Криминальный диагноз

Глава I

Хоть убей, не помню, как я оказался в морге. Признание звучит ничего себе, оригинально, только думать об этом некогда. Вообще у меня не осталось ни одной мысли, кроме как о теплой ванне и стакане коньяка. Именно стакане, а не этом наперсточке, которые вошло в моду подавать гостям «в лучших домах». Сейчас я с удовольствием приложился бы прямо к горлышку армянской «гранаты», невзирая на то, что будут думать обо мне знакомые аристократы. Замерз я, милостивые государи, как последняя собака!

Нет, на улице-то тепло, лето в разгаре. Для нормальных людей покажется, наверное, что даже душно, но меня знобит так, словно я пальцы сунул в розетку. Пытаюсь закутаться в свою простыню, но при каждом шаге это импровизированное сари полощется, прихватывая очередную порцию свежего ночного воздуха и загоняя его вверх — от коленей и выше по телу, до самых подмышек. Идти быстрее невозможно — прихваченные у санитарки тапочки так и норовят слететь и умчаться вперед. Будь это персеевы сандалии, такое рвение было бы полезно и похвально, но каждый раз делать несколько прыжков на одной ноге, обутой в тапочку с подобным норовом…

Утешало одно: до дома уже сравнительно недалеко, от силы минут двадцать. Правда, чем ближе я подходил к нему, тем настойчивее задавался вопросом, как попасть в квартиру, поскольку у меня не было ни ключей, ни документов, ни даже представления о том, что произошло за последние сутки. Как я попал в морг?! Кого бы огорошить этим вопросом?

Подобные сюрпризы память преподносит мне не впервые. Несколько раз я уже пребывал в состоянии новорожденного, не в силах выковырять из своих спутанных в клубок извилин даже собственное имя. Но об этом чуть позже.

Начну же я с того, как два часа назад открыл глаза. То ли проснулся, то ли пришел в себя, то ли просто «включился» после очередного провала памяти. Еще не подняв веки, я ощутил жуткий холод и понял, что лежу на чем-то далеком от моей родной двуспальной. Этот дискомфорт был вполне логично дополнен полумраком и неописуемым смрадом, от которого с удвоенным проворством подкатывала тошнота.

Чувствовал я себя как после капитальной попойки. Голова, желудок, мурашки… да что рассказывать? И так всем известно, как себя чувствуешь с бодуна.

То, что я лежу в мертвецкой, до меня дошло не сразу, ибо первые полминуты я был занят тем, что ощупывал себя, не желая поверить, что валяюсь не просто черт те где, но лежу в этом «черт те где» абсолютно голый. Потом я озирался, ориентируясь во времени и пространстве. Народ, разложенный в таком же виде справа и слева от меня, вел себя на редкость смирно. Ни дать ни взять тихий час в яслях. Только интерьер мрачноват. Я решил, что попал в вытрезвитель. А что я должен был подумать? Ну, не был я ни разу в жизни ни в вытрезвителе, ни в морге, не имею ни малейшего представления об их внутреннем убранстве. Не поверите, но даже когда я, привстав со своего ложа, увидел через «койку» от себя голую тетку, то нисколько не усомнился в своей версии. Попенял только на порядки в нашем здравоохранении. Дожили! Средних лет даму положили неглиже со столь же одетыми кавалерами. Хотя, может, и был в этом воспитательный момент…

Врать не буду: поняв, что передо мной женщина, я не потупил взор и не отвернулся в смятении. Вообще говоря, голова у меня гудела так, что отворачиваться и вращать ею было крайне затруднительно. Это, конечно, не оправдывает того обстоятельства, что я окинул распростертое передо мной тело оценивающим взглядом. Замечу лишь, что, когда меня мутит, я меньше всего думаю об условностях и приличиях. А в оправдание свое скажу, что при более внимательном осмотре дама оказалась ничего себе. Она, пожалуй, была даже моложе тех средних лет, которые я ей дал сначала в потемках. Фигурка, конечно, уже не «топ», но все пропорции и округлости, как говорится, отвечают стандартам. Только беспорядок у нее в прическе. Постой-ка…

Делаю шаг, вытягиваю шею, чтобы понять, что это за дребедень у нее в волосах. Грязь, что ли?

И тут я вижу, что с головой у дамочки не все ладно. Причем мои проблемы с памятью по сравнению с ее бедой — сущие пустяки. Часть головы у нее, начиная от самых корней волос, просто отсутствует. Напрочь!

Можете себе представить? Ладный такой, маленький подбородок, пухлые губы, чуть приоткрывшиеся словно во сне, носик уточкой, от души прокрашенные тенями веки с густыми, как немецкая зубная щетка, ресницами, выведенные в нитку брови, высокий лоб. А дальше — сущий ужас: ком из волос, крови, какой-то травы и невесть чего еще. Нет у мадам макушки!

Как же так? Я отшатнулся от этого натюрморта. Как же это можно, чтобы живых людей складывали вперемешку с трупами? Во, дает родная медицина!

Меня так расперло от возмущения, что я дернул за ногу ближайшего дядьку, чтобы разбудить его и сообщить, в каком развеселом соседстве он тут отсыпается. А нога у дядьки — шмяк на пол и — тюк! — пяткой о потемневший мрамор. Нет, нога была прикреплена к туловищу по всем правилам, просто не ведут себя так конечности у живых людей…

Короче, следующие пять минут пытаюсь свыкнуться с мыслью, что живой я тут один. Не самая веселая новость.

Где я? Дико озираясь по сторонам, ищу если не объяснение происходящему, то, по меньшей мере, определение этому…

Как в морге. Словосочетание это, аллегория, появившись в моем гудящем от перенапряжения черепке, вдруг представляется мне единственно разумным объяснением. Ну конечно! Где еще встретишь в такой уютной прохладной атмосфере столько покойников за раз?

Открытие это, внеся хоть какую-то ясность в мое теперешнее положение, сначала обрадовало, но следом возник вопрос: чем руководствовались люди, определившие меня в эту компанию?

Тут-то меня и скрутил озноб, буквально сдиравший с тела кожу и вознамерившийся, кажется, как минимум вытрясти из меня мою грешную душу. Даже ощущение похмелья отошло на второй план.

Сжавшись в комок и натянув струнами все мышцы, я вернул себе отчасти способность управлять своим телом и ринулся к выходу.

Окажись дверь запертой, я бы, наверное, скончался бесславно от разрыва сердца, и местным труженикам осталось бы только позднее оттащить меня на место, ворча по поводу неугомонности современных покойников. На всякий случай заранее приношу извинения за беспокойство труженикам этого невидимого фронта.

Дверь была открыта, и я вылетел в нее, как канарейка выпархивает на волю из незапертой клетки. Принимая во внимание мою первозданную наготу, можно еще сравнить мой выход в эту дверь со вторым появлением на свет, но, по-моему, и так достаточно медицинских деталей и деталек.

Выпорхнув из двери, я увидел наконец живого человека. Человеком этим была девушка в халате и медицинской шапочке, с трудом державшейся поверх снопа рыжих кудряшек. Маленького росточка, полненькая такая девчушка-дурнушка с намазанными морковного цвета помадой толстенькими губками, которые при моем появлении образовали круг, напоминающий по форме свежий пончик. Отвлеченная моим вторжением от книги и тетради, девушка подняла на меня свои красные от переутомления глазки. Глазки тут же выпучились, рот, повторюсь, принял форму пончика и выпустил из груди девушки то ли слабый вскрик, то ли всхлип, то ли стон.

Моим первым порывом было прикрыть свою чисто мужскую атрибутику и извиниться за бестактность, но я опоздал. Не издав более ни звука, толстушка закатила глаза и плюхнулась со стула. Что-то подсказывало мне, что отнюдь не мои телеса произвели подобный эффект. Скорее всего, сестре показалось необычным, что один из трупов приплелся вдруг со своего погоста к ней на пост.

Возможно, было бы гуманно привести ее в чувство, поднять с холодного пола и оказать прочие знаки внимания одного цивилизованного человека другому, но неопределенность моего статуса на тот момент удержали меня от благих поступков. Проще говоря, мне нужно было сматывать удочки, уносить ноги, рвать когти, пока никто не засвидетельствовал моего воскрешения. Неплохо бы еще вспомнить или выяснить, почему вместо Амстердама я оказался в обиталище жмуриков. В общем, я решил воздержаться от оказания первой помощи. Как знать, оклемайся эта любительница чтения, и раньше врача здесь могли бы оказаться ребята Валдиса со своими пушками наперевес. Уж они бы понаделали во мне столько дыр, что никакая живая водица не подняла бы меня снова.

Кстати… Хотя было ясней ясного, что меня определили в родной морг, и сестра, валявшаяся где-то под столом, была моей соотечественницей, я решил убедиться в своей правоте, а заодно и попытаться прояснить обстановку. Я поднял книгу, из которой что-то выписывала в тетрадь толстушка. Да, книга, слава Богу, была на русском. Гоголь Н. В.

«Поднимите мне веки…» Нашла, дуреха, что читать на таком дежурстве!

Я положил книгу на место. Перегнувшись через стол, посмотрел на часики девушки. Два тридцать пять ночи. Отошел от стола. Меня теперь гораздо больше занимала бумажка на стене, вставленная для солидности в рамку, — план эвакуации при пожаре. Я не собирался поджигать этот гостеприимный дом, меня интересовали две вещи. Во-первых, как выйти на улицу, а во-вторых, где я нахожусь. Ответ на первый вопрос можно было получить, изучив хитросплетение красных стрелок. Второй ответ притаился в правом верхнем углу, над визой начальников, утверждавших программу спасения сотрудников.

Оказалось, все не так уж плохо. Я находился недалеко от выхода, а само заведение, в подвале которого я в данный момент располагался, было довольно близко от моего дома. Только вот как преодолеть эти несколько километров нагишом по московским улицам?

Осмотр помещения не дал особых результатов. Я обнаружил два халата, влезть в которые у меня не было шанса, и две пары тапочек. Одну пару с трудом, но натянул на ноги. Еще я обнаружил каталку (или как там она называется?), застеленную простыней. Вторая простыня лежала, сложенная в головах мобильного ложа. Я схватил эту простыню и завернулся в нее. Не потому, что решил путешествовать в таком виде, а просто чтобы немного согреться. Я даже пытался внушить себе сначала, что каталка эта оборудована для отдыха дежурного, потом — что простыня, судя по всему, еще чистая, не использованная по назначению. Увы, гипнотизер из меня не вышел. Тем более что даже при плохом освещении были заметны разводы и застиранные пятна.

Я решил продвигаться к выходу, теша себя надеждой подыскать что-либо более приличное. Шлепая потертыми тапками, поковылял по коридору, сверяясь по памяти с планом эвакуации. За исключением двух клеенчатых фартуков, ничего, что могло бы пополнить мой гардероб, не попалось.

Впереди, за поворотом, послышалось какое-то движение. Кажется, шепот и осторожные шаги. Приближаюсь к углу и прислушиваюсь. Голоса молодые: парень и девушка. Спорят о чем-то, слов не разобрать. Но совершенно тоцно, что они подходят все ближе.

Оглядываюсь в отчаянии — прятаться негде. А ведь на сей раз на меня могут посмотреть не как на живой труп, а как на мужчину, бродящего голым в служебном помещении. Невесть что могут обо мне подумать. Плюс еще дежурная в обмороке. Доказывай потом, что ты не извращенец!

Голоса раздались совсем рядом. Очевидно, нас разделяло всего несколько шагов. Нужно было принимать решение. Упасть на пол, притворившись потерявшимся по дороге трупиком? Броситься вперед и прорваться с боем? Или бежать назад, приводить в чувство толстушку и просить ее подтвердить, что я не покушался на ее честь и достоинство? А вдруг ей под Гоголя привиделось не совсем то, что произошло на самом деле?

Стоп! Вспомнив про Гоголя, я нашел, кажется, оригинальный ход.

Накидываю простыню на манер мушкетерского плаща. Вытягиваю руки прямо перед собой, расслабляю кисти. Напрягаю мышцы шеи так, что нижняя губа оттягивается к подбородку, выставляя напоказ плотно сжатые зубы, — получается улыбка «вверх ногами». Голову чуть запрокидываю, ноги ставлю на ширину плеч. И так стою, поджидая идущих мне навстречу.

Первым осторожно выглядывает парень. Озорное выражение исчезает с его лица, он застывает морской фигурой, не сводя с меня глаз. Следом появляется мордашка его спутницы. Эта реагирует иначе: распахивает на всю ширину рот и тут же зажимает его ладонью.

Немая сцена. Эффект, произведенный моим экспромтом, не столь сногсшибателен: молодые люди в обморок не падают. Теперь мы стоим, любуясь друг другом. Ребята парализованы страхом, но пройти между ними невозможно: они перекрывают путь. Нужно развивать успех, и я цитирую классика.

— Душно мне, — произношу я загробным голосом. Кстати, с таким оскалом на лице, как у меня, говорить нормальным голосом просто невозможно.

Парень бледнеет до полупрозрачного состояния, но не двигается с места. Зато девушка проявляет больше уважения к представителям потустороннего мира. Она проворно отступает, прижавшись к стене. Это движение отнимает у нее последние силы, и девушка оседает на пол. Путь открыт. Торжественно направляюсь к выходу.

Теперь времени на гардероб уже нет. Надо сваливать отсюда, пока эти двое не очухались, а очухаются они быстро.

Последней преградой на пути становится дверь на улицу. Отодвигаю засов, пробую ее плечом. Дверь крепкая, но замок — дрянь. Отхожу на шаг — удар! — и вот я на улице. Кутаюсь поплотней в простыню и начинаю свой путь домой.

Самое простое, конечно, остановить машину и попросить довезти. Рассчитаюсь, мол, на месте. Вот только в моем наряде я, наверное, не внушу доверия. И это еще полбеды. Что-то ждет меня дома?

И вот я шагаю по улицам родного города.

Минут сорок назад возле меня притормозила патрульная машина. Бдительный страж порядка окликнул меня, опустив стекло, и поинтересовался, кто я такой.

А кто я такой? Человек в простыне и рваных тапочках.

Наплел, что, мол, журналист. Делаю репортаж о кришнаитах. Внедрялся в среду, теперь возвращаюсь домой…

Уяснив главное, что я трезв, по говору — москвич и денег у меня при себе нет, они потеряли ко мне интерес и, не дослушав, дали по газам, умчавшись в сторону центра.

По пути несколько раз попадались таксофоны с «жетоном». Набирал свой номер. Занято. Мои подозрения усиливаются: произошло что-то скверное. С другой стороны, это говорит о том, что в квартире нет засады — охотники позаботились бы, чтобы все было в порядке. Хотя, как посмотреть… Смотря, кто кого ждет. Если хотят заловить моих гостей, то занятый номер телефона — неплохой аргумент в пользу того, что я дома…

В любом случае, я топал домой. Других вариантов у меня не было.

Добравшись наконец до своего подъезда, я принялся за многоходовую комбинацию проникновения в собственную квартиру.

Первый этап — домофон — был преодолен сравнительно легко. Сначала я набрал свой номер, никто не ответил. Потом позвонил одному пропойце и хриплым голосом сообщил, что несу выпить. Не понадобилось даже представляться или отвечать на вопросы, почему так поздно. Не дождется алкаш своей порции. Пусть думает, что это был волшебный сон.

Сложнее оказалось попасть в квартиру. Вскрыть дверь я даже не пытался. Делал-то для себя, по последнему слову техники. У меня был другой план. Я частенько думал об этом способе проникновения в мое обиталище, и откровенно недоумевал, почему им не пользуются воры. Способ этот казался мне необычайно простым.

Я живу на последнем этаже. Проникнув на технический этаж, который никогда не заперт на случай, если откажет лифт и нужно будет перебираться по этажу из подъезда в подъезд, можно было спуститься на козырек моей лоджии. Дальше — по веревке на лоджию. Ну, а высадить стекло и открыть балконную дверь уже смог бы любой дурак.

И вот судьба предоставила мне шанс убедиться, насколько доступен этот маршрут. Должно быть, для большего моего удовольствия она не дала мне никакой экипировки, чтобы проделать этот трюк. Нужна была веревка, и единственное, что я мог сделать, — использовать свою простыню. При этом я лишался последнего одеяния, и в случае неудачи дожидался бы утра, соседей, милиции и ребят Валдиса в состоянии «гол как сокол». Не считая тапочек, разумеется.

Я поднялся на технический этаж. Взглянув сверху на козырек своей лоджии, обнаружил, что кроме листа железа в поле зрения попадает еще и пейзаж «Ночной город с высоты птичьего полета». Зрелище симпатичное. Симпатичное, когда тебе не предстоит повиснуть над этим городом на высоте полусотни метров, противопоставляя встающему на горизонте солнышку свою голую задницу. Не прибавлял оптимизма и ветер, праздно разгуливавший здесь, на высоте, посвистывая, похлопывая всем, что висит, и поигрывая всем, что плохо лежало до его появления.

Я бы посидел немного, медитируя и сосредотачиваясь на предстоящем трюке, но времени настроиться не было: предрассветный холодок грозил намертво сковать мышцы, и тогда уже не было бы и речи о воздушной акробатике.

Пора. Я несколько раз глубоко вздохнул, быстро присел и, упав вперед на руки, сделал полдюжины отжиманий. Немного отогрев таким образом мышцы, я сорвал с себя простыню и одним рывком разорвал ее надвое. Затем скрутил две полосы и связал их между собой узлом.

Узлы вязать я не мастер, но, как вы сами понимаете, хотел связать куски покрепче, так что узел получился здоровенный и сильно укоротил мои жгуты. Закрепив один конец моей импровизированной веревки, я выбрался на козырек.

Я опасался, что железо будет скользким от росы. Капли влаги действительно были, но сцепление оказалось вполне приличным, а резиновые подошвы тапочек вообще стояли мертво. Мне повезло, что давно не шел дождь.

Развернувшись ногами в сторону края, я лег на козырек. Вцепившись в веревку, свесил ноги в пустоту. Ветер тут же принял меня в свою веселую игру, норовя раскачать и стащить с козырька: дескать, полетаем до завтрака? Тапочки тотчас сорвались и упали вниз. То, что я лишился последних предметов одежды, было уже непринципиально, но все-таки…

Я сжал ткань мертвой хваткой так, что кончики пальцев тут же отогрелись, а ладони даже стали влажными. Поерзав на животе, опустил вниз часть туловища. Небольшую часть, нижнюю. Ветер, похоже, неправильно понял мое движение и истолковал его как неприличный намек. Теперь его игры приобрели некий эротический оттенок.

Чтобы опуститься ниже, нужно было перехватить веревку. Упражнения на канате никогда не вызывали у меня проблем. Подняться, спуститься — пожалуйста. По физкультуре у меня всегда были отличные отметки. Я и представить себе не мог, что сделать это на большой высоте раз в сто труднее, чем в гимнастическом зале. Теперь же пальцы категорически отказывались разгибаться и ослаблять хватку. Соответствующие мозговые центры также саботировали мои команды, переподчинившись первобытному инстинкту самосохранения.

Обжигая ладони, я начал передвигать руки по жгуту. Передвинув их немного, снова поерзал и свесил вниз еще часть туловища.

Край козырька больно врезался в ребра. Висеть так было довольно тяжело. Нужно форсировать спуск, пока руки не подвели.

Меня вдруг начал разбирать смех. Я подумал, что в квартире, возможно, все-таки есть засада, и представил себе их лица, если они наблюдают за моим спуском снизу, из квартиры. Это, пожалуй, даже похлеще, чем впечатления медиков в морге!

Смех начал трепыхаться во мне, грозя перерасти в истерический. Если бы это случилось, я неминуемо сорвался бы. Черт, я претендовал бы сразу на два приза. Один в номинации «Самый беспокойный труп», второй — «Самый веселый покойник»!

Я заерзал, опускаясь еще ниже. Нужно было нащупать ногами перила лоджии. Тогда можно будет считать операцию завершенной.

Обдирая кожу на груди, я сползал все ниже. В какой-то момент ветер качнул меня сильнее, и я пребольно ударился голенью о кирпич. Оказывается, я уже давно опустился до нужного уровня. Встав ногами на перила, присел, ухватился рукой за арматуру крыши, нырнул под козырек и спрыгнул на лоджию.

Балкон был открыт, так что мне не пришлось даже бить стекла. Войдя в квартиру, засады я не обнаружил. Но и без того впечатлений хватало — все было перевернуто вверх дном: ящики выдвинуты, вещи разбросаны, кровать поставлена на попа, подушки и матрас вспороты и выпотрошены. Даже с аппаратуры были сняты крышки.

Я заметался, не зная, за что схватиться. Главной моей проблемой в тот момент был холод. Прежде всего — согреться!

Стараясь ни на что не наступить босыми ногами, я вышел на кухню, по пути подхватив одеяло, которое немедля накинул на плечи. Обыск не был абсолютно бескорыстным. По крайней мере, две бутылки коньяка я обнаружить не смог. Пришлось довольствоваться водкой. Три глотка обожгли горло, но не согрели. Больше пить не стоило: нужна была ясная голова. Кутаясь в одеяло, я побежал в ванную, где меня ждал сюрприз: горячей воды не было.