Ковры под псевдонимом

ИСКУШЕНИЕ РУБЛЕМ

С чего обычно начинает хороший, толковый руководитель, только что назначенный на новое место? Со знакомства с положением дел, с людьми, которые отныне поступают в его подчинение. Как правило, внимательно изучает вверенное ему хозяйство, достоинства и недостатки стиля и методов руководства своего предшественника, ищет неиспользованные резервы для улучшения работы. Но особенно тщательно присматривается к кадрам: ведь без активной поддержки коллектива, без творческого энтузиазма людей ничего, решительно ничего нельзя добиться. Вот почему хороший администратор не жалеет времени на беседы с людьми, стараясь вызвать их на откровенность.

Стремится узнать, каков их настрой, прикидывает потенциальные возможности каждого, его отношение к своим обязанностям. Пытается понять, на что и куда направлены помыслы работника — в будущее или прошлое. Словом, берет на учет деловые и человеческие качества. Это позволит, в случае необходимости, одних в интересах дела переставить на другой участок, других — выдвинуть на повышение, третьих — понизить в должности. Глядишь, и дела пошли в гору.

Но бывает и по-другому, если вновь пришедшее начальство смотрит на свою должность как на высокий пьедестал, позволяющий ему возвышаться над всеми, источник собственного благополучия и тихого существования «па уровне». Такие люди, не успев еще освоиться на новом месте, оглядеться, узнать поближе и получше коллектив, начинают выявлять людей строптивых, неуступчивых, проще говоря, принципиальных, чтобы при случае от них избавиться. Неважно, что они хорошо трудятся, пользуются уважением в коллективе, честны, преданны делу. Они мешают, привлекают излишнее внимание к недостаткам, а значит, и к персоне начальника. Из-за них, того гляди, пойдут проверки, комиссии, потребуются объяснения… Нет, нет, лучше от таких подальше. И строптивьм создается режим наименьшего благоприятствования, находится формальный повод к увольнению, либо они уходят «по собственному желанию». Путь расчищен, места свободны, можно заполнять вакансии «подходящими» кандидатурами.

Именно таким руководителем и оказался директор элитно-семеноводческого хозяйства Примаченко. Правда, на первых порах он сумел многих обмануть, надев на себя маску крепкого, самостоятельного человека, готового принимать ответственные решения. Но очень скоро выяснилось, что он вовсе не волевой, а своевольный, не хозяин положения, а лишь временщик, корыстные помыслы которого можно разглядеть и невооруженным глазом. Волнуют его не дела хозяйства, а свои личные. Нажитый искусной игрой авторитет начал таять, как ледяная сосулька на весеннем солнышке.

План в совхозе постоянно не выполнялся, но директор думал не о том, как исправить положение, а о том, как придумать уважительные причины отставания, скрасить отчетность и уйти от ответственности. К мнению специалистов не прислушивался, оскорбительно игнорировал его, норовил все вопросы финансово-хозяйственной деятельности решать единолично. Нашлись люди, несогласные с такими методами руководства. Их уволили. На освободившиеся места директор назначил «своих» людей, готовых во всем ему потакать. К ним он благоволил, незаконно предоставлял совхозные дома, отдавал предпочтение при продаже легковых автомобилей.

Особенно стало директору легко и привольно, когда заведовать складом начал Петров — угодливый, нечистый на руку человек, склонный к подлогу и обману. Подошли на должности весовщиков и Щербак с Осиповым, с которыми Примаченко и Петров обращались с откровенной бесцеремонностью, ибо знали, уверены были, что те не посмеют и единого слова наперекор сказать. Еще положил Примаченко глаз на водителя Мазура, механизатора Ершова, пилота гражданской авиации Пушкаренко. О последнем будет особый разговор, но заметим, что каждый из тех, кто проходил по этому уголовному делу, прямо или косвенно испытывал растлевающее влияние Примаченко. Вероятно, эти люди — не жертвы случайного грехопадения. Скорее всего, они давно были подготовлены к нему и не совершили его раньше только потому, что не представился подходящий случай, не попался такой организатор махинаций, каким оказался директор совхоза.

Итак, убрав возможных критиков, окружив себя угодливо послушными, готовыми на рискованные операции работниками, Примаченко почувствовал себя хозяином положения, этаким всесильным руководителем, которому все нипочем, все доступно. Самое главное ему виделось в том, чтобы хитроумнее завуалировать преступные комбинации и держать в уздечке их участников, дабы никто не проболтался. Пусть все, повязанные одной веревочкой, и думать не думают каким-нибудь путем отойти от «дела».

Дело же заключалось в том, чтобы побольше похитить и спрятать концы в воду. Это не представляло особого труда, если учесть какую-то летаргическую бездеятельность бухгалтерии, попустительство председателя и членов профкома семенного совхоза, созерцательное равнодушие многих и многих работников. Взрослые люди, специалисты, хорошо знающие свое дело, они, конечно, видели, что творится, но не хотели перечить начальству. Зачем? Только испортишь себе жизнь. Такая вот философия.

Так, по сути, без особых преград Примаченко и другие получили, как сказали бы военные, оперативный простор для удовлетворения корыстных интересов. Прежде всего неправильно, вопреки существующий инструкциям велся учет. Скажем, все зерновые культуры приходовались как зерноотходы, зернофураж, неважно, идет ли речь о полноценной пшенице, горохе, овсе, ячмене. Все это списывалось на хозяйственные нужды, корм, натуроплату, реализацию рабочим. Между тем каждый вид продукции полагалось приходовать отдельно и так же отдельно списывать. Но преступную группу это, естественно, не устраивало, мешало выдавать со склада любое зерно под видом зерноотходов или зернофуража.

Подобную же путаницу устроили и с оформлением документов строгой отчетности. Те, которые был обязан подписывать директор, почему-то подписывались кассиром, а материально ответственные лица, вроде того же Петрова, бесконтрольно сдавали в бухгалтерию недостоверные отчеты. Словом, царила такая документальная анархия, которая и позволяла творить преступления.

Как установило следствие, а затем и суд, бесконтрольность и игнорирование нормативных правил отчета, учета и хранения продукции привели к тому, что на складе были созданы излишки зерна, гороха, подсолнечника. Теперь делягам ничего не стоило сбывать их на сторону. В этих операциях первую скрипку сыграли Петров, шофер Мазур и механизатор Ершов.

К упомянутым преступникам примкнули заведующая магазином № 28 Кленовского совхозрабкоопа Подольского райпотребсоюза Московской области Аникеева и заведующая магазином № 27 Дачнянского совхозрабкоопа Беляевского райпотребсоюза Одесской области Огурцова. Далеко не безвозмездно они стали принимать сотни килограммов левой продукции, оформляя ее по фиктивным приемным накладным и кассовом ордерам. В одних случаях похищенное записывалось на вымышленных лиц, как якобы сданное ими в магазин, в других — приписывалось людям, действительно заработавшим и продавшим зерно государству через торговые точки. Деньги за принятую у расхитителей сельскохозяйственную продукцию, понятное дело, изымались из кассы и передавались делягам.

То была, если можно так выразиться, оптовая продажа государственного имущества, закамуфлированная под индивидуальную. Но это не исключало продажи «излишков» и конкретным лицам. Работала в совхозе бригада наемных строителей, всего восемь человек. По договоренности часть заработка выплачивалась натурой, точнее говоря — пшеницей. Каждому из них причиталось по три тонны зерна. Фактически (и это отражено в накладных) им выдали лишь по 1600 килограммов. За остальное они заплатили по розничной цене, но, конечно, без необходимого в таких случаях документального оформления. В результате Примаченко и Петров получили около двух с половиной тысяч рублей и поделили их между собой.

Не постеснялись они запустить руку даже в фонд материальной помощи рабочим и служащим. Перед следствием и судом прошла большая группа работников совхоза, которым якобы помощь была оказана. Одни об этом… не подозревали, так как вовсе не просили ее. С удивлением рассматривали документы с поддельными подписями. Другие действительно расписывались, но денег так и не увидели, поскольку они тут же изымались Примаченко… для его собственных нужд.

Представ перед судом, он лепетал что-то о том, как трудно ему приходилось, когда в совхоз наезжали различные делегации и надо было устраивать достойные приемы, а поскольку средств на это не выделяют, приходится выкручиваться. Он лгал. Потому что все махинации не имели никакого отношения к приезду гостей. И вовсе не на их угощение ушли присвоенные денежки, а на попойки и увеселения директорского окружения. Да еще кое-что оседало в их кошельках.

Забота о собственном благополучии была для этой компании главной движущей силой, смыслом их существования. Совесть, порядочность, элементарное чувство долга, стыд, наконец, были им неведомы. Они пользовались совсем другими критериями оценки человека, признавали только свои правила общежития. Эти люди ни в грош не ставили тех, кто не способен был лгать, кто скорее готов был дать руку на отсечение, нежели украсть, кто не умел ловчить. Таких они презирали, высмеивали, считали наивными, несовременными «лопухами», которых остается лишь объегоривать. Другое дело — мужики «понятливые», «сообразительные».

Наверное, таким показался директору совхоза летчик Пушкаренко. Получал неплохо, был в коллективе на хорошем счету, слыл человеком добропорядочным, и вдруг — на скамье подсудимых. Может, человек слаб, может, трудно ему противостоять напору матерых преступников? А если не нашлось сил отказать как раз потому, что беспроигрышный соблазн оказался сильнее возможного наказания? Мы вовсе не хотим оправдывать Пушкаренко: он виноват; он должен понести наказание и понес его. Мы только хотим показать, насколько вредны и опасны такие, как Примаченко и Петров, способные влезть в душу человека и испоганить в ней доброе, разумное. Такое не сбрасывается со счетов, ибо нельзя забывать о социальной опасности преступного влияния одних людей на других.

Знал ли Пушкаренко о том, что приписки — зло, что заниматься ими противозаконно? Безусловно. Грамотный и эрудированный человек, он читал об этом в газетах, слышал по радио и телевидению, но, думалось, что все это очень далеко и никогда не будет иметь к нему отношения.

Когда ему предложили приписать энное количество гектаров полей, якобы химически обработанных с воздуха, Пушкаренко поначалу даже не понял, кому и зачем это понадобилось. И лишь после прозрачного намека, что таким путем можно получить много бензина и сбыть его по сходной цене, летчик понял, на какой жизненный вираж его хотят вывести ухмыляющиеся собеседники. Те, заметив испуг в его глазах, принялись торопливо успокаивать Пушкаренко: дескать, ничего тут страшного нет, нечто подобное делалось и раньше, обошлось без неприятностей. Так что дело — верное, ну а лишняя верная копейка никогда не помешает. Ему было боязно, но он позволил себя уговорить, надеясь, что больше никогда не придется принимать таких опасных предложений. Ему еще неведома была засасывающая сила соблазна, когда, безнаказанно совершив преступление однажды, уже невозможно бывает остановиться.

Заполучив таким бесхитростным образом более девяти с половиной тонн бензина, директор распорядился, чтобы заведующая складом горюче-смазочных масел Чернова не оприходовала их, а выдавала лишь по его личному распоряжению — устному либо письменному. Примаченко почувствовал себя нефтяным магнатом, который может обеспечить горючим любого нужного ему человека. И действительно, заезжали к Черновой какие-то владельцы «Волг» и «Жигулей», наполняли до отказа баки машин и, не сказав «спасибо», мчались дальше. Никто не задумался, не подсчитал, во сколько обошлась государству «невинная приписка», сделанная Пушкаренко по уговору с расхитителями.

Можно было бы многое рассказать и о других художествах Примаченко. Например, взять ремонт списанной из-за аварии автомашины, который он затеял на средства фонда материальной помощи ради того, чтобы угодить вышестоящему начальству. А совхозные домики он распределял исключительно по собственному хотению. Но дело не в списке преступлений, а в анализе их причин и последствий.

Чем объяснить поведение людей, получавших денежную помощь, вовсе им не нужную, и безропотно отдававших ее директору? Это желание угодить начальству, слепая вера в то, что деньги действительно пойдут на полезное дело, или трусость? Наверное, было все. Но главное зло — гражданская пассивность, составными частями которой можно считать и угодничество, и слеповерие, и равнодушие, и трусость.

Да, конечно, эти люди проходили в суде как свидетели и в этом качестве по-своему помогли правосудию. Попробуй их упрекни! Но они ведь носят высочайшее звание граждан своей страны. Не зря из глубины сердца вырвал великий Некрасов эти обжигающие строки: «А гражданином быть обязан». Гражданство — это обязанность. Почетная, важная, потому что она означает — быть хозяином страны, стражем ее покоя, богатства. И нельзя оставаться равнодушным, если кто-то пытается ее обворовывать, обманывать. Ведь обворовывают и нас с вами, каждого в отдельности и всех вместе!

Залезая в фонд материальной помощи рабочим и служащим, Примаченко лишал ее тех, кто просит. А просить-то, ой, как нелегко! И вот какой-то жулик отнимает у членов коллектива им и только им принадлежащее. Почему же люди молчат, боятся проходимцев, более того, — идут у них на поводу, способствуют созданию в совхозе обстановки социальной несправедливости? Подлинному гражданину всегда был чужд обывательский лозунг «Моя хата с краю».

Возмущает поведение бывших должностных лиц совхоза, в чью обязанность входило бережное отношение к государственному рублю. Взять хотя бы работников бухгалтерии: они-то уж видели, чем занимается руководство семсовхоза, не слухами пользовались — документами. Но и главный бухгалтер Ровина, и сменившая ее к моменту разоблачения Примаченко Билина работали, словно зашоренные. Им сдают документы, где должна быть подпись директора, а ее нет. Ничего, сходит. Кассовые ордера на получение материальной помощи датированы намного раньше поданного заявления и принятого рабочкомом решения, — но тоже сходит. На складе завелось лишнее горючее — ничего страшного! Все спокойно взирают, как неверно оформляются зерно, горох и прочие сельхозпродукты, — и тоже сходит.

Нельзя, чтобы такие безответственные работники отделывались лишь легким испугом, выговором, внушением. Закон обязывает потребовать от них хоть частичного возмещения ущерба, чтобы впредь не закрывали глаза на совершающееся преступление, даже на маленькое безобразие. Маленькое, оно ведь при попустительстве может обернуться большим. Большим ущербом.

Конечно, преступники наказаны судом. У них будет достаточно времени поразмыслить над случившимся, подумать над своей судьбой, которую они собственными руками и сотворили. Но надо и нам с вами сделать выводы. Как жить дальше, чтобы никто на наше добро не покушался? Как заставить людей ответственных отвечать за свой участок работы, отвечать сполна, по-настоящему? Как уберечь чистоту наших помыслов? Чем лучше и честнее будем мы работать, чем тщательнее беречь народное достояние, тем богаче будем жить. Никто нам со стороны ничего не даст. Все мы зарабатываем себе сами. Своим трудом. Нам и беречь. В этом и заключается высшая социальная справедливость нашего общества. Та самая справедливость, за которую надо бороться: всегда открыто, без компромиссов и исключений для кого бы то ни было.