Глава 23

Несмотря на то, что день клонился к закату, слишком яркий солнечный свет, столь контрастный после тусклого подвала, неприятно резанул по глазам Черова, едва створки лифта разошлись. Для Ломова, возвращение на земную поверхность, прошло проще. Стёкла тактических очков мгновенно реагировали на изменения освещения, благодаря встроенному в дужку люксметру.

— Что это было? — сдавленным от волнения голосом, спросил Денис, неловко пытаясь засунуть «Чеглок» обратно в заплечную кобуру.

— Со слухом проблемы? — сплёвывая на траву своё раздражение, выругался отставник, — Система оповещения чётко обозначила причину. Радиоактивное заражение, мать его! Походу, ты оказался прав насчёт физиков и их опытов с созданием чёрной дыры. Это в какой же блудняк мы вписались?!

— Да я так, ляпнул не подумав, — словно оправдываясь, пролепетал Черов, — Чёрная дыра — это антиматерия, а радиация — это излучение альфа, бетта, гамма частиц, ионизирующее, в момент прохождения через любое вещество, частицы и молекулы этого вещества, что приводит к образованию свободных радикалов. Так что, в лаборатории не чёрную дыру создавали, а экспериментировали с расщеплением атомов.

— У тебя ещё и по физике пятёрка?

— У меня, вообще-то, красный диплом! Меня на юридический без экзамена приняли.

— А чего тогда делаешь в провинциальном агрохолдинге? Шёл бы в юристы или в науку.

— Я на отца хотел походить, — шёпотом сознался Денис, — Он начальником розыска в Отрадном служил. Погиб при исполнении.

— Извини, парень, — укротив раздражение, мягко сказал Ломов, — Не знал. Уважуха, твоему бате. Ещё вопросы есть?

— Мы заражены?

— Радиацией? Думаю, нет. Во-первых, если бы фон излучения был близок к критическому, то сигнал оповещения звучал иначе. Во-вторых, нас обработали в лифте, на случай попадания на одежду радиоактивных частиц.

— Блин, я думал меня струёй пара обдали. Испугался, что ожоги получу и волдырями покроюсь. Что это за хрень? Я проходил дезактивацию на военной кафедре в институте. Она по-другому выглядит!

— Отвали, лейтенант! — вновь не сдержался Ломов, — Это же двадцать первый век! Архаика, можно сказать. Примитивная система, как и сам бункер.

— Сам предложил спрашивать! — обиделся Денис.

— Но берега не путай! Ты у нас отличник, а такую ерунду простым анализом определить не можешь.

— Если считаешь себя великим аналитиком, то ответь на последний вопрос. Почему, в бункере столетней давности, никогда не проводилась модернизация, но лаборатории использовались до последнего момента? Не будешь же отрицать, что три дня назад комплекс ещё функционировал.

— Будь я адептом какой-то религиозной секты, то связал произошедшие с мистикой. Слишком всё иррационально. За пределами обычной логики. Но я материалист. Поэтому уверен, что всему есть разумное объяснение. Просто мы пока его не знаем.

Черов не стал давить на ветерана, а, желая сменить тему разговора, принялся покопаться в служебной сумке. Затем вздохнул, намекая, что у него тоже нет аргументов для спора.

— Дозиметра нет, — сообщил он, — Ну, это понятно. Хлуцевич такое и не предполагал, когда составлял список. Группу здесь ждать будем или навстречу пойдём?

Ломов пожал плечами и, достав сигареты, закурил.

— У тебя там сканера радиосигналов нет?

— Хочешь узнать, работают ли камеры видеонаблюдения?

— Нет. Мне кажется, что над нами «птичка» висит. Так что, куда-то идти, нет смысла.

— Давно кажется?

— В том-то и заковыка. Заприметил, когда дорогу к порталу проверял. Думал показалось.

Денис посмотрел в очистившееся от последствий грозы небо, но ничего не заметил.

— Даже если там что-то и есть, то слишком высоко, чтобы уловить бытовым сканером. А правда, что военные спиной чувствуют чужой взгляд? Мельник хвалился, что он опасность жопой чует.

— Если уж заговорили об армии, то запомни парень, чувствовать можно только член в жопе, всё остальное ощущают. Учи диалектический материализм.

Через десять минут над поляной появился наблюдательный дрон и, совершив пару ознакомительных кругов, приземлился на крышу постройки. Слишком быстро, чтобы поверить в естественный ход событий. Внизу Черов и Ломов пробыли минут сорок. За это время Гизмо не мог добраться до трассы и вызвать подмогу.

«Что-то здесь не так», — подумал Черов и поднял с земли «Мурку».

Следом, над верхушками сосен нарисовался шестиместный циклокар, похожий на огромную газонокосилку. Пилот, заметив застывших в изумлении Черова и Ломова, мяукнул милицейской сиреной, затем резко пошёл на посадку. Едва, рессоры шасси прогнулись, гася инерцию от приземления, раздался хлопок и в небо с шипением взлетела сигнальная ракета, расцветя в вышине маковым бутоном.

Из машины вылез подполковник Хлуцевич. Недовольно покачал головой, рассматривая гаснущий силуэт сигнальной ракеты и, безжалостно приминая траву, кратчайшим путем двинулся к отдыхающей компании.

Черов дёрнулся, желая предупредить начальство по поводу минного поля, но, посмотрев в глаза, невозмутимо докуривавшего сигарету, ветерана, передумал. Ему и так вся слава на блюдечке достанется, пусть хоть разок вздрогнет от неожиданности.

А силы, задействованные в операции, всё прибывали. Два каплевидных флайера Воронежского авиаобъединения, модифицированные под нужды СОБРа, выжидающе зависли над поляной. Видимо, получили сигнал о растяжках и сканировали местность, выбирая место посадки.

Глядя на эту мощь, Черов вновь подумал о Мельникове. Чёрт с ним, пусть смог, бежал, допустим, как заяц от своры гончих. Но убедить недоверчивого подполковника, вряд ли. При этом внушить, что необходимо мгновенно поднять по тревоге отряд СОБРа… Панк, конечно, мастер разговорного жанра, но мотиватор для милицейского начальства так себе. Хотя… Мельник вполне мог ляпнуть, что держит Черова в заложниках и взорвёт половину Центрального района, если полковник немедленно не прибудет на встречу.

Ситуация разворачивалась как в анекдоте, всё страньше и страньше…

Буквально в пяти шагах от импровизированного бивуака, Роман Аркадьевич задел ещё одну сигналку, но даже бровью не повёл, когда, разбрасывая искры и оставляя дымный след, огненный шарик улетел в небо.

Насчёт сигнальных растяжек отставник не соврал.

Предварительное расследование проводили два представительных полковника с осанкой и выправкой строевых офицеров. Скорее всего, из военной прокуратуры. Это немного расстроило и удивило Черова. Он надеялся, что дело останется в ведении УВД Отрадного и его участие будет процессуально оформлено, как часть заранее спланированной операции внедрения. Теперь выходило, что он либо соучастник, либо свидетель.

Да и сухое приветствие Хлуцевича не сулило радужных перспектив.

Следаки быстро отделили Черова от бывшего прапорщика и принялись допрашивать обоих сразу под протокол.

«Если Ломов прав и БПЛА следил за нами с самого начала, то мои действия могут расценить как превышение служебных полномочий», — рассудил свои шансы Денис и на камеру больше отмалчивался, изредка кивая или употребляя расплывчатые формулировки.

Всю конкретику решил оставить на потом, предварительно прояснив своё положение в беседе с Хлуцевичем. Желательно с глазу на глаз.

Бойцы СОБРа тоже активности не проявляли. Сдвинули внешние створки портала, опломбировали магнитными стяжками и обклеили жёлтыми лентами, запрещающими гражданским пересекать периметр. Как и предполагал Ломов, спускаться в бункер никто не собирался. Будут, либо искать хозяина объекта, либо совещаться на предмет поиска юридических основания для проникновения внутрь.

Когда солнце принялось цепляться за макушки окружающих поляну сосен, а на траву легли длинные тени деревьев, Хлуцевич приказал одному отделению спецназа остаться для оцепления, а остальным возвращаться на базу.

Ломова бойцы забрали во флайер. Туда же сели и полковники из военной прокуратуры.

Черова пригласили в циклокар. Несмотря на каменные лица сопровождающих, руки никто не выкручивал и наручники не надевал. Хоть за это спасибо.

— Роман Аркадьевич, — обратился к подполковнику Денис, уже встав на подножку пассажирского отсека, — А как же мой мотоцикл? Он спрятан в кустах на трассе.

Хлуцевич сделал неопределённый жест пальцами левой руки и неожиданно сказал:

— Мельников отгонит его к управлению. Я распорядился.

«Вон оно как! — мысленно выдохнул Черов, — Значит, Родиона никто задерживать не собирается. Возможно, полканы из военной прокуратуры даже не в курсе его существования. Получается, я прав, что молчал на камеру, отделываясь общими фразами».

По прибытию в управление, Черова сдали на руки нынешнему начальнику розыска и тот, как непосредственный руководитель, усадил лейтенанта составлять отсчёт об операции. Причём, потребовал излагать события, с момента вербовки Мельникова и отбытия в Михали, для сопровождения жертв террористической атаки на БСМП.

Никто ему не подмигивал, не намекал на то, что можно писать в рапорте, а о чём следует умолчать. Черов, вскипятив мозг до температуры заваривания китайской лапши, докумекал, что составляемый им вручную отсчёт будет для служебного пользования и никоим образом не попадёт в лапы дотошному Искину, который размножит документ и разошлёт всем заинтересованным сторонам.

Поэтому, ничего утаивать не стал. Три часа сидел, высунув язык от напряжения, как прилежный ученик, выводя своим каллиграфическим почерком историю от сотворения мира… тьфу, блин… от расставания с подполковником Хлуцевичем на парковке УВД до прибытия СОБРа на поляну в Корабельном бору.

Домой Черова отпустили после полуночи. Не отправили под домашний арест, нацепив электронный поводок, контролирующий жизнь арестанта, а именно отпустили без конвоя, приказав убрать со стоянки мотоцикл, брошенный Гизмо на чужом парковочном месте.

Денис пытался заглянуть в приёмную Шерифа, чтобы, в приватной беседе, выведать у крёстной некую служебную тайну о своей печальной судьбе, но на месте Вероники Аркадьевны восседал полковник из военной прокуратуры, который совсем недавно допрашивал его на поляне. Тот нехотя оторвался от планшета, равнодушно скользнул взглядом по фигуре Черова, будто видел его впервые в жизни, и продолжил раздавать указания своим помощникам, упирая на необходимость закрыть дело, как можно скорее.

Спустившись на стоянку, Черов сразу увидел вишнёво-чёрный «Ирбит», брошенный возле крыльца. А что ещё ждать от панка? Исходя из желания делать всё назло системе, он мог бы на ступеньках оставить, если бы сумел поднять тяжёлый байк.

Телефон нашёл в багажном отсеке и сразу же набрал номер Мельникова. Аппарат того оказался выключенным. Возможно ли, что Родион задержан и даёт показания в допросной? Вполне. Поэтому возвращаться в дежурку и расспрашивать о судьбе товарища Денис не стал. Если его отпустили, то и Родиона нет смысла арестовывать. Будить Геннадия Сергеевича и расспрашивать о сыне тоже не решился. Освободится, сам наберёт.

Мама не спала. Едва Черов выключил движок возле гаража, Лидия Максимовна выскочила из дома и принялась причитать, кружа, словно наседка вокруг своего цыплёнка. Денису пришлось выслушать массу негатива о своём начальстве, которое посылает совсем юных сотрудников в самое пекло борьбы с преступностью, и утаивает от родных степень опасности. Из этого Денис сделал вывод, что мама ничего не знает о командировке в Михали, позоре при попытке задержания бывшего прапорщика и приключениях в бункере. Это сняло тяжёлый камень с души Черова и избавило от необходимости оправдываться перед любящим и взволнованным человеком, по поводу своих действий.

Ссылаясь на подписку о неразглашении служебной информации, Денис быстренько укрылся в ванной комнате и отмокал под душем не меньше четверти часа, успокаиваясь и приводя в порядок мысли.

— Весь в отца! — с теплотой, но долей раздражения, повторяла Лидия Максимовна, накрывая стол на кухне, — От него тоже, внятного слова бывало не добьёшься. Включит робота Герасима, из сериала про воскресшую собачку, и твердит: не велено, не положено. Как не положено? Я же волнуюсь! Вы там в догонялки играете, развлекаетесь, удовольствие получаете, а я тут сижу вся на иголках! Места себе не нахожу! Посмотри! Я тридцать восемь седеть начала, а в ответ: не лезь не в своё дело, знала за кого замуж выходила! Я не допущу, чтобы и сын от меня отговорками закрывался. Завтра же пойдёшь к Михаилу Даниловичу и напишешь заявление на увольнение!

— Рапорт, — пробурчал, поправляя маму Денис, не обращая внимания на набитый рот и брызгающие изо рта слюни, — У нас это называется рапорт. Заявление в собесе пишут.

При виде еды, он внезапно вспомнил, насколько голоден и, буквально, набросился на жареную курицу, разрывая зубами добычу, словно, волк с канала о дикой природе.

Лидия Максимовна горестно вздохнула, но спорить не стала. Каким-то шестым, материнским чувством, она ощутила, что сын её вернулся совершенно иным. Не прежним, послушным, доверчивым мальчиком, к которому она привыкла за двадцать пять лет непрестанной опеки, а, вроде, тем же по виду ребёнком, но внезапно посерьёзневшим и пытающимся демонстрировать отцовскую упёртость и норов.

Ей это не понравилось, однако требовать объяснений не решилась. Понимала, что если неизбежное начало проявляться, то это необратимо. Следует подождать и поискать для назидательной беседы, более подходящее время.

Уж она не позволит, чтобы любимое чадо выбрало скользкую тропинку, которая погубила её мужа. А сейчас лучше не прессовать дитятко. Пусть отдыхает и расслабляется. Видимо, не слабо ему досталось на службе, даже две складки по углам рта образовались.

— Хочешь пива, сынок? Сегодня, как знала, баночку крафтового у Петровича прикупила. Твоё любимое.

— Мамуля, — сказал Денис, обгладывая кость с таким видом, будто, ради следующего приёма пищи, придётся гнаться за добычей до самого Липецка, — Знаешь, чем крафтовое пиво отличается от лавкрафтового и варкрафтового?

Лидия Максимовна не поняла шутку и, махнув рукой, направилась к холодильнику.

— Мама! — с напором продолжил Денис, — Какое пиво перед сном? Ты мне ещё арбуз предложи! Налей водки. Грамм сто.

Услышав столь вульгарную просьбу, Лидия Максимовна обомлела и чуть не уронила двухлитровую банку, бережно обмотанную влажной салфеткой.

— Ты с ума сошёл, Деня? Какая водка в твоём возрасте?

— Мама! — не унимался Денис, — Мне двадцать пять лет! Я лейтенант милиции! Я сегодня в человека готов был выстрелить! Я…

Он осёкся, благоразумно решив, что про прогулку по минному полю, спуск в таинственный бункер и опасность заражения радиацией, матери знать не следует.

— Я взрослый! Осенью свадьба, если помнишь!

— Не повышай голос на мать! — потребовала Лидия Максимовна, собираясь до конца отстаивать свои принципы, — Для матери неважно сколько лет ребёнку! Пять, пятнадцать или двадцать пять. Не имеет значения, куда он ходит. В садик, школу или на работу. Беспокоиться я буду всегда! И сердце будет тревожно биться, пока этот стервец, которому плевать на мать, не вернётся домой. Вот, когда женишься, тогда Настя будет за тебя волноваться. А пока, это моя обязанность. Первые сорок лет для мальчика самые сложные! Недаром ГосДума внесла на рассмотрение законопроект о повышении возраста молодёжи до сорока пяти лет.

— Мама! Закон о молодёжи — это популистская фигня! Сорок пять — баба ягодка опять! А если не родила до двадцати пяти, то плати налог за бездетность. Где логика? Кто-то на федеральном уровне пытается возродить понятие сексизма и узаконить разделение по половой принадлежности. Водки налей. А то, как Родион Мельников, построю отдельный дом и эскортниц найму из клининговой компании.

— Ладно, ладно, — замахала руками Лидия Максимовна. Не то, чтобы она испугалась, просто две складочки в уголках губ её очень беспокоили. У покойного Алексея Владимировича они появлялись в момент принятия трудных решений, когда на кону стоял выбор: или безопасность, или стремление завершить очередное дело во что бы то ни стало.

Она извлекла из потаённого места початую бутылку городской «акцизки», которую держала исключительно для гостей. Потом, достала, с самой верхней полки навесного шкафа, рюмку, интуитивно хранимую с момента гибели мужа. Она боялась себе признаться, что именно для этого момента и хранила. И вот он настал.

Загрузка...