Кредо Хилицера

Этот магический контракт, заключённый со всеми подданными, был одновременно и источником силы, и источником ограничений. Он даровал мне власть и величие, но в то же время связывал меня обязательствами. Я был их королём, защитником, но одновременно и их рабом. Я не мог отказаться от этой ответственности, не мог избежать своей судьбы. Я был заложником своей же победы, и она же была моим проклятием.

Однако в глубине души я ощущал горечь от своей победы. Она была сладкой, но не приносила истинного удовлетворения. Я помнил о своей главной миссии, о том, что покинул свой родной мир. Я был поглощён войнами и завоеваниями, забывая о своей истинной цели. И теперь я чувствовал невыносимую тоску по тому, что оставил позади. Я скучал по своим друзьям, по своей семье, по своей земле.

Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди и пуститься в бега. Я прислонился к холодному камню башни, словно искал утешения в его непроницаемом безразличии. Внизу, у ног, раскинулся город, покоренный мной, но не подчиненный. Мое завоевание не было ни славной победой, ни великим подвигом. Это было отвратительным, запахнутым болотом, покрытым лишь тонким слоем блестящей пыли от былых побед.

В моих руках была карта мира, обагрённая кровью и пропитанная отчаянием. Каждое красное пятно на ней символизировало загубленную душу, а каждая чёрная линия — разрушенную жизнь.

Я стал их богом, но они видели в моей власти лишь проклятие. Моё лицо, как всегда, было скрыто под шлемом, украшенным знаками победы, но я видел себя не героем, а отвратительным пауком, плетущим паутину из страха и отчаяния. Сверху, с высоты башни, мир казался опустошенным. Я ощущал себя не завоевателем, а мусорщиком, который перебирает разрушенные мечты и забытые надежды.

Но я не забывал о своём доме и земле, которую оставил, чтобы прийти сюда. Я отрёкся от своей судьбы, заблудился в лабиринтах войны и забыл о том, что победа не всегда достижима. Теперь тоска по дому стала невыносимой. Я снял шлем и бросил его на каменный пол башни. Он упал с глухим звуком, словно тело павшего воина. Затем я разорвал карту на кусочки и бросил их на ветер, позволяя ему унести все мои победы в небытие. Я был изнурён, я был сломлен.

«Цель оправдывает средства», — повторял я себе, как мантру, чтобы усмирить грызущие сомнения. Эта фраза, когда-то бывшая маяком на пути к моей великой цели, теперь звучала как ехидная усмешка. Я заходил слишком далеко, отбрасывая моральные принципы, как ненужную одежду.

Я вижу их лица перед собой, убитые и раненые. Я слышу их крики, их просьбы о пощаде, их умоляющие взгляды. Я чувствовал ужас, пронизывающий меня до костей, но отгонял его прочь. Убеждая себя, что все это необходимо, что это часть большого плана. Я видел в зеркале своих действий отражение безумия. Я был превращен в чудовище, которое питалось страданиями других. Мое сердце, когда-то бившееся в такт с идеалами, теперь отдавало ритмом хаоса. Я видел в своих руках орудия уничтожения, а не символы справедливости.

«Аппетит приходит во время... войны», — повторял я себе, чтобы заглушить голос совести. Эта старая поговорка теперь звучала как зловещая песня, призывающая к дальнейшим злодеяниям. Каждая новая жертва усиливала мои амбиции, заставляла меня искать все более изощренные способы достижения цели. Я был пойман в ловушку собственных амбиций, не видя ничего, кроме неотвратимой цели. Я был слеп к моральным границам, к бесчеловечности своих действий. Я был уверен, что могу все контролировать, но на самом деле я был рабом своего же безумия.

Но это ничего не значит, когда ты стремишься домой!

Город застыл в ожидании, затаив дыхание. Кислотный дождь, недавно прошедший, оставил после себя мокрые, блестящие улицы и тяжелый воздух, пропитанный сыростью. Небо, до недавнего времени грозившее обрушиться на город свинцовыми тучами, неожиданно затрепетало. Спустя миг появились и просветы в тучах. Эти просветы были не просто дырами, а странным молочно-белым сиянием. Белизна была не яркой и не слепящей, а мягкой, молочной, словно в тучи влили целое море светлого молока. От этой белизны исходило непонятное ощущение. Не страх и не радость, а что-то необъяснимо тревожное, словно сам мир замер в ожидании чего-то великого и неизведанного.

В самом центре молочного сияния появился портал. Он был невероятно большим, и его контуры словно парили в воздухе. Из портала лилось ослепительное бело-голубое свечение, от которого создавалось впечатление, что даже тучи внутри него озаряются. В портале можно было различить нечто похожее на звёзды или огромные кристаллы, которые двигались в невероятном танце. Когда портал открылся, раздался не гром, а странный дрожащий звук, как будто сам мир вот-вот распадётся на части. А затем этот звук исчез, оставив после себя лишь белые облака и необычное, едва уловимое чувство перемен. Казалось, что что-то непостижимое вырвалось на свободу, и теперь всё будет иначе.

Время, казалось, остановилось. Город, замерев в ожидании, наблюдал за тем, как из портала, раскрывшегося в небе, словно небесный глаз, вырывается нечто невероятное. Молочно-белые облака вокруг портала сверкали и трепетали, а из него исходила не светлая энергия, а какая-то загадочная сущность, слишком тёмная и густая, чтобы её можно было назвать светом.

И вот в одном из вихрей этой темноты появилась тёмная клякса. Она была чёрного цвета и маслянистой. Словно капля смолы, она выпала из портала и с грохотом устремилась вниз, как выпущенная с высоты небесная гроза.

В последний момент я успел отступить в сторону, и клякса со всей своей неудержимой энергией врезалась в каменный пол. От удара по камню пошли трещины, а воздух задрожал от ударной волны. Клякса расплескалась, размазалась по камню, и из нее поползла не жидкость, а что-то более густое, более живое. Это было не вещество, а инородное тело, нечто из другого мира, не подвластное законам этой реальности. И каждое его движение вызывало тревогу, не страх, а глубокое, природное ощущение чего-то неправильного, недопустимого.

Мир вокруг закружился, как на карусели. Ударная волна от падения кляксы прокатилась по телу, лишив меня дыхания и заставив в ушах звенеть. Каменные плиты под ногами дрожали, а в воздухе стоял резкий неприятный запах, напоминающий горелый каучук и гниющие листья разом.

В мозгу еще путались отголоски недавнего зрелища, но всё же мне удалось собрать мысли воедино. Постепенно вернулось зрение, и я увидел её. Клякса, размазанная по камню, уже не была просто темной массой. Она изменилась, словно впитала в себя частицу самого каменного пола, обретя неровные края и странную рельефность. И вот из неё появилось нечто. Ни рука, ни щупальце, а нечто более бесформенное и ужасающее. Как живая тень, оно скользило по камню, не оставляя следов, но оставляя за собой следы разрушения.

Она ползла по мне, не причиняя боли и не кусаясь, а просто поглощая. Мои доспехи из магически прочного эбонита таяли перед ней. Казалось, она проникает сквозь материал, как ржавчина в металл. Я чувствовал, как холод проникает сквозь броню, и осознавал, что она поглощает не только доспехи, но и саму ткань реальности, которая пытается противостоять её вторжению.

Холод, который проникал сквозь эбонитовую броню, становился всё более ощутимым и невыносимым. Он пробирался не только в тело, но и в разум, путая мысли и погружая их в туман. Я пытался противостоять ему, пытался отогнать это нечто, что ползло по мне, но оно становилось всё сильнее.

И вот уже в глубине мозга, словно из самого сердца тьмы, прозвучал голос. Не человеческий, не звериный, а нечто промежуточное, сотканное из эха и вибраций. Он проникал сквозь металл, словно самый тонкий шепот, и оседал в моем сознании, разрушая логические связи и заменяя их на свой мрачный шепот:

— Мы Веном! Мы тьма! Ибо имя нам легион... — звучал голос, и в нем слышалось не столько угрозы, сколько беспросветного отчаяния. Словно целая армия безликих существ кричала одним голосом и не просила, а утверждала свое право на существование.

«Имя нам легион», — повторялось в голове. В этих словах слышалась экспансия, которая поглощает всё на своём пути. Это была не атака, а поглощение, слияние, инфекция, которая распространяется по всему телу, по всем мыслям и по всей душе разом. И вот, в самом сердце этого мрачного хаоса, я уловил что-то близкое и знакомое. Это был запах. Слабый, но узнаваемый. Запах «Беломорканала» — табака, который часто курил мастер Крид. Он был заядлым курильщиком, и аромат его табака пропитал всё вокруг. Я закрыл глаза, и всё вокруг словно померкло. Остались лишь ощущения: холод, вибрация, запах. И в самом центре этого тёмного букета ощущений звучал голос.

— Мы Веном... — произнёс он уже не зловеще, а скорее как измученный шёпот. И в этом шёпоте я уловил не только отчаяние, но и какую-то безмолвную мольбу. Казалось, это существо просило о помощи, хотя и не могло выразить это словами.

Мир вокруг будто выцвел, лишился красок. Трава пожухла, листва на деревьях свернулась в коричневые трубки, а яркое солнце стало тусклым и холодным, как мертвый глаз. С каждым ударом сердца я чувствовал, как из меня вытекает жизнь, как волна магической энергии отливает от моих костей и мышц, оставляя после себя пустоту.

Это было похоже на попытку вытянуть воду из болота через очень тонкую трубочку. Сначала поток был едва заметен, но с каждым мгновением он усиливался и становился более явным. Я чувствовал, как он разрушает мои внутренние органы, как высасывает жизнь из каждой клетки моего существа. Мир вокруг отвечал на этот отток магии своей собственной смертью. Трава завяла и почернела, как отравленная ядом. Деревья осыпались листьями, а их стволы покрылись трещинами, словно умирающая кожа старика. Воздух стал густым и тяжелым, отравленным испарениями умирающей природы. Воины, стоявшие рядом, падали один за другим. Их тела иссушивались, становились жесткими, как древесина. Кожа обретала землистый оттенок, а глаза пустели, лишенные жизни. Они умирали не от ран, не от болезни, а от того же оттока магии, что пожирал меня изнутри.Я видел, как мои собственные руки постепенно становились прозрачными, словно стеклянные. Мышцы ослабевали, а кости становились хрупкими, как сухой сучок. И всё это происходило с ужасающей скоростью, поглощая меня целиком. Я понимал, что умираю. Я чувствовал, как смерть окутывает меня холодной простыней, поглощая мою жизнь, мою силу, мою суть. И в этом процессе не было ни боли, ни страха. Была лишь глубокая печаль о потерянной жизни, о мире, который умирал вместе со мной.

Но я не сдамся! Собрав всю волю, перенаправляю поглощение магии с себя на мир и пробую подчинить сибиота. Я не знаю, как долго шёл этот бой, но в конечном итоге я одержал верх, и «клякса» подчинилась, став единым механизмом с моим телом.

Я ощутил, как холодный ужас отступает, как отток магии прекращается. Вместо него приходит прилив новой силы, новой энергии. В моём теле пробуждается нечто иное, нечто инородное, но при этом настолько родное, что становится частью меня самого.

Это был Веном. Симбионт, с которым я договорился, который принял меня в свою тьму, чтобы спастись от гибели. Он вплетается в мою сущность, становится моим внутренним органом, моей второй кожей. Я чувствую его каждую клеточку, каждый импульс, каждый вздох.

И в этот же момент я понимаю, что у меня появилась новая система магии. Не такая, как у меня была раньше. Эта система более темная, более мощная, более непредсказуемая. Она пронизывает меня изнутри, как грозовой разряд, заставляя трепетать каждый нерв, каждую мышцу. Мир вокруг меня изменяется. Я вижу теперь не только краски, но и потоки магической энергии, которые с былой силой заливают опустошенный мир. Я понимаю, что это Веном питает себя от окружающей магической среды, но при этом он не уничтожает ее, а трансформирует, делая ее более схожей с собой.

И в эту же секунду я уже могу открывать порталы. Я вижу перед собой черные пропасти, готовые проглотить меня и выплюнуть в другом месте. Я могу ощутить их тягу, их притяжение, их непроглядную глубину. И я знаю, что сейчас могу вернуться домой.

Мир вокруг меня, лишенный жизненных сил, остановился в ожидании. Трава не колыхалась, листья на деревьях замерли в полете, а ветер превратился в неподвижный воздух, густой и тяжелый. Все ожидало моего решения, моего шага. И вот перед моим лицом происходит что-то невообразимое. Не громкий взрыв, не ослепительная вспышка, а просто щелчок. Тихий, но четкий щелчок, словно замок от старого сундука отщелкивается после долгих лет забвения.

И в этот же момент воздух перед мной начинает дрожать, сгущаться. Он становится темным, как антрацит, и в этом темном мареве я вижу провал, непроглядную глубину. Она манит меня, притягивает к себе, как черная дыра в космосе. Я чувствую, как Веном пульсирует в моей крови, как он готов пройти через этот портал вместе со мной. Он превращается в союзника, мою силу, мою защиту. Он — моя тьма, которая помогает мне вернуться к свету. Я делаю шаг вперед. В провал, в антрацитовое марево. И меня окутывает темнота. Но это не просто тьма. Это туман, густой и тяжелый, который проникает в каждую пору моей сущности, заставляя меня чувствовать все свои органы одновременно, все свои клетки.

Секунда, и мир позади меня уже умирал не постепенно, а стремительно, как затухающая звезда. Его краски исчезали на глазах, уступая место глубокому черному пространству. Трава превращалась в пыль. Я ощущал, как Веном вытягивает из этого мира последние остатки жизненной силы. Он питался его угасающей магией и преобразовывал её в своё собственное топливо. Это было одновременно ужасно и прекрасно в одном и том же застывшем моменте.

Я выбираю направление, сосредотачиваю свою волю, и передо мной открывается невероятное зрелище. Это не просто портал, а проход в другую реальность, в другой мир. И в нем я уже вижу очертания родного дома, родной планеты. Я шагаю вперед, и меня окутывает темнота. Но я не боюсь. Я знаю, что я вернусь. Я знаю, что я остался жив. И я знаю, что это только начало. Я сделал ещё один шаг в темноту, в непроглядную тьму, которая будто притягивала меня. Я не мог и не хотел оборачиваться назад. Я больше не сопротивлялся этой темноте, этому призыву бездны.

И вот, в самом центре этой темной пропасти, я увидел свет. Он был ярким, ослепительным, но при этом теплым и ласковым. Это был свет дома, свет родной планеты. Я сделал последний шаг, и меня окутал этот свет. Я был дома.

Я спокойно моргнул пару раз и заметил, что касаюсь странного куба с древними рунами и идеально ровными гранями. Снова моргнув, я с непривычной радостью увидел искусственный свет и какой-то молот, который лежал рядом. Я спокойно поднял его и осмотрел, совсем не ощущая веса.

— Вы находитесь на территории, контролируемой правительством США! — прозвучало в громкоговорителе.

— Я дома... — нервно смеюсь, и мой зловещий смех эхом разносится по закрытому помещению.

Глава 17

- Немедленно покиньте территорию! И сдайтесь охране. - всё так же орал неизвестный на меня застывшего в пиктограмме призыва напоминавшей паука. - И уберите руки от артефактов, они принадлежат правительству США. - продолжил он более агрессивно. - Иначе мы будем вынуждены применить силу. Считаю до десяти!

- Стой. А ты уверен, что оно вообще нас понимает? - вклинился новый голос.

- Почему нет?

- Да это же явно инопланетная хрень! - второй искренне недоумевал от подобной прозорливости первого.

- А ведь ты прав... - тихо проговорил неизвестный, резкий щелчок, и моё тело разрывает очередь из крупнокалиберного пулемёта.

Но хоть какого-то урона их оружие мне не приносило, но оно и не удивительно, ибо я прошёл такое!

В моей левой руке спокойно вспыхивает маленький огонёк магии светляка. Это простой, почти обычный фокус, но для меня он является источником силы. В обычных руках он остался бы всего лишь небольшими милыми искорками, но моя магия, питаемая потоками огромного количества магической энергии, воспринимает это как возможность.

Огонёк не просто растёт в моей руке, он взрывается сиянием, питаясь моей магией. В мгновение ока светляк превращается из скромного источника света в миниатюрное солнце, пульсирующее в моей ладони, отдавая тепло и ослепляя всех вокруг.

На моём лице появляется усмешка. Не только мой враг, но и окружающие с тревогой смотрят на этот световой всполох в моих руках. Я чувствую, как от него исходит невероятная сила. И это пьянит! Не думал, что магия здесь будет настолько отличаться. Или в Инферно сам мир пытался тебя сожрать? Но в итоге это я его сожрал и пустил на топливо. Бывает...

Я отпускаю светляка на волю, и он, подобно вырвавшемуся из клетки зверю, стремительно мчится вперёд. Светляк превращается в шаровую молнию ослепительно белого света. Это уже не просто огонь, а выброс чистой энергии, порождённый моей магией и питаемый моей волей. Он сметает всё на своём пути, сжигая опоры, строения и всех, кто оказался у него на дороге.

Раздаётся оглушительный треск. Деревянные опоры рушатся, а железные конструкции плавятся под натиском «светляка». Люди в чёрной амуниции и шлемах, которые стояли на моём пути, не успевают среагировать. Их защита не может противостоять неконтролируемой магической силе. Они сгорают в одно мгновение, оставляя после себя лишь пепел и расплавленный металл.

Всё вокруг заливает яркий свет, воздух наполняется жаром, но я не ощущаю никакого неудобства. Моя магия с каждой секундой становится всё сильнее и мощнее. Я вижу, как её разрушительная сила продолжает расти, и знаю, что сейчас могу остановить любого, кто встанет у меня на пути.

Захватив солидный молот и рунический кубик Рубик в своё пространственное хранилище, я спокойно покинул столь гостеприимное место через ближайшую прожжённую дыру в стене. Настроение было прекрасным, так что я спокойно насвистывал лёгкий мотив, тихо шепча «Пардон, сорян, мискузи» себе под нос, и был таков.

Солнце безжалостно палило, ярко сияя в небе. Пески под его лучами превращались в раскалённое море, сверкающее золотыми бликами. Барханы, словно гигантские волны, медленно перекатывались под действием невидимого ветра. Их вершины, покрытые тонким слоем песка, переливались алым, оранжевым и фиолетовым от лучей меняющегося солнца.

В бескрайнем море песка изредка встречались оазисы, как драгоценные изумруды, инкрустированные в золотую ткань пустыни. Высокие пальмы раскидывали свои листья, создавая тень над крошечными озёрами с бирюзовой водой. Вокруг этих озёр росли колючие кусты и травы, которые удивительным образом выживали в суровых условиях и охраняли покой оазисов.

Вдали виднелись руины древних городов, засыпанные песком. Выступающие остатки стен, колонны и башни, словно призраки прошлого, напоминали о былом величии. От них веяло тихой грустью и тайной, заставляющей воображение рисовать картины прошлого, когда эти города были центрами жизни и культуры.

Над пустыней, как будто застывшие в полёте, парили хищные птицы. Их чёрные силуэты резко выделялись на фоне золотого неба, создавая ощущение загадочности и непредсказуемости.

Ветер, невидимый, но ощутимый, гнал по пескам волны, заставляя их петь свою песнь. Вся картина создавала впечатление безмолвного, не тронутого временем мира, где царит вечная тишина, прерываемая лишь свистом ветра и криком хищных птиц.

Рёв двигателей, похожий на вой дикого зверя, был слышен далеко в небесах. Два вертолёта быстро приближались ко мне. Их тени скользили по земле, как хищники, готовые напасть. Лопасти вертолётов с оглушительным шумом рассекали воздух. Звук двигателей становился всё громче и смешивался с шумом ветра, создавая оглушительный рёв, который заполнял всё вокруг.

Как любопытно. Значит, они всё же решили среагировать. Ну ничего, тем будет интересней.

Я складываю печать призыва. Мгновенно тишина, наполнявшая воздух, разрушилась. Из пустоты, где только что царило очаровательное безмолвие, словно кошмарные призраки, появились огненные элементали.

Сотня адских созданий, сотканных из огня, взмыла в небо. Их глаза, два раскалённых уголька, горели ненавистью к металлическим птицам имени армии США, которые стремительно преследовали меня.

Огненные элементали, подобно стае диких псов, вырвались на свободу и атаковали вертолёты. Их тела горели, как живые факелы, оставляя за собой огненный след. Это был хаос, настоящий огненный ад, который я вызвал из глубин своего домена. Вертолёты, застигнутые врасплох, оказались в ловушке огненного урагана. Пламя, словно языки демонов, лизало их сталь, стараясь добраться до душ, запертых в металлических клетках. Пронзительный вой аварийных сирен, похожий на крики приговорённых к смерти, разрывал воздух. Но в этом аду, где воздух густел от дыма, а металл плавился, только я чувствовал себя живым. Ибо для меня это комфортная температура уже который век. Или здесь время идёт немного иначе?

Щелчок, и огненные твари исчезают, а неиспользованная магия возвращается в магическое ядро циркулировать дальше. Интересно, куда же меня занесло? Почему-то в голове вспоминает Намибия, но какого чёрта? Хотя... Если вспомнить, откуда я уходил, то и удивляться не стоит. Так что живём. Проходя мимо одного «уроненных» чёрных ястребов, замечаю и своё отражение в отполированной стали.

— И правда монстр... — цокнув языком, убираю всё лишнее и двигаюсь дальше, как руссо туристо облико морале, а именно в шортах, сандалиях и рубашке в сеточку.

Спустя пару минут появились и пикапы в пустынном окрасе, и вот там уже сразу открыли пулемётный огонь с кузова.

Движения мои были размеренны, но полны хладнокровной решимости. Каждая мышца в моем теле была напряжена, словно струна, готовая к удару. Я чувствовал, как свинцовые пули, выпущенные из пулеметов, просвистывают мимо, минуя мою кожу на доли секунды. Это был ледяной душ, который заставлял кровь стынуть в жилах, но не отнимал контроля над телом.

В этот момент, когда смерть висела в воздухе, словно призрак, я поднял руки, и мои пальцы сложились в знакомую за сотни битв печать. В груди возникло ощущение леденящего холода, который распространялся по всему телу, словно поток ледяного дыхания, исходящий из моих рук. Вспышка синего света, яркая, как внезапная молния, озарила песчаную пустыню. Три десятка пикапов, преследовавших меня, застыли, словно мошки, замороженные в янтаре.

Рядом тут же начала распространяться приятная свежесть от нового «айсберга». Довольно кивнув, продолжаю двигаться дальше в поисках хоть чего-то, не похожего на пустыню. С другой стороны, виды были весьма колоритными, так что я наслаждался аскетичной природой и тем, что вокруг, а было там немного, но после Инферно даже это было в радость.

Песок, раскаленный от солнечных лучей, жёг ноги с каждым шагом, но я не останавливался. Моё тело было напряжено, но азарт и природное любопытство заставляло меня двигаться вперёд без оглядки.

Вдалеке, на горизонте, где небо сливалось с песком, появился блеск. С каждым шагом он становился ярче, больше, превращаясь в широкую полосу голубого, разрывающего бескрайнюю желтизну пустыни. Атлантический океан, могучий и непокорный, встречал меня.

Когда я наконец достиг берега, перед моими глазами раскрылось удивительное зрелище. Берег, покрытый останками кораблей, словно кладбище древних левиафанов. Их корпуса, разобранные на части, лежали на песке, как кости гигантов, застигнутых смертью в разгаре путешествия. Ржавые останки кораблей, разрушенные временем и морской солью, лежали, раскинувшись, как скелеты динозавров в музее. Они напоминали скелеты древних морских чудовищ, которые, казалось, лишь на мгновение прилегли отдохнуть, но так и не проснулись.

Ветры носили шум волн, касающихся берега, и стоны ржавого металла, создавая зловещую симфонию моря и смерти. В этом месте время казалось застывшим, словно самый страшный и бесстрастный художник оставил свою печальную картину навеки. И это было по-своему очаровательно и притягательно, ну или я слишком много времени провёл по ту сторону врат призыва. А это всё же меняет, да и время опять же течёт «немного» иначе.

Впрочем, «отдохнул» я и правда неплохо, так что теперь пахать и пахать! Но почему бы и не постоять пару минут у такой красоты? Вздохнув полной грудью, блаженно прикрываю глаза. Как же это волшебно! Но вдали вновь слышится шум двигателей, но теперь уже со стороны моря. И чего им неймётся?

Зажиточное американское общество, оно всегда стремится «укусить» больше, чем может проглотить, жадность вечно голодного капитализма она такая, и как же это мерзко выглядит, особенно после того, как ты почти собственными руками построил социалистическую утопию, пусть и на крови и чужих душах. Но коммунизм ведь!

Так что отныне мне неприятна их система ценностей.

Капитализм — это раковая опухоль на нашей земле. Впрочем, это не моя проблема, так что играть в социалиста я не буду, в этот раз уж точно. Пускай мир живёт себе сам, а амбиции покорителя я уже реализовал, так что можно и дальше жить как обычный студент, вопрос лишь в том, а получится ли? Удастся ли встроиться в старую систему, суть которой я уже практически позабыл? Смогу ли я снова быть человеком? Просто студентом? Просто другом. Вопрос.

Солнце, уже склонившееся к горизонту, окрашивало небо в багряные и золотистые оттенки, отбрасывая длинные тени от высоких сосен, которые уходили вглубь берега. Тёплый воздух, насыщенный запахом ржавчины и солёного бриза, приятно щекотал кожу. Я сидел на гладком, нагретом солнцем камне, облокотившись о ствол старой баржи. Её шершавая корма приятно царапала ладонь, и я, закрыв глаза, слушал шум волн, разбивающихся о берег, и ленивое пение чаек, кружащих над водой.

Время текло медленно, словно песок сквозь пальцы. Я не торопился, позволяя себе насладиться безмятежностью этого момента. Вдали, за полосой песчаного пляжа, серебрилась гладь воды. Горизонт, где небо сливалось с морем, казался бесконечным, словно обещающим приключения и тайны. Именно там, на горизонте, я ожидал прибытия катера правительства США. У них не должно было быть какой-либо особой окраски или отличительных знаков. Они просто должны были появиться – и именно это – их внезапное появление, неизвестность и непредсказуемость – привлекало меня больше всего. Я ждал, когда они незаметно вынырнут из тумана, чтобы почувствовать адреналин и неизвестность, которые они несли с собой. Я знал, что они придут, и это знание наполняло меня одновременно спокойствием и нетерпением.

Ибо чем раньше они прибудут, тем быстрее я покину Африку, до которой мне совершенно нет дела.

Катер встал рядом с берегом, и на ближайшей шлюпке ко мне направились новые люди, как их много в этом месте, за время своих «компаний», признаться, успел отвыкнуть от столь пристального внимания.

Тишину на берегу нарушил хруст песка под ногами. Я открыл глаза и увидел её. Она шла по пляжу, словно героиня шпионского фильма или фантастического боевика. Её стройная и гибкая фигура была облачена в облегающий чёрный костюм, который подчёркивал каждую линию её тела. Костюм был сделан из неизвестного материала, возможно, синтетического, блестящего и непроницаемого. Он плотно облегал её тело, не оставляя ничего для полёта фантазии.

Её голову скрывала защитная маска с одним визором красного цвета, похожая на маски военных пилотов или космонавтов. Визор блестел на солнце, и я не мог разглядеть её лица. Но даже без этого я мог видеть, что её походка полна грации и уверенности. Каждое её движение было точным и выверенным. Она двигалась бесшумно и плавно, словно хищник, подкрадывающийся к своей жертве.

Я уверенно встал и подошел ближе, уже не скрывая своего интереса. Она остановилась, не оборачиваясь и не снимая маски. Ее силуэт на фоне заходящего солнца казался еще более загадочным и манящим.

— Питер? — Голос, прозвучавший из-за маски, был мягким, но не лишенным уверенности. Он был знаком, но не в полной мере. Я почувствовал, как сердце ускорило ритм. «Неужели? Не может быть...» — пронеслось в моей голове.

Девушка замолчала, погружаясь в свои мысли. Я стоял неподвижно. Она казалась такой близкой, но в то же время... «Кто она? Как она здесь оказалась?» — вопросы мелькали в моей голове один за другим, но ответы так и не спешили появляться в ответ.

В следующее мгновение она быстрым движением стянула с головы жуткую визор-маску и улыбнулась. Визор с красным отражением упал на песок рядом с ней, отражая последние лучи заходящего солнца. Я увидел её лицо, и все сомнения тут же исчезли. Это была она. Девушка стояла передо мной во всей красе и образе, что прекрасно подчёркивал все её достоинства и формы, ранее мной проигнорированные. Её глаза сияли от радости, а волосы мягкими волнами спадали на плечи.

— А ты что здесь забыл? — спросила мисс, голос её был полон неподдельного удивления и небольшой доли радости. Ее лицо было пронизано искренним недоумением, словно она не могла поверить в то, что видит перед собой.

— И правда, давно не виделись, Ники. Да так... отдыхаю. Думаю, а почему бы и не сгонять на берег костей? — улыбаюсь в ответ максимально тепло и дружелюбно, спокойно отмечая боковым зрением, что и другие катера высадили десант, и берег стремительно попался другими людьми в форме и без каких-либо отличительных знаков.

— Правда? — спросила она, уже не сомневаясь в том, что узнала. Её улыбка была настолько искренней и радостной, что я не мог не ответить ей тем же. — А меня отправили сюда по работе, — ответила Ники, словно хотя бы на секунду убеждая саму себя в правдивости своих слов.

- Злобный босс? - улыбка стала лишь шире.

- Босс! - девушка понуро опустила голову.

Я почувствовал, как мои щёки слегка покраснели, и попытался сделать вид, что это просто от солнца.

— По работе... — она повторила, словно рассматривая возможность такого объяснения. Я увидел, как ее брови слегка приподнялись, словно она улавливала несоответствие в своих словах и выражении моего лица.

— Да кто же твой босс, Ники? — тихо смеюсь, вернувшись на свой уже давно нагретый и ставший законным местом обитания камень. — Впрочем, неважно. — продолжил я, игнорируя всех агентов, что брали меня в кольцо. — Как насчёт поужинать на берегу? — продолжаю закидывать удочку.

- Полковник Фьюри, следов инопланетного объекта не обнаружено, выдвигается для сбора чёрных ящиков с птичек? - неожиданно вклинился в диалог резвый боец.

— Полковник, значит. — улыбаюсь чуточку шире.

- Это не то, что ты подумал, Питер... - девушка тут же покраснела, как маков цвет.

(Мискузи для тех, кому интересно послушать музыку автора)

https://vk.com/wall-160595472_1016

Глава 18

Агенты быстро покинули берег и, собрав лёгкие баги из привезённых коробок, устремились куда-то в пустыню, я же остался в компании Ники и пары людей в чёрной форме и красными глазами. Вскоре неизвестно откуда привезли и группу поваров, так что впереди намечался знатный пир на весь мир, ну или на один конкретный пустынный берег, что стал кладбищем для множества кораблей.

Всё настолько закрутилось, что я сам не понял, как втянулся в это действо.

Я только что попробовал блюдо под названием «брей». Это блюдо народа нама, которое запекают в земле, пропитывая ароматом диких трав и земли. Ммм... мясо получилось очень нежным и сочным! Затем я попробовал «омари» — сердцевину алоэ, которая оказалась удивительно сладкой и освежающей! А после я решился на «ожи» — жареных кузнечиков. Они были хрустящими и богатыми белком. Вкус был необычным, но вполне приемлемым, напоминал курицу.

Секунда — и я погружаю зубы в сочный стейк из кальмара, приготовленный на гриле. Аромат пряностей и морской бриз создают неповторимый вкусовой контраст.

Не могу устоять перед свежевыловленной рыбой: тунец, лосось, меч-рыба – всё это приправленное местными специями и поданное с великолепным вином. А какие устрицы! Свежие, сочные, настоящий морской деликатес! И вот меня манят ароматы «капы» — национального блюда, приготовленного из пшеничной муки и жира. Подают его с ярким соусом из трав и мясным рагу. И вот я откусываю кусочек стейка из гемсбока — нежного и ароматного мяса антилопы. Не могу не упомянуть традиционный напиток «омбома», приготовленный из молока и зёрен проса. Он сладкий и терпкий, отлично утоляет жажду.

Время, казалось, остановилось, а мир замер в золотистых лучах заходящего солнца, которые окрашивали небо в огненные тона. Мы сидели за столиком, стоящим прямо у берега, и с замиранием сердца наблюдали, как огромный огненный шар медленно опускается в волны Атлантического океана.Ники тихо смеялась над очередной глупой шуткой. Она сменила костюм на элегантное вечернее платье, но осталась босоногой. Эта девушка избегала каблуков. Её глаза искрились от радости, а волосы развевались на ветру. Она была не просто приятной компанией – она была частью этого заката, этого волшебного момента. В такие мгновения кажется, что мир замирает в ожидании ночи.

Мы уже насладились закатом, попивая изысканное вино, аромат которого смешивался с солёным океанским воздухом. Вино было превосходным, или, возможно, это ощущение создавалось благодаря этим завораживающим видам и умиротворению, которое охватывало нас с каждым мгновением этого вечера.

Запах жареного мяса и морепродуктов, доносившийся с полевой кухни, создавал атмосферу предвкушения очередных вкусных блюд. Я смотрел на Ники и чувствовал, как моя душа наполняется теплом и счастьем. В этот момент ничто не имело значения, кроме этого мгновения, этого вида, этой компании. Время пролетело незаметно, но каждый миг был наполнен волшебством. Мы пили вино, шутили и радовались тому, что можем быть вместе в этом удивительном месте, где небо сливается с морем, а душа обретает покой.

- Как тебе стейк из Намибии? - девушка тепло улыбнулась, делая новый глоток из бокала с вином.

Её вопрос прозвучал как шёпот — тёплый и нежный, словно вечерний бриз, проносящийся над бескрайним Атлантическим океаном. Она улыбнулась, и её глаза заискрились в лучах заката, отражая огненные оттенки неба. В этот момент казалось, что она запечатлела в себе всю красоту этого волшебного момента.

Я сделал глоток вина, позволив ему раствориться на языке, и ощутил послевкусие сладкого фруктового букета, переплетённого с терпкими нотками. И только тогда я смог ответить на её вопрос, окунувшись в воспоминания о вкусе этого необыкновенного стейка.

— Неплохо, — сказал я, откладывая нож и вилку. — Это, наверное, самый вкусный стейк, который я пробовал за последние двести лет.

Ники засмеялась и прошептала что-то вроде «дурашка».

— Мясо было нежным и сочным, с лёгким привкусом диких трав, которые росли под палящим африканским солнцем. А корочка… Она была идеально прожарена, хрустящая, с аппетитной золотинкой. Вкус этого блюда сложно передать словами — он словно пропитан духом этой земли.

Я замолчал, вспоминая, как вкус мяса, сдобренного особыми специями, вызвал настоящий фейерверк ощущений на моём языке. В тот момент я словно оказался в Намибии, почувствовал её запахи и вкусы.

Ники кивнула и улыбнулась ещё раз. От этой улыбки вечер стал ещё волшебнее.

— Я знала, что ты ценитель хорошей еды, — сказала она нежным и мягким голосом, словно шелестом листьев на ветру. — И я так рада, что тебе понравился этот стейк. Я сама в восторге от местной кухни. Здесь такое богатство вкусов, такое разнообразие ингредиентов, что каждый раз можно открывать для себя что-то новое.

Я кивнул в знак согласия, чувствуя, как в моей душе растёт благодарность за эту прекрасную атмосферу вечера, за вкус изысканного стейка и за теплоту этой прекрасной девушки, которая разделила со мной эту волшебную минуту.

— Согласен, еда здесь и правда диво как хороша, так что хочется есть и есть. Однако после такого сытного отпуска придётся экстренно идти в зал на сушку. — скупо улыбаюсь, показывая тем самым своё недовольство от столь вкусной еды данной страны, ну или я просто изголодался в Инферно по земной пище и простому общению.

Вечерняя прохлада накрыла нас, когда мы устроились у берега, уютно закутавшись в пледы. Яркая полная луна освещала безбрежный океан, который с шумом разбивался о берег у наших ног. В воздухе пахло жареным мясом и вином, но мы были поглощены другим миром — миром классической музыки.

— Знаешь, Ники, я всё думаю о Бахе, — сказал я, повернувшись к ней. — Его музыка настолько сильна и проникновенна. В ней столько гармонии и стремления к идеалу. — Ники улыбнулась, её глаза заблестели.

— Я понимаю, о чём ты. Бах — это не просто композитор, он открыл для нас целый мир звуков. В его музыке есть что-то вечное, неподвластное времени.

— Да, он мастерски использует контрапункт, — сказал я, с интересом наблюдая за тем, как лунный свет отражается в её глазах. — Он создавал сложные мелодии, которые переплетаются, но при этом звучат гармонично и слаженно. Это просто гениально!

— Да, — согласилась Ники. — И он был очень плодовитым композитором. Он создал множество произведений в различных жанрах — от органной музыки до кантат. Он был настоящим мастером своего дела.

— И все его произведения наполнены глубоким духовным смыслом, — добавил я. — Он как будто стремился передать через музыку свои внутренние переживания и свою веру. Это делает музыку ещё более очаровательной.

— Признаться, я не думал, что мы когда-нибудь будем обсуждать Баха, да ещё и не где-нибудь, а на другом конце света, в Намибии, — говорю я с искренней улыбкой, испытывая глубокое удовлетворение.

Мы долго говорили о Бахе и о том, какое впечатление на нас произвели его произведения. Обсуждая глубину и красоту его музыки, мы ощутили нечто большее, чем простая любовь к классике. В эту волшебную ночь, под светом луны, мы почувствовали взаимопонимание и лёгкую симпатию друг к другу. Это чувство только усилилось после того, как мы выпили по бокалу вина.

— Знаешь, — с улыбкой сказала Ники, — Бах — это не просто композитор. Он для меня источник вдохновения. Его музыка помогает нам понять мир вокруг и самих себя.

Я кивнул в знак согласия, и меня охватило ощущение, словно в моей душе зазвучал оркестр под руководством самого Баха. В тот момент я осознал, что классическая музыка — это не просто набор звуков. Это язык души, полный любви и вдохновения, а Бах — великий мастер данного языка.

Ночь уже полностью овладела намибийской пустыней. Звезды сыпались с неба, как алмазы, отражаясь в бескрайнем океане, который шумел в нескольких метрах от нас. Мы лежали на теплом песке, укутанные в пледы, и наблюдали за звездным небом, словно за каким-то необъяснимым чудом, что увидели впервые за долгую жизнь. Отсутствие электроники и прочих благ цивилизации позволяет смотреть на мир таким, каков он есть на самом деле, и это прекрасно.

В наших руках была еще одна бутылка вина, которую мы открыли после того, как закончили столь плотный ужин. Вино было красным, с богатым букетом и бархатистым вкусом. Каждая капля согревала нас изнутри, как и тепло песка, на котором мы лежали.

— Смотри, — сказала Ники, указывая на небо. — Вон там Созвездие Ориона. Я всегда люблю его видеть, когда есть возможность насладиться моментом и ночной тишиной. — её глаза приятно блестели во тьме.

Я взглянул туда и увидел знакомые звёзды, которые складывались в силуэт охотника.

— Да, это красивое созвездие, — согласился я. — А вы знаете, что в нём находится самый яркий красный гигант на ночном небе?

— Я не знала, — ответила Ники, с интересом рассматривая Орион. — А как он называется?

— Бетельгейзе, — с удовольствием рассказывал я ей о звёздах. — Он в тысячу раз больше Солнца и испускает зловеще красный свет. Только представь, насколько он мощный! — тепло улыбаюсь в ответ.

Мы продолжали наблюдать за звёздами, обмениваясь шутками и мыслями о необъятности Вселенной. Мы ощущали себя крошечными частицами этого огромного космоса, окружёнными его тайнами и великолепием.

Вино медленно стекало по горлышку бутылки, словно символизируя бесконечность времени, которое течёт вокруг нас. Мы были в моменте, полностью погружённые в атмосферу звёздной ночи, в её таинственность и красоту. И в этом завораживающем зрелище мы нашли своё место, своё понимание мира, которое неподвластно времени.

Заворожённо наблюдая за отражением звёзд в её глазах, я непроизвольно потянулся вперёд и сорвал с губ Ники первый поцелуй, не получив отказа, развиваю успех и чувствую не менее приятный ответ от самой девушки.

Опустевшая бутылка вина, словно заскучав, покатилась по песчаному берегу, упав с глухим стуком в прохладную воду. Её стекло, блестящее в свете луны, отражало ночной пейзаж – пляшущие огоньки костра, тёмные силуэты дюн и безграничный океан, спокойный и безмятежный.

Мы с Ники стояли у костра, окружённые мерцающими углями. Их свет играл на наших лицах, отбрасывая длинные тени. Её рука, лёгкая и тёплая, легла на мою. В тишине звучал лишь шум волн, словно песня, о том, что было и будет.

Мы медленно вальсировали в такт ритму моря. Её тёмные и густые волосы, словно бархат, рассыпались по плечам, нежно касаясь моего лица. В её глазах, блестящих в лунном свете, я видел ту же тайну, что и в бескрайних далях Намибии, ту же загадку, что и в ночном небе пустыни.

Мы танцевали, не произнося ни слова, но понимая друг друга без слов. В этой тишине, в этой волшебной ночи мы ощущали единение с природой, друг с другом и с самими собой.

Нежный вальс плавно превращается в страстное танго у костра под луной. И мы наслаждаемся тишиной, треском костра и компанией друг друга. Луна давно уложила всех спать, и лишь мы продолжали безумствовать на берегу в компании песка, ласкающего кожу. Горячее тело элегантно прогибалось под крепкими пальцами, а осиновый стан кружился в моих объятьях. С каждым движением танго становилось всё более «грязным» и заводным, спустя миг в моей руке появилась бутылка текилы, и мы продолжили праздник в ночи.

Глоток, поцелуй, снова глоток, лизнуть немного соли с ключицы Ники и жадно целовать столь сладкие губки. В эту секунду мы просто растворились в безумной страсти и моменте. Вскоре текила подошла к концу, и я, как заправский фокусник, достал бутылку рома из настоящего сахарного тростника. На этом моменте слетели последние тормоза, но ночь была ещё длинной.

Прижимаю горячее тело к себе, продолжая танец, и слышу, как она говорит заплетающимся языком.

— Питер, ты славный парень, я славный полковник... — минутная пауза, и Ники вновь «включается» в диалог. — Поэтому предлагаю тебе снова работу, и нет, ты не подумай, обычно вербовка происходит иначе. — Она пьяненько улыбается. — Но ты особый случай, и раз мы здесь и сейчас, то почему бы и нет? — её глаза блестят во тьме.

— Ну раз боссом будешь ты, Ники, то не вижу причин для отказа. — плавно наклоняю её, срывая с губ очередной поцелуй.

— Тогда добро пожаловать в Щ.И.Т. мой мальчик. — резко перехватив инициативу и уже наклонив меня, Николь так же жадно целует в ответ.

Поменяв положение с вертикального на горизонтальное и укрывшись ближайшим пледом, мы продолжили «собеседование» под звёздным небом, и это было прекрасно.

Ночь, как и всё в пустыне, сменилась стремительно, словно тень от быстрого бегущего верблюда. Звёзды, ещё мигавшие на тёмно-синем небе, словно бриллианты, потускнели и растворились в нежно-лиловом предрассветном тумане. Тишина, такая густая, что можно было услышать, как песок оседает под лёгким ветерком, царила повсюду. Лишь изредка, вдалеке, доносился глухой щелчок сухой ветки, ломающейся под ногами одинокой ящерицы.

Первые лучи солнца пробились сквозь пелену предрассветной мглы, окрасив небо в нежные розово-оранжевые тона. Вдали, за дюнами, заметил неяркую полоску золота, которая становилась всё ярче и ярче, как если бы солнце выползало из-за горизонта, увлекая за собой весь мир. Эта полоска быстро превратилась в огненный шар, который с каждой секундой становился всё больше и больше, пока не засиял во всей красе.

Ослепительное солнце залило пустыню золотым светом, и песок засиял, словно миллионы крошечных алмазов. Тени, спасавшиеся от знойного дня, исчезли с закатом. Воздух дрожал от жары, и в тишине можно было услышать, как песок под лапками ящерицы потрескивает от палящего солнца.

Не желая будить Ники, я тихо выбрался из-под уютного пледа. Тёплый и приятный на ощупь материал слегка щекотал кожу, но мне уже не терпелось встретить рассвет. Я потянулся, чувствуя, как после ночного сна мои мышцы расслабляются. Чтобы не задеть Ники, я аккуратно убрал ноги на пляжный песок, что приятно охладил мои ступни, и я улыбнулся. В пустыне утренняя прохлада не длится долго, но эти несколько минут были настоящим подарком.

Наслаждаясь рассветной свежестью, я сладко зевнул, вдыхая свежий воздух полной грудью. Аромат пустыни был особенным, он пах сухой землёй, ржавым металлом, солёным ветром и какими-то невидимыми цветами, которые раскрывались лишь утром. Я закрыл глаза и дышал, наполняясь этой нежной утренней энергией. Вдали, за дюнами, солнце постепенно поднималось над горизонтом, окрашивая небо в яркие цвета. Я с восхищением смотрел на прекрасное зрелище, запрокинув голову, словно ребёнок, впервые вышедший на улицу после недельного «ареста». В пустыне рассвет особенно прекрасен — он чист, ярок и полон надежды.

— Доброе утро, Пит! — вслед за мной встала и Ники, что так же сладко зевала. — Как же здесь всё-таки спокойно и тихо. Знаешь, не думала, что буду столь сильно очарована пустыней.

— Согласен. Есть в этой Намибии что-то волшебное и чертовски очаровательно, но если бы не твоя компания, то вся магия свелась бы к звёздам, песку и кладбищу кораблей. Романтично, не правда ли? — девушка легонько ударила ладонью меня в плечо, видимо, чтобы не портил момент, и спустя пару минут всё же заговорила.

— После того, что у нас было этой ночью, ты должен жениться на мне! — игриво мурлыкнула Николь. — И да, моё предложение о работе всё ещё в силе.

— Как же я могу отказать столь прелестному созданию? — улыбаюсь в ответ, мгновенно ставя блок на её лёгкий удар мне в бок.

— Тогда прошу на борт. — и мило улыбается, пока за её спиной плывёт над облаками огромная махина размером с город.

Глава 19

Спустя пару минут уже шёл по холодному полу, который тускло освещали мерцающие светильники. Вокруг меня был лабиринт из стекла и бездушного металла. Огромные атриумы с мягким светом биолюминесцентных растений казались бесконечным коридором. Хрупкие канаты из углеродного волокна, которые поддерживают небоскрёбы, переплетались с мостами и галереями, окружая загадочное «ядро» корабля.

Внезапно мы оказались на краю огромной площади. Её заливал холодный свет неоновых вывесок, указывающих на различные отделы. В воздухе слышался гул двигателей, смех и какие-то необычные щёлкающие звуки. Вокруг меня двигались сотни людей в чёрной одежде, словно клоны, сошедшие с конвейера. Их лица напоминали застывшие маски, выражающие безразличие к происходящему вокруг. Люди перемещались с неторопливой уверенностью.

Среди людей проносились машины самых невероятных форм: летающие аппараты и джетпаки, узкие, как стрелы, спорткары и громадные, словно бронированные жуки, грузовые автомобили. Они движутся быстро и плавно, не обращая внимания на пешеходов, которые раздвигаются перед ними, словно по негласному соглашению.

Но всё это затмевалось тем, что движется не по земле, а по воздуху. Это были не дроны или вертолеты, а что-то более живое. Они были небольшими, не больше человека, и имели нечеткую форму, изменяющуюся в полете. Их тела состояли из переливающейся в темноте материи, напоминающей хамелеона или нефть. Иногда они раздвигались, показывая блестящие яркие пятна там, где должны быть глаза.

Они летали хаотично, но в то же время как-то по своему упорядоченно. Их движения были плавными, словно у птиц, но без взмахов крыльев. Не было слышно ни звука, ни вибрации — только мягкое скольжение в воздухе.

Я не мог оторвать от них взгляд. Они были слишком необычными, не похожими на всё, что я когда-либо видел. В них ощущалась какая-то особенная жизнь, которая не поддаётся логике и не соответствует известным мне правилам.

В, казалось бы, простом воздушном корабле был целый город!

— Впечатляет, не правда ли? — Николь улыбнулась, потянув меня за рукав вслед за собой.

Мы оказались в просторной, но уютной комнате, освещенной теплым светом огромного окна, выходящего прямо в небесную бездну. Стены кабинета были украшены шелковыми обоями глубокого бордового цвета, на которых, словно застывшие в вечном танце, сплетались золотые лилии. На полу, устланном толстым ковром с узором из затейливых роз, стояли две большие резные тумбы, на которых покоились позолоченные лампы, отбрасывающие причудливые тени на стены.

В центре комнаты располагался огромный стол из темного дерева, покрытый толстым слоем лака. На его поверхности лежали разбросанные книги в кожаных переплетах, старинные пергаменты, зажатые в серебряные рамки, и перья, острие которых изначально было покрыто чернилами.

Специфично, мягко говоря, но по-своему всё же уютно.

Плетёное кресло, стоящее у стены, выглядело как произведение искусства. Оно было сплетено из тонких, гибких прутьев, оттенок которых напоминал цвет старой, потемневшей от времени меди. Словно живые, прутья изгибались и переплетались, создавая причудливую, но гармоничную композицию. Кресло было небольшим, но визуально удобным, с высокой спинкой, которая опиралась на стену, словно в нежном объятии.

Внутри кресла лежала подушка, обитая шелковой тканью нежно-голубого цвета. Ткань была прошита тонкой золотой нитью, которая переливалась на свету, создавая эффект нежной сетки. Подушка была не просто украшением, она служила троном для белоснежного планшета.

Белоснежный планшет лежал на подушке, словно драгоценный камень на бархатной подложке. Он был тонким, почти невесомым, с гладким, блестящим экраном, который отражал слабый свет в помещении. С боков планшет окаймляли тонкие, блестящие рамки, изготовленные из черного алюминия. Рамки были так изысканно и точно выполнены, что казалось, будто они выточены из единого куска металла.

Диагональ планшета была необычно большой, что делало его еще более впечатляющим. Он был больше, чем обычный планшет, но в то же время он не казался громоздким или неуклюжим. Напротив, он казался лёгким и изящным, как птица, готовая взлететь. И самое любопытное, что я не заметил ни одного упоминания или значка того, или иного бренда, он либо полностью кастомный, или чисто служебный, сугубо для корпоративного использования внутри.

На одной из стен кабинета, среди затейливых узоров обоев, выделялся постер с фильмом «Кинокритик» Квентина Тарантино. Он был вставлен в тонкую изящную раму из темного дерева, словно картина, и выглядел не как простой плакат, а как произведение искусства. Впрочем, что та картина, что эта — всё едино!

Постер был выполнен в черно-белом стиле, с ярким и контрастным изображением. На нем была запечатлена фигура мужчины с проницательным взглядом, с загадочной улыбкой, которую невозможно было разобрать за стильной одеждой. Мужчина держал в руках камеру, отражающую свет яркими зайчиками.

— Тоже ждёшь его крайний фильм? Надеюсь, он не перестанет снимать. — произношу с лёгкой грустью и нотками надежды в голосе и тут же ловлю понимающий взгляд Ники.

Из окна воздушного корабля, словно из волшебного иллюминатора, открывался завораживающий вид на медленно удаляющуюся пустыню Намибии. Солнце, играя на горизонте, рисовало на песках полосы красного, оранжевого и золотого, создавая эффект бесконечной, мерцающей реки. Песчаные дюны казались застывшими волнами гигантского океана, простираясь до самого горизонта. Их покрывала тонкая прозрачная дымка. В складках дюн прятались загадочные и манящие тени.

Вдали, словно величественные скульптуры, высились огромные иссушенные баобабы. Их толстые стволы напоминали руки, стремящиеся к небу. Внизу, среди пустыни, зелёными оазисами раскинулись небольшие деревни с глинобитными хижинами, увенчанными куполами. У каждой хижины росли высокие пальмы, чьи листья шелестели на ветру, словно волшебные колокольчики.

Воздушный корабль плавно скользил над песками, оставляя за собой тонкий шлейф из дыма и пара. Внутри корабля стояла тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя и негромкой классической музыкой. Но все это не имело значения перед величественной красотой пустыни, которая захватывала душу и заставляла забыть о всех земных проблемах.

— Почему вы ждёте выхода последнего фильма Тарантино, Питер? — нежно спрашивает девушка. Её голос звучит заботливо, словно шёпот летнего ветерка. В её глазах, ярких и блестящих, как звёзды на ночном небе, читается любопытство.

Задумался и не знаю, с чего начать. Как объяснить ей, что это не просто фильм для меня, а целый мир, полный ярких красок, сюжетных поворотов и запоминающихся персонажей?

— Это же Тарантино, — говорю я с улыбкой. — Его фильмы — это не просто кино. Это как встреча с давним другом, который всегда знает, как тебя развеселить, удивить и заставить задуматься.

— Это как заглянуть в особый мир, наполненный чёрным юмором, своим персонализированным стилем, забавным насилием и философией. В каждом его фильме — множество отсылок и других интересных деталей, что можно заметить не сразу. Так что порой я люблю глянуть фильм старины Квентина. Это как посиделки с другом, которого ты не видел целую вечность. И он каждый раз рассказывает тебе что-то настолько невероятное, что ты с детским восторгом ловишь каждое слово. Словно боясь упустить любую малозначительную деталь. — тепло улыбаюсь, вспоминая «Криминальное чтиво», что увидел впервые.

— А ты у нас ценитель? — Ники засмеялась. — Отец часто водил меня в кино, когда по распоряжению суда мы могли видеться. Так что кино — это единственная страсть, что мне досталась от него. — Грустная улыбка едва коснулась её губ. — Но речь не о нашем синефильстве. — Продолжила девушка уже более лукаво.

— Эво оно как. — задумчиво хмыкаю. — Тогда чем могу помочь, миледи? — и, улыбнувшись, галантно протягиваю ей руку.

— Ты невыносим, Питер. — Николь звонко смеётся. — Но вернёмся к нашим баранам. — девушка быстро взяла с подушки свой солидный планшет и, быстро его разблокировав, начала шустро что-то там набирать, активно читая взглядом что-то. — Но сначала завтрак и чай! — командирским тоном произнесла девушка.

Внезапно, как по волшебству, двери кабинета распахнулись, и в комнату вошли роботы-официанты. Их движения были плавными и грациозными, словно они танцевали в медленном вальсе. Каждый робот нес на себе поднос, загруженный десятками блюд, которые блестели под светом ламп.

Роботы были одеты в блестящие металлические скафандры, покрытые нежным синим свечением. Их лица были скрыты под прозрачными шлемами, на которых блестели глаза, словно два изумруда. Казалось, что они обладают собственным разумом и чувствами, так плавно и неторопливо они передвигались по комнате.

Они остановились у стола, и каждый робот с грацией аристократичного дворецкого в десятом поколении поставил свой поднос на поверхность дубового стола, что не сразу бросился на глаза. Блюда были разнообразными и аппетитными: изысканные блюда из рыбы и морепродуктов, яркие и сочные фрукты, сладкие десерты, украшенные съедобным золотом, и множество других кулинарных шедевров.

Аромат еды наполнил кабинет, заставляя течь слюнки. Казалось, что все это волшебство было создано специально для нас. Впрочем, так оно и было.

Завтрак был скромным, но изысканно оформленным и чертовски ароматным, как и сказал ранее. На белоснежной скатерти красовалась фарфоровая ваза с яркими цветами и корзина со свежими финиками. В центре стола находился небольшой медный поднос с традиционными мавританскими блюдами. В первую очередь, меня привлекла миска с кускусом. Он был приготовлен с кубиками тыквы и ярко-оранжевыми морковными дольками, приправленный корицей и другими ароматными специями. Рядом лежали небольшие тарелки с нежной баклавой, политой медом и украшенной изюмом.

Аромат чая, наполнявший кабинет, помогал забыть о проблемах. Традиционный мавританский чай с мятой и сахаром подавали в высоких тонкостенных стаканах с ручками, взятых словно из старого доброго «РЖД». Чай был крепким, насыщенным, с тонким мятным ароматом, который оставался во рту даже после того, как ты его выпивал.

— А теперь, после сытного завтрака, можно и вернуться к делам. — Девушка лучилась довольством, её глаза искрились, словно солнечные зайчики на воде. Она положила вилку на край тарелки с кускусом, оставляя на ней последний кусочек тыквы, и откинулась на спинку стула. — Что ты знаешь о людях, ставших ящерами, Питер? — сухо интересуется Ники, её тон не выражал ни особого интереса, ни тревоги, но в глубине её взгляда таилась непоколебимая острота и пытливость аналитического ума, как я мог скромно судить по собственному опыту.

Я сделал небольшой глоток чая, чувствуя, как мятный аромат освежает мои мысли.

— Не так много, как хотелось бы, — признаюсь я, не прячась от её пронзительного взгляда. — Слухи ходят разные. Одни говорят, что это результат генетических экспериментов, другие — что это проклятие древних богов. Но подтвержденных фактов пока нет.

— Интересно, — отмечает Ники, словно про себя. — А что про них говорит твой любимый наставник? — словно бы невзначай интересуется наш полковник.

Я понимаю, что она не просто любопытна, она хочет узнать, что мне известно, и выяснить, можно ли мне доверять.

— Я уже сказал то, что хотел, — отвечаю максимально сухо и лаконично.

— Вот как, — Ники ухмыляется. — Впрочем, ничего иного от ученика Крида я и не ожидала, но мне так до конца и непонятна вся эта ваша «мотивация» или мнимая «преданность». Ведь любого можно купить, сломать или завербовать как-то иначе, — девушка продолжила в режиме полковника разведки США.

— Вопрос менталитета и «учения». Брата за брата, так сказать, — криво улыбаюсь в ответ.

— Сильно же он вам мозги промыл, — подытожила девушка.

— Таков путь... — лаконично парирую в ответ.

— Ладно. Это не главное, идём. — и вновь поманила за собой, словно какого-то пёсика.

Серые коридоры тянулись змейкой, словно стальные жилы, пронизывающие тело корабля. Стены были выложены холодным, полированным металлом, отражающим блеск слабомигающих ламп, размещенных в строгом геометрическом порядке. Казалось, что каждая плитка в этом коридоре была выточена с максимальной точностью, чтобы создать совершенно гладкую, без единого шва, поверхность.

Мы шли в глубину корабля, наши шаги отдавались глухим эхом, поглощаемым холодными стенами. В воздухе витал сладковатый запах озона, характерный для герметичных пространств, и легкий металлический привкус, как будто здесь постоянно ведутся какие-то невидимые процессы.

И вот перед нами распахнулись двери в одну из лабораторий. Она была заполнена сложной системой труб, проводков и приборов, в которых можно было запутаться с первого взгляда. На стендах красовались блестящие экраны мониторов, на которых бегущие строки информации сменялись графиками и схемами. В центре комнаты стоял огромный стеклянный столик, на котором были размещены высокоточные научные приборы.

Воздух в лаборатории был пропитан специфическим запахом химических реагентов, который не вызывал отвращения, а скорее интерес и ощущение присутствия чего-то необычного.

По бокам зала, словно клетки в зоопарке, были расположены закрытые камеры, выполненные из закалённого стекла. Эти камеры были оснащены толстыми стенами с прочным металлическим каркасом. Такая конструкция не только предотвращала побег обитателей, но и создавала ощущение иллюзорной прочности и безопасности данного предприятия.

В камерах находились агрессивные люди, которые превратились в ящеров. Их кожа приобрела зеленовато-серый оттенок с чешуёй, которая отражала свет ламп и переливалась разными цветами. Глаза были красными и блестящими, словно у хищных зверей, и не отрывались от нас. Они бились в тесных камерах, с бешенством ударяясь о стены и решетки, словно хотели вырваться из этой тюрьмы любой ценой. Их движения были быстрыми, резкими, и не предсказуемыми. Казалось, что они потеряли все человеческие черты и превратились в диких зверей, управляемых инстинктами и агрессией.

Их рычание и шипение были, как звуки из кошмарного сна. В их взгляде читались безумие и ненависть.

— Ультраправые мавританские террористы, что готовили «акции» по всей территории США, — сухо проинформировала меня Николь. — Это поехавшие фанатики, и мне бы хотелось знать, кто, что, зачем и почему, но, как ты, наверное, уже заметил, они не особо разговорчивые. — Девушка нервно улыбнулась, когда один из ящеров разшиб себе лоб о слегка треснувшее стекло.

— Как познавательно, но эти слегка отличаются от тех, что я видел в Нью-Йорке, — сухо комментирую.

— Генетически они совершенно другой вид, но пока неясно почему, — ящер тут же пришёл в себя и продолжил биться головой.

Секунда, ещё одна, и он всё же разбивает преграду. Человек в рабочем комбинезоне тут же срывается к нему, дабы обездвижить, но ящер плюнул тому в лицо кислотой. Пара мгновений, и от головы остаётся лишь изъеденный череп и упавшее тело. Начинается паника, а ящер всё продолжает поливать помещение кислотой. Николь грациозно выхватила из кобуры на бедре длинный кольт и одним точным выстрелом вынесла мутанту мозги, на секунду я даже залюбовался столь смертоносной фурией.

— Не люблю, когда перебивают. — Ники виновато улыбнулась, но было уже поздно, и кислота ящера задела центральный блок управления камерами, секунда, и они все как одна распахнулись. — А вот это уже не есть хорошо. — произнесла девушка, выцеливая новую тварь.

(Тот самый кольт)

Глава 20

Стальной блеск инструментов отражался в его глазах, холодных и пустых, словно у мертвеца. В лаборатории гудели работающие приборы, а в воздухе смешивались запахи формальдегида и крови, застывшей на белых халатах. Я стоял перед ним, окружённый стеклянными сосудами и пробирками. Он был огромен, как медведь, но вместо меха его тело покрывала серая, как песок пустыни Сахара, чешуя. Его лицо было искажено, челюсть отвисла, обнажая зубы, похожие на клыки дикого зверя. Глаза, голубые, как лёд, были глубоко посажены в пустые глазницы, и в них не было ни жизни, ни разума, только пустота безграничной злости. Он издал устрашающий рык, и этот звук эхом разнёсся по лаборатории, отражаясь от холодных стен. Его шесть рук были покрыты острыми шипами и когтями, и он размахивал ими с неистовой силой, словно дикий зверь, вырвавшийся из клетки. Он бросился на меня, но я лишь равнодушно хмыкнул, активируя заклинание для нарезки «мяса», что часто использовал в походах, а затем и на волнах вражеской армии.

Щелчок пальцами прозвучал оглушительно громко, но чары привычно активировались. Пара секунд, и мясо нарезано тонкой соломкой, хоть соли, хоть копти, хоть запекай. За первым ящером последовал и второй, и третий, а Николь лишь наблюдала за мной с холодной маской задумчивости на лице. Признаться, вышло неудобно, но за столько веков нескончаемых битв я уже позабыл, что такое конспирация, так что так ли это важно?

Дым от выстрелов еще не рассеялся, а я уже видел, как новый ящер отряхивает с белоснежных крыльев пули, словно сбрасывает пыль с одежды. Я стоял среди осколков разбитого стекла, задыхаясь от порохового газа, и не мог поверить своим глазам. Я видел не раз чудовище с чешуей и уже даже шестью руками, но крыльев у них никогда ещё не было. Они были белоснежными, как снег в самый холодный день, и сквозь них проступало нежно-голубое свечение. Какого чёрта?

Ящер стоял, словно величественная птица, и его небесно-голубые глаза, раздвоенные, как у змеи, смотрели на меня с нескрываемым презрением. Я вспомнил легенды о мифических существах, о драконах и грифонах. Но я не мог понять, что произошло. Что заставило этого монстра обрести крылья? И какая сила скрывалась в этой «неземной красоте»?

Задумчиво хмыкаю, по большей части из-за того, что не знаю, что сказать. Это было так предсказуемо неожиданно, так странно, что во мне проснулось ощущение любопытства. И порой вокруг происходило нечто такое, что превышало все мои ожидания. Ну да с кем не бывает, так что я просто кивнул сам себе, принимая сей факт как должно, и прожёг грудь мутанта светляком размером с кулак, на этом крылатый и закончился.

Нарезав ещё тройку простых ящеров, замечаю огромного быка с телом человека. А это ещё что за минотавр и что он забыл в нашем «лабиринте»?

Он был огромен, выше любого человека, что я когда-либо видел. Его тело, покрытое темно-коричневой кожей, было мускулистым и мощным, словно высеченное из гранита. Грудь была широкой, как у быка, с грубыми ребрами, проступающими под кожей. Руки у него были длинными и толстыми, а пальцы походили на когти. Но больше всего пугало его лицо — лицо не человека, а какого-то зверя.

Голова быка была огромной, с широким лбом и густыми черными бровями, над которыми выступали острые, как кинжалы, рога. Они были черными, словно полированный оникс, и сверкающими от блеска, словно отражали тайны подземного мира. Нос быка был широким и плоским, с широкими ноздрями, которые дышали тяжело и неравномерно, словно он только что прошел через тяжелый бой.

Глаза были темными, как ночь, и сверкали не живым светом, а тусклым, как у зверя, потерявшего разум. В них таились не только злость и ярость, но и нечто более глубокое, более мрачное. В них я видел бездну страданий, отчаяния и глубокую тоску по утраченному человечеству. Это было лицо не монстра, а неудачного эксперимента, существа, вырванного из своего мира и брошенного в темные глубины нашего «лабиринта».

Сердце колотилось в груди, как дикий зверь, запертый в клетке. Я смотрел на минотавра, на его боль, на его тоску, и в моей душе родилось сочувствие, не к монстру, а к несчастному существу, потерявшему свой путь. Но у меня не было времени на раздумья. Я не мог позволить ему выйти из-под контроля. С резким движением я щелкнул пальцами, и в моей свободной руке появился призрачный клинок. Он был блестящим, как лед, и холодным, как смерть. Он был не просто ножом, а призрачной саблей, выкованной из духа павшего воина и покрыт дуновением смерти. Я невольно улыбнулся. В этом была моя сила, моя магия. Я не убивал без цели или ради удовольствия, а делал мир лучше, хоть и не без жертв.

И я бросился вперед, словно вихрь, устремленный к неизбежной смерти своего оппонента. Мое сердце стучало в такт моему бегу, а призрачный клинок дрожал в моей руке, словно живой, словно он чувствовал опасность и тоску минотавра.

Одно скупое движение по сочленению позвонков, и голова быка падает вниз, оставляя после себя идеально ровный разрез. Но не успел я переключиться на новых врагов, как ощущаю спиной что-то теплое, а затем меня со всей дури выкидывает из корабля ударной волной. Развернувшись в полёте, я уже замечаю, как по всему кораблю раздаются взрывы, и он следом за мной теряет высоту, но спустя миг всё же выравнивает своё положение.

(Спустя какое-то время в песках Мавритании)

Солнце палило нещадно, превращая пески Мавритании в раскалённую пустыню. Жар проникал вглубь костей, заставляя и без того измотанного меня двигаться медленнее, с каждым шагом всё тяжелее волоча за собой уставшие ноги. Взгляд блуждал по бескрайнему песчаному морю, где лишь изредка встречались одинокие кустики колючих растений, жалкие остатки былой растительности. Небо было выжженного цвета, словно его опалило огнём. Оно не имело ни единого облачка. Цвет его напоминал выцветшую охру.

В голове крутилась мысль: «Какая разница, Мавритания или другая страна, ведь везде здесь одна и та же Сахара – вечная, безжизненная пустыня?». Но в глубине души я знал, что это не так. Мавритания, со своей особенной атмосферой, своими неповторимыми барханами, с древними наскальными рисунками на скалах, с призрачными руинами забытых городов – была уникальна. И я, странник, жаждал узнать её тайны. Но не прямо сейчас, сейчас бы чашечку латте, да лазанью Мэй, а не какую-то там пустыню.

Вдали показалась группа бедуинов, вернее, их верблюды, силуэты которых выделялись на фоне красно-коричневого песка. Их караван, словно мираж, не спеша двигался по извилистым тропам, оставляя за собой следы в песках. Бедуины, одетые в просторные хлопковые лохмотья, защищающие от солнца, сидели верхом, их лицо было закрыто тёмными очками, защищая глаза от яркого света. Они были не просто путешественниками, а настоящими детьми пустыни. Они знали все её тайны и умели жить в согласии с её непредсказуемым характером. В этих людях я находил нотки спокойствия и умиротворения, словно они походя познали нирвану и дзен. Мне казалось, что их караван не просто двигается по пескам, а ведёт меня к новым неизведанным горизонтам, ну или хотя бы к оазису или какой другой цивилизации.

Солнце, словно раскалённый диск, висело над горизонтом, испепеляя всё вокруг своим жаром. Песок под ногами был настолько горячим, что я чувствовал, как жар проникает в саму душу, заставляя дышать чаще и глубоко. Ощущение было, как будто меня запекают в печи. Мой взгляд устремился к каравану, который неспешно двигался по пескам, словно мифический корабль, плывущий по морю из золотого песка.

Я подходил к каравану всё ближе, и вдруг один из бедуинов, который сидел на переднем верблюде, сделал резкое движение. Он снял с головы арафатку – белую ткань, защищавшую от солнца, и впервые позволил мне увидеть его лицо. Лицо загорелое, морщинистое, но в его глазах блестела озорная искорка, словно он увидел что-то необычное, что-то, что вызвало в нём интерес. Его глаза, цвета тёмного шоколада, были глубокими, как колодцы, в которых отражалась мудрость и тайны пустыни. Он смотрел на меня внимательно, словно пытаясь прочитать мою душу, понять, кто я и что ищу в этой безжалостной пустыне.

Внутри меня зародилось неуверенное желание заговорить, но как это сделать, когда мы говорим на разных языках? И в этот момент я вспомнил о своих способностях. Незаметно для всех я призвал в помощь магию. А следом я перешёл и на арабский, дабы не терять нить понимания между нами.

— Мир вам, добрые люди, а далеко ли отсюда хоть какой-нибудь город? — произнёс я, и мой голос, как казалось, звучал для бедуина на его родном языке.

Бедуин улыбнулся, его губы с морщинами расширились в добродушной улыбке, и он ответил, его голос звучал ясно и чётко:

— Далеко, странник. Очень далеко. Но если идти по этому пути, через три дня ты увидишь оазис. Там есть небольшой поселок, где живут люди. А город… Город ты найдёшь, только если поищешь его в своём сердце. — Он улыбнулся, словно просвещённый дервиш.

— Но ничто не мешает тебе прокатиться на сахарском экспрессе. — Улыбка старика стала по-отечески тёплой. — Мы как раз собираемся торговать и взять себе немного свежей рыбы и специй, но раз тебя направил к нам творец, то будь моим гостем и следуй с нами. На всё воля его! Ну а мы угостим тебя сладким чаем. — Бедуин засмеялся и на секунду был похож на скрипучую дверь в забытой всеми хибаре.

— Спасибо, добрый человек, а то скитаться по пустыне мне уже надоело, солнце, песок и никакой тебе компании, кроме стервятников, — старик хмыкнул.

— Ну раз творец вёл тебя так долго, славный джигит, то я и подавно не смею тебе отказать в гостеприимстве, лепёшке и бодрящем чае. Голоден ли ты? — бедуин продолжил расспросы, но мягкость его речей успокаивала мою паранойю. — Как долго он вёл тебя по пустыне? — старик всё никак не унимался, видимо, выжить одному в таком «море» песка — та ещё задачка.

Солнце уже скрывалось за горизонтом, окрашивая пески в нежные розовые оттенки. Это было похоже на работу художника, который умело проводит кистью по холсту. И тем самым создавал свою магию, но не устану повторять, что природа — это лучший творец и художник.

Мы сидели у костра в окружении верблюдов и бедуинов, наслаждаясь традиционным мавританским чаем.

Чайник из красной глины стоял на углях, медленно кипя и излучая аромат черного чая с мятой. Бедуин наливал чай в маленькие самодельные стаканы, сделанные из тонкого стекла с широким горлышком, и подавал чай с финиками и сладкими печеньями. Чай был крайне вкусным, сладким, с нежным ароматом мяты и корицы. Он согревал изнутри, успокаивал нервы и помогал забыть о жаре и усталости в пути. А подача чая была не менее интересной, чем его вкус.

Бедуин, наливая чай, высоко поднимал стакан, словно он держал в руках священный предмет. Потом он делал резкое движение кистью, и чай струился из стакана в стакан, словно живая вода. Затем он опускал стакан на уже остывший песок и подносил его ко мне с улыбкой на лице. В этом жесте я видел не просто подношение чая, а ритуал, который идёт из поколения в поколение. Я чувствовал в нем историю этого народа, их традиции и их отношение к жизни. И я понимал, что этот чай – не просто напиток, а символ гостеприимства, теплоты и доброты, которые я обнаружил в сердцах этих простых и крайне скромных людей.

Ночь, окутанная бархатным покрывалом звезд, прошла быстро. Звезды, рассыпанные по черному небу, сияли с необыкновенной яркостью, освещая пески своим мягким светом. Мы сидели вокруг костра, греясь от его тепла и слушая рассказы бедуинов о жизни в пустыне.С рассветом, когда первые лучи солнца прорезали пелену ночи, мы встали и приготовились к дальнейшему пути. Верблюды, словно живые корабли, готовые к отплытию, терпеливо ждали свой черед на завтрак и были накормлены первыми, как важнейшая часть каравана. Бедуины погрузили необходимые вещи и уселись верхом на своих верных спутников. Я также занял свое место на любезно предоставленном мне верблюде, и мы тронулись в путь.

А путь наш лежал через бескрайние песчаные моря, где только изредка встречались оазисы, и не всегда они были обжиты или имели хоть какой-то налёт цивилизации. Так что мы передвигались от оазиса к оазису, останавливаясь на ночлег и пополняя запасы воды и провизии, нечасто встречая людей.

И, наконец, перед нашим взглядом предстала неожиданная картина — железнодорожные пути, которые лежали прямо в песке, словно черная лента, протянувшаяся сквозь бескрайнюю пустыню. Они были единственным рукотворным знаком цивилизации в этой безграничной пустыне. Спустя пару часов к нам начали стекаться и другие местные обитатели, которые также спешили на Транс-сахарский экспресс. Они приходили из разных оазисов и прочих уголков пустыни, все они стремились оказаться на этом поезде, который был для них как мостик между двумя мирами.

Как мне рассказали попутчики, транс-сахарский экспресс — это не просто поезд, а настоящий символ пустыни, соединяющий разные культуры, верования и жизненные уклады. Этот поезд, словно железный змей, пробирается сквозь пески Сахары, соединяя города и оазисы, расположенные на протяжении тысяч километров. Транс-сахарский экспресс — это не только транспортное средство, а нечто большее, хотя не столько и транспортное, по своей сути это открытый товарняк, чей культ сделали уже местные. Но это всё равно остаётся единственным источником «сообщения» через Сахару, доступным каждому.

Этот поезд повидал многое: он встречал песчаные бури, видел звёзды ночного неба, улыбки и нескончаемые слёзы путешественников, которые садились в него в поисках новой жизни или просто ради того, чтобы увидеть мир. Он видел все красоты и трудности пустыни, и каждый раз, когда он проезжал по пескам, он писал новую главу в своей истории. А теперь и мне сужденно прокатится на этой махине.

Солнце уже стояло высоко в небе, изливая на пески Сахары раскаленный свет. Мы ждали поезда, окруженные толпой людей, которые также спешили в путь. Воздух дрожал от жара, и даже тень от высоких барханов не могла укрыть от нещадной жары.

Вдруг вдалеке показался дымок, словно призрак, медленно плывущий над песками. И вот уже в контурах стали вырисовываться вагоны поезда, окрашенные в ржаво-коричневый цвет, словно обветренные от времени и жары. Этот поезд был не таким ярким и величественным, как тот, что уже представлял в своих мечтах. Он был крайне простой, рабочий, как и люди, которые в нем ехали, устроившись на руде, угле и чем только можно.

— Пора! — крикнул старик-бедуин, указывая на снующих тут и там людей.

Тепло попрощавшись с кочевниками, я устроился в компании местных, и меня пригласили на ковер, что уже был гостеприимно расстелен, мои новые попутчики также пили чай и ели и поделились со мной курочкой, чей от которой аппетитно пахло травами.

Поезд медленно тронулся, и рельсы отозвались глухим скрипом. В вагонах сидели рабочие, одетые в поношенную одежду. Их лица были усталыми, а в глазах читались следы тяжёлой работы и жизни в пустыне. Они никуда не спешили, их движения были медленными и размеренными, словно они были частью этой пустыни, частью её вечного ритма.

Поезд медленно продвигался сквозь песчаное море. Следом ворвался поток солнечного света, озарив пыльные ковры и лицо мавра, который сидел рядом со мной. Он устремил свой взгляд вдаль, его глаза словно впитывали в себя краски пустыни, которая проплывала мимо.

Вдалеке проплывали пейзажи пустыни, такие похожие и в то же время колоритные. Барханы, покрытые песками разных оттенков — от золотого до красно-коричневого, — меняли свою форму и цвет под лучами солнца, словно живые существа. Редкие кусты колючих растений, упрямо растущие в песках, отбрасывали длинные тени, словно призраки прошлого. И всё это было окутано нежной дымкой миража, который в пустыне может ввести в заблуждение и заманить в бездну. Но я не чувствовал страха, я ощущал умиротворение. Я видел красоту этой бескрайней пустыни, красоту, которую можно увидеть только в глубине души. Я понимал, что этот поезд, эта пустыня — это не просто место, а опыт, который останется со мной навсегда.

— Вы никогда не забудете этот поезд, — сказал мавр, словно прочитав мои мысли. — Он оставляет в душе неизгладимый след, который не исчезает со временем.

— Ты прав, но я никогда больше не поеду на этом поезде, — ответил я. — Но и не забуду сей опыт. Ибо это было очень познавательно. — Мавр улыбнулся, и в его глазах сверкнула искорка мудрости, словно он видел все мои мысли и чувства. Он знал, что этот поезд оставил во мне неизгладимый след, и он был рад за меня.

Глава 21

Поезд медленно двигался по бескрайней пустыне, издавая неприятный скрип. До самого горизонта простирался песок, усыпанный лишь редкими камешками, словно застывшее море в ярости полуденного солнца. Золотистый песок, пыль и обжигающий воздух — всё это напоминало о суровости этой земли, на которой жизнь цепляется за своё существование с отчаянной силой. Вдали, на горизонте, виднелись неясные очертания, которые могли быть как миражами, так и реальными поселениями. С каждым километром, который преодолевал поезд, эти очертания становились более чёткими и обретали форму небольших поселений, затерянных среди бескрайних песков.

Эти поселения, словно оазисы в пустыне, внезапно вырастали среди бескрайних просторов. Глиняные домики с низкими крышами теснились вокруг небольшой центральной площади, где кипела жизнь. Люди в одежде, защищающей от солнца, неспешно прогуливались по пыльным улицам. Торговцы громко расхваливали свои товары, а дети играли вдали. Поезд с грохотом проезжал мимо, и жители этих поселений внимательно наблюдали за ним. Казалось, они хотели хоть на мгновение оказаться в том мире, который проносился мимо них. В этом мире, как они знали, жизнь была более быстрой, а опасности — другими. А поезд, уже проехав одно поселение, приближался к следующему.

Закат окрасил небо в яркие оттенки красного и пурпурного, а затем скрылся за горизонтом, уступив место звёздному небу Мавритании. Аромат бодрящего чая приятно согревал душу и тело.

Вокруг небольшого столика из темного дерева сидели мавры, одетые в яркие традиционные одежды. Женщины, с яркими красками на лице, неспешно рассказывали истории, смеясь и жестикулируя изящными руками. Мужчины, с бородами и строгими лицами, слушали их с улыбками. На столе устроенном на ковре, покрытом яркой скатертью, стояли блюда с кусками жареной рыбы, пахнущей пряностями и морем. На стороне, стояли миски с финиками и орехами, заполняя воздух сладкими ароматами. Каждая чашка чая, поднесенная к губам, была целой историей. В ее теплоте чувствовалось гостеприимство этой земли, в аромате — неповторимый дух Мавритании, в каждом глотке и укусе — вкус жизни, прожитой в ритме пустыни. И все они, сидя за столом под звездным небом, были частью этой истории, частью этого очарования, частью этого вечного танца жизни и пустыни. Поезд объединял нас, и неважно, как беден ты был. Во время пути, все вы друзья и тебя угостят чаем или чем-то ещё. Ибо чем беднее народ, тем он «светлее».

Тишина пустыни, глубокая и безмолвствующая, словно поглощала все звуки, оставляя только шум собственного дыхания. Песок, раскаленный днем, ночью отдавал тепло, согревая тело мягким ощущением. А над головой... Над головой раскинулось звездное небо, такое яркое и близкое, как будто само создано для того, чтобы завораживать и вдохновлять. Звезды сияли в пустынном небе особо ярко, как драгоценные камни, брошенные на черный бархат. Их сияние проникало в самую глубину души, заставляя забыть обо всех земных проблемах и бедах. Млечный Путь, широкая река света, пересекала небо от горизонта до горизонта, словно приглашая путешествовать по неизведанным мирам.

Тысячи звезд мерцали и переливались, создавая удивительный узор на темном полотне ночи. Каждая звезда казалась живой, с собственной историей, с собственным сиянием. И ты стоял, вглядываясь в это небесное чудо, и чувствовал себя маленькой частью чего-то великого и непостижимого. Пусть ты уже и видел это небо много раз, но каждый раз оно завораживало тебя заново. В нем было что-то таинственное, что-то манящее, что-то, что заставляло задуматься о вечности, о бесконечности Вселенной. И ты понимал, что все эти звезды смотрели на тебя сверху, на незначительного путешественника в пустыне. Но их сияние согревало и дарило надежду.

Но в ночи были не только звёзды, но и любопытный разговор с таким же не спящим.

Старый мавр с седой бородой, похожей на песок пустыни, сидел на коврике под пальмой. Он опирался на свой посох и смотрел на вечерний ветерок, который шелестел в листве и доносил до него ароматы пряностей и далёких стран.

— В Мавритании существует древняя традиция поэзии, которая передаётся из поколения в поколение, — начал он. Его голос звучал спокойно и мудро, словно шёпот пустыни. — Наши поэты не просто создают стихи, они хранят в них мудрость народа, историю и душу пустыни. Возможно, ты слышал, но Мавритания зовётся страной философов и поэтов, — старик улыбнулся, разбавляя тьму светом улыбки.

Его глаза, темные и проницательные, отражали весь опыт прожитых лет. Он рассказывал о «шабиях», о стихах, которые посвящены любви, печали, путешествию, о красоте пустыни и ее жестокости.

— Наши поэты — это философы, — продолжил он. — Они ищут истину в словах и ритме стиха. В своих произведениях они рассуждают о Боге, жизни и смерти. Поэзия помогает нам лучше понять себя и окружающий мир.Он говорил о великих поэтах прошлого, чьи стихи передаются от одного поколения к другому. Их слова остаются в сердцах людей, словно вечная и неизменная пустыня. А затем умолк, вглядываясь в даль, где звезды начали загораться на черном небе.

— Мы все, — тихо произнёс он, — часть этой пустыни. Наши души созданы из её песков. А наша поэзия — это отражение наших душ, отражение нашей пустыни. — Но я лишь так же задумчиво слушал, кивая порой в знак согласия с той или иной темой.

Вечерняя прохлада окутывала нас, словно шелковый платок, пока мы сидели у столика на мягком ковре, окруженные тишиной пустыни и стуком колёс. Над нами раскинулось звездное небо, оно было так близко, что казалось, можно дотянуться рукой до мерцающих звезд. Старый мавр с темными, мудрыми глазами смотрел вдаль, отражающуюся в его зрачках.

— Что делает человека человеком? — спросил он меня, голос его был спокоен, как ночной ветер, идущий нам навстречу.

— Доброта, сострадание, любовь? — предположил я. — Иначе зачем нам быть людьми?

— Всё это важно, юноша, — кивнул он, — но есть еще кое-что. Быть человеком — это значит жить согласно своей совести. Это значит делать выбор, не поддаваясь страху, жадности, злости. Это значит нести ответственность за свои действия, даже если они не всегда приносят радость. Нужно быть верным самому себе, своим принципам и жить без печалей. Страх — это малая смерть! И посему славный воин должен бесстрашно двигаться дальше, иначе и жизнь его пройдёт в страхе, и он ничего не успеет. Это ли не величайшая глупость и упущение?

Он взглянул на меня проницательно, словно заглядывая в самую глубину моей души.

— Совесть — это внутренний голос, который порой бывает трудно услышать. Он может говорить тихо, как шёпот, или громко как крик. Но он всегда рядом с нами. И если мы не прислушиваемся к нему, то рискуем потерять себя.

Я задумался над его словами. Он был прав. Совесть — это нечто живое, как огонь, который горит внутри нас. От того, как мы поддерживаем этот огонь, зависит наша жизнь. Но, с другой стороны, этот же огонь может и уничтожить нас.

— Быть человеком — это не просто существовать, — говорил мавр. — Это жить с целью, с миссией. И миссия эта — быть добрым, справедливым и сострадательным. Ведь только так мы можем сделать мир лучше и оправдать свою человеческую сущность. У каждого из нас есть миссия, которую дарует нам Творец, но не каждому под силу понять её. Старик устало вздохнул и сделал глоток чая. Через секунду его губы тронула улыбка. — Счастье в мелочах, — произнёс он. — И чем их больше у тебя, тем приятней становится бренная жизнь в этом мире. — мавр загадочно улыбнулся.

Его слова нашли глубокий отклик в моей душе. Я осознал, что быть человеком — это не просто существовать как живой организм. Это значит быть носителем добрых намерений, быть светом во тьме, быть совестью мира.

Цель в жизни... Да, он был прав. В этой бесконечной пустыне жизни легко заблудиться, потерять смысл, скатиться в рутину повторяющихся дней. Как пустынный песок, который ветер пересыпает с места на место, не оставляя никаких следов, так и жизнь может пройти мимо, не оставив за собой ничего существенного. Я вспомнил о своих днях, о том, как я часто задавался вопросом: «Зачем?» Зачем я делаю то, что делаю? Зачем я живу? И ответ не всегда был ясным.

Но сейчас, в этой тишине пустыни, окруженный звездным небом, я почувствовал осознание того, что жизнь — это не просто существование, это путешествие с целью, с миссией, которую нужно найти и осуществить. И не важно, какая эта цель, главное, чтобы она была значимой, чтобы она давала смысл жизни, чтобы она заставляла двигаться вперед, не поддаваясь рутине.

И я понял, что эта цель может быть не только в великих делах, но и в мелочах, в доброте, в сострадании, в любви, в творчестве. Важно, чтобы эта цель была в душе, чтобы она горела ярким огнем, не угасающим ни на секунду. И в этой мысли, в этом осознании, я почувствовал прилив силы, желание жить полноценно, не теряя смысла, не поддаваясь рутине. Ведь жизнь — это путешествие, и важно знать, куда и зачем ты идешь.

Солнце, словно огромный огненный шар, всходило над горизонтом, окрашивая небо в яркие краски рассвета. Поезд, уже не грохочущий по пустынным пескам, но плавно двигающийся по рельсам, подходил к большому городу. Я видел, как вдали возвышаются белые дома с куполами и арками, словно вырастая из тумана рассветного света. Это был Алжир, город с богатой историей и неповторимым характером. Я решил выйти из поезда здесь, почувствовав необъяснимое притяжение к этому городу. Спустившись с вагона, я оказался в толпе людей, говорящих на незнакомом мне языке, но все они казались дружелюбными и гостеприимными. Пара секунд, и я тут же настроился на арабский язык данного региона. Я гулял по узким улочкам, застроенным старинными домами с белоснежными стенами и красно-коричневыми дверями. Над моей головой висели балконы, украшенные решетками из кованного железа, а в окнах мигали яркие цветы, словно приветствуя меня в этом городе.

Архитектура Алжира завораживала меня своей красотой. Она была смесью арабских и европейских стилей, что делало ее уникальной и неповторимой. Я заходил в дворики, скрытые за высокими воротами, и любовался фонтанами, клумбами и яркими коврами, расстеленными на полу. Воздух был наполнен ароматами специй, свежего хлеба и кофе. В кафе на улицах сидели за столиками люди, неспешно пьющие кофе, играя в шашки или просто наблюдая за жизнью, которая кипела вокруг них. Алжир встретил меня с открытыми объятиями, и я почувствовал, что здесь мне суждено провести несколько прекрасных дней.

Солнце уже полностью взошло, озарив белоснежные дома Алжира ярким светом. Город просыпался, и я с удовольствием вдыхал воздух, насыщенный ароматами специй, кофе и свежего хлеба. Так что я не отказал себе в удовольствии взять свежий багет и чашечку кофе, просто расплатившись с торговцем слитком из чистого золота. Мне не жалко, а человеку приятно, особенно забавно было наблюдать за его реакцией. Люди...

Но самое забавное, что бородач потом пытался меня поймать и отдать «сдачу», пусть я до конца и не понимал, как он её высчитал. Я прогуливался по центральной площади, застроенной величественными зданиями. На площади шумел жизнью рынок, словно огромный муравейник, где каждый торопился с делами, но при этом не забывал о традициях и гостеприимстве.

Я любовался колоритом местных жителей. Женщины, одетые в яркие традиционные одежды, с красивыми платками на головах, неспешно ходили по рынку, торгуясь с продавцами и разговаривая между собой на мелодичном арабском языке. Мужчины, с бородами и преимущественно карими глазами, громко рекламировали свой товар, зазывая покупателей.

На рынке было всё: свежие фрукты и овощи, специи и травы, кожа, ковры и шерсть, ткани и ткацкие изделия. Я видел, как мастер изготавливает из дерева красивую резную шкатулку, а рядом с ним художник рисует портрет молодой женщины-иностранки, окруженной цветочным венком. Каждый уголок рынка был наполнен жизнью и красками. Я чувствовал себя как в сказке, где ожили все предметы и заговорили на своем языке.

Прогуливаясь по узким улочкам, застроенным старинными домами, я и не заметил, как оказался в самом сердце Алжира. В воздухе привыно витал аромат специй и кофе, а солнце ярко сияло над белоснежными зданиями.

Я остановился, чтобы полюбоваться величественной архитектурой здания, которое было передо мной. Высокие колонны, купол, украшенный резными орнаментами, и массивные ворота словно манили своей тайной и величием. Это был Собор Африканской Богоматери, о котором я уже слышал от местных жителей. В этот момент рядом со мной остановилась группа туристов, окружённая экскурсоводом в яркой красной шапке. Я невольно прислушался к его рассказу.

— Этот собор — жемчужина Алжира, — говорил он, размахивая руками. — Он был построен во времена французского правления и отражает всю красоту и величие европейской архитектуры. Однако он также сохранил дух Африки, её традиции и историю.

Я внимательно вглядывался в собор, пытаясь увидеть в нем и то, и другое. В его величественных формах действительно была и европейская строгость, и арабская грация, и африканская душа. Экскурсовод рассказал о фресках, украшающих стены собора, о великих религиозных деятелях, чья память хранится в этом месте, о таинственных легендах и историях, связанных с этим зданием. Я стоял перед собором, окруженный шумом города, но в то же время ощущая тишину и величие этого священного места.

Оставив за собой Собор Африканской Богоматери, я продолжил свою прогулку по Алжиру, погружаясь в его атмосферу и впитывая в себя его историю. Узкие улочки вели меня к новым открытиям, каждый поворот обещал новые впечатления. И вот, в конце очередной улицы, я увидел его — Памятник Славы и Мученичества, величественный и трогательный символ борьбы за свободу.

Памятник представлял собой гигантскую руку, поднимающуюся к небу, и в ней держащую пламя свободы. В основании памятника были высечены рельефы, изображающие историю борьбы алжирского народа за независимость. Я встал перед памятником, и чувство глубокого уважения и восхищения овладело мной.

Но наваждение быстро прошло, ибо я видел много примеров борьбы, где-то удачных, а где-то и не особо, но это похвально. С другой стороны, что мешало дать отпор интервентам сразу? Но этим пускай занимаются историки, а я лишь «русо туристо облико морале».

От неожиданности я замер на месте. Передо мной, в тени старого дерева, стояло существо, которое нельзя было описать словами. Оно было слишком похоже на человека, но в то же время оставалось чем-то необъяснимым и нечеловеческим. Рост его был необычайно высоким, а тело было обтянуто строгим костюмом-тройкой, выглядевшим слишком модным для этого старого города. Туфли из змеиной кожи блестели на солнце. Но главное, что поражало в этом существе, были его глаза. Они были желтыми, холодными и проницательными, словно глаза хищника. Я сразу понял, что передо мной не просто человек, а что-то более древнее, более могущественное. Но, как известно, любую тварь можно убить, а бога низвергнуть!

— Стой человек. Ты американец? - прошипел он, голос его был хриплым и низким, словно скрежет металла о металл. — перед мной был ящер, бывший когда-то человеком, но потерявший свой человеческий облик и обретший новый.

— Не глупи, — перебил он меня, улыбаясь жёлтыми зубами, похожими на клыки дикого зверя. — Я знаю, что ты американец и что ты что-то ищешь. Но я хочу предупредить тебя: ты не сможешь найти это. Это больше не твоё, это моё. Так где твой кошелёк? — спросил ящер, осклабившись.

Спустя пару секунд, наконец-то осознав, что просит эта рептилия, я сухо рассмеялся ему в пасть.

— И это всё, что ты хочешь? — не прекращая смеяться, спокойно призываю прозрачную катану для работы с двух рук.

— Твоя голова тоже сойдёт, кефьяр, — немного подумав, всё же ответила рептилия. — Она будет неплохо смотреться у входа в дом, — прошипел ящер.

Глава 22

— Зря ты так скалишься, — ящер укоризненно покачал головой.

Я скупо кивнул в ответ, признавая свою ошибку. Затем щёлкнул пальцами и призвал магический светлячок — крошечный огонёк замерцал в моих руках, мгновенно напитываясь магической силой.

В момент щелчка я переключил полярность светляка, и его свет стал холодным, ярко-синим с лёгким фиолетовым оттенком. Сфокусировав светляк на одной точке и усилив магический поток, я сделал его ещё «ярче». Светлячок дрожал и пульсировал. Секунда, и океан магического «света» срывается с кончика пальца, мгновенно изничтожая всю плоть и чешую впереди. Мгновение, и передо мной стоит «чистый» скелет без намёка на плоть, но в идеально строгом костюме.

— Филигранно... — довольно улыбаюсь.

Солнце палило нещадно, превращая улицы Алжира в раскалённый песок. Воздух был неподвижен и пропитан запахом бедности и выхлопных газов. Я шёл по узкому переулку, стараясь держаться в тени, но жара настигала меня повсюду.Вдруг из глубины переулка, из тени полуразрушенного здания, донёсся звук, похожий на шелест ползущего по песку змея. Я инстинктивно прижался к стене и, оглянувшись, увидел его. Белый ящер, альбинос, из тени вышел на солнце. Его чешуя, отражающая яркий свет, блестела, как снег на солнечном склоне. Он был огромным, значительно выше человеческого роста, и двигался с неумолимой грацией, словно призрак. Его глаза, белые, как опаловые камни, не мигая, смотрели на меня, и в них я увидел не просто пустоту, а глубокий холод, пробирающий до костей обычного человека.

Типичный демонолог, пусть и слишком уж наглый.

На его голове красовались три рога, отличавшиеся от его тела более тёмным оттенком чешуи. Они были похожи на сухие ветки в знойной пустыне. В основании каждого рога сверкали рубины, словно три капли крови на белом песке. И в этих рубинах я увидел отражение своей собственной души, искажённой и разрушенной грехами. Ну или он просто хотел мне это показать посредством ментальной магии, но как-то слабовато.

Он был облачён в тяжёлый латный доспех миланского типа, словно выкованный из самой тьмы. Каждый элемент брони, от шлема с забралом, напоминающим птичий клюв, до наколенников и наплечников, был отполирован до зеркального блеска, отражая мрачный свет заходящего солнца.

Доспех был богато украшен. На нём были рельефные изображения грозных драконов, которые обвивали рукава и бёдра. Чешуя драконов переплеталась с резными цветами, словно рождёнными из каменного леса. На груди доспеха красовался герб — чёрный орёл с расправленными крыльями. Он сидел среди грозных скал, а его глаза были полны холода и жестокости.

— Косплеер? — интересуюсь у демонолога. — Или фанат «Соулсов»? Почем брал бронь на eBay? — Но рептилия не оценила и лишь тихо рычала в ответ. — Ну что за некультурные ящеры пошли? — сетую на пропащее поколение. — Ну ничего, и тебя научим манерам. — Очередной светляк спокойно загорается вновь на кончиках моих пальцев.

Тень, упавшая от быстро приближающегося оппонента, стала похожа на хищную птицу, готовую к атаке. Лицо противника, искаженное злой ухмылкой, было слабо освещено светом, пробивающимся сквозь редкие облака. В его глазах, как в бездонных пропастях, отражались только злоба и неведомая жажда.

Губы оппонента шевелились, выговаривая слова, напоминающие скорее заклятье, чем обычную речь. Звуки, исходившие от него, были низкими и утробными, словно шепот демона. В этот момент, будто в ответ на его мрачную мантру, уличный фонарь над головой резко вспыхнул и погас, погружая всё вокруг в непроглядную тьму и гася мой светляк. Мир вокруг словно замер. Только шуршание листвы скромной растительности и тихий шелест ветра нарушали зловещую тишину. Воздух стал влажным и холодным, а на шее ощущалось ледяное дыхание чего-то нечеловеческого. Невидимый в темноте оппонент словно растворился в воздухе, оставляя после себя только гнетущую тишину и ощущение неизбежной опасности.

— Отдай мне тессеракт! — неожиданно прошипел демонолог. — И ты умрёшь быстро. — продолжил он «убеждение».

— Нет. — отвечаю немного подумав.

Секунда, и с моих рук сорвалась цепная молния. Это был не просто разряд, а взрыв энергии, бурлящий и стремящийся вырваться на свободу, словно неукротимый грозовой вихрь, пробужденный от векового сна. С неповторимым щелчком, напоминающим звук разрывающейся ткани реальности, цепная молния отрывается от моих рук, становясь сияющим зверем, мчащимся по улице.

Молния летит по воздуху, оставляя за собой яркий и пульсирующий след из искр, словно небесный шлейф, разрисовывающий небо яркими мазками. Она мечется с неимоверной скоростью, не останавливаясь ни на миг, с жадностью пожирая всё, что встречается на ее пути. Дома, уличные фонари, деревья — все становится жертвой ее неистовой ярости. Деревянные доски загораются от ее касания, металл плавится, а камни трескаются от ее мощи.

Демонолог, стоявший напротив меня, оказался в эпицентре этой электрической бури. Его кожа покрылась черными ожогами, чешуйки подгорели, а глаза потускнели от боли. Он отшатнулся, словно от удара невидимой силы, его руки непроизвольно поднялись к лицу, пытающемуся укрыться от пылающей боли.

— Ты сам обрёк этот мир... — воя от боли, прошипел он.

Демонолог, словно очнувшись от удара тока, мгновенно схватился за грудь, где пульсировала невидимая рана. Но боль не заставила его остановиться. С нечеловеческой скоростью он прошептал мантру активации, слова которой звучали как скрежет металла о металл. Его глаза загорелись нечеловеческим блеском, а руки начали светиться зловещим красным светом.

В следующий миг перед ним раскрылся портал. Не просто трещина в реальности, а настоящие врата в Инферно. Из них валил дымящийся туман, а воздух наполнился запахом серы и горелой плоти. Я невольно присвистнул, пораженный размахом этого ритуала.

Но из ворот не вышел никто. Ни один демон, ни одна тень не решились выйти в этот мир. С ужасающей вспышкой закрылись врата, как будто кто-то с всей силой захлопнул тяжёлую дверь. Ударная волна прошла по улице, снося всё на своем пути. Стекла в окошках разлетелись вдребезги, деревянные заборы развалились, а асфальт потрескался. Треть города была сравнена с землей в миг, как будто здесь прошел ураган.

Демонолог остался стоять в центре разрушения, словно не заметив разрухи вокруг. Его глаза были устремлены на место, где недавно сияли врата, а губы шептали неразборчивые слова проклятья.

— Не может быть, не может быть! Владыки покинули нас? — не веря своим глазам шептал потерянный демонолог.

— Всё очень просто, мой обгоревший друг. Ад пуст, а демоны давно гуляют здесь. — отпустив на пару секунд свою истинную ауру, с улыбкой наблюдаю за очередной метаморфозой на морде ящера подобного культиста. — Как видишь, всё так однозначно.

— Владыка? — заикаясь прошипел он пятясь назад.

— А теперь свободен не мешай мне отдыхать, не видишь в отпуске, а ад временно на ремонте? — но увидеть новую реакцию демонолога мне не дал гул со стороны неба.

С неба, словно падающая звезда, стремительно спускалась фигура, окутанная в пламя и искры. Это был Железный Человек. Его броня была холодного цвета металлика с серебром. Присмотревшись, наконец понимаю, что это не Железный Человек, а лишь его подделка. Да и сам Тони, насколько знаю, сейчас в местах не столь далёких. Следом замечаю и эмблемку корпорации Гарри Озборна, и метку от ООН. А вот это интересней.

Он приземлился в нескольких метрах от меня. Пыль и камни поднялись в воздух, создав вокруг туман. Я прикрыл глаза рукой, чтобы защититься от пыли и горячего воздуха. Когда всё улеглось, я открыл глаза и увидел его перед собой. Железный Человек предстал передо мной, словно воплощение стали и огня. Он был неподвижен, его лицо скрывала маска, но в глубине его визора я увидел нечто живое и человеческое.

— Немедленно сдайтесь! — послышался механический голос. — За уничтожение города вы подлежите суду! — «миротворец» продолжил чеканить каждое слово, но я вновь покачал головой и щёлкнул пальцами. — Несанкционированное применение магии! — он тут же направил на меня репульсор.

В воздухе витало тяжёлое ощущение разрухи и безысходности. Разбитые здания, потрескавшийся асфальт и пыль — всё это напоминало о недавней катастрофе. Но вдруг, как будто невидимый художник взял в руки кисть, на небе появилась бледно-голубая аура. Она распространялась с невероятной скоростью, окутывая весь город нежным сиянием.

Обычное заклинание реконструкции обладало невероятной силой. С каждым мгновением разрушенные здания восстанавливались с поразительной скоростью, потрескавшийся асфальт становился ровным и гладким, а пыль исчезала, как будто её никогда и не было. Через мгновение перед нами предстал совершенно новый Алжир. Он сверкал чистотой, словно только что был построен. Новые здания сияли на солнце, асфальт блестел, а воздух был свежим и чистым. Город словно ожил заново, освободившись от тяжести разрушений и бед.

На этом моменте железного парня и вовсе переклинило, ну или задело волной магии, так что не суть. Хлопнув его по плечу, спокойно удаляюсь прочь. Приятно делать добрые дела, правда, прибираться за культистами не входит в мои обязанности, но раз могу, то почему нет? Вдохнув полной грудью, с интересом наблюдаю за тем, как по небу, словно перелётные птички, летят ещё с десяток уже знакомых мне «железяк».

За огненным шлейфом очередного Железного Человека и прочих летающих платформ, словно тяжелая тень, лениво плетётся воздушная громада военного корабля правительства США. Его массивный корпус, окрашенный свежей краской и оснащённый новыми орудиями, напоминал плавучий крейсер из научно-фантастического фильма.

Однако корабль уже не выглядел таким уверенным, как прежде. На его боку виднелись глубокие пробоины, а некоторые орудия лишились своих стволов. Кажется, ещё недавно он был на грани падения, и только чудо спасло его от гибели. Теперь он медленно движется по небу, словно тень своей былой силы. В его движениях есть что-то грустное. Несмотря на полученные повреждения, он не сдаётся. Он продолжает свой путь, хотя пусть с трудом и неуклюже, но упорно двигаясь к цели. В нём ещё есть искра жизни, и он готов бороться до конца.

Пожалуй, это и есть характерная черта для милашки Николь. Интересно, а те железные парни работают на неё или чисто цепные псы ООН? А впрочем, не так уж это и важно. Снова сменив внешность, двигаюсь в сторону корабля. Может, малышка Ники докинет меня до Нью-Йорка, а то что-то подзапылился я в этой Сахаре, да и по дому соскучился знатно.

Внезапно с тихим гулом раскрылась брюшная часть корабля – громадный люк, напоминающий раскрытую пасть кита. Из этого воздушного чрева, словно выпущенная из катапульты, вылетела Николь. Она была одета в облегающий черный комбинезон, подчеркивающий гармонично развитую фигуру. За спиной, словно крылья, был закреплен джетпак, извергающий короткие, мощные струи пламени. Николь легко перевернулась в воздухе, регулируя высоту и направление движения. Её волосы, выбившиеся из-под шлема, трепал ветер.

Николь, словно птица, плавно опустилась на узкую, мощенную камнем улочку в старом квартале Алжира. Джетпак с тихим гулом затих, и она с легкостью кошки отцепила его от спины. С помощью нехитрых движений она сняла с себя облегающий комбинезон, который за несколько секунд превратился в компактный рулон, закрепленный на плече. Под ним скрывалось шикарное коктейльное платье яркого небесного цвета, с глубоким декольте и широкой юбкой, которая шелковистым каскадом опускалась до земли.

Ее шлем с блестящей хромированной поверхностью с легкостью попал в специальный отсек джетпака. За какую-то долю секунды она превратилась из полковника правительства США в элегантную мисс, что с легкостью украдёт любое сердечко. Ее волосы, до этого скрытые под шлемом, теперь свободно спускались по плечам, обрамляя ее лицо.

- Шикарно выглядишь, Ник. - искренне улыбаюсь при виде знакомых глаз. - Возьмёшь попутчика до Нью-Йорка? - интересуюсь с непрыктой надеждой.

- Конечно, Пит, но сначала нас ждут в Каире.

— Нас? Так вот куда платье? — игриво улыбаюсь в ответ.

- Нет. Оно на вечер. Ты, я, немного сыра и вина и славный вечер, но помни, время ограниченно до рассвета. Но сначала работа. - жестокая улыбка Ники тут же дала понять, что передо мной стоит властный функционер правительства США.

- Стоило раз дать слабину, и всё, попал. - шутливо негодую. - Так кто наша цель?

— Твоя. А теперь прошу на борт нашего корабля. — и невинно так улыбается. — Все подробности в моём кабинете. — И да, расскажи, что было в этом городе, а то спутники с ума посходили. — Ники закатила глаза. — Стоило нам встретиться, Паркер, и сразу начался какой-то хаос. — наигранно серьезно обвинила меня девушка, ударив кулачком в плечо.

Я улыбался широко и неестественно, растягивая губы в оскале, который больше походил на маску.

— Всё просто, душа моя, — произнёс я, потирая висок. — Мир не хочет, чтобы я скучал. C'est la vie, как говорят французы. — Я покачал головой, отводя взгляд от Николь. — Старик Фатум устраивает мне приключения.

Николь сидела напротив меня, её глаза были устремлены на меня с явным интересом. Её тонкие пальцы поглаживали коралловое колье, и каждый её жест казался мне загадочным и притягательным.

— Так какова миссия, раз мы так сходу переходим на деловой лад? — спросил я. — Мир — это театр, а мы — актеры, — продолжил я, рассмеявшись. — Старик Фатум пишет сценарии, и нам остается только играть. — Не люби и не страдай, — прошептал я, не обращаясь ни к кому конкретно. — Просто играй свою роль.

Я повернулся к Николь и увидел, как она улыбается. Она подошла ко мне, и я почувствовал на своей шее её тёплое дыхание.

— Ты прав, — прошептала Николь. — В этом мире всё просто игра.

Секунда — и её зубы нежно кусают меня за ключицу. Я лишь ухмыляюсь и не отвожу от неё взгляд. В её глазах — озорство, но в улыбке — что-то ещё, что-то более глубокое, что-то не совсем понятное.

— И нам остаётся только играть свою роль, — продолжила она. В её голосе не было серьёзности, но звучала непоколебимая уверенность.

Я понимал, что она права. Мы играли свои роли, и от этого никуда не деться. Но что, если это не просто игра? Что, если это настоящая жизнь, и от её правил не скрыться?

— Так куда отправляемся?

В её глазах был уверенный блеск, который говорил о том, что она знает, как контролировать ситуацию.

— Прямо сейчас ты отправляешься в Каир для решения деликатных вопросов с радикальными мутантами, что сбежали из нашей страны, — сообщила она, словно как что-то обыденно. — Они сторонники превосходства над людьми, ну и, кроме того, радикальная теократическая группировка фанатиков.

Я кивнул. Это будет как минимум любопытно.

— Твоя главная цель — это пироман, что служит двигателем их радикализации, — продолжила она, её губы растянулись в небольшой улыбке. — Ну а дальше уже по возможности.

Я усмехнулся, но в моих глазах не было веселья. Эта миссия несла в себе опасность и угрозу. Каир — город, где жара не только физическая, но и духовная. Здесь люди живут в постоянной борьбе между старым и новым, между религией и прогрессом, между жизнью и смертью. И вот теперь я отправляюсь туда с заданием нейтрализовать группу радикальных мутантов, которые, по всей видимости, имеют свои собственные представления о том, каким должен быть мир.

— Хорошо, — улыбаюсь. — Что-то ещё?

— У тебя есть всё необходимое, — сказала Ники с улыбкой. — Удачи!

— Так куда платье? — интересуюсь в ответ.

— Я надеюсь встретиться с шейхом и на ужин с тобой. — Она подошла ко мне, двигаясь грациозно, как кошка. От её горячего дыхания по коже побежали мурашки. — Я надеюсь, ты не опоздаешь, ибо время лишь до рассвета, мой «герой». — И она игриво укусила меня за ключицу.

— Насколько я помню, мы не обсуждали возможность работы в качестве полевого агента? — спокойно спрашиваю я, глядя в глаза удивлённой девушки.

— Ты поменялся, Пит, да и я уже не та... — ответили мне более серьёзно после небольшого «кусь».

— Тогда до вечера. — Подмигнув полковнику и забрав её джетпак, я поднялся на корабль. Каир так Каир.

Глава 23

На корабле меня встретили, да никак не встретили, так что просто докинули до Каира, но такое отношение для меня было в новинку. Ну ничего мне с этой организацией детей не крестить, так, чуток понять, ху из ху, да общую структуру, а там, если что, и развалить изнутри. Но больше всего привлекали внимание разумные с татушками гидры, что случайно попалась мне на глаза, затем ещё и ещё. Больше половины людского персонала входят в сей клуб, но это не моё дело, так что пускай сами разбираются с этим «кружком» по интересам.