— Итак, ты решил стать врачом? — призвал меня к ответу отец, когда в восемнадцать лет я решил учиться медицине.
— Да.
— Ну что ж, хорошо! Держись! Но это трудный путь. Сможешь ли ты не отступить?
— Да.
— Я никогда не хотел, чтобы ты следовал по моим стопам. Я всегда говорил: «Сначала сам реши, что ты хочешь делать. Потом делай!»
— Да.
Но даже решая свою судьбу самостоятельно, я чувствовал, что служу каким-то целям. Так всегда обстоит дело с властными личностями. Как бы мы ни пытались уплыть от них, мы знаем, что вода принадлежит им.
— Что же в этом хорошего, — воскликнула моя мама. — Ты уверен, что хочешь именно этого?
— Да.
Никто не просил меня объяснить мое желание. Если бы вопрос был задан, я не смог бы внятно ответить. Это было некое расплывчатое ощущение, которое как-то взросло во мне. Быть может, если бы мне стали возражать, я сумел бы найти веские доводы и стал бы пылким энтузиастом своего дела. Возможно, этот вид страсти разгорается только в борьбе с препятствиями.
В восемнадцать я поступил в Кембридж, и начались мои медицинские занятия. Изучение мириадов телесных недомоганий и способов их облегчения как-то не сблизило меня с моими собратьями. Я, казалось, не беспокоился о них и любил их немногим более, чем если бы я занимался экономикой. Было что-то неясное во мне и в этом моем обязательстве. Я получил квалификацию и решил стать хирургом.
— Но почему? — стал возражать мой отец. — Лучше консультантом.
— Нет.
— Я не хочу видеть тебя хирургом.
— Неужели?
— Ну да ладно! Я смотрю, ты уже все решил.
Я получил практику в больнице «Сэнт Джон Вуд». Купил квартиру. Моя жизнь начала входить в русло. Свободная воля вела меня, не было ни родительского давления, ни академической борьбы. Я все решил сам. И я сделал.
Следующий шаг был очевиден.
— Ингрид — вот живая красота, — говорил отец. — А какой сильный характер! В этой девочке великая сила воли, — продолжал он одобрительно. — Стало быть, ты собираешься жениться?
— Да.
— Прекрасно. Прекрасно. Женитьба — полезная вещь, — он помолчал, — для души.
Мои амбиции были удовлетворены. Всего я добился сам. Это была благословенная жизнь. Замечательная жизнь. Но чья?