Кубок Нерона

ГЛАВА XXI

Собственно, только в этот миг, у запертой двери в доме на Риддаргатан, я осознал, насколько серьезно мое положение, в какой скверный переплет я угодил. Нашел я свою соломинку, ухватился за нее, но она тут же и выскользнула из рук, исчезла. Ведь совершенно ясно, что эта женщина будет все отрицать. Никогда она меня не видела, никогда не слыхала ни о Грете Бергман, ни об Астрид Моллер. Я знал, что она лжет, и понял, что она связана либо с мафией, либо с кругами, близкими к убитому диктатору. Но никто мне не поверит.

Так что же теперь делать? Сидеть дома и ждать, кто явится первым — мафия, приятель Джейн из женевской гостиницы или бровастый и борец с лыжной трассы в Альпах? Если это вообще не одна шайка. При большом везении первой приедет полиция.

Лифт медленно скользил вниз. Как в воду опущенный я вышел на улицу, свернул за угол и на метро поехал в Старый город.

И книгу не купил, подумал я, отперев магазин и убрав табличку «Сейчас вернусь». Грета Бергман прекратила свое существование, а мои планы изучить последствия и цену Французской революции кончились ничем. Лучше бы я остался дома. Может, продал бы хоть что–нибудь. Деньги–то нужны. Разъезды обошлись мне недешево, к тому же я был вынужден выслать деньги и озадаченному гостиничному администратору, и мнительному прокатчику лыж. Он безбожно содрал и за лыжи и за экипировку. Я даже не предполагал, что эти причиндалы стоят такую прорву денег. Впрочем, это укрепило меня в оценке спортивных радостей. С удовольствием посмотрю при случае по телевизору скоростной спуск или теннис, но сам предпочту держаться подальше. Долгая прогулка куда полезней.

— Заприте дверь,— сказал по–английский тихий голос.

Я круто повернулся. В глубине магазина, в углу, который выходил во двор, сидел в большом барочном кресле человек. Тот самый, с лыжной трассы, который в «Одеоне» в Нью–Йорке спрашивал о Карлосе.

— С какой стати? Зачем это?

Я разозлился. Здорово разозлился, прямо рассвирепел. Все, что случилось со мной в последнее время, все, что мне довелось пережить, вдруг вскипело в душе и выплеснулось именно в ту минуту, когда я очутился лицом к лицу с одним из тех, кто был всему этому виной. За мной охотились, меня травили, как дикого зверя. Подозревали в убийствах и кражах. И все по его милости. Может, Астрид тоже убил он? Я схватил с бюро высокий и увесистый серебряный подсвечник и шагнул к нему.

— Затем, что я велю.— Его голос хлестнул как удар бича, в руке блеснул пистолет.— Сядьте.

Я немного остыл, поставил подсвечник и придвинул себе стул.

— Давайте обсудим все разумно, как взрослые люди,— сказал он, протягивая мне пачку сигарет.

Я покачал головой, он пожал плечами, достал сигарету и закурил, щелкнув длинненькой золотой зажигалкой. Но пистолет из рук не выпустил, по–прежнему держал меня под прицелом.

— Вы, наверно, хотите знать, в чем дело? — спокойно проговорил он.— Могу рассказать. Вы приезжаете в Нью–Йорк, знакомитесь с красивой женщиной. Она сообщает вам некую информацию, после чего вы уезжаете домой. Так?

Я кивнул. Отпираться бессмысленно. Все это он уже знал.

— Затем вам удается разгадать, о чем идет речь, вы отправляетесь в Женеву и наводите справки о секретном счете Гонсалеса. А дальше стоп. Без посторонней помощи вы до счета не доберетесь. Директору банка надо представить кой–какие бумаги, которые убедят его, что вы имеете право на эти миллионы. Доверенность, например. А ее вам взять негде.

Я молчал. Что тут скажешь? Пока он был в общем прав.

— Зато мы можем ее достать. Вдова генерала жива. У нас есть доступ к его документам, к его личным бланкам. Есть и чистые бланки с его подписью. Ну а попросту говоря, вы знаете местонахождение и номер счета, мы же, имея соответствующие данные, можем его диспонировать.

— Взаимовыручка, так, что ли?

— Совершенно верно,— улыбнулся он.— Именно это я и имею в виду. Какая вам выгода от ваших знаний? Никакой, даже наоборот. За вами ведь не только мы гоняемся. Кстати, одного мы убрали. Иначе вы бы не сидели сейчас здесь.

— Это вы о гостинице в Женеве?

— Возможно. Мы хотим предложить вам сделку. Соглашение. Если мы получим от вас нужную информацию и сможем закрыть женевский счет, то выплатим вам десять процентов.

— Десять процентов... — протянул я, стремясь выиграть время. Но он понял меня превратно.

— Тогда пятнадцать. Это около семидесяти пяти миллионов долларов. Подумайте сами. Вы сможете бросить свой здешний хлам.— Он пренебрежительно огляделся.— Купите дом в Испании, в Вест–Индии. И до конца дней можно сидеть сложа руки, жить в свое удовольствие.

— А если я не захочу?

— Боюсь, у вас нет альтернативы. Вернее, есть, конечно, только, по–моему, о ней даже говорить не стоит. Зачем она вам?

Он поднял пистолет, навел на меня. Метил прямо в голову, с нескольких метров. Потом опустил его. Улыбнулся.

— Не надо так пугаться. Я пытаюсь вам помочь, и только. Смотрите на дело практически. Вы же одним махом, палец о палец не ударив, становитесь самым богатым человеком в Швеции. Ну а в противном случае вас схватят те, другие, и будут пытать, пока вы все не выложите. И вся недолга. Ша. Конец.

— А какие у меня гарантии, что вы не поступите точно так же? Если я скажу вам номер, для чего вам выкладывать семьдесят пять миллионов? По–моему, люди вроде вас благотворительностью не занимаются. Всего несколько дней назад в Альпах вы хотели столкнуть меня в пропасть.

— Не глупите,— коротко бросил он.— Убийства — штука сложная, а в этой истории их уже было чересчур много. Лишние проблемы нам без надобности. Мы хотим заключить сделку. А вы получите много денег и сможете спокойно исчезнуть. Смените имя, внешность. Сделаете небольшую пластическую операцию. Немножко усилий — и никто вас не узнает. А это вам необходимо в любом случае. Мафия не оставит вас в покое, голову даю на отсечение. Если деньги — наши деньги — не достанутся нам, их заберут они. И тогда я твердо могу гарантировать...— Он помолчал.— Ни доллара, ни цента вы не получите. Даже цветочка на могилку не будет.

Он наклонился вперед, из–под сросшихся бровей буравя меня колючими черными глазами.

— Вы не вполне отдаете себе отчет, насколько все серьезно. Деньги принадлежат нам. И пойдут они на то, чтоб вышвырнуть вон революционеров. Нам необходимо оружие, необходимо снаряжение. Американцы нас не поддерживают. Для них главное — наладить отношения с этим сбродом и сохранить свои базы.

— Стало быть, женевские деньги пойдут у вас на то, чтобы вернуть власть? На гражданскую войну и контрреволюцию?

— Вот именно. На контрреволюцию. Именно так мы и намерены поступить. Снова взять власть в свои руки.— Он кивнул, словно в подтверждение торжественного обета.

Неожиданно в дверь постучали: она, оказывается, захлопнулась. Так бывает иной раз, когда я спешу,— захлопнется, и открыть потом можно только изнутри.

Я выглянул наружу. У магазина, перекрыв улицу, остановился черно–белый полицейский автомобиль. Во ете двери ждали двое полицейских в мундирах и какой–то человек в штатском.

— Черный ход есть? — нервозно спросил он.

— Там. — Я кивнул в сторону конторы.— В соседней комнате.

Он вскочил, по–прежнему держа меня на прицеле, прошел вдоль стены и исчез за индийской шалью, которая заменяет мне штору.

Я побежал к двери, поднял собачку, открыл.

— Скорее во двор,— выпалил я им навстречу. — Он ушел через черный ход.

— Нам нужен Юхан Кристиан Хуман,— сказал штатский.— Антиквар Хуман. Это вы?

— Разумеется, я. Но поспешите. Иначе вам его не догнать.

Полицейские переглянулись. Но во двор не побежали — им было невдомек, о чем речь. И неудивительно. Задание у них было простое: задержать антиквара Ху–мана по подозрению в убийстве. И всё. А что антиквар городит про каких–то там типов, удравших через черный ход, их не касается.

— Вы арестованы по обвинению в убийстве мисс Астрид Моллер. Прошу вас следовать за мной.

Из огня да в полымя, с отчаянием подумал я. Хотя нет. Наоборот. Они явились очень вовремя. Как знать, что случилось бы, откажись я от сотрудничества. На ум пришел рассказ комиссара Свенссона о перебитых коленях и отрубленных пальцах. Я ни секунды не сомневался, что на самом деле они бы не уступили мне ни гроша. Отправили бы на корм рыбам, и кончен бал. А все бы решили, что я скрылся, поскольку виновен в убийстве Астрид. Да и мнимый полицейский в гостинице тоже, поди, на моей совести.

— А как же Клео?

— Клео? — Агент в штатском удивленно посмотрел на меня.— Это ваш ребенок?

— Нет, но вроде того. Это моя кошка. Сиамская кошка.

Через полчаса мы уже входили в стеклянный подъезд полицейского управления на Кунгсхольмене. Клео была отдана в надежные руки Эллен Андерссон на Чёпмангатан, 11. Почтенная дама разразилась целой лавиной удивленных вопросов, увидав меня и Клео под конвоем двух полицейских. Они решили не рисковать. Но я ее успокоил: дескать, надо помочь комиссару Асилунду в одном деле. Полицейские переглянулись, но Эллен все поняла. Она привыкла к моим отлучкам. А Клео, как всегда, проявила вероломство. Блюдечко сливок и жирная сардинка на десерт заставили ее забыть обо всем на свете.

Калле Асплунд был в кабинете не один. На кожаном диване сидели двое мужчин, которых я раньше не видел. И Калле Асплунд говорил с ними по–английски.

— Ну что ж, мистер Хуман. Знакомьтесь: комиссар Арлингтон из Нью–Йорка. А это мистер Андерсон, Джим Андерсон из Вашингтона.

Я кивнул в знак приветствия, сел на стул у стола Калле Асплунда.

— Ты можешь мне объяснить, что это за ерунда? — сказал я, глядя на Калле.— Ты же прекрасно знаешь, что я не убивал Астрид Моллер.

Он посмотрел на меня без всякого выражения и развел руками: ничего, мол, не поделаешь.

— Would you mind speaking English?[63] — бросил комиссар Арлингтон.

— Конечно нет. Хотя не понимаю, зачем это нужно.— Я все больше взвинчивался. — Я шведский гражданин, и мы находимся в Швеции. По какому такому закону надо говорить по–английски, когда тебя задерживают? Притом задерживают совершенно незаслуженно. Я не убивал Астрид Моллер. Я вообще никого не убивал.

Американцы переглянулись. Калле Асплунд, кашлянув, смотрел в окно. Вид у него был очень смущенный.

— Я хорошо вас понимаю, мистер Хуман,— сказал тот, что из Вашингтона.— Но, вполне возможно, речь пойдет о вашей выдаче. Так что удобнее будет побеседовать по–английски, если вы не против.

— О выдаче? — Я посмотрел на Калле Асплунда. Меня выдадут американцам? Суровые, жестокие нью–йоркские детективы будут меня допрашивать? Я предстану перед американским судом? А ведь там есть смертная казнь! Я побоялся додумать эту мысль до конца.

— Ты, конечно, имеешь право пригласить адвоката,— быстро сказал Калле.— И не обязан отвечать, пока не поговоришь с юристом. Звони на выбор любому, кто может заняться твоим делом.

— Нет за мной никакого дела! — вскипел я.--Пока, во всяком случае. И не нуждаюсь я в адвокатах, чтоб сказать этим типам пару ласковых.— Я повернулся к американцам.— Не знаю, что вы там себе думаете, только я совершенно ни в чем не виноват и полностью отметаю ваши обвинения. В Нью–Йорк я ездил на уик–энд, просто сменить обстановку. В «Уолдорфе», в баре, познакомился с красивой женщиной. Мы вместе поужинали, а потом я остался у нее на ночь. Утром мы пошли на блошиный рынок. Она купила там стеклянный кубок и попросила меня захватить его в Стокгольм, чтобы оценить. Еще я получил от нее кассету, за которой ко мне должна была зайти ее подруга.

— Ну а Женева? Там–то вы что делали?

— Я поехал туда наудачу, понимая, что попал под подозрение. Мне стало известно, что, по мнению полиции, Астрид Моллер и ее друг пытались присвоить банковский счет некоего свергнутого диктатора. Вот я и подумал, что, если раздобуду этот счет и сообщу о нем полиции, моя невиновность будет полностью доказана.

Американцы молчали, пристально глядя на меня.

— Понятно,— сказал комиссар Арлингтон.— Ну и как, раздобыли?

Я кивнул.

— Я знаю номер счета и сколько на нем денег. Пятьсот миллионов долларов.

Они остолбенели.

— Пятьсот миллионов,— повторил Арлингтон.— That’s a hell of a lot of money[64].

— Все это вам сообщила Астрид Моллер? — На сей раз вопрос задал Джим Андерсон.

— Нет, увы. Я сам догадался.

— Каким же образом?

— В общем, идею мне подала кошка.

— Кошка?

Калле Асплунд покачал головой, в глазах Джима Андерсона мелькнуло удивление.

— Да–да, моя кошка, — сердито выпалил я, понимая, насколько неправдоподобно это звучит, и мой рассказ про ценник на донышке кубка Нерона и про этикетку на кошачьих консервах обстановку, конечно, не разрядил. Равно как и сообщение о том, что название банка я установил путем перевода с английского на французский.

— Значит, вы утверждаете, что ценник и словарь вывели вас на секретный счет в Женеве, на пятьсот миллионов долларов?

— Совершенно верно. Так оно и было.

— А эта пленка с рождественскими песнями. Куда она девалась?

— Ее забрала Грета Бергман. Как и говорила Астрид.

— Где же эта дама теперь?

— Не знаю,— помолчав, вздохнул я.

Расскажи я о том, как увидел ее в «НК», пошел следом и как она захлопнула дверь у меня перед носом,— только масла в огонь подолью. Стоит ли вообще упоминать об этом, когда начнется серьезный допрос? — думал я. Раз уж она передо мной разыграла полнейшее непонимание, то какой ей резон вести себя иначе перед американской полицией? Да никакого.

— Стало быть, и пленка тю–тю, и Греты Бергман след простыл? Ну–ну. А еще что–нибудь интересненькое в Женеве было?

— Нет,— ответил я, хотя и не сразу.— Ничего особенного не было.

— Понимаю. Каждый судит со своей колокольни. Но ведь вы, кажется, были замешаны в перестрелке в гостинице «Отель де виль»? И удрали через окно по пожарной лестнице, не уплатив по счету, а?

— Я не стрелял. Какие–то люди ворвались в номер, где мы сидели. И я счел за благо исчезнуть.

— Понятно. Я бы на вашем месте поступил точно так же. Только вот вы забыли одну вещь,— сказал Джим Андерсон.

— Забыл? — Я вопросительно посмотрел на него.

— Ваш пистолет. — Доброжелательность как ветром сдуло. В голосе звучала сталь, глаза блеснули холодом.— Швейцарская полиция обнаружила в номере оружие. А поскольку в этой истории оказался замешан один из наших... клиентов, скажем так, они связались с нами. И, как выяснилось, не зря.— Он умолк.

— Вот как...— недоуменно пробормотал я.

— Из этого пистолета была убита Астрид Моллер.

Тут я вспомнил. Пистолет на телевизоре. Роджер Ли

хитростью заставил меня взять его в руки, чтобы на нем остались отпечатки моих пальцев. Я прикусил губу. От него это не укрылось.

— Я прекрасно понимаю, как это для вас неприятно, мистер Хуман. Может, лучше расскажете нам все от начала до конца?

— Пистолет не мой,— тихо сказал я.— И я не убивал ее.

— Нет? В таком случае скажу только, что мы сравнили отпечатки пальцев. Они совпадают с вашими. Вы находились в Нью–Йорке, когда была убита Астрид Моллер. Вы — последний, с кем ее видели. Дама, которая живет этажом ниже, говорила с вами незадолго до того, как мисс Моллер умерла. А теперь у нас в руках орудие убийства, с вашими «пальчиками». Спета ваша песенка, мистер Хуман. Увы.

Но на лице у Джима Андерсона сожаления не читалось. Отнюдь.