Крестная мамочка

14. Сказочный финал

В понедельник утром пол вокруг моей кровати был по-прежнему усеян одеждой, валяющейся в беспорядке с субботнего вечера. Я перестала заморачиваться бытом. Вместо того чтобы посвятить все утро уборке, а потом подготовиться к собеседованию, что давно требовалось сделать, я натянула первые попавшиеся джинсы, белую футболку с длинным рукавом, сунула ноги в розовые «конверсы» и прыгнула в машину. Я решила, что единственный человек, способный понять Хэлен, — это Франческа. Образцовая мать, у которой все ответы наготове. Сама знаю, я вела себя глупо, но мне просто не сиделось дома. К Франческе меня погнало чувство вины. К школе, где учились Поппи и Кэти, я подрулила как раз вовремя: за дверью скрылись два гигантских рюкзака на тонких девчоночьих ножках.

— А я запланировала на сегодня уборку в садовом сарае. — Франческа чмокнула меня в щеку. — Хотя до сих пор не могу отойти после субботы. Пока я способна только жрать и дрыхнуть.

— Прирожденная тусовщица.

— Это все из-за мартини, который притащил Бен. Убойное пойло. Надеюсь, мы никого не опозорили.

Бен. Как удобно было не вспоминать о нем! С головой уйдя в проблемы друзей, я забыла о своих, но едва услышав имя Бена, испытала странное ощущение.

— Красноречивое молчание, — заметила Франческа.

— Знаешь, обсуждать мою свадьбу с человеком, с которым я едва знакома, — это чересчур.

— Ты же вмешиваешься в нашу жизнь! Вот мы и решили для разнообразия влезть в твою.

Эти слова Франческа подчеркнула тонкой улыбкой. Я было смутилась, но улыбка не исчезла с ее лица, и я успокоилась.

— Кстати — я опять лезу в чужую жизнь.

Я напрасно ждала, что она рассмеется.

— В такую рань? Значит, дело серьезное. За углом есть «Старбакс», — сказала Фран.

— Ой, только не «Старбакс»! — взмолилась я.

— Почему? Кофе плохой?

— Нет, воспоминания. — Я попыталась взять ее под руку, Фран не далась, я не стала настаивать. — Давай разыщем настоящую кофейню, а по дороге я все объясню.

И я рассказала Фран, как вчера утром безуспешно пыталась заменить близнецам мать, а заодно призналась, что Хэлен не в себе. Фран трижды проходила через все это — может, она растолкует, что к чему?

— Так ты разыскала меня, чтобы поговорить о Хэлен?

— Да. Я думала, ты сможешь ее успокоить.

— Мне показалось, в субботу вечером Хэлен перепила.

— И мне тоже, но выяснилось, что дома у нее полный разлад. Она сбивается с ног. Я беспокоюсь за нее.

— Это совершенно нормально.

Я покачала головой: то, что я видела, в рамки нормальности не вписывалось.

— Думаешь? А по-моему, у нее сильнейшая депрессия. Сама она не справится.

— У нее полный дом нянек. — В голосе Франчески отчетливо прозвучало неодобрение.

— Уже нет. Ей кажется, что у нее ничего не выходит.

— Возможно, так и есть. Со многими бывает. С Каспаром я делала кошмарные ошибки на каждом шагу. Моя мама пыталась помочь, но мы с Ником отказывались из гордости и упрямства. Когда вспоминаю об этом сейчас, думаю, что мы просто защищались. Нас никто не заставлял обзаводиться ребенком, и мы решили вырастить его сами. Даже если нас это убьет. Ей-богу, выжили чудом.

— Что-то я не припомню такого.

— Ты редко у нас бывала.

Верно.

— Но по телефону ты всегда говорила, что все идет прекрасно, а Каспар — прямо ангелочек.

— Да, я его обожала. И все-таки он сводил нас с ума. Ему было уже восемь месяцев, а он по-прежнему спал в нашей кровати. Представь: восемь месяцев я каждую ночь боялась раздавить его во сне!

— Если спать вместе с ним было так неудобно, почему ты не укладывала его в кроватку?

— Потому что он орал до тошноты! — Фран качала головой, вспоминая давние и трудные времена. — Сама виновата. Поначалу было очень удобно кормить его по требованию: он сосал и засыпал, просыпался, сосал и снова спал. Очень просто. Но мало-помалу удобство превратилось в помеху. Каспар начал засыпать только во время кормления. Беда в том, что от усталости он не наедался досыта и вскоре опять просыпался. Ночью плакал каждые сорок пять минут, поэтому проще было брать его к нам в постель и, едва всхлипнет, совать ему грудь.

Мне стало неловко.

— Так что Каспара избаловала я сама. Но в один прекрасный день мама все же осталась у нас. Уложила Каспара в его кроватку, а когда он проснулся и расплакался, не разрешила мне подходить к нему. Ту кошмарную ночь мне в жизни не забыть. Я ненавидела и маму, и себя — за то, что послушалась ее, — и Ника, который был бессилен мне помочь… Одно слово — жуть. А ведь Каспар был у меня один, да и я была моложе и сильнее.

— Ты прекрасная мама, — заверила я, подумав о Маргерит. — И чем все кончилось?

— Мама не сдавалась. Три ночи мы провели как в аду, зато Каспар привык засыпать в своей кроватке, в отдельной комнате. Хныкал иногда, не без этого, но быстро научился успокаиваться. А я подумала и поняла, что я сама не давала ему заснуть. Стоило ему вякнуть — я давай успокаивать его, укачивать, проверять, не заболел ли. Я валилась с ног от усталости, Нику все осточертело. Но бедняжка Каспар устал сильнее всех — ведь он был совсем кроха. Если бы он умел говорить, то наверняка сказал бы: «Да когда вы наконец отвянете и оставите меня в покое?» Как сейчас говорит.

— Не может быть.

— Еще как может. Один из переломных моментов в жизни — когда твой кроха возвышается над тобой и матерится как матрос. Жаль, про это не пишут в книгах для родителей.

— А я думала, все наладилось.

— И да и нет. Вместо того чтобы уходить без спросу и где-то пропадать целыми вечерами, он сиднем сидит у себя в комнате, слушает жуткую музыку и жжет курительные палочки. Твое влияние, между прочим.

Я промолчала.

— Ага, вот и кофейня. Настоящая, — добавила Фран.

— Он что, правда говорит тебе «отвянь»?

— Знаешь, — сказала Фран, открывая дверь, — мне совсем не хочется вспоминать об этом.

Это меня устраивало.

Чай для меня подали в чашке, а кофе Франческе — в высоком стакане с металлической ручкой и длинной ложкой. Я не отрываясь смотрела, как Фран бросает в стакан полные ложки коричневого сахара, жадно схлебывает молочную пену и втягивает с ее поверхности спираль из корицы и изюма.

Вернувшись в Англию, я быстренько набрала вес, который сбросила в Индии. Безработица вредит талии — слишком много возможностей перекусить. А заодно и выпить. Десять дней у родителей тоже не способствовали похудению. Плюс обеды с друзьями, званые чаи с крестниками, вечерние выходы в свет… Раньше я приползала с работы, разогревала себе суп, мылась и валилась в постель. А теперь искала, с кем бы пропустить по стаканчику. И целыми вечерами уплетала калории за обе щеки. Еще недавно я обещала себе исправиться, но это было до того, как Фран упомянула курительные палочки.

— Как тебе удается есть все подряд и не толстеть? — Подсознательно я пыталась польстить Франческе.

— Просто я каждый день на ногах с семи утра до девяти вечера.

— Даже когда дети в школе?

Франческа погрозила мне вилкой:

— Не смей, Тесса Кинг!

— Что не сметь?

— Не заставляй меня оправдываться. Хватит с меня и Ника.

— Честное слово, я не хотела. Просто я думала, что ты успеваешь передохнуть, пока дети в школе, вот и все.

— Ага, отдыхаю на полную катушку: меняю лампочки, разношу по туалетам бумагу, собираю мокрые полотенца, стираю, отправляю в ремонт наш драндулет, разгружаю посудомойку, загружаю посудомойку, снова разгружаю, готовлю еду, бегаю по магазинам, прибегаю домой вовремя, снова встаю к плите… продолжать?

— Не надо.

— Скука смертная, да?

— Да.

— Погоди минутку, сахар впитается — смогу рассуждать разумно.

Я пригубила чай с перечной мятой, обожгла язык и отставила чашку, постеснявшись жаловаться. Франческа уже доедала пирожок.

— Одна пьянка — и я слетела с нарезки, — пробубнила она.

— Никогда не видела тебя такой, даже после вечеринок, — согласилась я.

— Потому что работала! — сурово пригвоздила Франческа.

— Только не по выходным, — парировала я. Еще посмотрим, кто кого…

— Вечеринки по выходным — это забавно, хотя бы мелочами не заморачиваешься.

Я растерялась.

— Ты о чем?

— Ни о чем, Тесса.

Мне будто нанесли удар под дых. Франческа отвернулась и заказала еще кофе с молоком. Я плюнула на чай и попросила два.

— Ну, что еще расскажешь про Хэлен? — спросила Франческа. — Слушай, она такая тощая — хоть что-нибудь ест?

— Она всегда была худой.

— Не настолько. Правда, многие женщины резко худеют, когда перестают кормить грудью.

— Она все еще кормит. Говорит — это лучший способ не растолстеть.

— Хреново. Когда кормишь, аппетит зверский, и ничем не перебьешь. Вот тогда-то и откладывается толстенный слой жира. Живот, зад, ляжки превращаются в жировое желе. Прелесть.

— Франческа! Ты никогда так не язвила. Что стряслось?

— Говорю же, пьянки за полночь — не для меня.

— Тебе и сорока нет.

— Правда?! А я уж и не помню, с каких пор чувствую себя взрослой. Как думаешь, не пора ли прикупить айпод, запереться в комнате, курить траву и балдеть под Кэрол Кинг?

— Траву? — тревожно переспросила я.

Франческа уставилась на меня в упор.

— Ах, извини, забыла, как она теперь называется. Дурь, сканк, а в последнее время — курительные палочки. Небось даже ты еще не в курсе, дорогая?

Я отвела глаза. Лицо Франчески стало враждебным, а что я могла ответить?

— Ты должна была сказать мне, что Каспар курит марихуану.

— Он обещал бросить.

— И ты поверила шестнадцатилетнему сопляку?

— Да, я поверила Каспару. — Понимая, что кругом не права, я насупилась. — Точнее, мне хотелось ему поверить. Я думала, это временный сбой в системе.

— Как же, временный. Между прочим, он освобожден от уроков по причине острого конъюнктивита.

— У него конъюнктивит?!

— Нет! — Франческа повысила голос. Я видела, что она силится держать себя в руках. — Он прогуливал школу. Сплошное вранье. Чертову справку сам состряпал. Понятия не имею, откуда у него медицинский бланк с печатью.

Кто, как не Каспар, приводил в чувство мой компьютер, когда тот выкидывал фортеля? Крестник у меня — компьютерный гений.

— Ясно откуда — из Интернета. Здорово твой сын рубит в компьютерах, правда?

— Риторический вопрос.

— Ох, прости.

— Ты должна была сразу же сообщить мне.

— Я боялась, что он перестанет мне доверять.

— Тесса, он мой сын.

И возразить нечего.

Франческа заставила меня подробно рассказать, что произошло на следующий день после шестнадцатилетия Каспара. Узнав, что Каспар не ограничивается марихуаной, она была потрясена. Затем потребовала объяснить, что я на самом деле искала у него в комнате и если нашла, то что именно. Я поклялась, что сообщила бы ей о подозрительных находках, но, так как меня уже уличили во лжи, аргумент веса не имел.

— Когда ты узнала, что Каспар прогуливает школу? — перевела разговор я.

— В пятницу.

— Так вот почему в субботу вечером ты злилась на меня.

— Нет. Я понятия не имела, что ты все знаешь. Мне просто хотелось забыться. Что я и сделала.

— Я заметила.

— Ничего смешного, Тесса.

— Прости.

— Вчера мы с Каспаром страшно поскандалили. Он ссылался на тебя, твердил, что ты сказала, что марихуана — это нормально.

— Врет! Не говорила я такого.

— Он до сих пор обижен, что ты шарила у него в комнате. Я сразу-то не поверила ему, а теперь знаю — хоть в этом не соврал.

— Извини, Фран. Тогда я не могла сказать тебе, что искала. Но ты же сама говорила, что он исправился, вот я и решила дать ему шанс…

— А сама устроила обыск у него в комнате.

— Фран, я свою вину признаю, но не одна я виновата!

— Надо было рассказать про тот чертов день рождения, объяснить, что ни черта Зак ему не подливал. Каспар пробовал наркоту, ты знала об этом и молчала!

— Я велела ему все тебе рассказать. Думала, будет лучше, если ты узнаешь от него.

— А он соврал. И ты промолчала.

Терпеть не могу, когда меня загоняют в угол; во мне просыпается инстинкт бойца.

— Франческа, я совершенно случайно увидела его тем вечером и сунула визитку с номером мобильника.

— И столько денег, чтоб ему на дурь хватило.

— Нет, только чтобы добраться до дома. А если бы не дала, ничего бы не изменилось. Ник сам говорил, что Каспар как с цепи сорвался: доводил тебя, скандалил, хлопал дверями. Это явные признаки разлада. Правда, я не придала им особого значения, но ведь и ты ничего не заподозрила, а вы живете под одной крышей!

Франческа сникла. Злиться на других гораздо проще, чем на себя.

— Как думаешь, давно это у него? — пробормотала она.

— Не знаю.

— Где же он берет деньги?

Я догадывалась, но говорить не хотела.

— У тебя случайно деньги не пропадают? Может, недосчитывалась пятерки-другой?

— Боже, Тесса, ты на что намекаешь? — Она запустила пальцы в волосы. — Мой сын не вор, нет. В воспитании детей я не ас, но по крайней мере основы морали я им привила.

— А как же украденное пиво?

Она уронила голову на ладони и снова чертыхнулась. Да разве я могла сказать ей, что ее воспитанный мальчик, ее Каспар стащил пятьдесят фунтов из моего бумажника, стоило мне только отвернуться?

— Но… тогда он вроде ради других старался — для вечеринки… — простонала Фран.

— Может, вещи продает?

Она покачала головой.

— Постой-ка, он продал велосипед другу — мол, уже вырос. Собирался купить другой, но… — Франческа помолчала. — Как я могла забыть? Не заметить, что велосипед он так и не купил?

— Каспар считает, что ты занимаешься только девчонками.

— Прекрасно! Значит, это я во всем виновата?

— Этого я не говорила. Так считает Каспар — с позиций подростка.

— Да, с девчонками забот хватает. Во-первых, их двое, а во-вторых, они гораздо младше.

— Ты не виновата. Все дело в Каспаре. Ты всегда была образцовой матерью. Вы с Ником — идеальные родители.

Франческа подняла на меня грустный взгляд.

— А Ник что говорит? — осторожно спросила я.

— Грозится вышвырнуть его из дома.

— Тоже мне — нашел выход!

— Мои слова. Вот мы с Ником и цапаемся…

— Видишь, подействовало — Каспар своего добился. Он мечтал о вашем внимании и получил его. Очень вовремя, я бы сказала: у него серьезные проблемы.

Франческа насторожилась:

— Что еще?

Пришлось выложить всю правду.

— Он украл у меня пятьдесят фунтов.

— Как?! Когда?

— В день моего возвращения из Индии.

Франческа подскочила из-за стола.

— Прости. Я не хотела тебя расстраивать.

— Мне пора. — Она лихорадочно рылась в сумке.

— Оставь, я заплачу.

— Выписать тебе чек на сумму, которую украл Каспар?

— Еще чего. Каспар сам отработает долг. Отправь его ко мне на неделе — у меня найдется миллион мелких дел.

— Этого слишком мало.

— Стоки на балконе, к примеру, засорились.

— Слишком мягкое наказание.

— Мне кажется, он не хотел красть эти деньги, Фран. Тем более у меня.

— Намекаешь на ваши особые отношения?

Ее тон мне совсем не понравился.

— Так вот, ты ошибаешься. Нас он начал обворовывать давным-давно.

— Но ты только что говорила…

— Просто не хотела в это верить. Увы, так и есть. Он творил что хотел у меня под носом. Прости, Тесса, мне правда пора.

— Хорошо.

Она отвернулась, а я по глупости попыталась удержать ее за руку:

— Можно, Хэлен позвонит тебе?

— Зачем?

— Ты объяснишь ей, как не наделать ошибок с мальчишками.

— Передай, что постепенно она привыкнет.

Я состроила гримасу:

— Так и передать?

— Слушай, Тесса, я думала, тебе не надо объяснять, что в советчицы я не гожусь. Сама до сих пор совершаю столько ошибок, что советоваться со мной — себе дороже.

Я долго смотрела ей вслед. Пожалуй, в ближайшее время не стоит упоминать при ней Хэлен.

Я возвращалась к машине, когда у меня в кармане завибрировал телефон. Номер был незнакомым, и я дождалась включения автоответчика. К подобным мерам предосторожности я начала прибегать, только когда чуть не стала жертвой маньяка. Неудивительно, что я застряла на одном жизненном этапе: слишком старательно отгораживалась от мужчины, который весь день засыпал меня безумными письмами, а вечером ехал к жене и детям. После такого не захочешь, а будешь пугаться каждого звонка. Подумав об этом, я сразу поняла, что вру себе — точно так же, как Фран обманывала себя, твердя, что ее сын не вор, хотя все доказательства были налицо. А я уверяла, что даже не вспоминаю о любви, хотя она была лейтмотивом всей моей жизни. Телефон попискивал. Я прослушала сообщение.

— Привет, Тесса, это Джеймс Кент. В прошлый раз ты сбежала и теперь будто сквозь землю провалилась. Может, в час ночного колдовства ты вся обрастаешь шерстью и пьешь кровь? На всякий случай я решил рискнуть при дневном свете. Перекусить не хочешь?

Он оставил номер. Я нацарапала его на тыльной стороне руки и долго смотрела на строчку цифр. Если не сейчас, то когда? Какого дьявола я жду? Когда Бен бросит Сашу? Бен ее ни за что не бросит. Жизнь проносится мимо меня, обдавая грязью. И если я хочу жить, а не стоять на обочине, пора действовать.

Я набрала номер.

— Ты перепутал сказки: шерстью обрастают оборотни, а не вампиры. А оборотни кровь не пьют — они разрывают жертвы в клочки. Словом, попался в лапы оборотню — тебе каюк.

— Привет, Тесса Кинг.

Мне понравилось, как он это произнес.

— Привет, Джеймс Кент.

— Итак?..

— Кажется, после превращения у меня полная амнезия, — призналась я.

— Я спрашивал, не хочешь ли ты перекусить. Но можем и просто поболтать о пустяках.

— Люблю пустяки.

— Я тоже. Значит, в свидании мне отказано? У меня екнуло сердце. Вот оно. Надо отвечать. А я не могла: мешала ухмылка до ушей.

— Умираю с голоду, — наконец выговорила я.

— А я уж подумал, ты опять исчезла.

— Извини. Правда, жутко хочу есть. Завтрак никуда не годился. — Я взглянула на часы. — Семь минут двенадцатого — не слишком рано для обеда?

— Ничуть. Ты где?

— У ворот школы Хэммонда. — И поняла, что проболталась.

— Опять крестники?

— Уже нет, хотя приезжала по их делам.

— Так ты не работаешь?

— И принимаю пожертвования. Где встречаемся?

— Как насчет «Плюща»?

— Для «Плюща» я не одета.

— И отлично! Чем проще выглядит клиент, тем больше с ним носятся.

— Не верю.

— Правильно делаешь. Но если мы придем вдвоем, в «Плюще» примут тебя за восходящую комедийную звезду.

— Хочешь сказать, я должна выглядеть смешно?

— Не обязательно, настоящие комики по жизни смешными не бывают.

— А разве «Плющ» открывается в такую рань?

— Нет.

— Выходит, блефуешь?

— И не краснею. Там без предварительного заказа ни за какие деньги столика не добиться.

Почему-то я ему не поверила и снова посмотрела на часы. Сегодня мне предстояло еще проведать Хэлен.

— Ну и?.. Где можно пообедать в девять минут двенадцатого? — спросила я.

Я четко выполнила все указания Джеймса и через полчаса припарковалась в кривом переулке у Эджуэр-роуд, к северу от эстакады Уэстуэй. Накормив парковочный счетчик монетами, перешла через улицу и толкнула дверь незаметного бирманского ресторанчика. Радушный хозяин встретил меня и лично провел к нашему столику. Поскольку весь зал был не больше стола в казино, меня тронула такая любезность. Джеймс уже дожидался меня с чашкой крепкого черного кофе и бутылкой минералки без этикетки. Сквозь открытый люк в стене было видно, как хлопочут повара. В углу под пластмассовым бананом сидела старуха-бирманка и жевала бетель — я поняла это по характерным красным пятнам на губах. Во Вьетнаме я часто видела такие и сочла старуху добрым предзнаменованием.

Джеймс, поднявшись, приветствовал меня поцелуем в щеку. Хозяин принес мне чашечку густого черного кофе, налил воды и поинтересовался, насколько я голодна. Я призналась, что как волк. Хозяин с улыбкой удалился на кухню.

— Необычное место.

— Модным его не назовешь, зато здесь кормят как нигде в Лондоне.

— Бирманская кухня? — уточнила я с сомнением.

— Уж поверь на слово. Нам даже заказ делать не придется — хозяин сам выберет блюда и сам подаст.

— Как тебе удалось удрать с работы?

— Очень просто: я самый большой начальник. Моя фамилия значится на наших фирменных бланках.

— Впечатляет.

— Не особенно. Такие бланки можно заказать всего за несколько фунтов.

— Клиентов найти сложнее.

— Верно, но я давно ищу.

— Сколько?

— Двадцать четыре года.

Я озадачилась: с виду Джеймс казался моим ровесником.

— Ты что же, в три года начал работать? — Я решила проявить тактичность, хотя могла бы в лоб спросить, сколько ему лет.

— Нет, после университета. Ладно, не ломай голову. Мне сорок шесть.

Ух ты. Всего четыре года до пятидесяти. Я удивилась. Волосы у него и впрямь с проседью, но это только прибавляет сексуальности. Рядом со старшим я вдруг почувствовала себя неоперившимся цыпленком, а такое со мной случается нечасто.

— А тебе?

— Шестьдесят четыре, но благодаря крови девственниц выгляжу гораздо моложе. Как думаешь, для пива не слишком рано?

— Ловкий ход.

— Папа сказал бы «уход в слепую зону».

— Ты ладишь с ним?

— Прекрасно. Я его единственный и поздний ребенок, поэтому мной гордятся.

— И ты до сих пор не нашла мужчину, похожего на своего отца?

У меня на языке вертелось имя Бена. Щеки обожгло, я невольно прикрыла рот ладонью. Кажется, Джеймс не так понял меня. А может, наоборот: понял слишком хорошо, потому что взял меня за руку.

— Прости, не хотел лезть тебе в душу. Давай заключим пакт: больше никаких воспоминаний о бывших, ни под каким видом. — Он сжал мои пальцы. — Отныне эта тема под запретом.

Первой моей реакцией было подозрение: так и подмывало спросить, что он-то скрывает. Но мне уже давно надоело отпугивать знакомых, и потом, у кого из нас нет секретов? Ладно, пусть будет сказочный финал. Я ответила на рукопожатие и улыбнулась:

— Договорились.

— А теперь расскажи, Тесса Кинг, почему сейчас не работаешь.

И я подчинилась, потому что мой прежний босс не подпадал под определение бывшего ни под каким видом. В кои-то веки мне не пришлось приукрашивать воспоминания о напряженных моментах моей жизни анекдотами и самоиронией. Не пришлось смеяться, рассказывая, как мой босс стоял, как часовой, под фонарем напротив моих окон. Не понадобилось уверять, что мне польстили снимки, сделанные из дома на другом берегу реки, и объяснять, что мощный объектив придает снимкам зернистость, определенно улучшающую цвет лица. Незачем было даже подражать закадровому голосу из американских ужастиков, рассказывая, как среди ночи мне звонила его жена-истеричка и осыпала оскорблениями. Под конец я даже призналась, что без колебаний отослала обратно сумочку от Гуччи, шарф от Эрмес и отвергла приглашение съездить на выходные в Венецию в «Киприани». Джеймс был весь внимание, а у меня с плеч будто гора свалилась. Чувство вины пропало. Наказанием для моего босса стал нервный срыв. А я обедала в обществе симпатичного мужчины и наслаждалась жизнью. Мне ничего не почудилось, я ничуть не преувеличила, а перерыв в работе пошел мне даже на пользу — помог прийти в себя.

— Тебе обидно, что пришлось уйти?

Интересный вопрос.

— Долго ты там проработала?

— Почти десять лет, но больше не желала оставаться там ни на минуту.

— А теперь?

— Уже ничего не поделаешь. Он тоже уволился. Я подписала контракт, получила отступные и рекомендательное письмо, какого даже моя мама не написала бы.

— Хвалебное?

— Ослепительное.

— Значит, новую работу найдешь в два счета.

— Надеюсь. Слишком много мыслей лезет в голову от безделья.

— А их удобнее избегать, — согласился Джеймс.

— Любой ценой.

Блюда приносили и уносили, мы пробовали их вместе. Я вдруг спохватилась, что обед затянулся, и сбегала к машине, добавила в счетчик еще пригоршню монет. А вернувшись, обнаружила, что стол накрыт заново. Похоже, хозяин ресторанчика решил познакомить меня со всей бирманской кухней разом, а Джеймс входил в число почетных клиентов. Выложив о себе все что только можно, я поинтересовалась, почему Джеймс выбрал именно это место.

— Здесь никогда не встретишь знакомых. В моем кругу принято ходить на бизнес-ланчи в самые модные, фешенебельные рестораны, где атмосфера оставляет желать лучшего, всюду одни и те же лица, но название заведения ни за что не запомнишь, даже если очень постараешься. — Он подцепил вилкой шпинат и предложил мне. Я попробовала. Джеймс уже несколько раз кормил меня, и этот жест выглядел удивительно интимным. Я млела. — На бизнес-ланче такие выходки под запретом. Никому и в голову не придет заявить: «М-м, вкуснятина, ты только попробуй!» — и поднести вилку ко рту знакомого продюсера.

— Моя крестница…

— Кора?

Запомнил! Потрясающе.

— Точно. На редкость развитый ребенок, но очень хрупкий для своих лет.

— Ей пять?

— Семь.

— Какая маленькая.

— Так вот, Билли с трудом запихивает в нее еду. Кора просто не любит есть, врачи советуют не беспокоиться, но Билли, конечно, места себе не находит. У нее вошло в привычку подносить ко рту дочери ложку с чем-нибудь как можно более питательным и со словами: «Объеденье! Ты только попробуй!» Кора — единственный в мире ребенок, который никогда не скандалит, но и она как-то не выдержала, выбила у матери из рук ложку и завопила: «Ненавижу объеденье!»

Я сунула в рот полную ложку, чтобы хоть на время лишить себя возможности рассказывать о крестниках. Вместе с тем я чувствовала себя обольстительницей, гнала прочь эти мысли, но безуспешно. Рядом с Джеймсом оказалось слишком просто быть самой собой.

— Завидую тебе. Я недолюбливаю своего крестника. Он вечно хнычет, а родители вечно оправдывают его капризы простудой, переутомлением, избытком впечатлений, хотя на самом деле он просто избалованный маменькин сынок. Естественно, я пытаюсь компенсировать свою неприязнь, в итоге трачу на крестника больше, чем вся остальная родня.

— Сколько ему?

— Пятнадцать.

Я рассмеялась:

— Значит, у нас есть кое-что общее. Моему крестнику чуть больше, но он уже подворовывает, курит травку и прогуливает школу.

— Славный мальчик.

— Ох уж эти дети, — хохотнула я. — Зачем их вообще заводят?

Джеймс задержал на мне внимательный взгляд.

Ой. Только не поймите меня превратно. Я не против детей, но видели бы вы мою подругу Франческу сегодня утром, или мою подругу Хэлен вчера, или мою подругу Билли, мерзнущую на автобусной остановке, чтобы купить на сэкономленные деньги полезную пищу, которая придется по вкусу ее дочери.

— Ты не хочешь детей?

— Как-то не задумывалась.

В этот момент я перестала быть самой собой и повела себя, как от меня ждали.

— Неправда, — мягко возразил Джеймс Кент.

— Чудовищная, наглая ложь, — кивнула я.

— Знаешь что? — Джеймс поднялся. — Давай прогуляемся и выпьем где-нибудь кофе, пока мы не испортили то, что так хорошо начиналось.

— Красиво сказано, — отметила я и тоже встала.

— Самому понравилось.

Он расплатился, мы попрощались с гостеприимным хозяином. Старуха по-прежнему сидела в углу и жевала бетель.

Мы сделали привал в итальянской кафешке, взяли эспрессо с мороженым, пристроились в углу у стойки и заговорили о пустяках. Прошел еще час, зал начал заполняться молодняком жутковатого вида, и мы поспешили уйти.

— Школьное море, — пробормотала я, уворачиваясь сначала от футбольного мяча, потом от велосипеда.

Джеймс взглянул на часы и чертыхнулся.

— Мне пора, — сказал он. — Прошу прощения. Поймать тебе такси? — Он вскинул руку, подзывая машину.

— Нет, я на своих колесах.

Подкатило такси.

— Куда? — спросил водитель.

— На Бейкер-стрит. — Джеймс повернулся ко мне: — Прости, что бросаю тебя так бесцеремонно.

— Спасибо, все было замечательно. Спасибо за обед, десерт и чудесную беседу. Поезжай, не стоит опаздывать.

— Давай когда-нибудь повторим, — предложил он и, не поцеловав меня на прощанье, забрался в машину.

Такси влилось в поток транспорта и прибавило ходу, невежливо выбросив облако черного дыма. Настроенная на длительное прощание, я сникла.

Проводив такси взглядом, я побрела к своей машине. Меня ждали тысячи дел, привести жизнь в порядок следовало как можно скорее, но домой не тянуло, и потом, я обещала проведать Хэлен. На перекрестке мой телефон зазвонил. Я переключилась на нейтралку.

— Алло!

— Завтра — не слишком быстро?

Я возликовала.

— Нет.

— Отлично. В таком случае — завтра вместе ужинаем.

— Звучит заманчиво.

— Я закажу столик там, куда пускают важных персон, и заеду за тобой.

— Кстати, откуда у тебя мой номер?

— От твоей подруги Саши.

— Она не говорила, что ты его попросил.

— А я и не просил. Она сама мне дала.

— Н-да?..

— Я два часа не сводил с тебя глаз, вот она и сжалилась надо мной. А может, просто хотела отделаться от тебя и была готова дать твой номер любому парню, у которого на лбу написано, что он одинок.

— Может быть, — согласилась я.

Очень даже может.

— Кроме меня, никто не звонил?

— Нет.

— Отлично. Завтра увидимся, Тесса Кинг.

Благодушие не спешило вернуться ко мне.

— До свидания, Джеймс Кент. — Я переключила передачу и помчалась по Эджуэр-роуд.

Всюду кошмарные пробки. Объехать их мешали припаркованные на двойной линии машины с детьми. Я не привыкла кататься по городу среди рабочего дня, иначе знала бы, что не стоит соваться на дорогу в час, когда школьники расходятся по домам. Спустя сорок пять минут, безнадежно застряв где-то у Паддингтона, я позвонила Хэлен. Ни ее мобильник, ни домашний телефон не отвечали, и я решила повернуть домой.