Костяной склеп

27

Из-за сильной грозы на западе Лондона вылет рейса Клем отложили. Мерсер сообщил нам по телефону, что наконец встретил ее и они уже едут в отель. Тогда мы с Майком направились туда же предупредить местную охрану, чтобы ее сразу провели в апартаменты.

Включив телевизор в гостиной, Майк с комфортом расположился в кресле, прихватил яблоко из вазы с фруктами, приготовленной, как и бутылка вина, к приезду гостьи. После выпуска новостей он переключился на наш любимый «Последний шанс». Перед рекламным блоком ведущий викторины объявил тему финала — «Патриотические стихи».

Я положила двадцатку на стол красного дерева, то же сделал и Майк.

— Ты у нас, конечно, мисс «Пятистопный ямб», но приз за патриотизм достанется мне.

Требек зачитал вопрос, высветившийся на ярко-синем табло: «Автор стихотворения, которое считается нашим национальным гимном и что было написано во время восхождения на Пайкс-Пик».

— Не примазывайся, Чепмен. Этот вопрос возьму я.

— А ты не задавайся, Блондиночка. Так, это не Ки,[92] потому что его текст не называется национальным гимном. Черт, это ведь не то, что пела Кэйт Смит?[93]

Я замотала головой.

— Гимн? «Предвижу славу…»,[94] что ли?

Я сгребла деньги со стола.

— Чем прославилась Кэтрин Ли Бэйтс?

— Вы совершенно правы, миссис Фалькович, — обратился Требек к одной из трех участниц викторины, библиотекарю из Буна, Северная Каролина. — Именно она написала стихотворение «Америка Прекрасная» и так никогда и не повстречалась с джентльменом, который придумал музыку на ее слова, взяв за основу песню из сборника церковных гимнов.

— Колледж Уэллесли, курс истории, — назвала я Майку источник своих знаний.

— Как у выпускницы такого колледжа, у тебя тут было преимущество. А это почти жульничество.

— А еще я знаю улицу, названную в ее честь, в городке Фалмут, Массачусетс. Я всегда ее проезжаю по дороге к парому на Виньярд. Тебе нужно больше путешествовать, Майки.

Послышался стук в дверь, и я пошла открывать. Рядом с нашим шестифутовым великаном Мерсером стояла миниатюрная женщина. Ее смуглое лицо и зеленые глаза обрамляла копна черных как смоль волос. Здороваясь со мной, она запрокинула голову, потому что даже я превосходила ее ростом.

— Я Клем. Клементина Квисуквут.

— Майк Чепмен. Из отдела расследования убийств. Я веду дело Катрины.

Мерсер внес дорожную сумку Клем в номер и поставил на полку.

— Вы, наверно, устали с дороги. Но было бы здорово, если б некоторые вопросы мы прояснили уже этим вечером.

— Ничего, выдержу. Я ж только и делала, что сидела весь день. Но если можно, я все же приведу себя немного в порядок? — Извинившись, Клем вышла из гостиной.

Она отсутствовала не больше десяти минут. Потом мы все устроились в удобных креслах и на диване и стали внимательно слушать Клем. Было видно, что она не может спокойно говорить об умершей подруге.

— Я познакомилась с Катриной несколько лет назад, почти сразу, как только она появилась в музее. Это примерно за год до того, как мы стали постоянно общаться по делам общей выставки.

— Но вы же работали в Музее естествознания, не так ли?

— Да, — подтвердила Клем. — Но у меня был знакомый из Европы, заканчивавший в тот год докторскую диссертацию, которую он писал в Штатах. Перед отъездом на родину он работал в Клойстерс. И на одной из вечеринок в его доме я и встретила Катрину. Он частенько их устраивал, туда приходило много иностранных студентов. Тут иногда, знаете, бывает довольно одиноко, ведь большинство из нас приезжает без семьи и друзей.

— И вы с ней сблизились?

— Не сразу. У нас оказалось не так много общего. Интересы не совпадали, а профессиональные увлечения и подавно лежали в разных плоскостях. Да, Клойстерс очень красивый музей, обладающий некоторыми интересными коллекциями, но я, правда, не могла понять, что нашла Катрина во всей этой готической архитектуре и искусстве. Не понимала, чем они ее так очаровали.

— Вы антрополог?

— Да. С уклоном в культурную антропологию, — уточнила она с улыбкой. — Нечто похожее, скорее всего, думала обо мне и Катрина. Ей был непонятен мой интерес к примитивным цивилизациям, несмотря на то что основой моего предмета служит вся история эволюции.

— И как изменились ваши отношения?

— Постепенно. Мы невольно сошлись благодаря общим знакомым. Когда в Метрополитен устраивалась выставка, которую кто-нибудь из нас считал интересной, мы обязательно оповещали об этом друг друга по электронной почте или телефону. Иногда после таких встреч мы, как правило, небольшой компанией отправлялись куда-нибудь пообедать. А в начале прошлого года, когда оргкомитет бестиария разместился в Музее естествознания, Катрина стала чаще бывать у меня на работе.

Клем сбросила туфли и села, поджав в кресле ноги.

— Вы не могли бы дать мне что-нибудь выпить?

Майк подошел к шкафчику под телевизором и открыл мини-бар.

— Что именно?

— Там есть «Джек Дэниелс»? Мне, пожалуйста, неразбавленный.

Он нашел две маленькие бутылочки и вылил их обе сразу в хрустальный граненый стакан.

— Боюсь, я не слишком похожа на классическую ученую даму. Я, как бы это сказать, вовсе не тихоня на фоне моих коллег, за что, собственно, меня и выгнали отсюда. Мне кажется, Катрина стала относиться ко мне с большим интересом после одной моей попытки устроить некую публичную акцию, связанную с метеоритом.

Чепмен был явно заинтригован нашей новой свидетельницей. В характере молодого антрополога обнаружился неожиданный ракурс.

— Не могу себе представить, что в стенах этих двух солидных музеев могло выступить камнем преткновения. Вы не шутите о космических глыбах?

— Ну вы прямо настоящие белые. Прошу прощения, мистер Уоллас. Майк и вы, мисс Купер, напоминаете мне Катрину.

Мерсер засмеялся.

— «Великан Квинн», — снова пропел Майк. — Кстати, Клем, раз уж об этом зашла речь. Я ожидал увидеть настоящую эскимоску, а тут появились вы с колдовскими зелеными глазами, и китовой ворванью от вас и близко не пахнет.

— Моя мать датчанка, мистер Чепмен, — улыбнулась Клем. — Ведь Гренландия до 1979 года была датской колонией. Когда маме исполнилось двадцать два, она отправилась на остров учительствовать. Там вышла замуж за моего отца. Это он был коренным эскимосом. — Она встряхнула головой, и копна тяжелых иссиня-черных волос взметнулась и снова упала на плечи. — Цвет волос и кожи обычно передаются доминантным геном.

— Так что там было с метеоритом? — напомнила я.

— Речь идет о Вильяметтском метеорите, главном экспонате музейного планетария. Слыхали о таком?

— Да, — подтвердил Майк. — Приличный такой камушек. По-моему, самый большой в мире.

— Пятнадцать с половиной тонн. Его нашли в Орегоне, на земле индейцев племени клакамас. Метеорит упал на Землю несколько тысяч лет назад. Его перевезли сюда и уже почти сотню лет, начиная с 1906 года, демонстрируют публике.

— Ну и в чем проблема?

Клем отпила приличную порцию бурбона.

— Для индейцев метеорит имел сакральное значение. Он был у племени предметом поклонения, олицетворяя собой союз земли, неба и воды.

— Они не пытались вернуть его на прежнее место? — спросила я.

— Пытались, и пару лет назад стороны пришли к соглашению, по которому племя было готово отозвать свои требования по возвращению метеорита на том условии, что музей устроит экспозицию, посвященную религии, истории и культуре племени. А небесный камень станет ее центром. Но возникла загвоздка.

Майк проникся энтузиазмом Клем и слушал ее рассказ с возрастающим вниманием.

— Незадолго перед заключением соглашения выяснилось, что музей отколол от него кусок весом в двадцать восемь фунтов.

Майк неожиданно засмеялся.

— По-вашему, я сказала какую-то глупость? — удивленно взглянула на него Клем. — Но знаете, сколько коллекционер готов выложить за такой кусок необыкновенного метеорита? Тысячи долларов за одну только унцию. Так что эта глыба весом в двадцать восемь фунтов тянула на несколько миллионов. Без всякого преувеличения.

— И что с ним было дальше?

— Музей обменял эту глыбу у одного частного коллекционера на небольшой кусок марсианского метеорита. Что затем делает тот парень? Распродает его, разбив на мельчайшие кусочки.

— А индейцев, значит, побоку?

— И меня.

— После чего вы и решили поднять восстание?

— Ну а что еще оставалось делать? Просто попытка рядового человека помочь индейцам. Нам даже удалось уговорить двоих покупателей осколков метеорита, в том числе одного хиропрактика из Орегона — как вам такой вариант сакрального? — вернуть племени то, что принадлежало ему по праву. Думаю, именно это подвигло Катрину впервые задуматься о духовной стороне жизни примитивных людей.

— А не могло тут сказаться и ее южноафриканское происхождение?

— Судите сами, Майк. Можно вас называть по имени? Весь уклад жизни родителей Катрины сложился в системе апартеида. Она родилась в этом обществе, ее обучали и воспитывали в школе для белых. Потом Катрина продолжила учебу в Англии и Франции, и что в итоге? Полный уход в изучение средневекового искусства, что еще дальше оторвало ее от реального мира. Ей нужен был душевный друг, это действительно так, и я попыталась им стать.

— Это все случилось до нападения на нее? — уточнил Майк.

— Изнасилования в парке? Да. Прошлой весной мы попали в некоторую немилость у администрации. Катрины это не касалось, она ведь работала в Метрополитен. Но мне тогда пришлось нелегко. Была удостоена личной аудиенции у Мамдубы. Мне вынесли строгий выговор, приказали заниматься только своими образцами и не лезть в музейные дела.

Майк подвинулся на самый краешек кресла.

— Я слышал о самых разных мотивах убийства, Клем, но не могу поверить, чтобы кого-то могли убить из-за осколка камня.

— Совершенно верно, Майк. Это было из-за костей. Убеждена, что именно они стали причиной ее смерти.