Криминальный диагноз

Глава II

Отогревшись более или менее, я предпринял экскурсию по квартире, в ходе которой наткнулся на останки телефона и обнаружил свой бумажник, освобожденный от наличности, а также изрядно растрепанный ежедневник.

Взяв обе находки, я подошел к столу, смел с него рукой вещи и положил бумажник и ежедневник. Передо мной стояла нелегкая задача: попытаться если не вспомнить, то по крайней мере понять, что произошло со мной накануне.

Память время от времени подкладывает мне свинью, выдергивая из моих архивов несколько листов. Так что словно просыпаешься после долгого сна, а оказывается, случилось нечто, в чем ты принял самое живое участие. Жить так, постоянно ожидая подвоха от собственной башки, довольно тяжело, но надо.

Как-то раз я «включился», стоя на автобусной остановке. Вот был номер! Я стоял, испуганно моргая, и пытался понять, какого лешего я здесь делаю: еду куда-то или приехал, встречаюсь с кем-нибудь или считаю проходящие автобусы по заданию депутата Городской думы.

Как завидуешь в такие минуты тем, кто поражен обычным недугом, увечен или уродлив с детства! Ведь их изъян очевиден окружающим. Если и не всякий бросится помочь колченогому или слепому, то уж по меньшей мере для всех будет очевидна их ущербность. Никто, за редким исключением, не обидит калеку, и уж подавно не удивится тому, что безногий опирается на костыли, а прокаженный чешется. А попробуйте-ка тронуть прохожего за рукав с признанием типа: «Простите, пожалуйста, за беспокойство. У меня ретроградная амнезия, и я как раз забыл, кто я и где нахожусь. Не поможете мне разобраться?» Считайте, вам повезло, если соотечественник только вырвет руку и удалится прочь. Очень даже могут обругать или в глаз дать. За что? Пространная тема. Проще вам самим попробовать и убедиться, что так оно и обстоит.

Чтобы хоть как-то облегчить свою участь, я разработал целую методику по реанимации в памяти всего связанного с такими «вымаранными» периодами и заполнению белых пятен. Сейчас было самое время прибегнуть к моей разработке.

Прежде всего, для разминки, я убедился, что помню свои имя, биографию и прочую «базовую» муру. Разминка прошла успешно. Я, Олег Дмитриевич Фетисов, 1966 года рождения, москвич, высшее техническое… Все в лучшем виде, хоть садись за мемуары.

Не менее отчетливо я помнил Наташку и наш план. Помнил, как проводил ее и отправился домой ждать у телефона. На этом, как говорится, пленка обрывалась. До дома я, видимо, добрался. Дальше, по плану, меня должны были навестить боевики. Очевидно, навестили. Может, мне дали по голове и я вырубился? Но какой смысл отключать хозяина и устраивать обыск, вместо того чтобы порасспросить у него, где лежит то, что нужно? Ребятам Валдиса нужны были деньги. Деньги их шефа или товар, в существовании которого они, похоже, уже сильно сомневались, и были, кстати сказать, правы.

Денег они, я так понимаю, не нашли. Откуда бы они взялись? Но что же, черт возьми, произошло, и как я оказался в подвале мертвецкой? Вот что неплохо узнать или вспомнить. Иногда в черноте таких провалов вспыхивали светлые пятнышки: тот или иной фрагмент выскакивал из небытия, словно бутафорский монстр из «Пещеры ужаса», исчезая так же нежданно-негаданно, как и появляясь. Иногда эти островки появлялись сразу, иногда я натыкался на них, следуя какой-то ассоциации, спустя изрядный срок.

Сейчас зацепиться было не за что, но всегда можно понять что-то, просто рассуждая логически. Так, совершенно очевидно, что накачанные мальчики моего облапошенного компаньона не пытались выяснить у меня, где деньги. Вывод этот я сделал, просто осмотрев себя: нигде нет ни синяков, ни ссадин, кроме тех, что я получил, спускаясь в квартиру.

Я вспомнил о простыне, все еще болтающейся на козырьке. Надо бы снять ее, а заодно внимательно взглянуть снаружи на свою дверь.

Итак, меня не пытали. Но ведь они здесь побывали. И визит их совпал с моим очередным «выпадением в осадок». Может быть, я просто очень испугался? Шок от страха и вызвал это замыкание в мозгу.

Объяснение казалось вполне логичным, но не удовлетворяло до конца. Во-первых, капризничало мужское самолюбие, не желавшее признать, что я мог так испугаться. Во-вторых, не с чего мне было так пугаться. Я ведь ждал, что они появятся. Это было частью нашего с Натальей плана.

В-третьих, существовала статистика рецидивов заболевания. Если не было удара по голове, провал в памяти никогда ранее не отхватывал более двух-трех часов. В данном случае выпало более суток. Возможно, болезнь прогрессирует, но в это хочется верить еще меньше, чем в то, что я трус.

Нет, должно было быть что-то. Наверное, мне все-таки дали по кумполу. Может, не нарочно, может, даже дверью ударили, врываясь в квартиру, или врезали, задавая первый вопрос. Голова у меня, знаете, слабое место. С тех самых пор, когда началась эта канитель с амнезиями…

Когда в девяностом кооперативное движение, основательно переваренное в собственном соку, хлынуло через край отведенного ему котла, норовя если не затопить, так забрызгать все сферы нашей жизни, в стране появилась такая заморская диковина, как товарная биржа. По большей части, на ней работали сырьевики или мелкие коммерсанты, предлагавшие продукцию родных предприятий. Все, в основном, пытались продать. Причем предлагались такие безумные объемы сделок, что дух захватывало: сто миллионов тонн сахара, миллиард галлонов нефти, полмиллиарда кубов газа, мегатонны медной руды. Суммы назывались астрономические. Терпкий аромат богатства щекотал ноздри новоиспеченных брокеров, каждый из них ждал своего звездного часа. Самое забавное, что для некоторых час этот приходил.

Попал в число удачливых брокеров и отец Валдиса. Правда, сделка, заключенная им, не вписывалась в биржевые правила. Это был бартер. Наша «нержавейка» отправлялась в Японию. Из Японии шли два контейнера компьютеров. Спрос на ЭВМ был в то время безумный, и сбыть технику не составляло труда. Таким образом, на отца Валдиса ложилась ответственность за трехходовую комбинацию: проконтролировать отправку металла, встретить контейнеры с электроникой и, продав их, привезти деньги из столицы на сталелитейный завод. Отправить и встретить груз было просто, а вот везти чемодан денег за тысячу километров представлялось небезопасным.

Основная проблема заключалась в том, что деньги нужно было везти именно наличными. Отправлять их через банк было чревато как тем, что они «засветятся», так и тем, что они просто потеряются в лабиринте банковских проводок.

Существовало три варианта транспортировки денег. Можно было обратиться в государственные структуры, что не годилось все по той же причине «засветки». Можно было нанять охранников. Но о коварстве недавно созданных агентств уже ходили легенды, да и цены за их услуги были такими, что поглотили бы все комиссионные, причитавшиеся брокеру. Оставался третий путь. Сесть в машину, взять с собой трех надежных людей и ехать, не привлекая к себе внимания и не нарушая правил дорожного движения, по второстепенным магистралям. Желательно, чтобы все сопровождающие имели водительские права: тогда можно было бы ехать без остановок.

С Валдисом мы учились тогда на одном курсе в МАДИ. Особо близкими друзьями не были, но в студенческих гульбищах участвовали регулярно и добросовестно. Машину я водил отлично, имел разряд по боксу в сочетании с высоким ростом. Может, выбор Вал-диса был вполне логичен, но я, честно говоря, удивился, когда он предложил мне стать четвертым в этой экспедиции. Предложил, естественно, не за так, что и подвигло меня оставить лишние вопросы при себе. Тем более, что единственным условием было никому не рассказывать, с кем и куда я еду. Ударили по рукам.

На следующий день мы сели в потертый «Москвич», принадлежавший даже не отцу Валдиса, а его знакомому, Алексею Андреевичу, который также входил в наш квартет.

Старого образца, потертый и, надо думать, специально не помытый, этот лимузин вряд ли мог привлечь внимание обычных налетчиков. Сели и поехали. Вот так просто. Ответственная миссия ничем не отличалась от загородной поездки. За исключением потертого дорожного чемодана, запрятанного в специально оборудованный тайник под задним сиденьем.

Отец Валдиса без конца рассказывал про свою послевоенную жизнь в Прибалтике, хвастал свиньями, утками и чистотой на улицах. Его знакомый вел машину молча — то ли был от природы неразговорчив, то ли не хотел отвлекаться от дороги. Мы же с Валдисом молчали из вежливости, не желая перебивать старшего.

Очередь пересесть за руль дошла до меня, когда до Нижнего оставалась пара сотен километров. Старые машины имеют, конечно, свои недостатки, но в целом техника вполне надежная. Чтобы угнездиться за рулем, мне пришлось сдвинуть назад сиденье, и оно уперлось в колени Алексею Андреевичу. Я извинился за беспокойство и вежливо предложил ему пересесть в середину, но тот отказался, хотя сидеть в раскоряку несколько часов кряду было тяжело.

Поехали. Я чувствовал себя за рулем совершенно свободно. Погода хорошая, дорога почти пустая. Но хотелось оставить о себе хорошее впечатление, и я не отвлекался, с сосредоточенным видом следя за дорогой и не разгоняясь быстрее оговоренных восьмидесяти, тем более что не был уверен, выдавлю ли я столько из этой развалюхи.

Штурманом у нас был отец Валдиса. Он развернул на коленях карту и следил за соблюдением намеченного на ней маршрута. По-моему, он сильно перестраховался, вычерчивая этот меандр, а может, просто не знал, что часть выбранных им дорог — грунтовые.

Через десять минут после того, как я пересел за руль, мы и выехали на первую такую дорогу, сплошь изъеденную оспинами ям. Пришлось сбросить скорость сначала до шестидесяти, потом до сорока. Вслух я, разумеется, ничего не сказал, но и так было все понятно. За полчаса пути нам не попалось не то что машины — повозки или пешехода. Видать, нормальные люди эту дорогу не жаловали.

В «Москвиче» воцарилась тишина. Все напряженно следили за моим вальсом по колдобинам и рытвинам. Меня самого так поглотил этот процесс, что я не сразу заметил армейский «газик», кативший нам навстречу из-за поворота. Военным что? Водитель этого зеленого коробка на колесиках жал себе на газ, нимало не заботясь о казенной технике, отчего машина подпрыгивала, как огромный кузнечик.

Когда расстояние между нами сократилось до ста метров, я принял вправо, чтобы оставить между нами максимальный запас. В этот момент «газик» то ли предпринял непонятный маневр, то ли его просто подбросило на неровной дороге, но он вильнул в нашу сторону.

Прежде чем я успел что-то сделать, Валдис и Алексей Андреевич заорали дурными голосами: «Осторожней!», а Валдисов папаша, будь он неладен, вцепился в руль и рванул вправо. Машину нашу подбросило, и я обо что-то здорово долбанулся головой.

От этого удара я впервые в жизни потерял сознание и память.

Очнулся в больнице. Вернее, не очнулся, а пришел в себя, начал понимать, где я, что я и все такое. Я лежал на койке у окна. Голова забинтована, на шее — пластырь, а в остальном я был цел и невредим.

Доктор обрадовался, что я начал соображать, но сразу скис, как только я стал задавать вопросы о своих попутчиках.

— К сожалению, — говорит, — вы ехали в машине один.

— Как один? — спрашиваю. — Нас четверо ехало. Я за рулем, один спереди и двое сзади.

Что с ними случилось? И вообще, объясните мне, что произошло там, на дороге.

Врач начал убеждать меня успокоиться, прежде чем он ответит на мои вопросы. Я демонстративно положил руки на колени и принял позу, словно фотографируюсь на паспорт: вот, дескать, какой я спокойный.

И врач выдает мне вот что. Я ехал на машине. Один! И вез деньги по заданию своего начальника. Неизвестно почему, я свернул с шоссе на проселочную дорогу. Там я не справился с управлением и въехал в лес. Машина застряла между деревьями. Я ударился головой и потерял сознание. На мое счастье, по этой же дороге ехали эксперты «Гринпис». Они вытащили меня из машины. Причем вытащили за минуту до того, как машина загорелась и взорвалась. «Зеленые» погасили пламя во избежание лесного пожара, а затем привезли меня в эту больницу. Можете себе представить, как мне «понравилась» эта петрушка?

— Извините, — говорю я, сжав кулаки, но удержав руки на коленях, — а вы, доктор, ничего не путаете? У меня почему-то впечатление, что ехал я не один. И ни в какой лес я не въезжал. И вообще, то, что помню я, сильно отличается от того, что вы тут плетете. Как вы это объясните?

— Очень просто, — не моргнув глазом, отвечает этот гад в халате. — У вас была тяжелая травма, вследствие которой наблюдается криптомнезия, то есть нарушение памяти, выражающееся в ослаблении способности отделить реально имевшие место события от событий, увиденных во сне, услышанных, прочитанных…

— То есть, — перебиваю я эскулапа, — вы хотите сказать, что у меня крыша съехала?

— Не съехала, а…

— Потекла, — подсказываю. — То есть я маленько спятил?

— Да нет же. Отнюдь вы не спятили. — Доктор вскочил и начал мотаться по комнате, рассказывая о загадочных явлениях человеческой психики. Ему бы самому успокоиться, а не меня успокаивать.

— Бред все это. Я не мог ехать один, потому что… — И тут меня осенило. — Как вы сказали? — уточняю я. — Я ехал по заданию своего начальника? Кто же этот начальник?

Доктор начал шарить по карманам и достал сложенный листок. Развернул и прочитал вслух:

— Гришаев Алексей Андреевич, кооператив «Огни Урала»…

Единственный Алексей Андреевич, который приходил на ум, был тот, в машине.

— А где он сейчас? — снова перебиваю доктора.

— Кто? Ваш начальник?

— Паяльник, а не начальник! — Начальников мне только не хватало. — Гришаев этот где?

— Он приедет сегодня вечерним поездом.

— Откуда?

— Как откуда? Из Москвы конечно же. Мы связались с ним, сообщили об аварии. Он был очень взволнован, сказал, что выезжает немедленно…

— А как он в Москву попал? — тупо спрашиваю я.

— А он и не уезжал никуда, — вкрадчиво говорит врач. — Он из Москвы не уезжал. Вы поехали один, на его машине. Установив владельца, мы связались с ним и сообщили о случившемся.

Я обхватил голову руками. От таких новостей протечет в десяти местах любой чердак. Но признавать, что сошел с ума, я не собирался. Впрочем, объяснить как-то происходящее тоже не мог. Во всяком случае, пока. Нужно было отдохнуть, а то от мельтешения доктора перед носом у меня закружилась голова.

Я послал этого умника подальше, лег и проспал до вечера.

Вечером в палату вкатился Гришаев в сопровождении моего доктора. Разумеется, это был тот самый Алексей Андреевич. Я сперва обрадовался, но и Гришаев начал мне доказывать, что я ехал один. Причем, нес такую же ересь, что и доктор: будто я вез их поганые деньги, ехал один и все такое. Признаться, был такой момент, когда я поверил в то, что у меня приключилась беда с головой. Но именно в этот момент врач вышел, а Гришаев, плюхнувшись на край моей кровати, затараторил свистящим шепотом:

— Слушай, ну ты настоящий мужик! Прикрыл нас конкретно. Машина когда загорелась, мы тебя успели вытащить, а бабки — нет. Сиденье заклинило, черт бы его… Короче, слушай. Если мы расскажем, как все было, то это вилы для всех четверых. Ну, главные проблемы будут, честно говоря, у меня. Так что деловое предложение. Ты подтверждаешь, что ехал один. Я тебе башляю двадцать пять штук. Все целы, все довольны. А? Как смотришь?

Если я не спятил раньше, то после этого предложения у меня появился реальный шанс наверстать упущенное. Выходило, что я запомнил все верно. Мы ехали вчетвером. Произошла авария, машина сгорела, и эти шустрые ребята быстро сообразили, как спасти свои задницы, подставив под удар мою. Правда, они предлагают мне джентльменское соглашение и материальную компенсацию за мои сказки. Двадцать пять штук — сумма. Стоило подумать над этим предложением.

— И что мне нужно будет сказать? — начал я переговоры.

— Что ехал один, попал в аварию… Все.

— Кстати, а что там случилось, на дороге?

— Да что случилось! Прапорщик, пьянь эта! Мотнуло его прямо в лоб нам. Ты в сторону. Колесо попало в яму, и мы полетели в лес. Валдис, кстати, тоже здорово башку разбил…

— А прапорщик?

— Да что прапорщик! Сука драная. Притормозил слегка, посмотрел в зеркальце и дальше почесал…

«Почему прапорщик и почему пьяный? — подумал я. — Как он это определил, если тот даже не остановился?»

— Ясно, — сказал я вслух. — Значит, вы хотите списать все на меня.

— Ну… — Формулировка не совсем понравилась Гришаеву, но не слишком смутила его. — Примерно так.

— А что мне за это будет? — задал я резонный вопрос.

— Что будет? Ну, во-первых, как я уже сказал, двадцать пять тысяч. Во-вторых, конечно, потреплют нервы следователь и какие-нибудь людишки с завода. Но тут ведь все ясно: несчастный случай. Форс-мажор, так сказать. На худой конец, права отнимут. Но тебе ведь пересдать — раз плюнуть.

— А что следователь? — насторожил меня этот нездоровый оптимизм.

— А что следователь? Нет у нас статьи за попадание в аварию. Тем более, что ты… — Гришаев ухмыльнулся. — Здорово ты придумал с этой амнезией. Даже доктора поверили. Так что ты вообще блаженный. А с блаженного на Руси взятки гладки.

У меня остался последний вопрос, который я собирался задать.

— А почему врач говорит, что меня привезли какие-то «зеленые»?

— «Зеленые»? Так они еще и зеленые были? Забавно. — Гришаев странно улыбнулся. — Ну, тут дело в следующем. Мы же не могли тебя бросить. Пришлось дожидаться в кустах, пока кто-нибудь проедет и заберет.

— Но они говорят, что машина вспыхнула у них на глазах.

— Да? Врут, козлы.

— Зачем им врать?

— Мало ли. Может, надеялись на медаль за героизм. Они такие штуки любят… Да ты что, не доверяешь мне?!

Я сказал, что доверяю. Мы заключили сделку. Так я впервые потерял кусок из своего прошлого. Но тогда я не жалел о нем: двадцать пять тысяч были достойной компенсацией за пару страниц памяти…