Криминальный диагноз

Глава XVI

В Париж я вошел пешком. На своих, так сказать, двоих.

Не поверите, но проехать насквозь три страны на попутках оказалось не так уж сложно. Слухи об альтруизме европейцев оказались несколько преувеличены, но, в общем, можно найти добрых автовладельцев, с которыми тебе по пути. Трудности возникали по большей части при посадке. Произнести «Париж» я еще мог, но когда остановившийся водитель начинал тараторить, объясняя мне свой маршрут и спрашивая, удобно ли будет мне проехать куда-то там, самой мудрой линией поведения было стоять, кивать и глупо улыбаться. За благо было, когда водитель тыкал меня носом в карту, хоть как-то ориентируя меня в чуждых землях.

Купить еды тоже не составляло труда: подошел к магазину или забегаловке, ткнул пальцем в нужное блюдо, протянул деньги. А вот с ночлегом беда. Не знаю почему, но я опасался ночевать в отелях. Предъявлять паспорт со своим настоящим именем мне не хотелось. Мало ли, насколько длинные руки могли оказаться у моих российских «друзей»! Так что спал я, считай, на ходу: сидя на остановке, стоя у обочины с поднятой рукой, шагая пьяной поступью по краю шоссе.

Вымотанный до предела и истерзанный недосыпанием, я поначалу крепился, стараясь сидеть в гостеприимном салоне, демонстрируя бодрость и любезность, но вскоре откровенно ломался и засыпал. В конце концов, мои потуги выглядеть воспитанным не имели никакого смысла. Будь у меня возможность развлечь кого-то беседой или анекдотом — это одно. Но я не говорил ни на одном языке, кроме родного, не пел, не показывал фокусы. Так что я закрывал глаза и ронял голову, едва захлопывал за собой дверцу.

Единственная удачная ночь — переезд с какими-то хиппи до Гааги. Битком набитый микроавтобус показался мне самым комфортабельным салоном. Я просто рухнул вдоль стенки, забившись в щель за тяжелым ящиком, и уснул, не обращая ни малейшего внимания на гвалт, музыку и возню, не прекращавшуюся до самого утра. Никогда не спал так крепко и сладко.

Но в Париж я вошел пешком. Близость заветной цели придала мне сил, и я едва не бежал по указанному мне водителем трейлера пути. Его путь лежал в объезд столицы, но, прощаясь, он несколько раз показал пальцем на дорогу, с которой сворачивал, и произнес волшебное «Пари».

Зайдя в какой-то бар, я дал последний сеанс пантомимы, размахивая заначенной на этот случай двадцаткой и объясняя, что хочу позвонить. Стоявшая за стойкой мадам, крушившая своими габаритами все стереотипы о стройности и миниатюрности парижанок, демонстративно морщила нос, и так достаточно напоминавший пятачок, пока я не объяснил ей в самых красноречивых и изысканных жестах, что она может оставить все двадцать баксов себе за один-единственный звонок по ее телефону, который не стоил этих денег даже вместе с кабелем и розетками. Спрятав мои баксы в стол, хозяйка поставила передо мной аппарат.

Я набрал номер отеля «Модерн» и чуть не заплакал от счастья, услышав голос Лиз.

— Лиз? Мадемуазель Лиз? Это я, турист из Москва!

— А, да-да. Добрый день.

— Попросите мадам Нину Полеску.

— Минуточку, мсье.

Я дошел! Я добрался, черт возьми! И мне совершенно наплевать, что на меня косятся барменша и сидящие вдоль ее полированной стойки посетители. Я, наверное, похож на бомжа: небритый, нечесаный, мятый, словно меня постирали целиком, выжали, но забыли погладить. Бомжи в Париже зовутся клошарами. Так что я уже клошар. Похож на клошара. Плевать! Я заплатил за этот звонок, а если на меня будут так коситься, я завтра же выкуплю эту забегаловку и выгоню барменшу с работы к едрене фене. Так и скажу ей: «К едрене фене!» Пусть копается в словарях и выясняет, что это значит…

— Алло?

— Наташка! — Я задохнулся от восторга.

— Олег! Где ты? — Голос взволнованный, испуганный.

— Я здесь, солнце мое!

— Где? Где «здесь»?

— Хрен его знает где, но я в Париже. Я точно в Париже! Слышишь?

— Слышу. Господи, какой ты молодец! Откуда ты звонишь?

— Из харчевни из какой-то.

— Передай трубку хозяйке или кто там из персонала…

Передал. Передал и смотрел, слушал, как эта толстуха с ручищами-клешнями ворковала в трубку, объясняя, где находится их долбаный кабачок, в котором так не любят небритых русских, унесших свои усталые ноги от своей русской мафии.

Трубка вернулась ко мне, и я выслушал нехитрые инструкции, как добраться до отеля. Оказывается, Наталья жила в двух шагах от того самого Клиши. Крутой, должно быть, отель.

Наталья уже попросила барменшу вызвать для меня такси, так что мне оставалось сделать лишь то, чем я занимался последнюю неделю: сесть в машину и ждать, пока предложат выметаться.

Со своей ролью я справился, благо недельная тренировка принесла свои плоды. Не поверите, но я благополучно заснул, приложившись виском к стеклу, и оттого заключительная часть моего путешествия стала окончательно похожа на сказку.

Открыв глаза, я увидел Наташку.

Она встречала меня уже с сумкой на плече, так что изучить апартаменты «Модерна» мне не пришлось. Мы поехали в другой отель, где должны были по Натальиному плану прожить несколько дней до отъезда из Парижа.

Она попыталась, насколько смогла вжиться в новый образ, стать хоть сколько-нибудь другим человеком, но удалось ей это плохо.

Не было больше балахона, джинсов и кроссовок. Было нечто более классическое, но кофта, как всегда, на несколько размеров больше, и рукава, как и прежде, собраны на локтях в огромные гармошки. Нет, милостивые государи, моя Наташка, пусть и одетая по буржуйской моде, оставалась моей Наташкой. С той лишь разницей, что в кармане ее лежал изящный бумажник, купленный неподалеку, в «Galeries Lafaette», а в бумажнике, в специальных кармашках, — две кредитные карточки на не очень круглые, но достаточно внушительные суммы.

Первым порывом было обменяться кучей вопросов и впечатлений о последних днях, но я знаком попросил ее молчать. С того самого момента, как меня взял в оборот излишне любезный водитель «опеля», у меня появилась аллергия на транспортные средства, навязывающие свои услуги. А такси, пусть и парижское, было как раз из этой категории. Так что пришлось покрепче прикусить языки. Мы просто ехали и пожирали друг друга глазами, прямо-таки обгладывали взглядами.

В какой-то момент Наташка встрепенулась и, обернувшись, стала тыкать пальцем куда-то вдоль набережной.

— А вон там Нотр-Дам!

— Слава богу, — ответил я, улыбнувшись.

Мы засмеялись, пожалуй, чересчур громко, заставив водителя заерзать и остаток пути коситься на нас в зеркало.

Сами понимаете, что задать терзавшие меня вопросы я смог лишь спустя минут сорок после того, как мы ворвались в предусмотрительно снятый Наташкой номер. И вот что я услышал в ответ.

Узнав в турфирме, что я не сел в автобус, она задергалась и решила, что я крепко завяз в гостях у Валдиса. Связавшись с ним, она действительно предложила выкупить меня. Валдис повел себя слишком нагло и самоуверенно. Слишком. Из чего стало понятно, что он блефует: ему не на что меняться. Это могло означать только одно: я воспользовался таблеткой. Мысль о том, что меня просто пришили, Наташка сразу отбросила. Она считала меня слишком умным, чтобы не продержаться сутки, водя бандитов за нос.

Как и было задумано, она встретилась со своим профессором и благополучно купила у него изотоп. Запаковав контейнеры в болты, она прикрутила колеса и поехала. Сначала путь ее лежал до Нижнего. Потом она проехала до Москвы по тому самому маршруту, каким мы катили с Гришаевым, только, разумеется, в противоположном направлении, в том, каким ехал загадочный прапорщик. От Москвы ей предстоял переезд через некогда братскую Беларусь. Давить на педали и крутить баранку — дело утомительное, но, кроме этого, до польской границы трудностей не возникло.

Проблемы начались на белорусской таможне. Изучив ее документы, служащий удалился в здание, чтобы через несколько минут возвратиться в сопровождении целой делегации чиновников разного калибра и достоинства.

Наталью попросили отогнать машину в сторону и выйти. Она поинтересовалась, в чем дело, но довольно глупо было качать права в подобном заведении.

Служаки принялись разбирать машину на составные. Именно так, ни больше ни меньше. Они не начали с поверхностного осмотра, они сразу же стали вытаскивать сиденья, полезли в двигатель и — о, ужас! — открутили колеса. К счастью, их не заинтересовали болты — они явно искали нечто более объемное. Поняв, что груз вне опасности, Наталья взяла себя в руки и несколько осмелела:

— Может, скажете мне, что вы ищете? Я бы могла облегчить вам задачу. — Не получив ответа, она обратилась к другому чиновнику, помоложе и с загривком потоньше: — Скажите, вы действительно хотите найти контрабанду или решили поупражняться в этом на личном транспорте слабой женщины?

— Отойдите, пожалуйста.

— Пожалуйста-пожалуйста. Я только хотела поинтересоваться, соберете ли вы машину обратно. Сама я этого сделать не смогу, а у вас, я слышала, права человека не в почете…

— За оскорбление должностного лица у нас, в самом деле, предусмотрено наказание. Но это, кажется, не только у нас, — ответил таможенник.

Наталья поняла, что хватила через край, и отошла в сторонку, с беспокойством наблюдая за метаморфозами, происходящими с ее автомобилем. По характеру обыска, по тому, как бесцеремонно обнюхивали салон две овчарки, Наталья заключила, что ищут наркотики.

Я вот, когда вспоминаю ее рассказ, подумываю о загадочном мафиози: не с его ли подачи был затеян этот обыск?

Как вы сами понимаете, наркотиков таможня не нашла. Они не нашли вообще ничет го, что могло бы представлять интерес или послужить зацепкой для задержки.

— Можете следовать, — буркнул старший, отдавая документы, даже не заикнувшись об извинениях.

Собирать машину также никто не думал. Тот таможенник, с загривком поуже, начал было помогать, но его вскоре вызвали куда-то, и Наталье пришлось в одиночку крутить гайки и шуровать домкратом.

Впрочем, когда она уже заканчивала, подошел какой-то гусь в спецодежде и предложил свою помощь. От помощи Наталья отказалась, попросив лишь проверить, все ли в порядке с мотором. С похвальной готовностью ремонтник полез под капот, а затем даже нырнул под машину. Что-то где-то привернул, покопался пару минут. Закончив эти манипуляции, мужик завел двигатель. Звук ему не понравился, и он снова залез под капот, подправил гаечным ключом и с довольным видом вытер руки: все!

Наталья села за руль, а человек в спецодежде удалился, попеняв ей на какие-то стершиеся колодки. Она даже не поняла, относилось ли это к ее машине, или колодки стерлись у спеца.

Наталья поехала дальше, в Варшаву.

Отъехав несколько километров от границы, она была вынуждена остановиться: нервное напряжение на таможне не лучшим образом отразилось на физиологии. Говоря проще, ей нужно было в туалет.

С подобными заведениями в Европе проблем нет. Наталья остановилась у какой-то харчевни и, сразу достав из кошелька немецкую марку — германская валюта в Польше пользуется завидным уважением, — направилась ко входу.

Обе кабинки оказались заняты. Стоять под дверью было стремно, и Наташка отошла к витрине, решив, что изучить меню никогда не будет лишним. Машинально бросив взгляд из окна на свою машину, она вздрогнула. В машине, конечно, никого быть не могло, но ей показалось, что она заметила движение. Подойдя ближе к окну, Наталья посмотрела внимательнее. Ничего подозрительного или необычного не происходило. Но в тот самый момент, когда она уже готова была отвернуться, над водительским креслом вынырнула голова в бейсболке. У нее угоняли машину!

Наталья с криком бросилась на улицу. За ее спиной кто-то взвизгнул, что-то грохнуло, и Наташка даже успела удивиться, сколь бурный поднялся переполох.

Она вылетела на улицу и замерла на крыльце, ища глазами свою машину. Машины не было видно! Немыслимо, чтобы человек успел исчезнуть за те доли секунды, которые понадобились для того, чтобы выбежать из дверей на улицу. Посреди стоянки полыхала какая-то куча мусора. Возможно, машина удалялась, скрытая огнем и клубами дыма.

Наташка сделала шаг в сторону, чтобы обогнуть этот факел, — тщетно.

Из харчевни меж тем выбегали люди. Толкая Наташку, они не обращали на жертву преступления никакого внимания. Их почему-то крайне заинтересовал этот дурацкий костер: они галдели, указывая на пламя, и постепенно собирались в круг вокруг горящей кучи.

Наташка тоже взглянула на кучу. Зажмурилась и снова открыла глаза.

Куча мусора, яростно горевшая посреди стоянки, минуту назад и была ее машиной. Вот что грохнуло: взрыв! Наталье стоило бы поцеловать горемыку угонщика в задницу за то, что он подорвался вместо нее. По ее словам, в тот момент она готова была отдать долг, если бы удалось отыскать в этом жару хотя бы кусочек мягких тканей.

Спустя несколько минут ей стало уже не до этих нежностей. Прибыли пожарные с брандспойтами и полицейские с вопросами. Вопросов было гораздо больше, чем воды у пожарных, и допрос занял намного больше времени, чем тушение пожара и разбор пепелища. Еще слава богу, что Наталья таскала паспорта в кармане джинсов.

Полицейские пособили ей со звонком в Варшаву. Примчавшийся Петрик — один из Натальиных приятелей — забрал ее с этой стоянки и под видом осмотра останков помог выкрутить болты.

После такого пожара и взрыва понять сразу, что за существо заводило двигатель, было невозможно, и Наталья на всякий случай соврала, что угонщиком была молодая девушка. Не могло быть двух мнений относительно происхождения бомбы — ее заложили на таможне. Скорее всего, это сделал любезный техник. Так что лучше, если авторы взрыва прочтут в сводках о гибели девушки.

Дальше все снова пошло более или менее по плану. Наташка и Петрик приехали в Варшаву. Болты были проданы, деньги превращены в дорожные чеки. Наталья Ливская превратилась в Нину Полеску. Правда, до Парижа Наташка добиралась поездом и в отель прибыла с опозданием. Лиз обрадовала ее, сообщив о русском, который разыскивает мадам Нину Полеску. Она поняла, что это — я, и восприняла эту новость как хорошую: я до сих пор жив, а значит, мне поверили.

Наталья снесла чеки в банк и, оставив десять тысяч франков наличными, обменяла их на кредитные карточки. Днем позже она забрала у своего, теперь уже парижского, знакомого два паспорта. Один на имя Николь Патик, другой — для Оле Мартена. Хорош я Оле Мартен, не знающий ни черта ни по-французски, ни по-испански, ни вообще ни по-каковски!

Дальше ей оставалось лишь ждать меня. Как многие из вас уже догадались, она меня дождалась.

Единственным непонятным моментом остался вопрос: кто же отвез меня в морг?

Наташка считает, что это сделал Валдис. Скорее всего, меня бросили где-нибудь в подворотне, не посчитав нужным везти за город и закапывать. Безымянный труп разберут в анатомичке, а квартирой можно будет пользоваться весьма неограниченное время. Или даже сбыть, подделав пару документов. Раз я мертв, то никто бы не предъявил иска.

Мне эта версия не очень нравится. В морге могли проверить меня по компьютеру, а моя дактилоскопия, как и всякого отбывавшего, у них есть. Ну, да какая теперь разница? Разве поставить свечку Валдису, что не стал отрезать мне пальцы?