Кровь ниори

ГЛАВА 6

Вечером пятого дня по прошествии этого памятного разговора трое путников достигли западных ворот Эгроса. Первый Вечерний Час был еще далек от завершения, и сумерки не успели окончательно опуститься на город, поэтому стоило им подъехать к воротам, как в холодном вечернем воздухе раздались пронзительные звуки труб и четкие приветствия стражников, вытянувшихся в струнку. Благородный тэб Тандоорт Ай Дар, родственник и личный тиган будущего Короля, въехал в столицу Кромая.

Леки, державшийся чуть позади по правую руку от тэба, не без восхищения рассматривал доспехи и вооружение некоторых стражников. Это не простые наемники, а наверняка Гвардия Короны, о которой упоминал Дэйи. Во время путешествия Леки так и не удалось сойтись со своим загадочным попутчиком, хоть немножко раскрыть его тайну, но теперь уже не могло быть и тени сомнения в том, что пришел он с юга. Об этом он сам рассказывал тэбу еще в памятный день нападения «пиявок». Только вот… Леки ведь тоже в тот день пришлось солгать благородному тэбу по милости своего спутника. Разве он сам не подтвердил простую историю, что выдумал Дэйи? И теперь Леки все время мучило желание узнать, где же на самом деле правда о его спутнике и можно ли верить услышанному.

Кто он такой? И почему так тянет к нему Леки? Будто силой какой-то особой наделен. Загадка… Единственное, в чем он боялся себе признаться, так это в том, что Белая Птица, скрытая на груди незнакомца, еще не исчезла из мыслей и непонятные надежды все еще тревожат сердце. Но самое смутное, комом сидевшее у него в груди который день, таилось не в незнакомце по имени Дэйи с его загадками, не в дорогах, чреватых угрозами и лишениями, не в жутких тварях, повстречавшихся в Айсинском лесу, а в нем самом, Леки. Потому что он утратил цель. Теперь, когда жизнь лежала перед ним, как на ладони, свободная, со всеми ее радостями и разочарованиями…

В Кобе он привык жить от урожая до урожая, и все, о чем мечталось более всего на свете, – это покинуть свой поселок, отца и уйти в большой мир, получить долгожданную свободу от постылого Орта и его вечного недовольства, камнем давившего Леки. А теперь он не знал, что с ней делать, с этой свободой. Куда податься? Мир оказался слишком большим или Леки – слишком маленьким? Он двигался в Эгрос точно во сне, подгоняя коня и заботясь о снаряжении, своем и тэба, так ревностно, как будто это занятие поглотило его целиком. Наверное, в последние пять дней так оно и было.

Все чаше у него в голове зловеще отдавались слова его спутника: «Ты не знаешь, куда попадешь. Может, там гораздо хуже. Подумай, и хорошенько. Ведь твоя мать покинула свою землю. И это далеко… далеко…» И Леки думал и думал, но все никак решить не мог, надо ли дальше следовать за Дэйи. «Ты можешь думать до Эгроса» – так южанин сказал. И вот, конец пути, они в Эгросе, надо дать ответ уже завтра… Может быть, даже сегодня! Но сейчас, двигаясь по узким улицам столицы по правую руку от благородного тэба Тандоорта Ай Дар, Леки не мог ничего придумать. Потому что он потерял цель.

Благородный тэб, напротив, был в нескольких шагах от цели своего путешествия и тем не менее все равно очень спешил. Они проносились по узким улочкам и более просторным площадям, распугивая птиц и забрызгивая грязью людей. Прохожие, отскакивая, принимались было отчаянно ругаться, но, увидав во главе отряда роскошного благородного тэба, испуганно замолкали. Несколько раз тэб вскидывал левую руку в приветствии, но Леки, которому впервые доводилось устраивать скачки в такой тесноте, когда из-под копыт так и выскакивают испуганные люди, следил скорее за тем, чтобы никого ненароком не придавить, чем за знакомцами благородного тэба.

Вообще-то тэб Тандоорт нравился Леки. Первый день знакомства, когда Леки утомился от своей тревоги и схватки с лесными тварями, минул. Прошло и удивленье от того, что судьба дала им в попутчики такого знатного тэба, и не кого-нибудь, а родича самого Короля. Их путешествие протекало совсем без приключений. Столь бурное в начале, к концу оно стало унылым и однообразным. Тэб очень спешил, и дни были заполнены дорогой, стремительно проносившейся мимо. Иногда кони переходили на шаг от усталости, и тэб, скучая, обращался к Дэйи или даже к Леки. Он любил истории о походах и сражениях, особенно же о приключениях, которых в силу своего положения был почти лишен. Казалось, он бы и сам с превеликим удовольствием пустился в описание своих воинских подвигов, но ограничивался расспросами, и то от случая к случаю.

Как объяснил южанин в первый же вечер, для обычного солдата или трея уже простое обращение благородного тэба – высокая честь, да еще такого важного – личного Королевского тигана. А удостоить беседой и расположением – честь, равная награде, потому что расположение знатного тэба поднимает простого трея над остальными. Это значит, что скоро и сам он может сделаться тэбом, если только чем-то не прогневит своего покровителя. Спасение жизни благородного тэба – обязанность простого воина, но они-то рисковали своей жизнью ради путника на дороге, не зная, с кем имеют дело. И тэб Тандоорт это понимает, даже очень хорошо, вот откуда такое стремление отблагодарить двух треев.

Леки сразу и не понял всех слов южанина. «Он хотел бы видеть в нас равных… Хотя бы иногда. И я был бы рад, если бы все эйги и тиганы уподобились ему». Тиган, пояснил он Леки, это не просто слово, приводящее в трепет простой люд. Они самые важные люди после Короля, его ближайшие советники, имеют право входить к Королю в любое время, если того потребуют дела державы. Имеют право знать все, даже самое тайное. Они осведомлены обо всем в Кромае, они не только дают, но и исполняют самые важные, самые тайные поручения. Их люди вездесущи, Кромай наполнен ими, как речные угодья рыбой. От них, Королевских тиганов, их мудрости и верности, зависит судьба Короны. А эйги – о них Леки и так хорошо известно – простые советники, всего лишь люди, что смиренно стоят за спинами благородных тиганов.

И надо же, не успев даже отъехать от Кобы, Леки свел знакомство с этим самым «тиганом»! Такой же человек, как все, только важный очень, значительный. Хороший человек, сразу видно. Это Дэйи правильно говорит. Но и по окончании пути смысл слов, произнесенных его попутчиком в первый же день знакомства с тэбом, для Леки все еще оставался темным. И прошло еще много дней, прежде чем он его постиг. Но в тот миг, когда очередная улица оборвалась в водную гладь и, окольцованная рекой, возникла громада Королевского замка, соединенная с городом только мостом через Трайн, Леки понял, что их короткая служба у тэба окончена, и не испытал сожаления.

Путники доскакали до самого моста, стражники на мосту отдали честь так же, как их собратья у городских ворот. Королевский тиган сдержал коня и обернулся к своим спутникам.

– Я очень доволен вашей службой, – сказал он, по-прежнему обращаясь в основном к Дэйи, как к старшему. – Вот ваше вознаграждение.

И он протянул Дэйи кошель с золотыми, который тот принял с поклоном. Леки тоже почтительно склонился в седле.

– Если ты, Дэй, или ты, Леки, когда-нибудь решите принять мой тэйр, я с радостью изъявлю свое согласие. Будущему начальнику моей личной охраны… который заменит тэба Антадора, будут даны соответствующие указания. Несомненно, вы оба заслужите скорое повышение. – И он замолк.

Молчал и Дэйи. Нет смысла повторять то же, что сказано еще несколько дней назад в ответ на точно такое же предложение: благородный тэб оказывает великую честь и так далее, но друг уже поручился за него, и только долг чести не позволяет принять предложение благородного тэба. Тэб помедлил и продолжил:

– Я, благородный тэб Тандоорт Ай Дар, считаю, что все еще должен вам за спасение моей жизни. Вы справедливо отказались от золота, полагая, что не заслужили его в полной мере. Это благородный поступок, достойный отважного воина, и я нашел иной способ отдать свой долг. Я, тэб Тандоорт Ай Дар, клятвенно обещаю, что ваша просьба, любая, какой бы она ни была и в какой бы час дня или ночи она ни была высказана, будет немедленно удовлетворена. Если только это окажется в моих силах. А в моих силах – многое.

– Поистине, великодушный тэб делает нам благородный подарок, – снова склонился в седле Дэйи. – Он сделал бы честь и Королю.

– Вас пропустят ко мне в любое время, скажите лишь страже, что тэб Тандоорт Ай Дар ожидает вас, и назовите имена.

Два трея склонили головы. Тэб промедлил несколько мгновений, затем резко отвернулся и тронул коня с места. Дэйи тоже развернулся от моста, бросив: «Королевский подарок, отважный… сам даже еще не знаю, насколько отважный», – и с этими странными словами устремился в одну из узеньких улочек. Леки молча последовал за ним.

Он впервые очутился в таком огромном городе. Тигрит, сердце Айсина, казался просто большой деревней рядом с Эгросом. Смеркалось, но Леки нетрудно было различать силуэты пеших горожан и всадников, частенько попадавшихся им по пути. Необычайная способность хорошо видеть в сумерках сейчас давала ему возможность откровенно разглядывать встречных. Он заметил, что здесь почти все вооружены, а всадники – так и вовсе все до одного. Не то что в Тигрите. Да и богато одетых тэбов тут не в пример больше. Дома казались Леки необыкновенными, роскошными, фасады многих из них обильно украшали замысловатые фигурки и поделки из материала, подобного хорошо знакомой красной глине, только разных оттенков.

Дэйи все чаще поворачивал в совсем узенькие боковые улочки, где выступы и балкончики верхних этажей нависали так низко, что приходилось иногда наклоняться вперед, чтобы не раскроить себе голову. Здесь, на городских задворках, оказалось куда грязнее. Канавы для слива нечистот нередко были забиты, и, похоже, далеко не первый день – удушливый запах, растворенный в холодном вечернем воздухе, не давал свободно дышать. Облупленные стены домов сходились так близко, что всадники с трудом помещались в проеме. «А в Тигрите нигде и не найдешь таких узких улочек», – подумал Леки и прокричал то же самое Дэйи, ехавшему впереди. Но тот или не услышал, занятый своими мыслями, или не захотел услышать, даже головы не повернул.

Леки так и не успел привыкнуть за эти семь дней путешествия к немногословности своего спутника. Южанин говорил с Леки только тогда, когда считал нужным. Иное дело тэб: ему Дэйи отвечал всегда с готовностью, никогда не прикидываясь, что не слышит. Но Леки и не думал обижаться. В конце концов, он сам навязался южанину в попутчики, и нет вины Дэйи в том, что Леки ему совсем не нужен.

– Стой! – услыхал он вдруг возглас и поднял глаза.

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как они выехали на небольшую площадь, окруженную со всех сторон плотным кольцом высоких домов в несколько этажей. Окна внизу приветливо светились, некоторые двери были распахнуты, несмотря на промозглую погоду, изнутри доносились шум и крики. Дэйи спешился, бросил Леки повод и, коротко приказав ждать здесь, скрылся в ближайшем дверном проеме. Воткнутые над входом факелы, безобразно коптя, освещали надпись, сделанную яркими пурпурными буквами на слегка, впрочем, покосившейся доске: «Дворец». Леки расхохотался. Более несуразного «дворца» себе нельзя и представить. Его стены нуждались то ли в новой глиняной отделке, то ли в простой покраске, чтобы хоть немного скрыть раны, нанесенные временем. Когда-то приличное, теперь это здание превратилось в развалину, даже покосившиеся ставни на втором и третьем этажах, казалось, никто и никогда не поправлял. «Представляю, какой жалкий, должно быть, этот „Дворец“ при свете дня», – подумалось Леки.

Конечно же, это был городской постоялый двор! И он не пустовал: снизу, из общего зала, пробивались шум и всевозможные возгласы. Там людно. Внезапно из дверей с грохотом вывалилось два изрядно подвыпивших солдата, а за ними вышел и южанин, но направился не в сторону Леки, а к следующему дому, не менее серому и облезлому, однако с коновязью у дверей, возле которой маялось на привязи несколько лошадей. «Корона», – прочитал Леки над входом. Огляделся, крутя головой по сторонам.

«Да это же один большой постоялый двор, – сообразил он. – Как я сразу-то не заметил!» Все домишки, выходившие на площадь, пестрели вывесками, двери некоторых строений были заранее гостеприимно распахнуты для постояльцев. Да и шум исходил не только из облезшего чрева «Дворца» или «Короны», шум слышался отовсюду и заполнял всю площадь таким плотным, устойчивым гулом, что Леки сначала даже не обратил на него внимания. Злачное местечко!

Тем временем Дэйи вынырнул из «Короны» и снова скрылся в следующей по кругу двери. Леки подвел коней поближе и прочитал: «Поросенок». Хозяева, судя по незатейливой табличке, были людьми без претензий, однако этот дом выгодно отличался от первых двух хотя бы потому, что вывеска освещалась не факелами, а настоящими светильниками-половинками, не позволявшими пламени закоптить фасад здания и вывеску. Фасад – простой, каменный, без всяких там завитушек, зато, насколько можно разглядеть, он не зиял уродливыми дырами отвалившейся глины. В общем, этот «Поросенок» и вправду смотрелся в этом месте, среди остальных построек, как еще приятный на глаз розовый поросенок среди взрослых свиней, уже успевших поваляться в грязи на своем веку.

Дэйи задержался чуть дольше, тут ему, видно, повезло. Он вышел на порог и махнул Леки рукой.

– Здесь можно остановиться на несколько дней. Скоро коронация – мест нигде не найти. Хозяин это знает и дерет по четыре бара за ночь вместо обычных двух. Комната на самом верху. Неудобная и узкая. Но выбора нет.

Леки на всякий случай кивнул, хоть не похоже, чтобы южанин с ним советовался. Вслед за Дэйи он обогнул дом с левой стороны и наткнулся на крепкие деревянные ворота в стене. Южанин постучал, и какой-то невысокий человек открыл им. За воротами обнаружился небольшой дворик и тесная конюшенка. Две телеги, загромоздившие и без того маленькую площадку, затрудняли любые маневры в этом узеньком пространстве. Леки, поминутно натыкаясь на своего спутника, снял поклажу со Ста, расседлал и с облегчением передал его слуге (или кто он там), сунув ему две мелкие медные монетки из своих запасов.

Они проникли в дом через заднюю дверь и оказались прямо в трапезном зале, который внезапно обрушился на них своим многоголосием, тяжелым запахом жратвы, перемешанным с едким дымом курева, и множеством любопытных глаз, устремившихся сразу на пришельцев. Дэйи уверенно направился к стойке, Леки потянулся за ним, стараясь казаться таким же спокойным, он не привык к пристальному вниманию, к тому же такого разношерстного… сброда, иначе не скажешь. Много треев… а среди них и совсем угрюмые типы есть. Леки как раз нарвался на один такой взгляд, налитый кровью и хмельным пелом, и поспешно отвел глаза, от беды подальше. Ни торговцев тебе, ни крестьян… Видать, не их место. Хотя, может, и есть, только Леки распознать их тут тяжело. Впрочем, новоприбывшие уже никого не интересовали. В таком огромном улье, как Эгрос, только что-нибудь из ряда вон выходящее могло удержать внимание этой публики надолго.

Они подошли к стойке, за которой управлялся, видно, сам хозяин, и тут Леки чуть было не расхохотался снова. Им елейно улыбался пресмешной маленький толстячок. Его розовая мордочка лоснилась, маленькие глазки навыкате заплыли жиром, нос, приплюснутый у переносья, но вздернутый на конце, уж больно напоминал пятачок, а уши, оттопыренные и заостренные, довершали сходство. «Уж не это ли сам „поросенок“? Ему бы в рот спелый плод айсинского акалита, и хоть сейчас запекай на вертеле», – пришла в голову глупая мысль. А толстячок тем временем проворно выкатился из-за стойки, схватил пухлой лапкой светильник, стремительно прокатился через зал и стал взбираться по лестнице. Оба спутника поспешили за ним.

Сказать, что комнатка была маленькой, значило ничего не сказать. «Комнатой» гордо именовалась небольшая конурка под самой крышей, где едва помещались две узкие короткие лежанки и небольшой деревянный ларь, который предполагалось, наверное, использовать не только для вещей, но и как столешницу. Выпрямиться во весь рост тут можно было только поодиночке, потому что покатая крыша срезала половину пространства комнаты над одной из «кроватей». На этом скате и располагалось единственное оконце, дававшее Днем каморке свет. Никакого подобия очага или другого источника тепла видно не было, и в комнате царил холод. Но все-таки теплее, чем на улице. Хозяин же, видя вытянувшееся лицо Леки и боясь потерять свои четыре бара, клятвенно пообещал, что сынок его, тот самый парень, что сейчас занимается их лошадьми, как только все сделает, так сразу и принесет им одеяла. Даже по два одеяла. У него есть очень теплые одеяла как раз для такой погоды. А если путники голодны, то у него как раз подоспело отличное жаркое, и если они спустятся вниз, то не пожалеют, потому что кухня у него просто превосходная. И сразу ретировался, боясь, как бы эти двое не передумали, оставил им лишь светильник.

– Ну и дыра! – в сердцах воскликнул Леки, когда хозяин выкатился. – И за это он хочет четыре бара! Жадная свинья!

– Поросенок, – поправил южанин, и его черты в первый раз за несколько дней тронула легкая улыбка. Это выбило Леки из колеи, его запал внезапно исчез. – И нам следует на самом деле спуститься вниз. Если у себя в тарелке мы хотим видеть жаркое, а не уверения хозяина в том, что оно было отличным, – сказал он, опуская свое снаряжение прямо на пол.

Они развесили влажные плащи на колках, торчащих из стены, заперли каморку и спустились в зал, где их опять охватил тяжелый спертый воздух и хор нестройных голосов. Поэтому Леки был рад, что южанин все-таки выбрал лавку около открытого окна – прямо перед ними ее покинула компания подвыпивших молодчиков, – хотя здесь было очень светло благодаря двум светильникам, закрепленным на столбе, подпиравшем этажные перекрытия. За эти дни Леки уже успел приметить, что спутник его не любит ярко освещенных мест. Даже трапезничая каждый вечер с благородным тэбом, он ухитрялся сесть так, чтобы лицо его очутилось в тени. Сегодня почему-то случилось иначе.

Жаркое, как ни странно, и на самом деле оказалось недурным, и мяса в нем было не много и не мало, а в самый раз. Но долго наслаждаться горячей едой не пришлось, спутник явно спешил, и его поспешность передалась и Леки. Не хотелось оставаться одному в этом зале, полном разношерстого люда из большого, просто огромного, по его меркам, – города. Кроме того, его беспокоило, что южанин покашливал во время еды. Может, захворал в дороге. Когда они начали подниматься по лестнице, Леки показалось, что Дэйи оправился от этой напасти, но уже наверху, в каморке под крышей, он разразился тяжелым и надсадным кашлем, одной рукой схватившись за грудь, а другой распахнув оконце.

Влажный и липкий не по-весеннему воздух ворвался в каморку, и Леки поежился. Однако для его спутника глоток свежего воздуха, видать, оказался лучшим лекарством, потому что кашель почти сразу утих. Он еще несколько раз вздохнул полной грудью и наконец захлопнул тяжелую раму.

– Ты болен, – сказал Леки.

– Нет, – ответил южанин, – я просто не выношу арахш.

– Но арахш – это ж обычное курево! Только крепкое.

Леки удивился. Раньше ему казалось, что Дэйи просто неуязвим! Или почти неуязвим. А тут арахш!

– Не обычное, – покачал тот головой в ответ, – и мое тело не выносит его. В Эгросе эту южную гадость почти не курят. Когда мы вошли в залу в первый раз, там не было арахша. Кто-то пришел, пока мы устраивались наверху.

Раньше Леки решил бы, что настал удобный случай для расспросов. Но он не первый день уже в дороге с Дэйи. Тот ничего не скажет, если не захочет, а сейчас он явно не расположен продолжать разговор.

– А что завтра?

– Завтра у меня дела. Возможно, меня не будет целый день. Ты можешь провести его, как хочешь. Если день окажется удачным, послезавтра наши пути разойдутся, – произнес он, как всегда, равнодушно, словно не было ему до Леки никакого дела.

– Но ты же меня с собой взять хотел! – воскликнул Леки, опешивший от неожиданности.

– Решил? – И Леки будто на стену наткнулся. – Ты можешь думать до моего отъезда из Эгроса, – сказал Дэйи, в который раз словно прочитав его мысли, и начал располагаться на ночлег.

Леки последовал его примеру. Но спать теперь не хотелось, несмотря на усталость. Что дальше-то делать? Эта мысль не давала покоя, мучила и терзала. Но было и еще кое-что, что не давало заснуть. С того дня, когда они повстречали тварей в лесу и спасли тэба Тандоорта, с того самого дня, а точнее, с той ночи, Леки начали донимать сны, странные, тревожные и такие же настоящие, как сама жизнь.

Он видел Дэйи в его черном плаще, распластавшегося на траве за кустами среди буйного подлеска, видел людей, продвигавшихся осторожно в его сторону, но не видевших южанина, людей с маленькими луками в руках, облаченных в одинаковую одежду, не иначе как солдатскую, но не кромайскую. Он видел, как эти люди упали почти одновременно, словно подрезанные серпом колосья пеллита, когда южанин взвился в воздух из своей засады. А потом он вытягивал из их тел длинные тяжелые ножи, как две капли дождя похожие на те, что он недавно доставал из тел «пиявок».

Видел он как-то раз и себя в колыбели, будто со стороны, и свою мать рядом с Ортом. Он видел ее лицо близко-близко, никогда не помнил его так отчетливо, как в этом сне. Орт что-то яростно ей говорил, а она лишь смотрела на него, оставаясь холодной и бесстрастной, как будто совсем не ей предназначалась вся эта брань. А потом Орт внезапно ударил ее по лицу наотмашь, и она упала. А потом Леки проснулся и долго лежал, ему не хотелось двигаться. Видел он и тэба Тандоорта, причем даже дважды – в пылу какого-то сражения и в окружении совсем незнакомых Леки, богато разодетых людей. Были еще и другие сны, отрывочные и неясные, они не тревожили Леки так сильно.

Этой ночью ему снова снилась мать, но, когда Леки проснулся, он не помнил, что именно ему привиделось. Он открыл глаза и увидал, что спутник его не спит. Он сидел на своей лежанке прямо напротив оконца на скате крыши. Луна стояла в нем, большая и круглая. Очевидно, облака наконец разошлись, и день предстоял по-настоящему весенний. Южанин не шевелился, уставив глаза в оконце и дальше, в ночное небо. Леки уже раз доводилось заставать Дэйи в таком оцепенении, так же очнувшись ночью после странного сна, только ночного светила тогда не видно было в небе. Той ночью Леки тоже долго лежал, наблюдая за южанином, но, как и сегодня, заснул, не дождавшись ни единого признака жизни от своего странного спутника.

Проснулся он рано, но Дэйи уже исчез из каморки под крышей. Он куда-то подался, даже слова не сказав. Зная, что загадочный спутник, быть может, не появится до самого вечера, и он сегодня предоставлен самому себе, Леки начал лениво перебирать, чем бы заняться. Тащиться никуда не хотелось… но ведь это же Эгрос! Столица королевства! А доведется ли когда еще тут побывать?

Он чувствовал себя утомленным, обессиленным их стремительным броском от Кобы до Эгроса. Все-таки он не очень-то привык к таким переходам. Сначала мысли в голове копошились медленно и лениво, показалось даже, что он снова засыпает… Усилием воли сбросив дремоту, Леки встал и, поспешно одевшись, пока не передумал, скатился по лестнице и выбежал на площадь перед «Поросенком».

Теперь уже стоял белый день, и можно было все хорошенько разглядеть. Его окружали дома, очень высокие по меркам Леки. В Тигрите таких немного, а тут, на самой окраине столицы, рос настоящий каменный лес. По площади взад-вперед сновало множество людей. Казалось, все они смотрят на него: кто исподлобья, кто мельком глазами стрельнет, а кто и вытаращится прямо в лицо. Торчать тут было неприятно, и он поспешил скрыться куда-нибудь с открытого места.

Его понесло в улочку, ту самую, что огибала «Поросенок», и Леки долго следовал ее изгибам, не сворачивая ни в какую другую, чтобы легче потом найти обратную дорогу. Он опять попал на небольшую площадь, пересек ее и углубился в другую улицу с противоположной стороны. И так его долго несло, пока он совсем не потерял представление о том, где находится и как вернуться к «Поросенку». Однако, как только Леки понял, что окончательно заблудился, и перестал следить за дорогой, красоты Эгроса наконец-то завладели его вниманием. Теперь он продвигался медленно, крутя во все стороны головой и едва успевая отскакивать с дороги под окрики всадников.

Улицы становились все шире, а дома все роскошнее – наверное, он худо-бедно, но все же продвигался к центру столицы. Таких построек, как здесь, таких чудес в Айсине не Увидишь: со множеством башенок и выступов, балконов и балкончиков, они казались Леки необычайно воздушными, словно танцующими над просторными, вымощенными тяжелым желтовато-серым булыжником улицами. А некоторые, наоборот, нависали и всей своей громадой давили на него. Возле них не хотелось задерживаться. Но больше всего восхищали лепные фасады домов. Рассматривая все эти загогулины, листики, цветы и фигурки людей, он понял, что это уж никак не глина, а что-то другое, более прочное и долговечное. Но, вылепив не один кувшин в мастерской Дару, Леки мог только подивиться мастерам, создавшим все это великолепие.

Видать, сегодня Большой базарный день. Почти на всех площадях торговали приезжие крестьяне. Продавали свой товар и с повозок, и прямо с земли, точнее, с серо-желтого камня, которым тут вымощено все, не то что в Тигрите. Постоялые дворы, питейные, да и просто торговые лавки попадались на каждом шагу и кишели народом. В этот день Леки довелось повидать столько тэбов, благородных и не очень, сколько он не встречал за всю свою жизнь. Некоторые из них просто потрясали роскошью своего наряда, конской сбруи или же носилок, сзади и спереди их сопровождала свита, разгоняя криками нерадивых прохожих. Иногда попадались стражники, несколько раз Леки с восторгом замечал в толпе малиновые плащи солдат Гвардии Короны.

Но чем Эгрос особенно поразил Леки, так это тем, что из-под чепчиков и шапочек здешних кокетливых горожанок его то и дело обжигали вовсе не стыдливые взгляды. В Тигрите совсем иные нравы. Или чванство, или показная скромность – вот чем щеголяют тамошние женщины перед заезжими крестьянами, которые, подобно Леки, отовсюду собираются в город по базарным дням. Невесть какие важные птицы! Уж если бы там какая-нибудь на Леки так взглянула… как эта вот, ну прямо обожгла… право слово, подумал бы, что или гулящая она, или ну очень уж Леки ей приглянулся. А здесь обитательницы Эгроса словно целью такой задались: ни шагу без того, чтобы мужика наповал не сразить. Но им было отчего соперничать и на кого стремиться походить. Знатные дамы Эгроса привели Леки в такое восхищение, что он порой забывал о всяком приличии, неотрывно глазея на какую-нибудь из них.

Как роскошны, как прекрасны жены и дочери тэбов! Особенно благородные дамы, их издалека видно, за ними тянется целая свита служанок и охранников. Несколько таких процессий посчастливилось увидать ему в самом центре. Жаль, что дама в роскошных носилках, украшенных впереди резными птицами, отдавая какой-то наказ своей свите, явила миру лишь свою прекрасную холеную ручку в драгоценных камнях и пене кружев, и всего лишь до локтя. Но какая рука! Разве найдешь такую прелесть у тех, кого Леки знал до сих пор? Голубые жилки под тонкой, прозрачной белой кожей… Он вздохнул и продолжил путь, озираясь в поисках столь же прекрасного зрелища.

Вскоре он был вознагражден. К счастью, дамы, как и тэбы, передвигались по улицам Эгроса не только в носилках, а и верхом. И пешие тоже встречались, но те, в сопровождении одной или двух служанок, не потрясали так своим достоинством или великолепием. Видать, не такие уж знатные. А вот всадницы… Что может быть чудеснее прекрасной женщины в расшитом тонким кружевом, отливающем блеском убранстве, лишь наполовину скрытой широким плащом, верхом на чистокровном жеребце в сверкающей сбруе? Он так зазевался перед прелестной юной дамой, что не отскочил с дороги вовремя и чуть не поплатился, получив удар кнута от одного из ее охранников. Она резко натянула поводья, сдержав коня прямо перед носом Леки – руки в светлых перчатках из тонкой кожи сжимали поводья привычно твердо, – но даже не удостоила взглядом, словно его здесь и не было. Да он и не один, оказывается, зазевался! Удар кнутом принял на себя и другой бедолага, и Леки поспешно удалился. Больше он старался не заглядываться до неприличия на благородных дам. Не ровен час, беда случится. Уж лучше горожаночкам подмигивать.

Полдня глазел Леки на Эгрос, и казалось, что он уже немного привык к столице, но тут он внезапно попал на новую площадь и снова застыл, разинув рот от изумления. Такой огромной площади видеть еще не доводилось, Леки даже не представлял, что такие бывают. Никак не меньше десяти циклов шагов в длину, а то и все двенадцать – целый двойной цикл. Да половину двойного цикла в ширину, уж не меньше. Главная площадь, сообразил Леки. Тут кипела торговля, тут был и главный городской рынок по базарным дням.

Леки пробирался между чьих-то спин и голов, рассматривая товар. «Торгуют так же, как у нас, и тем же», – решил он. Сразу же вспомнил дом, ферму, сбор пеллита, Дару, но не испытал острой тоски и быстро отбросил эти воспоминания, тем более что впереди собралась толпа и, судя по звукам, доносившимся с той стороны, там явно шло представление.

Он осторожно просочился сквозь плотное кольцо людей и долго любовался четырьмя артистами, выделывавшими умопомрачительные трюки. Поодаль две девушки, не очень-то соблазнительные на вид, сопровождали их выступление пением и игрой на незнакомых Леки инструментах с двумя рядами струн. Но и играли, и пели они так плохо, что лучше бы им хоть чуток помолчать. Леки устал от их вытья и поспешил выбраться из круга зрителей. Каково же было его удивление, когда, вынырнув с внешней стороны, он краем глаза ухватил знакомую фигуру. Он вгляделся и понял, что ошибки нет, это точно оказался Дэйи, закутанный в свой длинный тяжелый плащ.

Первым порывом Леки было подойти к нему, и он даже сделал несколько шагов, но что-то, словно толчок в грудь, удержало его. Он попятился и скрылся за одной из фермерских повозок, стоявших поблизости. Некоторое время южанин стоял на месте, медленно поворачиваясь во все стороны, оглядывая толпу, будто ища кого-то знакомого. Затем повернулся спиною к Леки и медленно двинулся вперед. Леки, кляня себя за недостойное любопытство, решительно двинулся за ним, готовый, однако, в любой момент куда-нибудь скрыться.

Так ему пришлось прятаться очень долго. Они уже раз обошли всю площадь и начали новый обход, Леки все это порядком надоело, да и напряжение давало себя знать, и вдруг южанин так резко ускорил шаг и стал забирать к краю, что Леки чуть не потерял его в толпе. Рванувшись за ним, он едва не сбил с ног какого-то крестьянина с большой корзиной, но не стал задерживаться, чтобы выслушать все, что тот хотел бы ему сказать, стараясь не упустить южанина. Впопыхах он чуть не выскочил вслед за ним за последнее кольцо торговцев у края площади, но вовремя остановился.

Дэйи теперь прохаживался недалеко от входа в какое-то огромное здание. Толпы людей втекали в его широкие двери и вытекали, но южанин облюбовал себе более или менее спокойное местечко неподалеку от угла дома, слева от кованых ворот, где было немного спокойнее. И тут к нему подошел невысокий человек.

Он ничем не отличался от большинства обитателей Эгроса, носил такой же плащ до коленей с широкими рукавными прорезями, сапоги с короткими голенищами. Но именно его ждал южанин. Лицо незнакомца невозможно было разглядеть в тени широкого капюшона, что покрывал его голову в холодный весенний день. Этим он тоже не отличался от обитателей Эгроса. Но именно его искал Дэйи. Леки видел, как на какое-то время они застыли рядом, а потом вдруг пришелец одним движением откинул капюшон.

Нет, он не так уж и похож на жителей Эгроса. Его волосы гораздо светлее, как у обитателей Северного Кромая, и острижены слишком коротко, вызывающе коротко, они даже ушей не прикрывали. Леки видел, как незнакомец сказал что-то, слегка наклонив голову, и Дэйи, очевидно, произнес что-то в ответ, но примеру его не последовал. Они перекинулись еще несколькими словами, подошедший помедлил немного и снова накинул свой капюшон, но так, чтобы тот позволял хорошо видеть его лицо.

Леки было слишком неудобно наблюдать за ними издалека, с того места, которое он так неудачно выбрал, и он рискнул подобраться поближе. Он пристроился к игрокам в бай-гор, кидавшим неподалеку свои камешки, и смешался с зеваками. Отсюда он видел только спину Дэйи, зато ему представилась возможность хорошенько разглядеть незнакомца, в то время как тот и не подозревал, что за ним наблюдают. Обычный человек. Не молод и не стар. И ничего в нем вроде бы такого не было… Но было. Странный какой-то получался у них разговор, подумалось Леки. Он перемежался паузами, как будто каждое сказанное слово стоило собеседникам либо глубоких раздумий, либо большого труда.

Проклиная себя вновь за любопытство, Леки подобрался ближе, окончательно презрев безопасность. Теперь он встал уже совсем рядом, в цикле шагов. Ему даже хотелось, чтобы его наконец заметили: надоела эта унизительная слежка. Но незнакомец был слишком поглощен разговором, хотя смотрел почти прямо на Леки. Теперь он оказался совсем близко, и Леки понял, что его так поразило в незнакомце. Глаза, глаза у него были темные… странные такие глаза. Они необычно выделялись на светлой коже лица. Но не только это. Что бы ни говорил незнакомец, они оставались… неподвижными, что ли, но не безжизненными, нет. Легкая дрожь почему-то пробрала Леки, а потом сковало странное оцепенение и охватила глубокая грусть.

Так, в столбняке, он и простоял до самого конца их недолгой встречи. Его не толкали и даже не задевали, как будто тут, на площади, и не было тьмы народу. А между тем людей вокруг роилось великое множество, и гул стоял просто невообразимый. Жаль! Ему не удалось услышать ни слова. Но даже если бы вокруг царила тишина, ему вряд ли б посчастливилось хоть что-то разобрать. Эти двое роняли слова очень тихо.

А тем временем все напряженнее и напряженнее становилось там, между ними. Все быстрее и быстрее срывались слова с губ незнакомца. И вдруг все закончилось. Темноглазый резко вскинул обе руки в непонятном жесте, ладонями вперед, надвинул низко свой капюшон, повернулся и решительно двинулся прочь. Дэйи все стоял на том же месте. И пока незнакомец не скрылся в толпе, он продолжал смотреть вслед… стоял, стоял, а потом вдруг повернулся и стремительно прошагал мимо Леки, очень близко, так и не заметив его. Лица южанина Леки не разглядел, но беспокойство его ощутил. Точно так же, как чуял страх леса возле Просеки.

И вот он потерял из виду обоих. Не хотелось больше ходить по Эгросу, многоголосая яркая толпа вдруг надоела до тошноты, хотелось добраться до своей лежанки в «Поросенке» и хорошенько выспаться. Достаточно с него на сегодня. И словно уже во сне Леки тронулся в обратный путь. Не он шел, а казалось, ноги сами несут его. Еще по пути сюда он заблудился и не знал обратной дороги, но шел и шел, не спрашивая ни у кого, и узенькие улочки сами вывели его на площадь перед «Поросенком». Он утомленно вскарабкался по лестнице в свою каморку и, поспешно стянув одежду, с облегчением устроился в постели. Однако отдохнуть так и не удалось. Казалось, только-только он закрыл глаза, как возвратился Дэйи.

Леки бросил на него осторожный взгляд: интересно, заметил ли тот слежку. Потом сдался. Пора бы уже привыкнуть, что лицо у южанина сродни камню – никогда не разберешь, что он думает. А между тем Дэйи, словно не замечая Леки, не снимая ни плаща, ни своей тяжелой перевязи с метательными ножами, которая, как Леки подозревал, была на своем обычном месте под плащом, уселся на лежанку и глубоко задумался. Он очень долго сидел, рыская невидящим взглядом по углам крошечной комнатушки, пробегая глазами по Леки и не замечая его. Не по себе стало от этих взглядов, хоть южанин, казалось, совсем забыл о его существовании. И настолько не по себе сделалось, что Леки наконец не выдержал и осторожно прервал молчание.

– Ты вчера говорил, что если день удачным будет, то завтра уедешь?

– Если хочешь спросить, то спрашивай прямо, – сразу откликнулся тот, несмотря на свою задумчивость.

У Леки снова стало муторно внутри. Звучало так, словно южанин заметил Леки сегодня на площади и предлагал ему честно признаться. И все же… Леки зашел издалека:

– Так что, день твой был удачным? То есть ты завтра Эгрос покинешь?

Южанин медлил с ответом, он встал и неспешно стянул плащ, отстегнул перевязь. Ему явно не хотелось давать ответ, и Леки уже было подумал, что не дождется ни слова, но тут Дэйи опять присел и медленно проговорил:

– Завтра… не знаю еще, должен подумать. А день этот… – Он еще помедлил и неожиданно сказал: – Наверное, самый неудачный из всех за многие годы. Но знаю уже точно, что не смогу выполнить свое обещание… не смогу отвести тебя, куда обещал.

– Но…

– В одиночку ты не сможешь, – перебил он и снова замолчал.

Вот это поворот! До чего ж обидно! Южанин бросает его… и что ему теперь делать в огромном Эгросе, не зная никого и ничего? Робкая мысль шевельнулась в голове у Леки. Уж если он добрался сюда вместе с Дэйи, то почему бы ему не двигаться вместе с ним и дальше? Ведь он же не был обузой в пути! Наоборот, во время схватки с тварями с Просеки даже показал себя хорошим стрелком. По крайней мере, хотелось в это верить. Этот незнакомец-южанин оказался наполнен тайной до краев, и не было сил расстаться с ним, не разгадав ее.

Но как напроситься, не услышав в ответ отказа? Подумав немного, Леки решил все-таки и тяжесть с сердца снять, и дать понять своему загадочному спутнику, что кое-что о нем он уже знает. Послал пробную стрелу:

– Я сегодня бродил по Эгросу, – начал он, – туда-сюда. На огромной площади побывал. Похоже, на главной. Я там тебя видал, – бросился он сразу в воду, но лицо южанина осталось, как всегда, бесстрастным. Казалось, ему все равно. И Леки, уже совсем не зная, на что ему надеяться, выложил последнее: – Тебя и… как ты разговаривал с человеком там, на площади, – сказал он и увидел, как голова Дэйи резко дернулась в его сторону, глаза сразу же впились в Леки.

– Человеком? Каким?

Тут уже пришла пора удивляться Леки. Он ждал чего угодно: гнева, смущения, растерянности, но больше всего он боялся, что южанин просто посмотрит сквозь него, как обычно. Нет, Леки никак не ожидал такого вопроса.

– Ну, того, что на площади к тебе подошел, – начал он осторожно, наблюдая за Дэйи, готовый каждый миг оборвать свои излияния. – Ты стоял… невдалеке от красивых ворот узорчатых, близ входа в большущий дом на краю площади. Большой площади, – сбивчиво начал он зачем-то повторять, – наверное, главной… Там я тебя и увидал, – поспешил он добавить. – И тут к тебе подошел он… этот человек. Темноглазый такой…

Он говорил и вновь видел то, что меньше всего ожидал увидеть, – неподдельное, плохо скрытое удивление. И тогда он умолк, потому что не знал, что ему делать.

Дэйи внезапно поднялся со своего места и сделал два шага. Те два шага, что разделяли их в этой тесноте, и Леки весь подобрался, но южанин всего лишь уселся напротив, придвинулся очень близко. Он осторожно коснулся плеча Леки и неожиданно произнес:

– Ты видел человека там? На площади, у ворот? Который подходил ко мне и разговаривал со мной?

Леки кивнул.

– Опиши, что ты видел. Только, – и он сжал немного плечо Леки, – постарайся ничего не пропустить. Это очень важно.

Леки, совсем сбитый с толку, начал с того, как увидал на площади Дэйи, однако умолчал о том, что, прежде чем очутиться возле тех проклятых ворот, кучу времени угрохал на хождение за южанином по площади. Он описал светловолосого незнакомца таким, как помнил. Постепенно он увлекся, ему казалось, что и сейчас он видит этого человека, его глаза, которые невозможно забыть. Он на удивление хорошо припомнил все движения собеседников, даже тот странный последний жест незнакомца. Наверное, прощальный.

– А потом он ушел, а ты остался, немного постоял и тоже ушел. Я совсем близко встал, и даже подойти хотел, но ты меня не приметил. Вот и все, – с облегчением закончил Леки, но его мытарствам, казалось, сегодня не суждено было прекратиться.

– И все это ты, конечно же, увидал совершенно случайно, бродя туда-сюда по площади, – посмотрел на него Дэйи, и Леки почувствовал, как предательский жар опять заливает лицо и шею.

– Леки, – южанин смотрел прямо в глаза, но Леки казалось, что на самом деле его взгляд проник гораздо глубже, – надо все рассказать. Это очень важно, поверь, и для тебя самого это сейчас важнее всего.

Последние слова прошелестели зловеще, и, похоже, это читалось у Леки в глазах, потому что Дэйи тотчас же сказал немного мягче:

– Не надо меня бояться. – И задумчиво добавил: – Ничего не надо бояться.

Леки, вздохнув, начал было повествование о том, как вынырнул из толпы и приметил Дэйи, но тот прервал его неожиданным требованием начать прямо с самого утра, с того, как проснулся. Юноша уже ничего не понимал, устал думать и послушно делал все, что от него требовал спутник. Наконец он закончил свой рассказ. Южанин отпустил его плечо и, по обыкновению, погрузился в размышления. Леки устало откинулся на лежанке. Его разум отказывал, не хотел объяснять, что сейчас произошло. И почему он так безропотно покорился чужой воле? Пусть она даже и сильнее его собственной? Он досадовал на себя за то, что пошел сегодня на эту проклятую площадь, и за свое неуёмное любопытство и уже решил, что завтра же покинет своего спутника, и тут Дэйи снова перевел взгляд и спросил до ужаса спокойно:

– А видел ли ты когда-нибудь меня во сне? – И Леки, не успев ничего сообразить, только кивнул растерянно.

– Что ты видел? – снова потребовал южанин, и Леки рассказал ему.

– А зачем ты расспрашивал меня про то? – только и прибавил он в конце, не надеясь, впрочем, на ответ.

Южанин упруго поднялся, смерил несколько раз шагами каморку – три шага туда, три обратно – и, внезапно распахнув дверь, скрылся за порогом, даже не прихватив плаща. Отсутствовал он недолго, этого времени могло хватить только на то, чтобы спуститься вниз и спешно перехватить там кружечку пела, не больше.

– Хозяин говорит, что не видел, как ты выходил сегодня утром. И входил тоже, – уточнил он.

– Зато я его видал… сегодня утром, – процедил Леки, не понимая, к чему южанин клонит.

– Нет, – решительно сказал Дэйи, – ни его, ни меня. Никого.

Он снова умолк и прошелся по комнатке. Теперь Леки не пришлось долго ждать продолжения.

– Ничего бы не случилось, если бы хозяин постоялого двора в вашей Кобе не указал мне твой дом. Я не знаю ни одного, кого бы такой дар сделал счастливым, но знаю некоторых… что проклинали его. Теперь, однако, поздно сожалеть.

Он посмотрел на Леки, не уразумевшего ни единого слова, и продолжил:

– Я сегодня действительно ходил на площадь и долго стоял возле тех самых ворот. И не только там. Я прождал весь день, но никто не пришел. И это очень беспокоит меня. – Леки взвился на постели, но южанин поднял руку, успокаивая его. – То, что ты видел и описал так хорошо, все это было. Да, было. Но две весны назад. Тогда был пятый день этого самого цикла. Как сегодня. – Леки обессиленно упал на свой тюфяк. – Две весны назад… – повторил он задумчиво. – Слишком давно и стерто временем. Но не памятью, – добавил он почему-то очень тихо и мягко, прикрыв на мгновенье глаза, – я хорошо помню тот день. Точно так, как ты описал.

Он смолк, но не замкнулся, как обычно. Посматривал то и дело на Леки, давая, видимо, ему время прийти в себя. Наконец тот обрел дар речи.

– Это был сон? Не может быть, чтобы это был сон! – почти прокричал он.

– Это не сон, – проговорил его спутник. – Просто ты видел моими глазами. И видел ты то, что давно минуло. Два года я не возвращался в Эгрос.

– Погоди, – ухватился Леки за последнее слово, – но Эгрос… Я сначала гулял по Эгросу… Я же помню!..

– Послушай, ты не выходил из этой комнаты, и хозяин подтвердил это. Он сына При мне расспросил и жену, они тоже тебя не заметили. Ясно? А ты… увидел Эгрос таким, каким знаю его я. Каким я видел его двумя веснами раньше, и еще, много лет назад, и… много раз. Только… – Он запнулся. – Видел ты моими глазами, а смотрел своими. Понимаешь? Твой разум ворвался в мою память. Потом, когда ты привыкнешь и научишься управлять своими видениями, все это не будет путаться в твоей голове.

– Но, – уцепился Леки за последний несжатый колосок пеллита, – я видел тебя! Но ведь не мог же я… и тебя, и твоими глазами!

– Ты потом поймешь. Видеть моими глазами – не значит видеть то же, что я. Просто мы так говорим. Ты не стал мной, я лишь оказался твоим проводником. Это было мое место, мое время. Моя память. Часть моей жизни. – Он снова замолк на короткое время, подбирая слова. – Представь себе поток. Ты никогда не видел горной реки? – Леки отрицательно покачал головой. – Представь: потоки воды несутся с гор, поднимая со дна песок и камни. Ревущий поток подхватывает их, и они плывут вместе с ним… некоторое время, пока их не вынесет куда-нибудь. А потом все повторяется вновь, но уже с другим потоком, в другой воде. В другой жизни. Такая песчинка, камешек – это ты. Поток, – в сгустившемся сумраке он сделал широкий жест, насколько позволяла тесная клетушка, – это все, что вокруг. Им может стать любой. Я, наш хозяин, благородный тэб, которого мы доставили вчера во дворец, кто угодно. Понятно?

Леки отрицательно покачал головой.

– А сны, – отважился спросить он, – то, что я видел во сне… ну, про тебя… Эти люди, солдаты, засада… Это тоже…

– Подобных историй случалось немало. Жизнь длинная. Я не помню этого случая. Но сон твой – то же самое. Хотя не всем, кто обладает твоим даром, нужен сон, чтобы видеть.

– Есть и другие…

– Их очень мало. Очень редкая способность. И советую тебе пока никому не рассказывать об этом. Ни слова. Так будет лучше.

– Что я, безумный совсем? Да меня засмеют, будут пальцами показывать на каждом шагу. Да…

– Да, может быть. А может, – и в голосе его зазвучал металл, – объявят колдуном и возненавидят. Будут бояться. Быть может, презирать. А если уж совсем не повезет – убьют или казнят.

– Что же мне теперь делать? – как-то очень по-детски спросил Леки.

Он чувствовал, что голос его предательски дрожит, но даже усилием воли ничего не мог с ним поделать. С него на сегодня достаточно. Обретенный дар совсем не радовал. Наоборот, что за прок в чью-то жизнь по уши нырять, если он и со своей-то не знает, что делать? Да и внутри все-таки копошились смутные сомненья: от этого южанина всего можно ожидать. А что, если на самом деле все так и было, как Леки видел? Что, если южанин сегодня и вправду с незнакомцем говорил? Что, если так он хочет свои делишки от Леки укрыть? Но ведь он помнил и другие сны, в которых была и мать его, и тэб Тандоорт… Да и его всегдашняя рассудительность услужливо подсказывала: не похожа вся эта суета на Дэйи, да и не стоит эта история трудностей таких-то, придумок бредовых. Но разум еще сопротивлялся, верить не хотелось. И говорить больше тоже не хотелось.

Южанин, как всегда, читая мысли Леки, не стал зажигать светильник, хотя тьма уже всерьез сгустилась над Эгросом. Может, ему тоже не хотелось говорить. Он и так за сегодняшний вечер больше наговорил, чем за все дни знакомства. К тому же Леки показалось, что обычно бесстрастный спутник встревожен. Он так и не разделся и не лег. В темноте Леки видел его силуэт, откинувшийся к деревянной стене подле лежанки и замерший там. «Долго стоял возле тех ворот…» – вспомнились Леки его слова. «Никто не пришел… Очень беспокоит меня…» Видно, темноглазый незнакомец должен был принести какую-то важную весть, но что-то ему помешало. И теперь Дэйи не знал, что делать дальше. Похоже на то.

Сам Леки никак не мог уснуть, то успокаивался, то снова испытывал страх. А то даже и гордость. Еще бы, ведь он не такой, как все. Особенный. Он и раньше это знал, он это чувствовал. Только вот не знал что. Он может видеть глазами других людей! Свыкнуться с этим даром, приручить – и, как знать, может, ему удастся чужими глазами увидать все, что захочет. Все видеть, все ведать… Столбняк прошел, холодок из спины и противная дрожь тоже куда-то улетучились, и эта мысль начала ему даже нравиться. Леки опять принялся вспоминать в подробностях все то, что случилось с ним сегодня.

Он вспомнил, как проснулся, но как оделся и на улицу выбежал – это он с большим трудом припоминал, все было словно в тумане, словно во сне. Да! Точно, как во сне, как в одном из тех снов, что приходили к нему в последние ночи. Только те сны не были такими длинными и красочными, и он помнил, как после них просыпался. Он отлично вспомнил, как на той злосчастной площади очутился, как будто не он туда шел, а ноги сами его несли. А вот людей, с которыми на улице сталкивался, их лиц представить себе не мог. Даже того крестьянина, что вроде обругал его, когда Леки за южанином следил. Даже ту молодую даму, на которую так нагло загляделся на улице, забыл. Они будто расплывались, подернутые туманной завесой. А этот незнакомец со светлыми волосами ведь почти прямо на Леки смотрел! И в то же время точно сквозь… И дама тоже… Хоть, если подумать, тот незнакомец с Дэйи якшался, а Дэйи посмотреть сквозь Леки – что Дунуть или плюнуть, то есть не так уж это и удивительно. Но вот как ноги его обратно принесли, с базарной площади прямиком в комнатенку, он никак не мог припомнить. Да и День-то какой выдался, вдруг сообразил Леки, день-то какой пасмурный и холодный! А ведь утром казалось, что наконец-то по-весеннему тепло и ясно будет. Нет, это был не сон, никак не сон, но и не явь.

Прикидывая так и этак, он незаметно для себя погрузился в дрему, а когда открыл глаза, то увидал, что настал уже новый день и он обещал быть по-весеннему теплым и ясным. Сквозь оконце на скате крыши снова ярко светило солнце.

Дэйи, видать, только его пробуждения и ждал. Он взглянул на Леки, вроде лишь краем глаза, но, похоже, остался доволен, потому что сразу начал собираться.

– Мне нужен еще один день, – сказал он, даже не оборачиваясь в сторону Леки, прилаживая свою перевязь чуть ниже пояса. – Ты быстро пришел в себя. Это хорошо. Но я не советую тебе выходить пока в город одному. Всякое может случиться, – сказал он и наконец повернулся к Леки. – Тебе лучше не выходить сегодня, пока я не вернусь, – вновь повторил он.

И без всяких объяснений скрылся за дверью, оставив Леки в недоумении. Да что с ним случиться может, в конце-то концов? Хотя Дэйи, конечно же, виднее: все-таки Леки не первый такой, им встреченный, со странностями, с видениями всякими. Леки привык южанину доверять, хоть и с опаской. От того всегда веяло чем-то таким… надежным. Леки хорошо помнил Просеку. Без своего спутника ему никогда бы из лесу не выбраться. Хотя без него Леки туда бы и не сунулся, по правде сказать.

Теперь хоть ясно, куда южанин так спешил. Вчера он должен был встретиться с темноглазым незнакомцем в капюшоне. Что-то необычайно важное таилось в этой встрече, Леки кожей чувствовал. Но незнакомец не пришел. И это беспокоило Дэйи, и, что хуже всего, Леки почему-то тоже забеспокоился. Все-таки он приноровился наконец к южанину, тот нужен Леки, особенно сейчас, когда совсем непонятно стало, что делать с внезапно прорезавшимся даром… видеть сны наяву. Так он теперь его называл.

Вдруг этот южанин с места снимется, и что? Что ему, Леки, тогда делать? Лишь сегодня, сейчас, он понимал, как безумно ему хочется отправиться в путь вместе с Дэйи. Все равно куда, лишь бы тот его не бросал. Вся его храбрость вдруг куда-то делась, улетучилась, как дым из прогоревшей трубки. Он тут как ребенок в этом огромном, по его меркам, городе, чужом и непонятном. С испугом он глянул в угол, где они свалили свои сумки. Слава Солнцу и всем Отцам, сумки южанина валялись там, же в углу! А то Леки на миг показалось, что Дэйи просто бросил прицепившегося к нему парня, да еще со странностями. Кому же это понравится, когда его жизнь читают, как открытый свиток?

В таком настроении Леки ожидал южанина до вечера, то впадая в отчаяние, то втайне радуясь открывшемуся дару. Лишь на короткое время он спустился в общий зал перекусить, памятуя предостережение южанина. Ему стоило большого труда не шарахаться от всех и каждого, и он поспешил опять укрыться в своей комнатушке под крышей.

Дэйи появился уже под вечер, когда начало смеркаться. И сразу принялся увязывать все свои сумки. На молчаливый вопрос Леки он ответил:

– Мне надо срочно покинуть Эгрос.

– Ты того человека нашел? – почти прошептал Леки.

– Нет. – Он продолжал заниматься своим делом. – Зато кое-кто нашел меня.

– Тебе угрожает опасность? – Леки вскочил.

– Нет.

Южанин наконец-то посмотрел на него. Он был совершенно спокоен, но деловит.

– Мне необходимо исчезнуть. Тот… кого ты видел, так и не появился. Но кое-кто другой, похоже, ожидал того, с кем он должен был здесь встретиться. То есть меня, получается, – пояснил он. – Это очень тревожный знак. Они меня видели и могут искать. Тебе опасно оставаться со мной. Опасно оставаться в «Поросенке» – хозяин тоже видел тебя со мной. Вот деньги тэба, – и он бросил Леки увесистый кошель. Леки даже не попытался его поймать, и тот упал на его лежанку. – Их хватит надолго. Найди себе другой постоялый двор, лучше подальше отсюда. Оставайся там. Я найду тебя.

– Когда? – через силу выдавил Леки.

– Не знаю. Через пару циклов, может быть. Этих денег хватит надолго, – повторил он. – Если ты не покинешь Эгрос, я найду тебя очень быстро.

Панический страх овладел Леки. Он подгонял его и давал силы решиться на то, на что Леки никогда бы сам не решился.

– Искать меня тебе не придется.

Южанин прищурился и снова повернулся к Леки, прервав приготовления.

– Я с тобой поеду, – сказал Леки. Он бы хотел, чтобы это прозвучало твердо, но его голос предательски звенел, он чувствовал это, но не мог им овладеть.

– Хорошо, – вдруг легко согласился Дэйи. – Собирайся быстрее. К ночи закроют городские ворота.

Южанин зря его торопил, упрашивать Леки дважды не было никакой нужды. Ему плевать на то, что с Дэйи опасно. С ним надежно. И когда Леки собирался, его руки больше не тряслись, а ум успокоился. Теперь он стыдился своего страха, недостойного мужчины. Даже не понимал, что это с ним сделалось, никогда такого за ним раньше не водилось.

Они подъехали к городским воротам, когда уже почти стемнело, но створки были еще распахнуты. Стражники ни о чем их не спросили, хотя вид двух всадников с поклажей, выезжающих из Эгроса в такой поздний час, их немало удивил. Дэйи уверенно направил коня вперед по большаку, на ходу разжигая небольшую палочку, что, однако, засветилась весело и ярко, подобно большому факелу, и Леки, презрев опасности, таившиеся впереди в темноте, последовал за ним.