— Мы снова вернулись сюда.
Хоть расстояние и было приличным, я отчетливо расслышала его шепот. У меня что, сверхслух развивается?
— И всегда будем возвращаться.
Глубоко вдохнув воздух, сделала несколько шагов навстречу, но невольно затормозила, так как он по-прежнему смотрел только на гавань. Нет, так не годится, я должна подойти, и поблагодарить! Смелее, Элиф, смелее!
Хотела окликнуть его, но он сам заговорил, так и стоя спиной ко мне:
Вздымалась гавань в тьме ночи,
Манила взор таинственный ее,
Кричал же разум мой: «Молчи!»,
Но сердце диким жгло огнем.
Под светом звезд я видел мир:
Он полон лживых миражей.
Но редкий я нашел сапфир,
Среди бессмысленных камней.
В тот миг я понял, как любить,
Как ждать чудес во тьме ночи.
Я знал: ее вовек мне не забыть,
От гавани мне не забрать ключи.
На секунду показалось, что сердце перестало биться, но после того, как его голос затих, оно наверстало пропущенные мгновенья.
Мне хотелось плакать, беситься, поколотить его или влепить пощечину самой себе, чтобы прийти в себя, но вместо этого я просто сделала шаг назад, споткнулась, и почти упала. Почти — потому что он не позволил мне упасть: в мгновение ока оказался рядом, и поддержал, отчего мы впервые оказались так близко друг к другу. Сейчас его глаза были темными, как ночь, а при свете дня — теплыми, карими, с серебристыми ореолами на зрачках. Обычно от улыбки вокруг глаз расходились задорные морщинки, но сейчас взгляд выражал боль и напряженность, тоску. И чувства, которые он выплеснул в стихотворение.
Что нужно было сделать в этой ситуации? Оттолкнуть его? Сказать, что между нами ничего не может быть? Будто он сам этого не знает! Нет, мы оба понимали, что разделяет нас самая настоящая пропасть, которую не обойти, через которую не перекинуть мост. Будь он даже обычным драконом — нас все равно не поженили бы, смертные не имеют права сочетаться священными узами брака с «благородной высшей расой». Но он — наследник Ясногоровых, и этим все сказано. Ему не позволят отступить от возложенных на него ожиданий, иначе все драконье общество будет опозорено, чего не допустят.
Все это было правдой, очевидной для всех, но мы упрямо закрывали глаза: и когда танцевали на балу, и когда он заступился за меня, ревновал к другому, слагал стихотворение в мою честь. Этого было достаточно, чтобы опомниться, решить все раз и навсегда, но что мы вместо этого сделали?
Мы поцеловались.
Да, так просто, и так естественно: без лишних слов, без ненужной суеты и громких фраз. Все что нужно, он выразил в стихотворении, а мои чувства и так отражались в глазах, я не могла их спрятать, еще не умела. Поэтому он решительно притянул меня к себе, и так же решительно поцеловал.
Для меня это было впервые, но я не грохнулась в обморок, нет, наоборот, когда он отстранился, мне показалось, что я лишилась чего-то важного, что больше не повторится, но что было так необходимо.
— Элиф, — произнес он изрядно севшим голосом.
Я не позволила ему договорить, так как слова были лишними. Вместо этого взяла его за руку, и теперь уже уверенно подошла ближе к озеру. Мы стояли у самого края воды, наблюдая, как гавань купается в лунных лучах, а вокруг нас искрится звездная пыль.
Этим утром я пришла в столовую не одна: сестры Кривич деликатно составили мне компанию, благодаря чему волна ропота и ядовитых насмешек сократилась почти втрое. Академия еще не знала, что именно случилось вчера вечером, поэтому за ночь догадок изрядно так прибавилось. От взглядов едва не спотыкалась, пытаясь сконцентрировать внимание на ночной прогулке, и первом в жизни поцелуе.
Стоило об этом подумать, как лицо расцветало сумасшедшей улыбкой, и Ольга недоуменно поднимала брови. Мирослава загадочно улыбалась, но что-то мне подсказывало, что ее больше занимал не мой цветущий вид, а свои собственные воспоминания. Хотя все остальные видели в Глебе мрачного и своеобразного дракона, я разглядела нечто большее, и могу представить, как он изворачивался, устраивая им с Мирославой вечернее свидание.
Сам Скуратов со своим братом, Клеверовым и учениками из людей уже сидели за привычным столиком, и явно выглядывали нас. Матвея среди них не было, и, хотя я была к этому готова, на секунду сердце все же кольнуло.
— Ну наконец-то, сударыни! Мы уже думали, вас тоже отстранили!
Участников вчерашней драки отстранили от занятий до конца недели для проведения расследования, профилактических бесед и примирения. Нас с Ольгой не стали трогать отчасти благодаря тому, что мы девушки, но в основном — благодаря своевременному вмешательству отца Ольги. Он прибыл ночью, и был так зол, что даже попечители уступили под напором дракона. Хотя я этого и не ожидала, господин Кривич также защитил мое доброе имя, так что мы обе теперь освобождались от разбирательства.
— Все хорошо, мы просто долго собирались, как и положено девушкам.
Ольга старалась отшучиваться, но никто не повелся на уловку.
— Прошу, сударыни, расскажите, что случилось, — Александр переводил внимательный взгляд с нее на меня, и обратно. — Это не праздное любопытство или попытка вас оскорбить.
— Конечно, — сударыня Кривич неожиданно покраснела. — Мы проводили время во внутреннем дворике с сударыней Стрелицкой, мило беседовали. Потом к нам подошел сударь Ясногоров, и сразу после него — судари Эрлинг с Хрусталевым и остальными своими друзьями. Вы же знаете Вадима, — теперь она скривилась, и такое же выражение появилась на лицах Скуратовых, — он весьма неприятная личность. Одной фразой умудрился унизить меня и Элиф, а потом — прилюдно оскорбил сударя Ясногорова, его покойных родителей, госпожу Тобольскую, и даже семью сударя Эрлинга.
На минуту воцарилось мрачное молчание, после чего Глеб заметил:
— Он всегда ненавидел Матвея, но досаждал по мелкому, не позволял себе такого.
— Если бы вы слышали, что он говорил, какие мерзости у него в голове! Мне до сих пор стыдно, что это случилось при нас.
— Надеюсь, ему вправят мозги, — хмуро произнес Аркадий.
— Вряд ли, — Олег Скуратов покачал головой. — Это не первая его выходка: несколько лет назад он напал на ученика из людей, применил к нему свою родовую силу, что едва не убило парня. Скандал вышел бы знатный, но семья Вадима и попечители всеми силами старались замять происшествие, чтобы не бросать тень на свою репутацию. Перепало ему, конечно, знатно, но характера принятые меры не улучшили.
— Что он вам сказал? — негромко спросил Верстанин, и мы с Ольгой изрядно смутились.
— Если позволите, мы не будем этого повторять, — я решила вступить в разговор. — Ничего непоправимого он не сказал, но явно продемонстрировал свою ничтожность, и создал много неприятностей для всех нас.
Парней не устроил такой ответ, но настаивать дальше не стали.
— А знаете, вы сегодня пожалеете, что вас тоже не отстранили, — Глеб с усмешкой кивнул нам за спины.
Вся столовая смотрела на нас. Каждый присутствующий, все до единого — они сверлили нас взглядами так, будто от этого зависела их жизнь. Самый жаркий взгляд исходил от Ярославы Беломорской, словно она была огненной драконицей, а не дочерью Морского Шторма.
Новый день — новое испытание. Именно под таким девизом начался вторник, всего-навсего второй день обучения в Академии.
Первым занятием была трансформация, и я обрадовалась, что со мной сидели ребята, окружив со всех сторон, огораживая от удушающих взглядов. Ольге, думаю, было тяжелее, как и Глебу с Мирославой, но они-то кровные драконы, к ним отношение совсем другое. Беломорская активно шепталась со своими подружками, но со всех сторон я была укрыта от «наблюдателей» широкими спинами Александра, Демьяна, Олега Скуратова и остальных.
Тем временем профессор Расколов из рода Горной Руды стремительно влетел в кабинет, обвел учеников внимательным взглядом, представился, и произнес следующую речь:
— Трансформация занимает одно из центральных значений в жизни общества, так как представляет собой совокупность процессов по изменению биологической формы — из дракона в человека и наоборот. Первые навыки развиваются у нас в раннем возрасте, однако неокрепшие кости и неумение управлять превращением могут привести к самым печальным последствиям. Сразу замечу, что все из вас могут принимать истинную форму, и вам может показаться странным, что трансформацию включили в академический курс, но нам есть чем вас удивить!
Тут его прервал парень, имени которого я еще не знала.
— Простите, профессор, а почему с нами трансформацию изучают люди? Им-то не во что превращаться.
Ядовитый смех расползся по кабинету, но я не удостоила их взглядом. Зато Верстанин и другие парни вернули им такой ледяной взгляд, что в пору было ими гордиться.
— Тишина, — Расколов не повышал голоса, но смешки прекратились мгновенно. — Ученики из людей — полноправные члены нашего общества. Их пригласили в Академию после тщательного отбора, и гарантировали им безопасность и защиту их интересов. Думаю, никому не стоит разъяснять, что будет, если вы опозорите честь Академии, нарушив данные обещания?
У меня отвисла бы челюсть, если бы я не сжала ее до того. Но как же он красиво поставил всех на место!
— Касательно трансформации, — продолжил он не менее сурово, — все должны освоить теорию, но практику, разумеется, будут сдавать уже только драконы. Поверьте, школьные программы — детский лепет по сравнению с тем, что ждет вас здесь. Вряд ли кто-то из вас имел настоящую боевую практику, и теперь вам придется освоить почти все: экстренное превращение, частичную трансформацию, трансформацию и развоплощение во время полета.
Ученики загудели, словно рассерженный улей, а профессор усмехнулся.
— Это только вершина айсберга, на самом деле поработать придется в поте лица. Мы еще будем проходить особенности каждой группы драконов, что нелегко для нелюбопытных личностей. А трансформация у вас будет вне зависимости от того, куда в итоге вас распределят, так что вы еще позавидуете тем, кому экзамен по практике сдавать не придется.
После такого драконы прикусили язычки, все успокоились, и я до конца занятия не вспоминала ни о чем, так меня увлекла лекция Расколова.
В пансионате воспитанницам давали хорошее образование (по меркам людей), но о драконах преподавали совершенно незначительно. Я прекрасно знала историю, обязательные сведения об основных родах, имена которых превозносят во всем мире. Но трансформация оказалась новой сферой знаний, в которой только предстояло разобраться, и которая будоражила больше, чем мне того хотелось.
— Для перевращения необходимо задействовать свой внутренний ресурс, выталкивая наружу истинное обличье. В раннем возрасте неконтролируемое обращение может происходить на фоне ярких эмоций: злости, боли, радости. Осознанное превращение у нас сопровождается выбросом энергии, которая присутствует во всех драконах с рождения. Важно направить энергию таким образом, чтобы трансформация происходила за три секунды, не дольше. Иначе превращение может занять до пятнадцати минут, и это крайне болезненный и опасный процесс, когда каждая частица тела начнет видоизменяться с разной скоростью и интенсивностью.
Невольно передернуло от мысли, во что превращаются драконы, тела которых искореживает во время трансформации!
— По этой причине важно на протяжении всей жизни регулярно освежать навыки, превращаясь не реже трех раз в неделю. Если этого не делать — вам будет сложно направлять энергию правильно, не травмируя тело. Увы, многие драконы игнорируют это правило, и в итоге теряют способность принимать истинный облик.
Невольно вспомнились члены комиссии, приезжавшие в пансионат к Матильде. Сытые, довольные, располневшие, высокомерные. Интересно, они способны принимать истинный облик, или лень на пару с благополучием уже давно лишили их этого удовольствия?
— Вы противник технического прогресса? — снова отозвался тот противный парень.
— Ни в коем случае, однако я считаю, что прогресс должен быть ограничен необходимостью. Например, разработанные на севере снадобья стали превосходной альтернативой простым настоям из трав. Они обладают обезболивающим эффектом, быстро действуют на источники боли, не вызывают привыкания, разве что вся эта химия порой имеет побочку, но ученые успешно улучшают формулу. Такой прогресс я уважаю! А когда ведущие инженеры, умные на первый взгляд, начали кричать на каждом углу о своем «изобретении века» — дирижаблях — я одним из первых подписал петицию против постройки этих ужасных машин.
— Но почему? — спросила Нина Грачева. — Они были бы крайне удобны для пожилых драконов, которых вы упомянули ранее.
— Нет, сударыня, дракон является драконом до тех пор, пока способен летать. Дирижабли поспособствовали бы деградации, чего нельзя допустить.
Чего еще они не могут допустить — это доступ смертным к небесам. Полет — привилегия драконов, они не позволят, чтобы люди путешествовали на дирижаблях, хотя это значительно упростило бы нам жизнь.
— Простите, профессор, — неожиданно отозвался Демьян. — А в Академии будут проходить соревнования по полетам?
Взгляды снова прилипли к нам.
— Разумеется, сударь Клеверов!
Меня удивило, что он знает имя ученика, но, видимо, к первому занятию Расколов подготовился лучше меня.
— Да! — не сдержал восторга Скуратов, и вдвоем с Демьяном они весьма красноречиво переглянулись.
— Вижу, у нас нашлись первые добровольцы, — весело прокомментировал профессор. — Расскажите, судари, в каком возрасте вы трансформировались в первый раз?
— Полностью — в одиннадцать лет, хотя и до этого были неуспешные и не всегда контролируемые попытки, — ответил Клеверов.
— А я — в десять, — с гордостью ответил Олег.
— Отлично, отлично! Как правило, первые трансформации происходят после тринадцати лет, до этого кости и внутренний энергетический ресурс не находятся в состоянии равновесия.
Со злорадством подумала, что именно это и злит драконов больше всего: они рождаются в человеческом обличии, и на протяжении десяти-тринадцати лет не могут принять «истинную форму». Хотя их истинной формой как раз и является человекообразная. Превращение в драконов — скорее второстепенная привилегия, которая дает им долголетие, непоколебимое здоровье и прочие усиления, но во многом они все равно похожи на нас — смертных.
До того, как драконы прибыли в Авлимию и Норгратер, покинув свою умирающую родину, они и не подозревали о существовании людей, и лишь здесь столкнулись со слабыми созданиями, внешне схожими с драконами, но позорящими их своей ничтожностью.
— Кто из вас трансформировался раньше, чем в десять лет?
Драконы переглядывались, шептались, но ответа не последовало.
— Надо же, судари Клеверов и Скуратов задали высокую планку! — наш преподаватель с искренней доброжелательностью посмотрел на ребят. — Ну же, смелее, поделитесь своими результатами!
Он спрашивал многих, но в основном ученики впервые обращались не раньше двенадцати, тринадцати и четырнадцати лет.
— А вы, сударыня Беломорская, почему молчите? — произнес Расколов с особо теплой интонацией.
Взгляды переметнулись к ней, и девчонки, окружавшие ее, мгновенно приосанились, оттеняя величие своей самопровозглашенной властительницы.
— Но ведь вам и так известно, профессор.
На секунду я опешила, как и многие другие от такой дерзости, но отказ совершенно не смутил преподавателя:
— Было бы полезно поделиться таким с вашими друзьями, — он обвел рукой весь кабинет, хотя я была против причисления меня к ее друзьям. — Вы первая из драконов после Казимира Первого, кто сумел трансформироваться в столь юном возрасте.
Драконица не поменялась в лице, несмотря на шквал внимания, хотя я заметила, что она не особо гордилась похвалой Расколова, и была бы рада не распространяться о своих успехах.
— Впервые я трансформировалась в пять лет.
На миг воцарилась тишина, разорванная удивленными восклицаниями, шепотом и даже аплодисментами.
— Это чрезвычайно ранний возраст для трансформаций, однако, как я вижу, вы отлично справились.
Беломорская на такое заявление лишь криво усмехнулась.
— Зато вы оставили далеко позади всех остальных драконов за последние тысячелетия, и, что самое важное — опередили своих братьев!
Мы синхронно поперхнулись: я и Ярослава.
— Господин Всеслав принял истинный облик в девять лет, я помню тот момент: его отдали на специальный курс по полетам для детей, я приехал оценить успехи инструкторов, и тут этот юноша трансформировался целиком вместо того, чтобы просто взять под контроль внутренний ресурс! Зато сударь Ярогнев, — тут голос профессора потеплел еще на пару десятков градусов, — трансформировался в восемь, поставив рекорд, хоть и ненадолго, пока вы не затмили его результаты.
Александр с Демьяном и Олегом многозначительно переглядывались, слушая профессорские дифирамбы в честь сударя Беломорского, а я неясно из-за чего разволновалась. И тут же разозлилась на себя:
«Успокойся, все хорошо, ты просто смущена по понятным причинам: пока ты пытаешься вытеснить из головы Ярогнева и память о его касаниях, все вокруг словно сговорились, и постоянно о нем напоминают».
— Он здесь явно пользуется повышенной популярностью, — со смешком сказал Илья после занятий, когда мы шли обедать в столовую.
— Так сударыня Ольга об этом говорила, вчера, не помнишь, что ли?
— Но я не думал, что все настолько запущено!
Пока они упражнялись в остроумии, я пыталась не выдавать истинных чувств, что было сложнее и сложнее. Тот парень, которого я видела, не заслуживал оскорблений, хотя… Ольга рассказывала о нем разное, и судя по ее историям — он не заслуживал, чтобы я о нем думала. Но, чем больше я себя в этом убеждала, тем настойчивей он укоренялся в моей голове. Странно, но я чувствовала, что таким образом предаю Матвея, чувства, возникшие между нами, тот единственный поцелуй. И как со мной такое могло случиться?
Ладно, он и думать обо мне забыл, как вернулся на север, а у меня теперь есть надежды, любовь и вера в лучшего из лучших парней во всем свете, или во всех из миров — если, естественно, фантастические книги запрещенного писателя имели под собой реальную основу.
«Моя гавань, мой якорь, главное — держаться за наши чувства, и тогда я смогу избавиться от глупых мыслей, и буду счастливой, любя Матвея!» — повторяла про себя снова и снова, механически следуя за парнями, и не замечания ничего вокруг.
Как оказалось, зря: уйдя в себя, едва не столкнулась лицом к лицу с Ярославой.