Глава 7 Действуй, сестра

Так как на работе помимо Мэтта было всего двое его коллег, неудивительно, что телефоны «Контакт» звенели, не переставая, прямо как пятицентовые монеты в казино отеля «Сахара» ночи напролет. Сидя под ослепляющим светом ламп, наблюдая за танцующими точками на потертой плитке, в ожидании, что вот сейчас кто-нибудь позвонит и скажет: «Поздравляем, вы выиграли миллион!», Мэтт частенько думал, что все это напоминает азартную игру.

Во всяком случае, сейчас он чувствовал себя загипнотизированным всем этим непредсказуемым ритмом: странная тишина в его кабинке и бормочущие голоса вдали, неожиданно прерываемые резким звонком, и вот он пускается в скач – мысли, разговоры, осуждения, догадки, убеждения.

Будучи универсальной горячей линией, «Контэкт» принимал всех.

В 20:15 он убедил жертву изнасилования – «выжившую», безжалостно поправил Мэтт – обратиться в пункт первой помощи после того, как объяснил ей, чего стоит ожидать. В 21:00 позвонил Туфельный Фрик. Вообще-то, это была женщина, судя по стилю общения закончившая институт с отличием. Академическим тоном она рассуждала о всемирном преступном заговоре обувных компаний. Она обвиняла их в попытках уничтожения женских ног туфлями на высоких каблуках. Самостоятельно проведенное всеобъемлющее исследование трудов ортопедов подтвердили ее точку зрения, и теперь эта особа цитировала Мэтту скучнейшие заключения на данную тему.

Мэтт улыбнулся, когда узнал ее голос. Она была «постоянной клиенткой», безобидной, если не считать ее стремление монополизировать время телефонных разговоров, которое лучше было бы потратить на помощь тем, кто действительно в этом нуждался. Туфельный Фрик никогда не теряла контроль, что было одновременно и ее проблемой, и ее спасением, если можно так выразиться. Она нашла себе навязчивую идею, любимого конька, на котором могла скакать до самой смерти, не принимая наркотиков, не балуясь клептоманией и не имея еще с полдюжины привычек, которые крайне деструктивно действуют на личность человека. Мэтт попытался спровадить ее с линии так быстро, как только мог. Он снова улыбнулся, представляя, что было бы, если в одну прекрасную ночь он посадил вместо себя Темпл.

— Брат Джон, — сказала Туфельный Фрик, — знаешь, почему мужчины правят миром? Потому что они не портят свои ноги туфлями-убийцами.

— А мужчины правят миром? — спросил он все еще улыбаясь.

— Тут не над чем ухмыляться. Разумеется, мужчины правят миром, — начала она тоном, обещающим новый (уже предсказуемый) выплеск эмоций.

— Извините, вторая линия мигает как сумасшедшая. Сегодня у нас мало операторов.

— Единственные мужчины, достаточно бесчувственные, чтобы втискивать свои ноги в современные устройства пыток, это трансвеститы. И мои исследования показывают, что даже у них есть «шишки» на пальцах, а также повреждения, подвернутые стопы, и это учитывая то, что они носят каблуки не так часто, как женщины…

— Мне действительно придется повесить трубку, — прервал он, беспокоясь, что кто-то на другой линии сейчас вешается в буквальном смысле слова, потому что единственный, кто может теперь помочь, не отвечает.

— Ну, конечно, — сказала она высокомерно, словно это он был с причудами, а не она. — Я пошлю тебе полную копию всех своих конспектов, когда закончу их.

На этой угрозе он нажал кнопку и переключился на следующего звонящего:

— «Контакт».

— Здравствуйте, — начал неуверенный женский голос. Мэтт попытался унять свое обычное желание мгновенно охарактеризовать незнакомку, представляя себе ее возраст и эмоциональное состояние. Она говорила так, будто набирала номер местной пиццерии и теперь не была уверена, куда попала. Секунду он размышлял, не была ли это та же сомневающаяся дама, что уже звонила по поводу «шипящей» проблемы.

— Не думаю, что мой звонок из тех, который вы обычно получаете. Он скорее неординарный, — голос постепенно набирал силу и уверенность.

— Все наши звонки неординарны, — ответил он вежливо не без доли обезоруживающей иронии. — Хотя мы и не так давно открылись.

— Но, полагаю, правила вашей профессии довольно строги.

Что-то в ее фразе кольнуло его. Его пальцы потянулись за листом бумаги, на которых он обычно рисовал что-то во время долгих часов на телефоне. Психиатр провозился бы целый день с его черными, синими и красными узорами, подумал он, когда взял шариковую ручку и провел первую линию.

— Мы должны говорить о вас, — напомнил он ей все так же вежливо. Как немногие люди его возраста, Мэтт был очень терпелив с пожилыми, из-за богатого опыта общения с ними.

— У меня все нормально.

Теперь голос стал насмешливым и немного разочарованным. В нем слышалась несгибаемая воля. Мэтт поймал себя на мысли, что расслабился. Что бы ни хотела незнакомка, она не была на пике личностного кризиса. Ему стало любопытно.

— Ваше положение не кажется мне критическим. Может, вам стоит обратиться к Энн Ландерс (Псевдоним, придуманный американской журналисткой Рут Кроули, которая совмещала работу медсестры в госпитале и автора колонки советов для «Чикаго сан тайме». После смерти Рут, ее место заняла Эстер Ледерер)?

Она вздохнула:

— Я пытаюсь найти кое-кого.

— Или в полицию.

— Кого я не видела уже… ох, восемнадцать лет.

Мэтт моментально оказался в тупике:

— Как насчет частного детектива?

— Я знаю, где находится этот человек.

— Понятно. Он ваш родственник?

— Вовсе нет.

— Но если вы знаете, где он… она…

— Он.

— Если вы знаете, где он, почему бы вам не связаться с ним самостоятельно?

— Я не знаю, где он живет. А на работе он обычно не доступен.

— Уверен, тот, кто работает вместе с ним, может записать ваше сообщение.

— Не знаю. Вы запишете?

— Я?

— Мне кажется, в вашей работе есть определенные правила, как представляться.

— В принципе, да. Мы используем псевдонимы. Это защищает личную жизнь. Да и основное внимание не должно быть на операторах, так что у нас у всех прозвища, если можно так сказать.

— Какое у вас, молодой человек?

В первый раз Мэтт почувствовал себя разоблаченным. Ему было странно давать свое «рабочее» имя, несмотря на то, что этот несуществующий барьер должен был вот-вот рухнуть. Пластмассовая ручка замерла в неожиданно вспотевшей ладони Мэтта:

— Брат Джон.

Молчание.

— Это ты, Маттиас? — спросил женский голос с ноткой подозрения и удовлетворения, которые атаковали его ум и тело давно забытой тревогой и мгновенно парализовали.

Он не знал, что ответить. От такого голоса невозможно скрыться. Властный старомодный учительский тон, облаченный в безобидный вопрос и обвернутый колючей проволокой.

— Д-да, — признался он против всех правил и против своей воли. Он так долго тренировался не врать, что даже вежливая, общепринятая в их обществе ложь (даже если во благо) замерла на его губах, а правда, заикаясь, прорвалась наружу.

Маттиас. Никто не звал его так уже столько лет…

Ручка оставалась неподвижной. Скрещенные друг с другом спирали на его сумасшедшем лоскутном рисунке истекали красным цветом. Потом ручка сама собой начала писать набор букв, детским, проникающим глубоко в бумагу почерком: «М-а-т-т-и-а-с. Э-н-д-р-ю. Д-е-в-а-й-н. М. Э. Д.» (Инициалы «М.Э.Д.», «M.A.D.», пишутся и читаются так же, как английское слово «mad», которое можно перевести как «сумасшедший»).

— Кто вы? — спросил он.

Это не было против правил. По идее, звонящие должны открываться во время этой психологический игры, уж точно не он, Маттиас, о котором он не думал уже так давно. Когда ему исполнилось четырнадцать, он заставил всех называть его Мэттом.

— Сестра Серафина О'Доннелл, — услышал он в ответ и вздохнул с облегчением, сжав ручку так крепко, что невольно дернувшись, превратил уверенно поставленную точку в закорючку. Из-под стержня вышла тоненькая «О», похожая на невидимую дырку от пули.

— Сестра Суперфина! — сказал он вслух прежде, чем успел опомниться. Так звали ее все дети, это был своего рода комплимент.

— Так меня называют, — ответила она, подавляя смех. — Прости, что заставила тебя нарушить правила. Но я так рада, что ты ответил на мой звонок. Я слишком стара, чтобы чувствовать себя дурочкой по телефону.

— Как вы узнали, что… я здесь? — удивление дало ход другим эмоциям: тревоге, даже злости.

— Для этой работы ты получил рекомендацию в школе Святого Станислава, ведь так?

— Ах, оттуда. Я совсем забыл. Что я могу для вас сделать, сестра?

Вот он и вернулся. Вернулся к почтительной манере начальной школы, однако теперь с уверенностью взрослого, заработанной тяжелым трудом, которая придавала его вопросу некую остроту.

— Мне нужна… персональная консультация.

— Вы в Лас-Вегасе?

— Не будь таким недоверчивым, Маттиас, — смех в ее голосе был явно спровоцирован самодовольством.

Сестра Суперфина, при всей своей популярности в начальной католической школе Святого Станислава, всегда была дисциплинированной, как сержант-инструктор по строевой подготовке. Поэтому мальчики тайно любили ее, а девочки – боялись.

— В Лас-Вегасе, — продолжала она таким родным, домашним голосом, — на один квадратный метр церквей куда больше, чем казино. Меня перевели сюда, в старинную испанскую церковь Девы Марии Гваделупской.

— Долгий же путь вы проделали из бедного польского квартала Чикаго.

— Ну, — теперь голос сестры Серафины звучал так, будто ее загнали в угол. — Я на пенсии, Маттиас.

«Прости, Боже, за то, что я постарела»… Непростительный, но неминуемый грех, даже в церкви.

— Такие, как вы, никогда не уходят на покой, сестра Серафина, — быстро проговорил Мэтт. — Поэтому вы мне и позвонили. Что за частная консультация?

Она снова засмеялась:

— У нас есть небольшая проблема в церкви. Я надеялась, что, может быть, ты сможешь навестить нас, когда будешь не занят.

— Да, я мог бы…

— Это не займет много времени, и я правда не знаю, к кому обратиться.

Последнее высказывание, выданное компетентной в подобных вопросах сестрой Серафиной, было поразительным откровением.

— А как насчет пастора в церкви Девы Марии Гваделупской?

Наступила долгая пауза, которые обычно бывают в разговорах по телефону в «Контэкт». Чем труднее были вопросы, тем дольше приходилось ждать ответа.

— Он… часть проблемы. Пожалуйста, Маттиас. Я все расскажу, когда ты придешь. Я только благодарю Бога, что подумала о тебе и тут же нашла.

Конечно, он приедет. Даже если эта безобидная идея повлечет за собой жесточайшую депрессию. Ему, конечно, не очень-то хотелось посещать печальный приход Девы Марии Гваделупской с его грузом бесконечно бедных прихожан, с престарелыми монахинями, после ухода на пенсию ставшими слишком уж земными, и с загадочным пастором, который составляет «часть проблемы». Он уже повидал подобное, и его это больше не волнует. Или волнует? Ведь старой монахине и любимой учительнице не говорят «нет». Вы бы сказали? Вот и Маттиас тоже не смог.

Шариковая ручка нарисовала серию тонких красных линий поверх написанного имени и множества неразборчивых клякс.

— Я уже не тот, что был, — сказал он, слыша в собственном голосе сдавленное напряжение.

— Я знаю, — ответила сестра неожиданно тепло и сочувствующе. А потом повторила, уже не называя его старым именем: – Я знаю. Мы все уже не те.

Загрузка...