Крестная мамочка

1. Иду ко дну

Моя судьба переменилась. Я поняла это, когда на обратном пути удостоилась перевода в бизнес-класс. Скоротать длинный перелет помог сосед — ходячий курьез, увешанный золотом. К залу для транзитных пассажиров он свернул с незабываемой репликой: «Ну, будете у нас во Владивостоке…» Я помахала ему, точнее, отмахнулась, грохнула сумкой на колесиках об пол и направилась к дому — после пяти недель душевных копаний и зализывания ран.

Вот так все и было. Началась очередная светлая полоса. Я справилась с кошмарным годом и оставила его позади. Правда, только-только наступил сентябрь, но я решила перейти на академическое расписание. Лишь бы четко разграничить прошлое и настоящее. Новый год. Новое начало. Новая я. Тесса Кинг возвращается. Я улыбалась всем подряд. Излучала любовь и радовалась тому, что все мы живы. Смерив меня подозрительным взглядом, таможенник демонстративно полез в мою сумку. Я не возражала. Ничто не могло испортить мое возвращение. Обозрев ком грязной одежды и подарки крестникам, таможенник меня отпустил. К раздвижным стеклянным дверям я помчалась вприпрыжку. В уголках губ подрагивала заготовленная улыбка, чтобы сразу расползтись по лицу при виде радостной толпы встречающих. Двери разъехались. Я сделала шаг вперед и по инерции крикнула «привет!» первой попавшейся женщине. И тут же спохватилась:

— Простите! Вы так похожи на мою подругу.

Франческа оскорбилась бы до глубины души. Женщина, которую я напугала криком, была заметно старше, ниже ростом и вся в велюре. Я огляделась: туда ли я попала? Я-то да. А Франческой здесь и не пахло.

Должно быть, я что-то напутала. Мы с Франческой распланировали нашу встречу еще в тот день, когда я уезжала, обливаясь слезами. Моя лучшая университетская подруга пообещала вырваться из когтей быта и провести со мной украденный день, потягивая вино и наверстывая упущенное. Только мысль о встрече помогла мне пережить предыдущие пять недель. Я огляделась еще раз. Еще раз всмотрелась в лица людей, отводивших глаза, и вопросительно уставившихся на меня водителей с самодельными плакатами. Не желая пропадать даром, моя улыбка не смирилась с отсутствием знакомых и все-таки расплылась по лицу при виде людей, вовсе не желающих, чтобы им радовался неизвестно кто. Может, самолет приземлился раньше времени? Я бросила взгляд на часы, прекрасно зная, что прибыла вовремя. Улыбка свыклась со своей участью и увяла. Я села на сумку посреди толпы людей, с распростертыми руками бегущих навстречу близким. Одиночек, которые спешили на поезда и автобусы, я старалась не замечать. Видела ровно то, что опасалась увидеть. Уезжая в Индию, я надеялась вытащить себя из черной полосы, как пса за поводок, и еще недавно была уверена, что мне это удалось. Глаза щипало, как от жгучего перца. Черт, сколько же раз теперь придется повторять уддияна бандху[1]?

— Тесса, сюда! Тесса!

Я тупо таращилась на телефон, гадая, стоит ли рыться в СМСках месячной давности — вдруг среди них есть и сообщение от Франчески, если, конечно, ей не отшибло память.

— ТЕССА!

Имя мое, а голос мужской. Я не отзывалась.

— Тесса, корова глухая, это Ник!

Я подняла голову. Мне энергично, обеими руками, махал багроволицый муж Франчески. Ник с Франческой неразлучны с первого курса. Бесконечные восемнадцать лет. С Ником я знакома так же близко, как с Фран, и потому сразу воспрянула духом.

— Добро пожаловать домой. Извини, опоздали — пробки. Ладно, не до того тебе сейчас. Сама-то как? Обалденно выглядишь.

«Опоздали». Значит, и Франческа здесь? А кто с детьми остался? И тут я заметила Каспара, моего пятнадцатилетнего крестника. Неловко как-то иметь крестного сыночка, смахивающего на взрослого мужчину, но что поделать — он рано пополнил нашу компанию, и я до сих пор восхищаюсь смелым решением Ника и Франчески. В последнее время Каспар служит напоминанием о моих фиаско. Особенно когда нависает надо мной. И все-таки мы с крестником почти родные. Бросив сумку, я раскрыла объятия пошире. Еще совсем недавно Каспар мчался ко мне через весь зал и прыгал на шею. Но ему вот-вот стукнет шестнадцать, теперь все изменилось. А я только сейчас сообразила, насколько изменилось.

— Ну и здоровенный же ты стал, симпатяга!

В глазах вроде мелькнула улыбка, а держится по-прежнему скованно. Ощетинился, иголки торчком. Я сразу замечаю человека, готового к обороне. Сама сколько месяцев была на взводе. Я опустила руки.

— Вам, наверное, сказали, что рейс на целых четыре часа задержали в Дубае.

— А?

— В Объединенных Арабских Эмиратах.

На лице Каспара — ни проблеска понимания.

— Ну, на Ближнем Востоке. Слышал про такой?

— Угу, — буркнул Каспар.

— Не угукай, Каспар, — вмешался Ник.

— Так вот, — перебила я, купируя назревающий скандал, — Дубай — мировая столица шопинга. Никаких тебе налогов. И айподов навалом.

Наконец-то Каспара удалось расшевелить. Он мечтает об айподе с тех пор, как их начали выпускать. Но Ник деньги не печатает, а Франческа не работает. Тут-то и появляюсь я, добрая фея-крестная. Неудивительно, что Каспар меня любит… Я бы на его месте любила.

— У тебя ведь день рождения на следующей неделе?

— Ну да.

— В общем, я разговорилась с продавцом, и он даже подарил мне снимок своих детей. А они, кстати, живут в другой стране и родного отца видят раз в два года. Так что тебе еще неплохо живется.

— Зато их всякой хренью про третий мир не грузят, — огрызнулся Каспар.

Изумленно разинув рот, я обернулась к Нику. Каспар огрызается? Дерзит? Нет, это не мой крестник.

Ник покачал головой, испустил длинный безнадежный вздох и понизил голос.

— Извини, он невыносим. Фран рвалась встречать тебя, честное слово, прямо-таки рвалась, но в школе опять кто-то поменялся днями рождения, и ей пришлось переносить праздник Кэти на три недели вперед — на завтра.

— Поменялся днями рождения?

— Лучше не спрашивай. Опять накололи.

— С чем? — Я не въехала.

— С Евро-Диснеем.

— Ты-то как, Ник?

Он состроил гримасу. Чем напомнил мне Каспара. А еще — Ника, с которым я познакомилась в библиотеке, прыщеватого девятнадцатилетнего юнца, и сраженную наповал Франческу с вытаращенными глазами. Поначалу я не заметила между ними ничего особенного, и это, наверное, к лучшему. С тех пор они не расставались. Эти двое просто пришлись друг другу по мерке, вот и все. Через две недели после начала третьего курса Франческа явилась ко мне в слезах. Оказалось, два месяца беременности. Смотрю теперь наши старые фотографии и думаю: какими же детьми мы были, а ведь считали себя взрослыми. И взвалили на себя неподъемную ношу.

— Я-то в порядке, — ответил Ник. — Нынешние дни рождения совсем не то что раньше. Да что тебе объяснять, сама в курсе…

Вот он, вечный закидон моих друзей: они ни на минуту не сомневаются в моей осведомленности. А откуда ей взяться? У меня-то детей нет. У меня вообще нет никого на иждивении, даже золотой рыбки. Зато я заучила наизусть: семья превыше всего. Это я и называю «заплутать в Леголенде»: мы не виделись пять месяцев, а Франческа не смогла вырваться ко мне хотя бы на полдня. И ведь она не молодая мамаша, и муж заботливый, и дату моего приезда знала заранее…

— Ладно, ничего. — Сделав вид, будто ничуть не расстроилась, я предложила: — Может, кофе прихватим?

Мне определенно требовалось взбодриться. Вот те раз: всего полчаса как ступила на британскую почву, а уже готова травить организм по давней привычке.

— Само собой. Я угощаю, — отозвался Ник.

Я обернулась к Каспару: тот как раз плюхнулся в кресло и подтянул поближе к себе мои сумки.

— Присмотри за вещами, а мы с твоим папой сходим купим чего-нибудь попить. — И, не дав ему шанса возразить, поскакала догонять Ника.

— Извини, что с торжественной встречей не сложилось. — Он оглянулся на своего колючего сына.

Позднее выяснилось, что Каспар времени не терял и все-таки отметил мой приезд. Из моего бумажника.

В побитом «вольво» Ника меня охватило чувство, будто я никуда и не уезжала. Банановая кожура под ручником — свежая или валяется здесь с тех пор, как я укатила зализывать душевные раны? Под ногами я насчитала семь смятых в лепешку коробочек из-под сока, детский рисунок, извещение из «Бритиш Телеком» и линейку. Откровенно говоря, я прекрасно обошлась бы и без этих осколков быта. Мне бы сейчас побыть одной, да подольше, и решить, чего я все-таки хочу. Хлам у меня под ногами стремительно терял сходство с мусором и превращался в коллаж счастливой и наполненной событиями жизни.

По дороге почти сразу выяснилось, что отец и сын друг с другом не разговаривают. Меня же после длительных медитаций и дозы кофеина одолел словесный понос, и я пустилась в рассказ о том, какие люди съезжаются на занятия йогой и как часто со мной случались конфузы. Каспар, который раньше делился со мной не только собственными секретами, но и тайнами всех одноклассников, упорно молчал и делал вид, будто оглох. Его упрямая мордаха только раззадоривала меня.

— …Но ужас был впереди: когда я пукнула в сложной позе на равновесие, фыркнула, зашаталась и в итоге шлепнулась на пол!

Я следила за Каспаром в зеркало заднего вида. Он поймал мой взгляд и улыбнулся. Прямо от сердца отлегло. Обнадеженная, я плюнула на приличия и в деталях описала авансы, которые мне раздавала коротышка-швейцарка — буквально проходу не давала:

— Если честно, сначала я даже радовалась знакомству. Мне бы сразу прикинуться бывшей торчушкой с трастовым фондом и детишками по имени Зеберди и Росинка, да как-то не додумалась. Хиппи юристу не товарищ. Словом, на второй неделе, когда мне уже выть хотелось, мы за тофу разговорились с этой швейцаркой. Она наплела, дескать, училась на массажистку, нужна практика и все такое, а я уши развесила. Ей-богу, ничего не заподозрила, даже когда она велела мне раздеться, а то, мол, до бедер не доберешься.

Лед был сломан.

— А ты чего? — не выдержал Каспар.

— Разделась, конечно.

— А дальше? — спросил Ник.

— Дальше она заявила, что у меня, видите ли, застой в сексуальной чакре, так что без глубокого внутреннего массажа не обойтись.

— Да ты что! — расхохотался Каспар.

— Вот-вот.

— Ну и?.. Дальше-то что? — встревожился Ник.

— А ты как думаешь, пап?

Ник растерялся:

— Без понятия.

— Тогда мы ему ничего не скажем, — подмигнула я Каспару. — Он еще не созрел.

— А может, вообще не созреет. Ты только скажи, она что, правда?.. — Каспар не договорил.

— Ага.

— Что-что? — воскликнул Ник.

— Зашибись! А ты что? — Сын оказался сообразительнее отца.

— А сам как думаешь?

— Накостыляла ей?

— Пальцем в небо. Лежала себе, чисто английская скромница, потом поблагодарила, заверила, что все было очень интересно, — и до конца недели от нее бегала.

Каспар хохотнул.

— Ну ты крутая!

Мы катили дальше, Каспара на заднем сиденье то и дело пробивал смешок, пока Ник не выпалил:

— Господи! Внутренний массаж!

Тут уж мы с Каспаром переглянулись и покатились со смеху. Наконец-то до Ника дошло. А его между тем вновь осенило:

— А ты-то где этого нахватался, мальчишка?

Когда Ник пытается изображать взрослого, меня всегда разбирает хохот.

— Если пятнадцатилетний парень не знает, чем могут заниматься друг с другом девчонки, — что он за парень? — ответила я за Каспара.

За что получила от него широченную зубастую улыбку и облегченно вздохнула. Ради такой улыбки стоило возвращаться на родину.

Ник тормознул перед моим домом. В нашем суперсовременном жилом комплексе полно квартир куда лучше моей, а мне — спасибо правительственной инициативе — досталась одна из двух студий, без которых застройщики не получили бы разрешения на строительство. Я — специалист высшей квалификации и хозяйка квартиры с видом на реку, предмета моей радости и гордости, пусть и невеликой.

Швейцар вгляделся в обшарпанный бурый «вольво», узрел меня за окном и замахал обеими руками.

— Вот я и дома!

Пока Ник и Каспар таскали мой багаж в холл, я бросилась к Роману здороваться. Если не считать моего давнего друга Бена, Роман знает обо мне больше, чем кто-либо другой. Это он, почти шестидесятилетний эмигрант из Грузии и обладатель застарелого артрита в колене, вызвал полицию, когда бывший босс полночи ломился ко мне. Это Роман загородил собой дверь и не впустил непрошеного гостя. Роман изучил почерк моего бывшего, фильтровал мучительные для меня послания, которые почтальон носил охапками, и предупреждал меня о них заранее. А еще Роман умеет не замечать ночных гостей всех форм, размеров и цвета кожи. Несколько раз ему случалось помогать мне отыскивать нужную кнопку лифта и в экстренном порядке доставлять меня в квартиру.

— Добро пожаловать домой, мисс Кинг! — Роман энергично потряс мою руку.

— Привет, Роман.

— А я дни считал! Столько всего накопилось…

Мы с Романом часто сплетничаем о соседях.

— Жду с нетерпением.

Ник и Каспар уловили намек.

— Что ж. Оставляем тебя на попечение джентльмена. Еще раз — с возвращением.

— Спасибо, Ник. И спасибо, что подвез, хотя не стоило беспокоиться…

— Да я понимаю. Но Франческа прибила бы Каспара, если бы я не увез его из дома. Все равно куда, хоть в Хитроу.

Я улыбнулась, гадая, понимает ли Ник, насколько преуменьшает свои заслуги. Ничего он не понимает. Это ведь Ник, самый добродушный из всех моих знакомых мужчин. Вот только я больше не желаю быть ничьей последней надеждой.

Ник шагнул к двери.

— Франческа не успокоится, пока не услышит, что тебе полегчало. Ведь правда? Тебе легче?

О чем это он? Думал, я смирилась с тем, что в битве за внимание друзей всегда проигрываю их детям? Или с тем, что меня домогался собственный босс? Или с отсутствием семьи? Пустотой? Одиночеством?

— Разумеется, — улыбнулась я.

— Отлично. Так ей и передам. — Ник ушел счастливый. Поверил мне на слово.

Я обняла Каспара за плечи.

— Знаю, ты сердишься на предков, но не забывай: я тебе не враг. А если для тебя это еще не повод не ссориться со мной, вспомни про айпод.

Он на миг прижался к моему плечу. Я чмокнула его в макушку.

— В субботу увидимся, — бормотнула я в спутанные кудри. — И будь поласковее с мамой, хотя эта старая эгоистка подвела меня и опять поставила свою мелюзгу выше моих алкогольных потребностей. Да, и вот что: запомни, если твой отец не смотрит порно, это еще не значит, что с ним и поговорить не о чем.

Я пошутила. Но, как выяснилось позже, Каспар купился.

Как только дверь закрылась, Роман водрузил на свой стол табличку «Вернусь через 5 минут» и подхватил мою сумку.

— Миссис Б. из пятой наконец узнала, как развлекается ее муженек, пока она за городом.

Миссис Б. — толстуха, от которой всегда пованивает Лабрадором. Вид у нее жутковатый, бюст необъятный, но я бы не сказала, что мне нравится по выходным кататься в лифте с ее тощей заместительницей-малолеткой.

— Ужас что было. Она вернулась без предупреждения, застукала здесь другую женщину и взбесилась. Потом умоляла его не уходить. Кончилось тем, что она засела у меня в кухне и тыщу лет плакалась, жаловалась на свою семью, негодников отпрысков и мужа-подонка. Столько эмоций — и откуда что взялось.

Мы вошли в лифт. Я нажала кнопку с цифрой одиннадцать, предвкушение разрасталось во мне радужным шариком.

— Наверное, ей было просто некому излить душу, — отозвалась я и вдруг сообразила, что говорю о себе.

Роман сдвинул выразительные, как у казначея Нормана Ламонта, брови.

— Угу. А теперь она на меня даже не глядит.

Я ободряюще коснулась его руки:

— Она же англичанка. Не принимайте на свой счет.

Роман проводил меня до двери квартиры, остановился и посерьезнел.

— О нем ни слуху ни духу, — сообщил Роман, мой личный охранник с пышными усами. — Ни разу не объявлялся. Я смотрел в оба.

Я проглотила комок в горле.

— Неужели исчез с концами?

Я так надеялась на это, что на всякий случай сложила пальцы крестом.

— Вам молока не надо? — спросил Роман. — Могу поделиться.

— Нет, спасибо. Я все равно собиралась сбегать в магазин. Еще раз спасибо вам, Роман. Очень рада была повидаться.

Он внес мой багаж и ушел. Я дома.

Моя квартира имеет форму коробки, приблизительно поделенной на четыре зоны. Как зайдешь, сразу слева — ванная с единственной в квартире полноценной стеной. Под ванную я отвела чуть ли не четверть общей площади, подрядчик решил, что я спятила, и пришлось объяснять, что я обожаю валяться в ванне. Это правда, но вообще-то я планировала ванну не только для купаний, но и для секса. Даже предусмотрела плитку с пупырышками на полу в душевой: не хватало еще поскользнуться в самый ответственный момент. Полы в моей ванной с подогревом, ванна эффектно вделана в стену, все выложено плиткой, кроме зеркальных шкафов над раковиной. Словом, моя ванная — «влажная зона» — такой двусмысленный юмор в духе Бенни Хилла. Увы, случая обновить ванную в роли спальни мне пока не представилось.

На остальную квартиру тоже была убита масса времени и сил. Я чуть было не погрязла в образчиках цветов и фактур. И разумеется, в итоге выкрасила стены в белый цвет. Кухня начинается там, где кончается стена, границей кухни служит барная стойка. Люблю бары. Остальное пространство занимает зона гостиной и спальни. Как таковой спальни нет, есть угол, отгороженный невысокой, по грудь, стенкой — по совместительству книжным стеллажом. Книги я тоже люблю. Рука не поднимается выбрасывать их, даже самую что ни на есть макулатуру. Квартирка выглядела бы тесноватой, не располагайся она в юго-восточном углу здания, так что одна стена моей коробки — окно от пола до потолка. Вид оттуда такой, что дух захватывает.

С порога я направилась прямиком к окну и уставилась на грязный речной поток, бурлящий подо мной, на расстоянии сотни футов. На кристальные ручьи штата Керала не похоже, но по-своему красиво. Хорошо все-таки вернуться домой. Да, мне полегчало. Длинный отпуск — это приятно и полезно, но нельзя всю жизнь провести в бегах. Надо бы разложить вещи, помыться и сгонять за едой. Вместо этого я рухнула на диван и схватилась за телефон.

Мои родители живут в коттедже в Бэкингемшире, куда переселились после того, как папа вышел на пенсию. А было это давным-давно. Папе за восемьдесят, но можете мне поверить: с виду ни за что не скажешь. Подозреваю, прикладывается потихоньку к источнику вечной молодости. А вот маме не повезло: двенадцать лет назад у нее обнаружили рассеянный склероз, и она держится до сих пор только потому, что следит за здоровьем. Когда-то все считали маму сумасшедшей: чего ради выходить замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя, — чтобы тратить время и силы, ухаживая за беспомощным стариком? Но жизнь умеет неожиданно подать крученый мяч. Родители многому научили меня, и в первую очередь — не строить планы: неизвестно, что ждет тебя за поворотом.

— Девочка моя, какая радость! Наконец-то ты дома, — воскликнул папа.

— А вы как? Мои письма получали?

— Письма чудесные, будто сам там побывал. Я всегда говорил — ты отлично пишешь.

Я все делаю отлично. Ведь я у папы одна. Его единственный ребенок. Однажды я спросила родителей, почему они ограничились мною — подозревала, что тут кроется какая-то мрачная тайна. Но оказалось, что они с самого начала хотели иметь только одного ребенка. Меня часто спрашивали, не скучно ли мне без братьев и сестер. Но как можно скучать о том, чего никогда не имел? В детстве все мои друзья то и дело ссорились с братьями и сестрами. Нет уж, спасибо. Сейчас я не прочь бы иметь близких родственников, но их заменяют мне друзья. Мы с ними как родные. Все мы дороги друг другу. Я болтала с папой, пока не узнала, что моя бедная мамочка уже давно ждет в машине: родители как раз собирались проведать друзей. Чтобы их не задерживать, я пообещала перезвонить завтра утром, попрощалась, как всегда взбодренная гордостью в папином голосе, и принялась набирать следующий номер.

Билли — мать моей второй крестницы, чудесной малышки Коры. На самом деле Билли зовут каким-то непроизносимым польским именем. Уже не помню, как к ней пристало нынешнее. Когда нам обеим было чуть за двадцать, мы снимали квартиры напротив друг друга и так сроднились, что подыскали дешевое жилье с двумя спальнями и перебрались туда. Нам хорошо жилось, пока на сцене не появился Кристоф; украв сердце Билли, он начал с изощренным садизмом калечить его.

Я представила, как на другом конце города, в крохотной квартирке Билли на Кенсол-Райз, зазвонил телефон. Трубку взяла Кора, самая умненькая семилетка из всех, кого я знаю.

— Алло! Сиденция Билли и Коры Таррно.

— Привет, Кора, это крестная Т.

— О-о-ой, где же ты была?

— В Индии.

— Дядя с работы и там за тобой гонялся?

— Вроде того.

— Пешком?

— Не совсем. Ты зубы чистишь?

Кора упрямица, от интересной темы она откажется только ради еще более увлекательной. Раньше такой была гигиена.

— А-а! На велике? Или переплыл Индийский океан вместе с китами?

Видно, теперь к гигиене Кора равнодушна. Пять недель — долгий срок для семилетнего ребенка. Пришлось импровизировать.

— А я привезла тебе из Индии подарок.

— Слоника с маленькими ушами?

— Как ты догадалась?

— Загадочная потому что, — объяснила Кора.

Разговаривая с ней, нельзя не улыбаться. Рот растягивается сам собой.

— Правильно, за это я тебя и люблю. А мама дома?

— Ушла, но, если хочешь, могу позвать Магду.

Магда помогает Билли по хозяйству.

— Не стоит. Просто скажи маме, что я звонила.

— Скажу, — пообещала Кора и брякнула трубку на рычаг.

Билли не раз пыталась привить дочери навыки телефонного этикета. Надеюсь, у нее ничего не выйдет. Не хочу, чтобы Кора взрослела еще быстрее.

Хэлен, мать последнего прибавления в моем списке крестников, наверняка измотана пятимесячными двойняшками. Я взглянула на часы. Звонить ей сейчас бессмысленно: как раз время купания. У Хэлен целая орава прислуги, и все равно близнецы не оставляют ей ни единой свободной минутки. Когда я уезжала в Индию, Хэлен еще кормила детей грудью и мы с ней почти не виделись. Я честно пыталась, но у моей подруги, как выяснилось, особые взгляды на грудное кормление: она предпочитала заниматься им в полном одиночестве, в детской, под музыку Моцарта. Я не шучу. А организовать встречу между кормлениями было почти невозможно. Хэлен домоседка по натуре, она подолгу спит. В Индии я с грустью осознала: познакомься мы с ней сейчас — ни за что не стали бы подругами. Слишком уж Хэлен неврастенична и одержима сыновьями, еще и не работает вдобавок. Но мы познакомились давным-давно, на пляже во Вьетнаме. В те времена Хэлен целыми днями валялась в гамаке, а под кайфом оглушительно хохотала. Такое не забывается. Я рванула во Вьетнам вместе с лучшими друзьями по классу, после сдачи экзаменов повышенного уровня. Мы обошли все кладбища, все храмы, все поля боя, какие только нашлись в стране. А потом встретили Хэлен — наполовину китаянку, наполовину швейцарку, прекраснейшее из творений природы. Помесь Люси Лиу и Джеммы Кидд с поистине бесконечными конечностями. Сейчас у нее прибавилось грациозности, а в те времена она была порывистой, резкой и угловатой, как новорожденный жеребенок, — вполне возможно, и от наркоты тоже. Ее длинные, абсолютно прямые волосы струились по спине черной тушью. Из всех известных мне туристов только Хэлен путешествовала без рюкзака. Зато с феном.

Хэлен можно назвать мажоркой. Ее отец, на редкость преуспевающий бизнесмен, китаец из Гонконга, всегда считал Восток местом безграничных возможностей. Когда он скоропостижно скончался сравнительно молодым, Хэлен унаследовала его предприятия, но не деловую хватку. Она была «детищем вселенной» — ее собственное определение. Могла без конца цитировать отрывки из «Дезидераты». Это стихотворение в прозе Макса Эрманна служило ей инструкцией, как следует жить. Пристрастие Хэлен к нему я поняла только позднее, когда лучше узнала ее. Практически лишенная родительского руководства, Хэлен черпала мудрость из «Дезидераты». Мгновенно заворожив нас, она так же стремительно вызвала токсикоз. Немало счастливых вечеров прошло с тех пор, как Хэлен читала нам один и тот же стих на каменистом пляже Чайна-бич, пока мы не заучили его наизусть. Сейчас он красуется в роскошной рамке на туалетном столике Хэлен, в гигантском доме у ворот Ноттинг-Хилла. Сдается мне, только стих напоминает Хэлен о том, какой она была когда-то.

А теперь все по-другому. Почему же мы до сих пор дружим? Потому что Хэлен единственная в мире знает все мои секреты, а я, в свою очередь, понимаю, что у нее есть смягчающие обстоятельства, и не обижаюсь. Порой приходится твердить про себя отрывки из «Дезидераты», сдерживая желание процитировать Хэлен: «…выслушивай каждого, даже зануду и невежду — им тоже есть что рассказать». Увы, искренность дается мне все труднее.

Передумав звонить Хэлен, я набрала номер Клаудии. Мы с ней дружим с семи лет. Детей у Клаудии нет, зато есть Эл — длинный, лысый, надежный Эл. По Вьетнаму я как раз скиталась с Элом и Клаудией. Когда Эл перешел в нашу школу, мы были подростками. А когда нам перевалило за двадцать, его затяжная дружба с Клаудией претерпела метаморфозу. Произошло нечто сказочное и романтичное: они скоропостижно влюбились. В том, что это всерьез и надолго, можно не сомневаться: за последние десять лет они пережили больше, чем другие пары за всю жизнь. Вот уже девять лет Клаудиа и Эл пытаются завести детей. Оба не живут, а томятся в чистилище, в доме царит атмосфера помешательства — из тех, что ощущается даже по ночам. По моему звонку включился автоответчик, но я-то знала: не факт, что хозяев нет дома.

Звонки Бену — как кусочки любимых ананасов во фруктовом салате, которые я приберегаю напоследок. Бен четвертый в нашей самодостаточной компании школьных друзей, а для меня — самый близкий из них. Он женат, но детьми еще не обзавелся, так что охотно соглашается пропустить со мной пинту-другую и поболтать. Это его голос льет бальзам на мою душу. Это его я посвящаю во все подробности. Когда у меня случается очередная трагедия — точнее, трагикомедия, вроде жуткого свидания или кошмарного судебного процесса, — я воспринимаю их как повод лишний раз поржать на пару с Беном. От байки про швейцарскую массажистку он точно будет в восторге.

— Тесс, радость моя! Наконец-то вернулась, а я уж заждался.

— Не выдумывай, — усмехнулась я. — И пяти минут не прошло. По моим ощущениям.

— Как съездила, удачно? Пришла в себя? Склеила кого-нибудь?

— Да — да — нет.

— Что, ни одной оргии не устроила?

— Слушай, если бы ты видел, из чего пришлось выбирать, ты бы меня понял. Пара тощих немцев — и обчелся. Да еще одна швейцарка прицепилась, за выпивкой расскажу. Ты как, не занят?

— Сейчас?.. Слушай, я бы с радостью, да у нас по плану нудный званый ужин.

— Я все слышу! — прозвучал в трубке голос Саши, жены Бена. Женщины, которая отняла у меня друга. Возненавидеть ее было бы проще простого, да не выходит. Хорошо еще, она так погрязла в работе, что регулярно одалживает мне Бена.

— Он тебя недостоин, — крикнула я в ответ.

Саша взяла трубку:

— Знаю. С приездом, Тесса. Здорово было?

— А как же. Но дома лучше.

— Отлично. А мы уж боялись, что ты с концами пропадешь в каком-нибудь ашраме.

— Нет уж, я отовсюду рвусь домой, как почтовый голубь.

— Ну, год-то выдался не из легких. Неизвестно, как могли сказаться все эти стрессы. Но голос у тебя бодрый, и выглядишь, держу пари, отпадно.

— Спасибо.

Саша не разводит китайские церемонии: разговоры у нее краткие и по делу. Трубкой снова завладел Бен.

— Мудрая у тебя жена, — сказала я.

— Ага. Аж досада берет, правда? Рад, что ты вернулась в полном порядке.

— Иди на свой ужин, — велела я. — Завтра поговорим.

— Обязательно. Что-нибудь придумаем.

Я положила трубку и уставилась в небо, прижав телефон к животу. Бывший босс меня больше не донимал; честно говоря, отпуск пришелся очень кстати. Однажды, когда я валялась на индийском пляже после интенсивной утренней йоги, до меня вдруг дошло: я же ни разу толком не отдыхала со времен Вьетнама. Пока все вокруг оттягивались в отпусках, я кропала статьи. Ежегодно, в течение почти десяти лет, я сдавала экзамены, а когда покончила с ними, вгрызлась в работу. Даже в выходные некогда было сесть и подумать, а к праздникам накапливалась куча дел, на которые в будни вечно не хватало времени. Я вымоталась. Так что в каком-то смысле все, что ни делается, — к лучшему. У меня появился шанс перестроиться и собраться с силами. А заодно и подправить здоровье. Да, я ожила. Определенно ожила. Так откуда взялось ощущение, будто я иду ко дну?

Я поступила так, как поступала всегда в тоскливые минуты. Позвонила Самире.

Самира — моя сравнительно новая подруга. Она профессиональная тусовщица, и это очень удобно: всегда есть кому подыграть мне. С другой стороны — страшновато: на фоне Самиры я выгляжу дилетанткой. Между нами есть одно, но принципиальное различие: Самира до неприличия богата, поэтому любви и секса в ее жизни хоть отбавляй. В одиночестве она остается редко. Но я люблю ее не за деньги. Вы вряд ли поверите, но как раз самое серьезное препятствие для дружбы с Самирой — ее абсурдное богатство. Слишком уж она привыкла получать все, что душе угодно. Что мне в ней нравится, так это ее готовность к вечеринкам не только в субботу, но и в любой другой день недели. Признак материальной обеспеченности. С таким пристрастием к тусовкам Самире полагалось бы смахивать на Тедди Кеннеди, но личных тренеров у нее больше, чем членских карточек баров, вдобавок ради возможности пускаться в разгул она готова истязать себя тренировками. На ее мобильнике после долгих гудков включился автоответчик, и я оставила срочное сообщение.

Одного взгляда на гору грязной одежды мне хватило, чтобы потерять всякое желание заниматься стиркой. Содрав с себя дорожные шмотки, я бросила их в ту же кучу и направилась во «влажную зону». Насадка душа у меня здоровенная, как сковородка, и обошлась она мне дороже, чем любой другой предмет интерьера. На мягкой мебели удалось сэкономить, без штор я обхожусь до сих пор, а вот душ — предмет первой необходимости. Иметь домашний водопад волшебно, но совершенно непрактично, особенно если у тебя курчавые волосы. Ну и пусть. У меня уже скопилась целая коллекция шапочек для душа. А еще масок для кожи вокруг глаз. В одинокой жизни есть свои плюсы.

После душа я раскопала запасы цивильной одежды и нарядилась как для похода по магазинам. Джинсы. Сапоги до колен. Тугая, как вторая кожа, белая футболка с длинными рукавами, оттеняющая загар. Ради кого я одевалась, для меня загадка. Зачем — тем более.

Я живу между Пимлико и Вестминстером, от моего дома рукой подать до галереи Тейт, в переулках полно магазинчиков — надо только знать, где их искать. Плохо лишь, что путь к ним преграждает автомагистраль. Прямо скажем, неполезна для легких эта «дорога смерти». Я затоварилась самым необходимым — молоко, хлеб, вино, светлое пиво, лайм, хуммус, морковные палочки, туалетная бумага — и двинула домой. На обратном пути зацепилась взглядом за вывеску паба. Самира пока не перезвонила, и, хотя я обожаю слоняться по своей квартире, слоняться там практически негде, да и приедается быстро. И я завернула в паб, пропустить кружечку. Жаль, хозяина, с которым я сдружилась, на месте не оказалось, поэтому в пабе я не засиделась. Самиру я вызванивала еще три раза. Через три часа она сподобилась ответить, и по ее голосу сразу стало ясно: веселится на всю катушку.

— Дорогая, ты вернулась! Чем занимаешься?

— А ты чем?

У меня есть дурацкая привычка увиливать от прямых ответов. Даже когда я в отчаянии.

— Я у приятеля. Выпили по чуть-чуть и собираемся в какой-то новый клуб. Приглашения организовал кто-то из друзей Никки. И ты давай с нами, непременно!

Я взглянула на часы: почти девять.

— Даже не знаю… А вы где?

— Пока в Ричмонде, но скоро выезжаем, так что жми на всех парах.

— Поздно уже…

— Ой, вот только не надо киснуть, ладно? Умираю, как хочу тебя увидеть.

В трубке фоном звучали голоса.

— Ты там с кем?

— С друзьями, знакомыми, да ты их почти всех знаешь.

Вряд ли. Бессмысленно тащиться аж в Ричмонд, если они все равно намылились в город.

— Слушай, когда выедешь — позвони, и пересечемся в городе.

— Класс. Мы трогаемся самое большее через полчасика. — И короткие гудки в трубке.

Я сразу поняла, что здорово лопухнулась. Час у Самиры — понятие крайне растяжимое. Вполне может оказаться, что я промаюсь в ожидании еще часа три. Надо было все-таки ехать в Ричмонд. И так ведь придется догонять остальных, а это гиблое дело: если уж явилась на вечеринку с опозданием, в компанию не вольешься. Остается одно — налить бокал и ждать звонка. А потом еще бокал… Стоп, Тесса: заходишь на второй круг.

«Полчасика» прошли один раз, а потом еще три; за это время я успела дойти до кондиции. Тосковать дома в первый же вечер, наблюдая, как сходит мой дивный загар, не хотелось, а мысленно дать себе пинка, встать и одеться не удавалось. Я с пяти утра в дороге и уже совсем никакая. И потом, никто все равно не звонил. На вечеринку мне все-таки хотелось. Несмотря на усталость. Наконец раздалась телефонная трель.

— Ну и где тебя черти носят? — рявкнула я в трубку.

— Я вообще-то дома. А тебя даже не надеялась застать, хотела просто оставить сообщение…

— А, это ты, Фран.

— Тесса, извини за сегодняшнее. Я все испортила.

— Ладно, проехали.

— Но ты же злишься, по голосу слышно.

Ради чего я занималась йогой? Чтобы избавиться от взвинченности, забыть обиды и жить дальше.

— Просто я очень ждала встречи, Фран.

Это еще слабо сказано. Только мысль о возвращении домой не давала мне свихнуться тоскливыми вечерами в одноместном бунгало.

— Прости, но ты же знаешь, как оно бывает.

ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ?

— Ник сказал, ты потрясно выглядишь — умопомрачительная загорелая блондинка, — добавила Франческа, явно подлизываясь ко мне. — Обещаю исправиться, а пока мне ужасно нужна твоя помощь.

Франческа никогда еще не просила у меня помощи. Я резко выпрямилась и прогнала хандру.

— У меня проблема, — продолжала она. — С Каспаром творится кошмар.

— Я заметила.

— Это на него совсем не похоже. Я уже все перепробовала: и по душам беседовала, и не обращала внимания, и баловала, и наказывала. Ничего не помогает.

— Парню скоро шестнадцать. В таком возрасте положено изводить родителей.

— Все гораздо хуже, — возразила она. — Я знаю его друзей, они совсем не такие.

— Все подростки в гостях паиньки, а дома жуть ходячая.

— Тесса, он со мной даже не разговаривает. И в глаза мне не глядит!

— А что говорит Ник?

— Порывается выбить из Каспара дурь.

— Ник? Наш хиппи, «зеленый», активист Ник?!

— Именно.

— Значит, дело труба, — заключила я.

— Точно. Слушай, не хочется напрягать тебя, но ты не могла бы поговорить со своим крестником? Ты же для него авторитет, сама знаешь. Помогать мне завтра с днем рождения Кэти он наотрез отказался. А теперь заявил, что на собственном дне рождения в следующую субботу тоже не появится.

— Пусть только попробует. Мы же с ним собирались в «Липкие пальцы» за дорогущими чипсами, и я уже настроилась.

— Помню. Ты ни одного дня рождения не пропустила. Лучшая крестная в мире. Так ты согласна? Завтра поговоришь с ним?

Сразу две загвоздки. Во-первых, придется маяться на детском празднике — терплю их только ради репутации хорошей крестной. Во-вторых, расставить все точки над i надо с самого начала. И я сурово предупредила:

— Разговор останется между нами с Каспаром.

Франческа надолго задумалась.

— Ладно, но только если с ним ничего страшного.

— Когда мы с Клаудией, Элом и Беном были в том же возрасте, маме казалось, что мы входим в стеклянный туннель. По ее словам, она видела нас, могла даже помахать, но не докричаться. Каспар пройдет туннель насквозь и выйдет с другой стороны, Франческа. Просто у него гормоны играют.

— По-моему, ты все перепутала. Туннель — это больше похоже на материнство. Сидишь внутри, вопишь, а тебя никто не слышит.

Я рассмеялась.

— Пожалуйста, Тесса! С тобой он наверняка поговорит.

Я мялась в нерешительности. По мне, детские праздники — пытка похлеще, чем ветка метро «Виктория» в четверть девятого утра. Уж лучше целая судейская коллегия, чем свора мамаш — затраханных, но задирающих передо мной носы.

— По правде говоря, я зареклась мучить себя клоунами Боба-Строителя…

— Умоляю! Все остальное я уже испробовала.

— То есть я твоя последняя надежда?

— Нет, но на фронте материнства я потерпела поражение.

Я сдалась: Франческа была сама не своя. Она на редкость опытная мать, и это не значит «холодная» и «расчетливая», просто у нее есть дар предвидения. Лужицу она видит раньше, чем опрокинется стакан, а соперничество детей в семье — задолго до того, как оно принесет горькие плоды.

— Ну ладно.

— А если я права и дело не только в гормонах — ты мне расскажешь?

— Если положение серьезное, — после минутного размышления согласилась я, — тогда уговорю самого Каспара все тебе рассказать.

— Хорошо, — облегченно произнесла Франческа. — Прости, что побеспокоила в первый же вечер. Но я думала, тебя нет дома…

— Я как раз собиралась уходить, — соврала я.

— Везучая! Удачного вечера.

Я столько протрепалась с Франческой, а от Самиры по-прежнему ни слуху ни духу, и я предприняла еще одну попытку дозвониться до нее. Уже четвертую. И опять без толку. Небось уже умерла от желания увидеться со мной. Оскорбившись, я отключила телефон и направилась в ванную. Даже если мыться мне уже не надо, почему бы просто не понежиться в воде с роскошным маслом, лениво потягивая белое вино из большого бокала. Я наполнила ванну, подключила айпод к колонкам, зажгла свечи и с блаженным вздохом погрузилась в горячую воду. Комната, которую я отделала для секса, стала кельей отшельницы. Местом, где можно побыть самой собой. У меня в ванной есть узкое, как бойница, окно, откуда открывается вид на реку, — за это я особенно люблю свою квартиру. Я отмокала минут двадцать, глядя на котел Лондона — он бурлил и пузырился подо мной, похожий по цвету на конфету «шоколадный апельсин», — и будто не замечала, что плачу. Притворялась, конечно.

Длительный отпуск вроде моего только что закончившегося — палка о двух концах. Я много читала, отоспалась, пришла в форму, но мне с избытком хватало времени для раздумий, а они постепенно вселяли тревогу. Я надеялась, что, едва вернусь, меня вновь закружит суматошная жизнь и думать будет просто некогда. Но на блудную дочь ни у кого не нашлось времени — оказалось, все по горло заняты своей работой и близкими. Наша семья невелика — мама, папа и я. И хуже всего то, что я сейчас безработная. От перспективы поисков нового места меня тошнило. Мое увольнение стало для всех неприятным сюрпризом. Хотя моей вины в нем не было. Ни капли. Я понимала, что меня осуждают, что я произвела неважное впечатление, и не знала, как быть дальше. Все эти мысли не переставая грызли меня даже на пляже. Может, мне просто не хотелось возвращаться. Или смазанный салом шест, по которому я карабкалась вверх, оказался чересчур скользким. Так или иначе, я вдруг разом съехала вниз. Хватит ли у меня сил снова пробиться наверх? Чем дальше, тем более привлекательным и простым выходом казались замужество и дети. Я всегда была не прочь пройти по этому пути, только вот попутчика не находилось. Отсюда вытекал следующий вопрос: почему? Что со мной не так? Я прекрасно знала, о чем плачу. О том, что боюсь стать последним шансом. Или упустить, но не субботнюю вечеринку с незнакомыми людьми, а жизнь. Ту самую жизнь, которая всем вокруг дается так легко.

Такое чувство, будто я наконец-то нашла нужную остановку и обнаружила, что последний автобус уже ушел. Его задние фонари еще видны, но даже если я помчусь со всех ног, мне его ни за что не догнать. Я обхватила пальцами ножку бокала, отпила глоток и закрыла глаза.

Я знала, откуда взялось чувство, будто я иду ко дну.

Такой жизни у меня не будет никогда.

Такой жизни у меня не будет никогда.

Такой жизни у меня не будет никогда-никогда.