу своему, к Казимижу? И кто ты ему? Позор сестры? Стыд его любви к тебе? Даже и примет в дом - кем? Дворняжкой безродной? У порога на тряпке половой спать, по слову хозяйскому голос подавать да хвостиком вилять? Да только и Казимир не самовластен. Старшие братья его морды скривят и побежишь ты...

Я неопределённо помотал рукой в воздухе, махнул куда-то в сторону расслабленной презрительно кистью.

- Хотя вряд ли. Зарежут. Зарежут ещё по дороге. Ближники твои, гридни верные. Вскорости после Новагорода. А то и до.

Я чуть прищурился, будто рассматривая картинку:

- Сидят, к примеру, два твоих гридня на привале, болтовню болтают: - Слышь, Торопко, а князь-то у нас того, не настоящий. - Да ну, брехня. - Тю. Сам грамотку видел. Вот так прямо и написано: выродила бездельная бабёнка гулящая. Матушка евоная, ну, Княгиня Великая Агнешка Болеславовна сказывает. - И чё? - Дык... ежели он - не князь, а самого что ни на есть подлого сословия... то нахрена мы ему служим? - Как это? Мы ж присягали. - Х-ха. А ты вспомни. Мы кому присягали? Князю Роману Мстиславовичу. А этот... и не князь, и не мстиславич. Обманули нас, Торопко, обошли-объехали. Стал быть, и присяга наша... обманка. - Ага. Ну. Коль он не князь, а мы-то князю... стал быть, присяги нема. И чё? - А то. Что он вор. Он нас с тобой обманул. Помнишь, ругал, стыдил, сапогом пнул... - И? - От князя мы с тобой такое терпели. А от подлого безродного куплёныша... Надо виру взять. За обиду. - Эт как? В суд его, что ль тащить? - А на что в суд? Сами. Возьмём из майна его чего глянется. - Не. Он драться будет. - И чё? Он-то один, а нас-то двое. И ещё мужи добрые есть. А то - когда спать ляжет. Ты вспомни-вспомни. Как он тебя давеча в Новгороде плетью... А ведь не за что. Чисто по злобе своей. Воровской. Подлой. Безродной.

Я оценил впечатление, произведённое на моего визави воспроизведением гипотетического "диалога в лицах". Парень не шевелился, не дёргался лицом и телом, но, явно, вполне "видел" моё описание. Наверняка, куда лучше представляя в этих ролях конкретных людей из своего окружения.

- Если быстро, то тебя дня через три-четыре прирежут свои же. Может, с участием новогородцев. Им князь-подкидыш - не надобен. А тащить тебя до Новогорода - с другими боярами делиться. Твоим майном. Зная твою вражду с Боголюбским, смоленскими да полоцкими, могут и в узы взять. И твоей головой выкупить княжескую милость. У настоящих князей.

Я чуть пошевелил лист бумаги на столе, подумал.

- А то в Новгороде. Повяжут и Ропаку выдадут. Посадник Якун, говорят, умный. Твоей головой свою шею сбережёт. Тебе-то так и так смерть. За обман народа православного и Руси Святой. А Якун... может и прощение получить.

- Хочешь, чтобы я тебе Новгород отдал?

О! Оклемался. Какая ненависть! В лице и в голосе. И горечь. От безысходности. От множества этих листиков с этим текстом. Их не переспорить, не переговорить, не заткнуть. СМИ - оно именно "М", а какая там "И"...

А ведь парень сдался. Он сам ещё не понял, он ещё будет взбрыкивать да хитрить, но новость от Агнешки принял, и понял, что заход с таких козырей не перебивается. Он ещё может попытаться сбежать. К маврам, к бессерменам. В Гренландию, в Португалию, в Святую Землю - инкогнито.

Кончился князь Роман, сын Мстиславлев, праправнук Мономахов.

Жить - можно. Простым рыцарем. Не высовываясь. Род может подняться: ты - рыцарь. Какого-нибудь "печального образа". Сын - барон, внук - граф. В Палестине, где часто убивают, внук может даже и королём стать.

Он. Не ты.

Бешеное честолюбие Романа, отторгаемого родителями, братьями, требовало его личного возвышения, а не семьи, рода, Руси. Он хотел славы, чести, богатства, земель... себе. Прежде всего. А не потомкам. Хотя сыновья его, пока даже не зачатые, что Даниил, что Василько, будут в РИ славными князьями. Даниил ещё и королём Русским побыть успеет.

- Нет, Романе, Новгород мне не нужен.

Скачки с препятствиями продолжаются. А ты что думал? А подумал бы чуток - понял. Мне Новгород не отдадут. Есть князья русские, есть Ропак, есть Государь. У них там лествица, родовые счёты... Я в ряду претендентов на Новгородское княжение... пункт десятый. А уж сидеть там, как положено князю, я точно не буду.

Злоба, несколько истеричная от невозможности выскочить из ловушки, в которую я загнал его, отступила перед изумлением. Как же так? Вторая столица. Мечта всякого князя.

Не моя. У меня своих мечт вдосталь.

- Квасу хочешь?

Принёс жбанчик, плесканул по кубкам, сам хлебнул: не отравлено.

"Тень кнута" ты осознал, теперь "призрак пряника".

- Про князя Святослава-Барса ты, конечно, знаешь. Святослав спустился по Волге, сжёг Итиль, разгромил хазар. Величайший из воинов русских. Говорил "Иду на вы", ходил аки барс.

Легенда. Все мальчишки из высшей знати заслушиваются историями о подвигах Барса. Вот это герой! Вот это витязь!

- Святослав развалил Хазарию и ушёл на Дунай. Пришло время доделать его дела и превзойти. Превзойти славного предка в славе, величайшего русского воина - в величии воинском. "Превзойти" - тебе.

Злоба, недоверие, настороженность и полное, несколько детское внимание. Как это? Это ж невозможно!

"Нашу славу силой мы возьмём,

А за ней поделим и былую".

Эти слова ещё не написаны, но уже звучат в разных головах. В душах русских князей.

"Добывают острыми мечами

Князю - славы".

Все мальчишки хотят славы. Но для Романа это... вплоть до болезни. Не только от физиологии, от заикания в ярости, но и от ложности его положения в семье. Где он, вроде бы, второй сын. Но первый - не "настоящий". А он, вроде бы, "настоящий", но нелюбимый, отстраняемый, отсылаемый то в Польшу, то в Новгород.

Только успех. Победа, слава дают ему надежду на достойное место в обществе. Достойное его амбиций.

"Тишины хочу, тишины...

Нервы, что ли, обожжены?".

Его нервы "обожжены". Но лекарство - не тишина, а слава.

Превзойти Святослава-Барса, вершину воинской славы "Святой Руси"...

Да, были другие славные воины. Ярослав Мудрый, Владимир Мономах... не то. Барс - единственный, кто уничтожил вражеское государство. Остальные - племена примучивали или резали. Грабили соседей или отбивались от них.

- Доделать? Каганат он развалил. Чего доделывать?

- "Доделать" - значит сделать. Заново. Своё. Русская Хазария.

Слово сказано. Ишь как его встряхнуло. Аж головой мотает. Вскидывает на меня глаза, а я улыбаюсь в ответ:

- Что? Страшно?

Куда делась неприязнь, недоверие. Одно изумление.

- Но...? Как?!

- Просто. Собрать войско, спуститься по Волге, взять Саксин, сесть там князем.

И, наклоняясь к нему над столом, негромко, приватно:

- Хазария. Русская. Княжество. Князь - ты.

Перебор. Роман настолько ошарашен, что перестаёт воспринимать мои слова как предложение - только как насмешку.

"Этого не может быть. Потому что не может быть никогда!".

- Вольно тебе надо мной насмехаться! Глупости говоришь, обманкой манишь! А я как дурак...

Чуть откидываюсь от стола, отстранённо, высокомерно, вовсе не доверительно как минуту назад, оглядываю собеседника:

- У тебя есть выбор? У Казимежа дворовой собачкой - тебе прельстительнее?

Ишь как вздёрнулся. Краска с лица не сходит. Только оттенки меняются от алого до помидорного. Помидоров здесь нет - говорить не надо, не поймут.

- Волга - моя. Моими людьми не раз пройдена. В Шексне стоит расшива. Берёт двадцать пять тысяч пудов. Тысяча воинов. Или две. Сколько соберёшь. Здесь сели, в Саксине на пристань спрыгнули. У хана тысяч таких воинов нету. Предки наши два века тому и низовья волжские, и море хазарское насквозь проходили.

И потомки будут. Стенька Разин, например. Но об этом не надо. Как и о мятеже, которым кончился тот поход.

"Кон-Тики" - четыреста тонн груза. Итальянцы берут пилигримов по три штуки на тонну, работорговцы в 18 в. от Невольничьего берега до Бостона, рейс - полтора-два месяца, по пять голов на тонну. Смертность у груза - 30%, у экипажа - 15%. Основная причина - вода из бочек.

Здесь воды - вся Волга. Воины русские - не негры голые на плантации. И дорога - не пол-Атлантики по меридиану.

Подкидыш трясёт головой. Мираж, фата-моргана. Ловушка, западня.

Объясняю:

- Место важное - через него идёт торг дальше, к бессерменам, в халифат. Тамошний хан был сперва разумен. Мы послали туда новый корабль. Купцы мусульманские испугались, что серебро мимо них поплывёт. Корабль сожгли, двоих убили, подговорили хана против русских. Тот как с цепи сорвался. На кой мне собака бешеная на торговом пути?

Недоверчивый взгляд из подлобья.

- А я, значит, нет?

- В смысле: собака бешеная? Ты - да. Бешеный. Только у тебя там будет вдоволь врагов, которых грызть можно и нужно. При таких делах я тебе - помощник. И ещё ошейник есть. Вот этот.

Я постучал пальцем по лежащему на столе листочку.

Он аж зарычал от ярости.

Да, ошейник. Суровый. Дойдёт такое до дружины - половина в три дня переметнётся. Хоть к кому. Лишь бы не корзно на самозванце. Зарежут. Просто от ощущения обманутости. А в тридцать дней и остальные... разбегутся или придавят. Боброк? - Пожалуй, останется до конца. И его прикончат.

Другое дело, что там, на месте можно каких-нибудь гулямов себе завести. Лично преданная гвардия. Из рабов. Для этого нужны время и деньги.

Снова ходжа Насредин учит своего ишака читать Коран на деньги шаха. Фактор времени. "За двадцать лет кто-то умрёт. Или ходжа, или шах, или ишак".

Я постоянно балансирую, бегу по жёрдочке, проскакиваю по краю. Я не ищу стабильности, наоборот - создаю нестабильность. Меняется общество, расселение, технологии, люди... "Всеволжск взлетает как ракета". А ты, Подкидыш? Ты сможешь перещеголять меня в этом серфинге по реке времени?

- Как ты это себе представляешь?

Заглотил. Идея стала допустимой. Ещё не реализуемой, не обязательной - возможной. Допускаемой. Главное сказано, пошла детализация.

- Сейчас отдаю тебе новогородский полон. Даром.

- И Даньслава?

- Всех. Даньслав... плох. До утра едва ли протянет.

- А что с ним?

- Съел, видать, чего-то не то. Брюхо у него болит.

Конечно, болит. Печень. Такой дозы бледной поганки ни одна человеческая печень не выдержит.

- Идёшь с ними назад. Собираешь свою дружину и кто похочет.

- Бояре? Ушкуйники? Городовики?

- Тебе смотреть. Тебе за них и ответ держать. Теперь время. Четыре седмицы туда, четыре - обратно, четыре - на месте. К первому октября жду тебя в Мологе. Расшива и учаны. Барахло, скотину - не брать. Только люди и оружие. До двух тысяч душ. Сели-поехали. От Мологи до Саксина две тысячи семьсот вёрст. Самосплавом без остановок... Четыре седмицы. К первому ноября - ты в Саксине. Чуть выше города учан с бронями - к расшиве, воины сброю разобрали, ещё вёрст тридцать - прямо к пристаням. Чертежи города у меня есть. Поганых вырезали, сами господами сели. Ты - князь Русской Хазарии. Боголюбскому, конечно - "почитать в отца место". Не морщись. От присяги тебя не убудет, а польза явится немалая. Ты - далеко. Указывать тебе... или с места сковырнуть... Волга - моя. Пока мы с тобой в ладу - тебя никто не достанет. Самовластен.

Я внимательно разглядывал алеющий лобешник Подкидыша. Плохо: он опустил лицо, глаз не видно. Ладно, продолжим.

- Пришла весна. Юг, всё цветёт и зеленеет. Птицы перелётные... по небу от края до края. Море перед тобой. Синее. Тёплое. Ласковое. А по морю, будто лебеди белые, паруса корабликов. Твоих, князь Роман, кораблей. На которых твои славные витязи идут. Добывая себе чести. А князю славы. Такой, какой и у Святослава-Барса не было. Потому что кораблики - мои. Они лучше всего, что там болтается. Море - всё! - твоё. Семендир, Дербент, Ширван, Гилянь, Табаристан... Всё - твоё. Шелка-парча, злато-серебро, яхонты-самоцветы... сколько похочешь. Хоть горстями кидай. Синее море, белые горы, зелёная степь... ты такого не видел. Даже вообразить не можешь. Бабы, кони, оружие редкостное... Мир. Твой мир. На кончике твоего меча.

- Мягко стелишь. Как-то спать будет.

- Никак. Никак спать не придётся. Придётся воевать и строить, думать и делать. Пот и кровь проливать. Может, и свою. Придётся стать. Сделать. Себя. Своё царство. Свои победы. Свою славу. Самому. С моей помощью.

Подкидыш тяжело представлял разворачиваемые мною картинки. В отличие от Севушки, он юга не видал. Горы для него - Карпаты, а не Кавказ. Снять с девушки паранджу... никогда не пробовал. Чистокровного туркмена или араба... никогда на таком не ездил. Слухи, рассказы, мифы... Отчего - ещё завлекательнее.

- Кто ещё предложит такое тебе, Роман? Кто даст корабли, припасы, проведёт по Волге, поможет на месте сразу и потом?

- Обманешь.

- Здрасьте. "Я никогда не лгу" - слышал? И сам подумай: хан саксинский мне враг. Мне там нужен дружественный правитель. Достаточно сильный, чтобы местных придурков побить, достаточно умный, чтобы мне не мешать. Мне нужна твоя победа там. Мне. Самому. По моему собственному интересу.

Он продолжал сидеть с опущенной головой. Потом принялся трясти ею. Отрицательно.

- Нет - так нет. На Святой Руси и другие добрые князья есть. Которым только дай случай - они из себя вывернутся, чтобы славы да княжество себе добыть. Такое княжество... такая слава... раз в жизни. Да и вовсе не во всякой. Братья твои подрастают, братан твой из Луцка... Вот, давеча познакомился с Курским Всеволодом. Ещё годик-другой и, по моему суждению, из него такой... Буй Тур получится. Заглядение.

Что для меня подождать пару лет без торга через Саксин... Ему знать не надо.

- А дружина? Полста курян - хазар в пыль вобьют?

- А про то, что сыновья Боголюбского под Киевом общерусское войско собирают ты не слыхал?

- Н-ну... когда это будет.

- Не про то думаешь. Это - будет. Но - без тебя.

Он снова покрутил головой, фыркнул носом, настороженно, недоверчиво глянул на меня исподлобья. Отхлебнул квасу, покрутил в руках кубок...

- Ну, предположим.

Всё. Принципиально согласен. Дальше - торг.

- "Предположим" мне не интересно. Да - да, нет - нет.

- Ну ладно. Оружие останется у моих.

- Нет. Караван пойдёт мимо моих берегов. Баловства мне не надо. Без оружия, без остановок. Под оружие - пригоню учан. Пойдёт рядом с расшивой.

- Не. Как это - без остановок? А кашу варить, ноги размять, по земле походить?

- Кашу - мои люди отдельно на другом учане сварят, там же и хлеб испекут. Ноги размять - расшива большая, с носу на корму побегал - размялся. Земля, по которой ходить, в Саксине.

- Аманаты?

- Не надо. Людей без их вины убивать не люблю. Но есть одно условие. Вот это.

Я вытащил из ящичка "холопскую гривну".

- Знаешь что это? Надень.

- Нет! Никогда!

Ишь ты. И выпрямился сразу, и такой благородный гнев в очах.

Я сочувственно киваю.

- Не хочешь в холопы? Понимаю-понимаю. Но и ты пойми. Мне предстоит в тебя вложиться. В твоё княжество. В твою славу. В твою Русскую Хазарию. Корабли, люди, хлеб. Чтобы ты стал чем-то - мне придётся немало взять у своих людей. Из своей казны. Для тебя. Для твоего успеха, для твоей чести. Мне - отдать - тебе. Я не хочу отдавать имение своё - негожему. Если ты не делаешь по просьбе моей, то зачем ты мне?

- Нет! Мы можем договориться. Но холопом тебе я не буду.

- А кем ты будешь? Дрессированной дворняжкой у Казимежа? Предметом показательной казни самозванца? Вернее всего - куском корма для могильных червей в лесном логу. После ночёвки в кругу твоих людей.

Я сочувственно посмотрел Подкидышу в лицо, вытянул вперёд руки ладонями вверх с согнутыми пальцами. Покачал вверх-вниз подобно чашкам весов. Внимательно посмотрел на левую.

- Честь, слава, богатство, власть. Царство. Собственное. Могущественное, блистательное. Синее море, снежные горы, бескрайняя степь. Удивительные люди и вещи. Успех, удача, величие. Всё - твоё.

Потом перевёл взгляд на правую.

- Позор. Стыд. Презрение. Насмешки. Злоба. Изгнание, гонения, преследования. Оплёвывание и издевательства. Навсегда. Всю жизнь. Предательство. Смерть. Скорая.

Покачал перед лицом Романа.

- Две судьбы. Твои. Решай.

Мгновение он сидел неподвижно. Потом резко, рывком схватил ошейник, раздёрнул, не расстёгивая, воротник, приложил к шее и защёлкнул.

- Вот. Доволен?

- Да. Теперь ты мой раб. Я - твой господин. Ты сам надел ошейник, сам, своей волей принял мою волю над собой.

Я произносил свой обычный, для таких случаев, монолог, повторяя слова о вечности подчинения, о высшем счастье раба - заслужить благоволение господина... Смотрел в это красное, злое лицо старательно избегающее глядеть мне в глаза, и понимал: мимо. Мои слова, моё внушение соскальзывает с него как с гуся вода. Какие бы клятвы он не принёс - предаст. Изменит, обманет.

Можно прикинуть варианты. Он вернётся в Мологу, где осталась большая часть его свиты. Там найдётся толковый мастер, который снимет блестяшку. Или замотает шею и доедет до Новгорода. Там мастера ещё круче, просьба князя - будет исполнена. Не думаю, что они смогут отомкнуть замок. Но это же не броневая плита - перекусят, перепилят, напильником сточат. А потом того мастера... как Степанида свет Слудовна своего кузнеца. Чтобы не болтанул.

Роман - князь. Действующий, властвующий, окружённый подчинёнными. Ресурс, который позволит ему освободиться от моей "прикрасы".

Я буду сидеть здесь, ждать его прихода в Мологу. А он... просто сбежит куда-нибудь в Европу. Где мои листочки не будут иметь такого значения. Где он сможет начать новую жизнь. Как польский аристократ второго плана. Этот - может.

Для почти всех русских князей такое - тоска на чужбине. Для него, почти всю жизнь проведшего в Вислице, Кракове, Сандомире - возвращение к привычному.

Другой вариант. Он делает вид, что в моей воле. Приводит отряды к Мологе, я подгоняю туда транспорты. Он их захватывает и топает вниз по Волге. Громя и выжигая по дороге и эту Усть-Шексну, где мы сидим, и Ярославль, и... и Всеволжск.

То, что это не получится, что я отобьюсь и его угроблю - не понимает. И понимать не хочет. Будет переть пока не сдохнет. Сдохнет. Я вывернусь. Но он это поймёт только подыхая. А вреда мне нанесёт много.

Мне всё время приходится оценивать жизненный опыт подобных собеседников. И их способность воспринимать их собственный жизненный опыт.

"История учит, что она ничему не учит".

Это про историю человечества. Или - про историю человека?

Боголюбский и сам похлебал горяченького, и с мозгами в дружбе. Большое Гнездо и Михалко хоть и пожили пока немного, но много разного повидали и поняли. Про себя, по мир. Буй-Тур в Курске - и видел мало, и думал чуток. Но он свою неопытность понимает, готов учиться.

Подкидыш - самый скверный случай. Что-то видел, что-то понял. И уверовал. Что он всё знает, что он всех перехитрит. А остальным... "удар сокола в голову". Плюс психическая нестабильность, превалирование эмоций над рациональностью.

Его и в РИ убьют-то так, по дурости. Разругается со своим благоделем-защитником-воспитателем Казимижем. Пойдёт войной, но не выставит посты вокруг своего лагеря. Какой-то случайный польский отряд... в какой-то мелкой стычке...

Может, его лучше прямо сейчас...? Или бледной поганки дать? Или велеть людям Точильщика, чтобы где-нибудь по дороге...?

"Я никогда не лгу".

Можно попытаться сделать так, что я, типа, не при делах. Типа: "сама-сама". Но осадочек останется. И - Саксин. Подкидыш в Саксине - очень рискованно. Но ждать или воевать самому - не только рискованно, но и долго, и дорого. Другого решения... не вытанцовывается.

Тогда нужно нечто... какой-то знак, символ. Неснимаемый и несмываемый. На душу и на тело. "Чтобы помнил". Церковные обеты ему не стена, он, как я помню по летописям, с женой развёлся, тестя с тёщей насильно в монастырь постриг. Надо что-то другое...

- Итак, раб мой Ромочка, ты принял власть мою. Поклялся, что из воли моей не выйдешь, что всякое слово моё исполнишь. Это радует. Снимай штаны.

Злой взгляд, наполняемый уже приличным к случаю подобострастием, сквозь которое прорывалась жгучая ненависть и мелкая хитрость - вот погоди, вот я только выберусь, уж я-то... кровавыми слезами умоешься... сам на коленках приползёшь, просить-молить будешь - сменился недоумением.

- З-зачем? Пороть, что ли, будешь?

Напомню: среди русских князей нет не поротых. Элемент "счастливого детства". Но Подкидыш отличился и в этой части. К его девятнадцати годам на его совести с десяток убиенных. Пару он убил в бою, остальные - казнённые безоружные. Разные люди. Первую, пожилую служанку в Вислице, которая вздумала ему указывать на грязные сапоги, в которых он с улицы топал по только что намытым полам, запороли насмерть по его приказу.

Откуда знаю? - Факеншит! Я уж столько раз... Едва я уселся на Стрелке, как Драгун и Точильщик начали собирать инфу. И досье на каждого значимого человека в "Святой Руси" - само собой. В киевском полоне были люди и из окружения Подкидыша, с ними тоже разговаривали.

- Ну что ты. Порка - это наказание. А я - наоборот. Хочу попробовать. Твою попочку. Таланты твои узнать. Годишься ли ты сразу для... для наслаждений? Или тебя сперва учителям отдать?

Вышибло. Сразу вышибло и хитрость, и тайное удовольствие от планируемого обмана. Даже злобу. Одно удивление.

"Удивить - победить". Следует ли мне уже переходить к празднованию победы?

Нет, ненависть вернулась.

- Нет!

Ишь ты. Аж подскочил, отпрыгнул ко входу, вцепился в пояс. А пояс-то пустой. А без точенной железяки... "Какие ваши аргументы?".

- Нет - так нет. Вот бог, вот порог. Ты всегда можешь уйти. Или остаться. И упросить господина своего дозволения явить свои таланты. Мясцо на ножках может вызвать благосклонность хозяина мягонькой старательной дырочкой.

- Нет! Давай как-то... ну... иначе...

- Раб мой Ромочка, говорят: "и познаша ея". Вот процесс познания тебя мы и проведём. При полном твоём согласии и душевном устремлении.

Он не находил слов. То ли от своего заикания. То ли от безысходности ситуации. Пришлось продолжить:

- Только что ты принял мой ошейник, мою волю. Ты клялся в этом. Только что. И тут же клятву преступаешь. Как можно тебе верить? Как можно доверить клятвопреступнику, лжецу, обманщику такую ценность? Русская Хазария. Могучее, богатое царство. И изменник во главе?

- Нет-нет. Насчёт Хазарии... всё сделаю как ты скажешь... но...

- Единожды солгавший - кто тебе поверит?

Я снова протянул в его сторону сложенные чашками весов ладони.

- Стыд. Смерть. Или - слава, честь. Твои судьбы. Если твой задок тебе дороже царства, то зачем ты?

Покачал ладонями.

- Твой выбор.

Он смотрел неотрывно. В панике, в ступоре. Это не разрыв шаблона, это разрыв души. Мучительный.

Парень мне лично ничего худого не сделал. Ну, запорол кого-то в Польше, ну выжег какие-то полоцкие земли. Оказался "не на той стороне". Он, по своим личным качествам, по своему положению, может стать полезным инструментом. Для решения обще-свято-русских задач. Добровольным союзником он не нужен - ненадёжен. Видит ближнюю цель и не видит дальней. Будет взбрыкивать и своевольничать. Болтаться как худо насаженный топор. Насаживать инструмент надо правильно, плотно. Вот и придётся мне... поднапрячь своё "топорище".

Я положил ладони на стол.

- Нет - так нет. Головы полонян пришлю в Мологу. Иди.

- Нет!

Подкидыш суетливо, беспорядочно начал расстёгивать пояс, кафтан, что-то бормотать, всхлюповать своим горбатым носом.

- Сапоги сними.

Сколько недоумения. И моя добрая улыбка в ответ:

- Неудобно ж будет. Ножки расставлять.

Кажется, только сейчас до него дошла... натуралистичность предстоящего. Он дёрнулся в сторону выхода. Но... он согласился. Ещё в тот момент, когда я вспомнил про Буй-Тура, когда Роман понял, что эта мечта, эта сияющая вершина его даже невообразимых мечт, может уйти в руки какого-то другого, кого-то подростка из Курска. Он - выбрал свою судьбу. Судьбу князя Русской Хазарии. Дальше... детали, мелочи. Условия достижения. "Достижения" - уже принятой для себя цели.

- Снимай-сниманий. Всё с себя. Надо ж оценить. Во что я буду всовывать. И чего насаживать.

Я старательно держал паузу, держал на лице похотливую, пренебрежительную усмешку. Запоминай, Ромочка. Не меня - себя. Своё ощущение подавленности, подчинённости, бесправия, бессилия. Унижения, позора, стыда. Рабства.

Ты - прах, мусор, жидкая глина в моём кулаке. По твоему собственному, глубоко душевному, желанию.

Ты бы загрыз меня. Буквально. Зубами. Но... а как же "Русская Хазария"? Собственное княжество, слава, честь...

- На колени. У, ты мой хорошенький. Ну, пошли.

Он неумело, с задержкой, опустился на колени. Пришлось вставать, задрать ему подол так и неснятой нижней рубахи на голову, ухватить за ошейник, потащить, так что он побежал на четвереньках, отдёрнуть занавесочку.

- О, и вода уже остыла. Нут-ка, Ромочка-Ромулечка, встань-ка здесь, ножки пошире. Молодчина. Чувствуется кровь предков. Ты, Ромик, в душе, по матери своей, настоящий шлюх. Природа твоя такая. Ты это всегда чувствовал, хотел чего-то такого. А чего - не понимал. Оттого и злобился. А вот как я тебе сейчас... Породу-то не обманешь - то-то тебе радость будет. Долгожда-анна-ая.

Его всего трясло. Вдруг он резко рванулся, но я был наготове - резко вздёрнул за ошейник, пережимая ему горло, заставив опуститься задницей в шайку с горячей водой. Он вцепился руками в мои, бешено кося глазом через плечо, пытался посмотреть мне в лицо. А чего на меня смотреть? - Я улыбаюсь. Почувствовал себя курочкой-гриль? Перед вертелом? Ты сам этого захотел. Это - твой выбор.

Он убрал руки. Ещё шажок. К повиновению. Отказ от сопротивления даже на инстинктивном уровне. Даже чувствуя себя удушаемым, нельзя возражать хозяину. Господин - всегда прав.

- Ну вот и хорошо, ну вот и славненько. А давай-ка я тебя тут... маслицем. Чтоб легче вошло. Ты же рад? Что господин о тебе заботится. Дырочку твою... вот... маслицем набивает. Ты же счастлив? От такой господской заботы?

Только пыхтит. Нет, парнишка. Не я тебя в князья назначил, не я тебе мозги честью и корзном заморочил. Но дурость твою... малость подвину.

- Расскажи мне. Как ты меня, владельца себя, любишь и обожаешь.

Молчит. Дурашка. Ягодицы хорошей формы. Чувствуется многолетние тренировки. Я про особенности развития мышц у фехтовальщиков. А вы что подумали?

- Ай!

Только после щипка Подкидыш начал издавать какие-то слова и звуки. Как всегда: стоит человеку расцепить зубы хоть по какому поводу - дальше легче.

Мне пришлось работать не только умывальником, в смысле: вымыть подлежащую употреблению часть тела.

Отмечу: по сравнению с моими конями, за которыми я, если время выдаётся, предпочитаю ходить сам, здесь всё... миниатюрнее. Хотя пропотел он как жеребец после галопа.

Но и суфлёром. С русским языком у Ромочки... не диктор. То не слышит, то не произносит. Из страстной фразы:

- О! Мой дорогой господин! Ещё!

Произносит только последний звук: "ё!". Да и тот с зубовным скрежетом.

Пришлось ставить дикцию. Путём повторения с вариациями. Поиграл чуток "на грани", на пред-вкушении:

- Чувствуешь? Раб мой Ромочка? Вот, вот, сейчас. Был ты мальчиком, а станешь... не-девочкой. Вот ещё... пару мгновений. Тебе хочется? Скажи мне, признайся, Ромочка-Ромулечка. Ведь хочется? Ведь мечтается? На господскую елду... да поглубже... да почаще. Расскажи мне, развлеки-порадуй. Тебе ж надо заслужить. Благосклонность хозяина.

Лицедей из него никакой. Что радует: вероятная, в будущем, ложь будет улавливаться. Но терпелив: в первый момент только зубами скрипнул. И продолжал скрипеть. Пока я не начал его щипать, требуя изложения его восторга и описания его радости. От происходящего.

Вот теперь уже лучше. Истерично. С взвизгиваниями. Но близко к подсказываемому тексту.

Он будет этот скулёж и визг вспоминать как самое постыдное. Потому что - своё. Не по приказу, не по подсказке. Воин должен переносить боль без звука. А он, оказывается, не стерпел. Не воин. Потому что сын шлюхи?

Ну вот. Сделал дело - гуляй смело. Это я себе.

Что-то пропустил? - А, не сообщил Ромочке радостную новость о его грядущей беременности от "Зверя Лютого". Не поделился блистательными перспективами его пребывания в моём гареме на должности первой жены.

"Нельзя объять необъятное" - я обещал ему Саксин, одно с другим чисто по географии не сходится.

В целом... довольно болезненный и для меня, физически тяжёлый... эпизод укрепления русской государственности. Если бы не моя "беломышесть" и вызванный ею уровень сексуальности - уж и не знаю как бы справился.

"Когда одна палочка и семь дырочек...".

Нафиг-нафиг. Семь подобных "дырочек" моя "палочка" не переживёт. В смысле: сразу подряд. Надо подмыться, отдохнуть. А там... можно будет продолжить... насчёт русской государственности.

А то Сухана придётся на помощь звать. Он, конечно, уже не "живой мертвец", но многие навыки не растерял.

Да, кстати.

Появление Сухана осталось незамеченным. Похоже, что Подкидыш весь ушёл в себя. Интересно - что он там найдёт?

Сухан позвал из соседнего шатра Боброка.

- Извини, Дмитрий Иванович, что от застолья оторвал. Но надо вот это... привести. К виду. И вывести. К лодкам. Задерживаться вам здесь более смысла нет, мы с Ромочкой обо всём договорились.

К этому моменту я уже... смыл лишние жидкости, привёл в порядок одежду, и вальяжно развалившись в сторонке, мог, излучая само- и им-удовлетворённость, выдавать ценные указания.

Если Подкидыш постоянно краснел, то Боброк постоянно бледнел. Но не кидался, не ругался - Киев его многому научил.

Очередная чашка стыда? Тебе стыдно, Боброк, за своего господина? - Это хорошо. Даже если твой воспитанник вздумает взбрыкнуть, то ты, добрым отеческим советом, притормозишь. Не только ради его спасения, но и чтобы самому... не нахлебаться.

Подкидыш был... никакой. Боброку пришлось, по моему совету и под моим наблюдением, набить князю анус дезинфицирующей мазью, наложить повязку, одеть ему штаны. Всё это сопровождалось... Нет, вы неправильно подумали. Никаких наглых насмешек, издевательств, сравнений с явлениями живой, преимущественно - скотоводческой, природы. Исключительно сочувствие, соболезнования, желание помочь. Типа:

- Что ж это, Дмитрий Иваныч, парня-то и не подготовил? Надо было его с самого начала приучать. Отвёл выученника в опочиваленку и там... Разминочку-растяжечку-тренировочку. Каждый вечерок. Он бы тут козликом скакал, а не гусаком переваливался. Твоё упущение.

Полусогнутый, едва переставляющий широко расставляемые ноги, Подкидыш был под руки отведён Суханом и Боброком к лодке. Следом выгнали из соседнего шатра и его свиту.

Перехватил моложского посадника:

- Сейчас полон грузим в лодки. И померших тоже. И отправляем к вам. Назад - найдёшь по паре гребцов, чтобы лодки сплавили. Всё, люди добрые, бывайте здоровы, живите богато, давайте езжайте до дому, до хаты.

На той стороне Шексны уже подгоняли лодки под полон, уже выносили домовины с умершими из их числа. Кажется, новгородские бояре хотели ещё что-то обсудить, но лодка с Романом уже отваливала от берега и они устремились вниз.

Потом... Эта цепочка событий раскручивалась почти без моего личного участия. Конечно, я "держал руку на пульсе", но вмешиваться нужды не было. Редкое удовольствие: работала система.

Я ожидал гадостей. От Подкидыша. От новгородцев, белозерцев, Благочестника, Ропака... У каждой их этих сил были свои интересы. Реально... опасен был один - Государь. Он заподозрил меня в сговоре с новогородцами. Вот с ним пришлось общаться предметно. Объяснять, что мне нужен Саксин, а не Новгород. Убедил.

Роман уходил из Новгорода скандально.

Спровоцировал кровавую драку на торгу, публично разругался с "золотыми поясами". Обозвал их ворами, обвинил посадника и тысяцкого в смерти Даньслава, пустил слух, что помирился с Боголюбским и тот отдал ему земли на Волге.

"Кто хочет воли - за мной!".

"Остальных - суздальские вырежут" - не произносилось. И так всем понятно.

С боем выскочил из города и встал верстах в двадцати на Ильмене. Бояре никак не могли собраться его побить. За время этого противостояния к двум сотням гридней Подкидыша присоединилось около сотни разных "ушкуйников" и, что ещё важнее, около сотни из городового полка. К четырём сотням бойцов добавилось вдвое разных слуг, баб и детей.

Мы были готовы к трём вариантам действий Подкидыша и ещё к мятежу в Белоозере. Обошлось.

В первых числах октября отряды Подкидыша пришли в Мологу и принялись разносить городок. Так что посадник тамошний криком кричал: "Заберите этих придурков!".

Пятого октября "Кон-Тики" и суда сопровождения встали под погрузку. Роман и Боброк понимали, что любой вооружённый придурок в их команде - смертельная опасность для всех. Разоружали примкнувших... болезненно. Затянули рогожами палубу, затопили установленные печки, четыре ушкуя, два учана - один с их оружием и барахлом, второй с припасами и поварами, "ласточку"...

Седьмого Дик вывел эскадру в Волгу.

Дважды меняли конвой. Тяжело. Даже просто сидеть на лавке в лодке. Экипаж расшивы... были бы хоть ножи у пассажиров или плохой корм - убили бы.

Когда проходили мимо Всеволжска пригласил Подкидыша со свитой к себе.

Это было... забавно. Подкидыш был уверен, что я жду... "жарких лобзаний". Но отказаться от встречи не рискнул. Трясло его нешуточно.

"Раз пятнадцать он краснел,

Заикался и бледнел,

Но ни разу улыбнуться не посмел.

Он мрачнел,

Он худел,

И никто ему по-дружески не спел:

"Милый князь, милый князь, улыбнитесь,

Ведь улыбочка - важнее корзна.

Милый князь, милый князь, подтянитесь,

Только смелым покоряются моря!".

Точно. Даже если море - озеро. Каспийское.

Его кидало в пот, в краску. А я старательно держался границ общей дружелюбности, за задницу не хватал, в опочивальню не затаскивал. Отчего он в конце вздохнул с облегчением. И некоторым разочарованием. Он же так готовился! Переживал, представлял, планировал...

Увы, не до того - я хвастал. Не оружием - строениями, светильниками, стеклом... Невидальщиной. Одни - слюной захлебнулись. Другие... Роман и Боброк поняли: то, что Воевода показывает - фигня, упаковка. А что внутри...

Сам захват прошёл так, как я и представлял. Среди ночи расшива на полном ходу влетала в главную городскую пристань. Подкидыш завопил "Ура!" и кинулся на берег. Увы, даже имея карты местности, провести ночную атаку таким составом... Новгородцы сразу занялись грабежом. Когда волынцы выскочили к воротам ханского дворца - сходу взять не смогли. На стене уже горели факела, металась стража. Затем гулямы контратаковали. Около двух сотен, в конном строю, с ханом во главе. Из других ворот, вдоль стены дворца.

Там бы волынцев и положили. Но опыт Любима, избиение мадьярских наёмников у Лядских ворот в Киеве, был воспринят. Турма моих стрелков из конвоя успела забраться на крыши саклей вдоль улицы. И за пару минут завалила конную массу в ограниченном пространстве тысячей стрел.

Всё.

Нет, конечно, после этого было много крови, крика, героизма. Но наиболее боеспособная часть ханской гвардии и он сам - погибли. Волынцы на плечах удирающих ворвались во дворец и принялись убивать всех встречных. В городе некоторые укреплённые дворы отбивались до следующей ночи. Что только усиливало озверение нападавших.

Мои бойцы вытащили из зиндана Акима, Афоню и остальных. Утром исхудавший, замученный, но отмытый и переодетый в богатое платье Аким Янович явился к грязному, забрызганному кровью Подкидышу и, в своём неподражаемом стиле, сообщил:

- Ну, здрав будь князь Русской Хазарии. Ванечка в грамотке просит, чтобы я тебе тута помог. Так уж и быть, подскажу. Ты реку-то закрыл? Э-эх, что ж ты так бестолково?

Город грабили три дня. Всё это время он горел. Кто успел убежать - убежал. Кто не успел... Ушкуйники вообще отличаются жадностью и жестокостью. Подкидыш уступал им только в жадности.

С некоторой задержкой до победителей дошло: они заперты в городе. Сходно с моим положением в Киеве предыдущей зимой. Только хуже: вокруг враждебные соседи. Аким и Афоня, следуя советам в моей грамотке, с самого начала готовились к зимовке. Поэтому и перенесли её лучше остальных. К весне Подкидыш потерял половину своего отряда. Удержать город такими силами он не мог, уходить с награбленным - не хотел. У него оставалась одна надежда. Я.

Вся эта история была... крайне рискованной. Захват Подкидышем Саксина создал две проблемы.

Он сам. Я сменил просто враждебного хана на очень враждебного князя. Ограничение его ненависти ко мне происходило от страха передо мной. К страху добавлялась его зависимость. Военная, экономическая. Эмоции - страх, ненависть - от удалённости и времени слабели. Зависимость же росла.

Его противники. Против Подкидыша восстали и местные жители, и все соседи. Особенно - хорезмшах и ширваншах. Я помогал ему. "В коня корм" - он сам остервенело держался за своё княжество.

То, чего я боялся - прекращение торговли с Табаристаном - случилось.

Подкидыш был воспринят всеми насельниками побережья, как крайне опасный враг. Надо понимать, что знаменитый поход руссов по тамошним землям, после разгрома которых на обратном пути каганом и Волжская Булгария основалась, вполне в памяти народной. Как нечто ужасное, кровавое, нечестивое.

Позже, через два года, когда многое стало понятно, мы провели "штабную игру". Выяснилось, что гибель первого "шилохвоста" - результат местных "легенд и мифов".

В городе всегда существовали две партии: "самаркандская" и "ширванская", "караванщики" и "мореходы". К 1169 г. "ширванская" партия резко усилилась: ширваншах Ахситан I начал строительство мощного флота в несколько десятков больших кораблей для борьбы с пиратами.

В РИ в 1170 г. коалиция ширванских, грузинских и византийских войск нанесла поражение пиратам-бродникам, русам, 73 корабля которых атаковали Баку.

Появление нашего "Белого Шилохвоста" вызвало у людей ширваншаха панику. Вариант "ловушки Фукидида". Они уверовали, что всеволжские, христиане, русские поддержат местных пиратов, для чего и привели такой большой корабль. Хан Саксина, не имевший сильного флота, зависящий в море от ширваншаха, принял их сторону.

Правители прибрежных областей почти три века очень страдали от набегов руссов и, основываясь на вековом опыте, стремились уничтожить любой русский корабль. Анализ показал, что война и остановка торговли были неизбежны. Вопрос был лишь в полноте прекращения и его продолжительности. Наиболее вероятно: пять-семь лет. Мы свели "полную паузу" к двум годам от дня гибели "Белого шилохвоста" и полностью перестроили схему мореплавания и торговли на Каспии.

Весна 1170 года была дружной. По Волге ещё сносило последние льдины, когда мы спустили на воду свою вторую расшиву.

- Ишь, красавица какая. И куды ж она?

- В Мологу, Звяга. Новогородцы, Ропаком выгнанные, ждут не дождутся. Часть городового полка, житьи люди. Две тысячи душ. В Саксин, Подкидышу пополнение.

- А различать-то как будешь? Парус-то тоже синий. Как у первой, у Кон-Тики.

- Рисунок другой. Луна, звёзды. Был один такой... мастер. По луне и звёздам. А звали его - Вицли-Пуцли.

Конец сто двадцать четвёртой части

copyright v.beryk 2012-2022

v.beryk@gmail.com