Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Глава 6 Движение противников навстречу друг другу

Первые известия о готовящемся нападении великий князь Дмитрий Иванович получил в Москве в августе 1380 г. Его тайные сторонники в Орде сообщили, что в Крыму Мамай собирает войско. Это свидетельствует о наличии военной разведки у правителя Москвы в стане врага[759]. Узнав о приготовлениях Мамая к походу на Русь, великий князь Дмитрий Иванович поспешил известить об этом своего двоюродного брата Владимира Андреевича. Они начали сборы ратей из Владимирского и Московского великих княжений, а также других земель Руси[760].

По всей видимости, в конце лета 1380 г. Москва должна была напоминать растревоженный улей. Из города мчались гонцы великого князя. Они держали путь к его союзникам, которые должны были оказать обещанную ранее помощь. В Москве собирали вести из степей. Приезжие из южных пограничных рубежей сообщали, что Мамай встал за рекой Дон. Вскоре гонцы принесут новую весть: Мамай ожидает своего союзника — литовского великого князя Ягайло. Приедут в Москву и послы рязанского великого князя Олега Ивановича. Умолчав о том, что их сюзерен в очередной раз выразил покорность Мамаю, они сообщат, что воины темника кочуют у границ Рязанской земли и подтвердят, что на помощь Мамаю идет рать из ВКЛ[761].

Вскоре в Москву приезжают послы от темника Мамая. Он требовал заплатить ему не ту дань, которую его Орда должна была получать по договору с великим князем Дмитрием Ивановичем, а сумму, которую Северо-Восточная Русь платила Орде при хане Джанибеке (1342–1357)[762]. Вероятно, регулярные и экстраординарные сборы сына могущественного и сурового хана Узбека составляли значительную сумму. Ведь о его дани вспоминал не только Мамай в 1380 г., но и правитель Орды Едигей в своем послании великому князю Василию I Дмитриевичу в 1408 г.[763] Хан Джанибек требовал отдельных выплат от каждого русского князя, а в последний год своего правления он получил из Руси еще один дополнительный «запрос». Однако раздробленная на ряд независимых улусов Орда не могла в 1370-х гг. остановить усиление ВКЛ и Северо-Восточной Руси и требовать с них столько, сколько собирали ханы во времена ее наивысшего могущества. В 1371 г. Мамай, подтверждая великому князю Дмитрию Ивановичу ярлык на Владимирское великое княжение, вероятно, заключил с ним новый договор. В нем должна была идти речь о более меньшем «выходе». Существует возможность того, что в феврале 1379 г. при выдаче ярлыка претенденту на митрополичий престол от Москвы Михаилу-Митяю мог быть заключен новый договор. В условиях нестабильного положения в Орде и стремительного наступления Токтамыша на ее центральные улусы Мамай мог пойти на новые уступки и вновь снизить сумму «выхода». В любом случае дань в Мамаеву Орду русские князья перестали платить после того, как в 1374 г. с ней началось «розмирье». В 1380 г. Мамай потребовал не просто восстановить выплату дани, но и значительно увеличить ее размер. Опытный правитель едва ли надеялся достигнуть желаемого простыми переговорами. Однако, отправляя посольство в Москву, он хотел усыпить бдительность великого князя, чтобы выиграть время и нанести внезапный удар по Северо-Восточной Руси.

Великий князь Дмитрий Иванович, прекрасно понимая, сколь опасно предстоящее столкновение с могущественным крымским правителем, хотел использовать малейшую возможность, чтобы без войны отстоять спокойствие и благополучие своих земель. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», он начал переговоры с ордынцами и отправил к Мамаю своего посла Захария Тютчева. Великий князь соглашался на выплату посильной дани, о которой он условился с крымским темником ранее (в 1371 или 1379 г.). Это миролюбие поздний источник объясняет влиянием митрополита Киприана[764]. Однако ото известие недостоверно, ибо в тот момент времени предстоятель Русской церкви отсутствовал в Москве. Согласно Соборному определению константинопольского патриарха Нила, летом 1380 г. Киприан находился в Константинополе[765]. В. А. Кучкин убедительно доказал, что с поздней весны 1379 г. до лета 1380 г. Киприан находился вне Руси[766].

Показывая свое желание избежать войны, великий князь Дмитрий Иванович, очевидно, рассчитывал еще и на то, что переговоры задержат Мамая и дадут время для сбора русских воинов. Кроме того, 3. Тютчев, находясь в стане врагов, мог лучше разведать его силы и замыслы.

В «Сказании о Мамаевом побоище» сохранилась легенда о том, как 3. Тютчев был взят ордынскими темниками, как они представили его перед Мамаем. 3. Тютчев разложил перед ним дары, присланные от правителя Москвы. Мамай стал унижать посла, но он удивил темника своими мудрыми ответами и достойным поведением. Мамай назвал присланные дары достаточными лишь для покупки конских плетей. Он хвастался, что захватит все имущество великого князя, а его самого пошлет пасти верблюдов. 3. Тютчев будто бы заявил, что все это не в человеческой, но в Божьей воле. Окружавшие Мамая ордынцы хотели за дерзкий ответ убить посла, но темник воспрепятствовал этому. Ему понравились смелость и верность своему сюзерену 3. Тютчева. Мамай предложил послу остаться в своем стане и после покорения Руси стать его наместником на Руси. Однако 3. Тютчев обманул Мамая. Выражая готовность перейти на службу в Орду, он попросил разрешения честно выполнить данное ему поручение. После этого с чистой совестью он сможет так же верно служить Мамаю, как и великому князю Дмитрию Ивановичу. Темник поверил 3. Тютчеву и отправил с ним грамоту, в которой требовал от правителя Москвы покориться ордынцам. Четыре ордынских князя в сопровождении вооруженного отряда отправились проводить 3. Тютчева. Однако московский посол сумел тайно предупредить о своем возвращении и попросил выслать ему навстречу 300 воинов. С их помощью сопровождавшие 3. Тютчева лица были схвачены. Посол разорвал на их глазах грамоту Мамая. Стремясь унизить темника, он отправил в его стан самого худородного из плененных ордынцев, чтобы сообщить Мамаю о том, что он, 3. Тютчев, прочитав ее, смеялся над заносчивостью темника и не стал везти ее на Русь[767].

По всей вероятности, этот рассказ о хитрости и твердости московского посла не более чем выдумка русских книжников XVI в. Кроме отсутствия этого сюжета в ранних памятниках Куликовского цикла, в пользу данного вывода говорит и формальная логика. Ведь не мог же такой опытный политик, каким был Мамай, довериться послу своего врага и, тем более, восхищаться твердостью, с которой 3. Тютчев защищал его честь. Правда, основания для выделения роли, сыгранной московскими дипломатами в тревожные дни августа 1380 г., у древнерусских книжников были. В это время гонцы и послы должны были устремляться в разные концы Руси. В частности, существуют данные о широком обмене посольствами между Переяславлем-Рязанским, Вильно, Москвой и ставкой Мамая[768]. Надо полагать, что они выполняли, в том числе, и роль авторитетных информаторов. По крайней мере, именно так выглядит получение великим князем Дмитрием Ивановичем известия о том, что великий князь Олег Рязанский заплатил Мамаю запрошенную им дань[769]. Очевидно, именно это действие было расценено в Москве как измена. После признания Олегом власти темника рязанская дружина уже не могла участвовать в борьбе против Мамаевой Орды: «Олегъ же отступникъ нашь приединився къ неверному и поганому Мамаю и нечестивому Ягаилу, и нача выход давати и силу свою к нему слати на великого князя Дмитрия Ивановича. Великий же князь Дмитрии Иванович уведавъ лесть лукаваго Олга…»[770]

По данным «Сказания о Мамаевом побоище», великий князь Дмитрий Иванович, будучи на пиру у Микулы Васильевича Вельяминова, вновь получил вести из степей. Он объявил собравшимся, что Мамай с войсками расположился уже у реки Дон[771]. По данным источника, здесь же на совете бояр было принято решение выслать к реке Тихая Сосна «под Орду» сторожу[772]. Ее возглавил Родион Ржевский. Под его командой были собраны лучшие воины. В их задачу входила сторожевая служба в поле и добыча татарского «языка», чтобы узнать о намерениях Мамая. Однако внимательный анализ перечисленных в «Сказании о Мамаевом побоище» персоналий показывает, что в известных источниках XIV в. нет лиц с такими именами. Данный факт заставляет относиться к подобным известиям с большой долей осторожности. По мнению Б. М. Клосса, в «XV в., особенно в его последней четверти, участие предка какого-либо рода в Куликовской битве, способствовавшей возвышению московских князей, весьма ценилось и выдвигало представителей такого рода на более высокие места в государственной иерархии. Отсюда возможны привнесения в рассказы о Куликовской битве имен вымышленных или действительных предков лиц, живших столетием позже»[773].

Местом сбора русских сил стала Коломна. Здесь к 15 августа предполагалось собрать объединенные войска. Правда, в этой тревожной обстановке великий князь Дмитрий Иванович не стал дожидаться всех полков и выступил из Москвы. Его войска двинулись вперед, не имея точных сведений о передвижении Мамая. От сторожи Р. Ржевского пока не было вестей. Русским князьям оставалось только гадать, где находятся посланные в разведку воины. Попали ли они в плен или просто задержались в пути? О напряженном ожидании известий из южных рубежей Руси в эти дни свидетельствует тот факт, что великий князь, не получив вестей от Р. Ржевского, выслал в степь еще одну сторожу. Ее возглавил Климент Полянин. Ему было приказано как можно скорее возвращаться. В поле Климент Полянин встретил Василия Тупика. Он входил в состав первой сторожи. Василий вел к великому князю пленного крымского сановника. От него стало известно об окончательном решении Мамая напасть на Северо-Восточную Русь. Стало ясно, что он ждет осени, чтобы вместе со своими союзниками напасть на русские земли[774].

В «Сказании о Мамаевом побоище» есть рассказ о том, что, узнав об этом, великий князь Дмитрий Иванович, князь Владимир Андреевич и ряд других русских князей отправились в Троицкий монастырь за благословением к преподобному Сергию Радонежскому. По мнению древнерусского книжника, это случилось в воскресенье 18 августа. Однако это известие неточно. Едва ли накануне решающей схватки с Ордой, когда каждый час ждали новых сведений о противнике, великий князь рискнул бы бросить войска и, лишив полки всего высшего командования, уехать в противоположную сторону от места, откуда исходила главная угроза. Тем более что Дмитрий Иванович сам назначил сбор всех полков у Коломны на более ранний срок — 15 августа. Кроме того, 18 августа приходилось на воскресенье не в 1380, а в 1381 г. «Житие Сергия Радонежского» также упоминает о свидании. Однако его автор, Епифаний Премудрый, нигде не пишет о том, что оно состоялось накануне Куликовской битвы. Он знает лишь то, что встреча великого князя и настоятеля Троицкого монастыря произошла накануне одной из битв с ордынцами, окончившейся победой русского оружия. Важно отметить, что эта победа случилась накануне 15 августа. В память о ней позднее был основан монастырь в честь Успения Пресвятой Богородицы. Оно приходится именно на это число. Это дает основание исследователям считать, что речь идет о свидании накануне битвы на реке Воже в 1378 г., состоявшейся 11 августа[775].

По-видимому, во время встречи в 1378 г. преподобный Сергий Радонежский произнес слова, ставшие позднее пророческими: «Се ти замедление сугубо ти поспешение будеть»[776]. Действительно, в борьбе с Мамаевой Ордой светской власти важно было опереться на поддержку авторитетных лиц православной церкви.

Не позднее 13 августа полки выступили из Москвы[777]. Стремясь показать их многочисленность, неизвестный автор «Сказания о Мамаевом побоище» отметил, что из Кремля они выступили одновременно через Фроловские, Никольские и Константино-Еленовские ворота. Однако в XIV в. Кремль едва ли мог вместить огромное число воинов. Кроме того, большинство названных ворот получили такие имена лишь в последней четверти XV в. В 1380 г. они если и существовали, то так не назывались. Согласно рассказу автора, в воротах, сквозь которые проходили русские полки, стояли священники с крестами и иконами. Таким образом, каждый воин шел на бой с благословением, окропленный святой водой.

О многочисленности рати должно было говорить и известие о движении русских полков по трем дорогам. Дружина князя Владимира Андреевича двигалась дорогой на с. Брашево. Оно находилось в 5 км к юго-востоку от с. Бронницы на правом берегу реки Москвы. Полки белозерских князей шли на Коломну Болвановской дорогой. Войска под непосредственным командованием великого князя Дмитрия Ивановича шли дорогой на с. Котел (Нижние Котлы). Автора «Сказания о Мамаевом побоище» не смущало, что перечисленные им дороги начинались не от ворот Кремля, из которых якобы выезжали воины. Он не обратил внимание на то обстоятельство, что полки, спешившие к юго-восточным рубежам Руси, выехав из Никольских ворот, отправились бы по Переяславской дороге на северо-восток, а, пройдя через Фроловские ворота, оказались бы на Владимирской дороге, которая вела на восток. Кроме того, если Болвановской и Брашевской дорогами можно было добраться до Коломны, где был назначен сбор войск, то дорога на с. Котел вела в Серпухов. Возможно, синхронное движение войск по трем дорогам было выдумано русским книжником. А возможно, он просто одновременно перечислил все пути, по которым двигались полки, одни идя под стягами великого князя, другие — догоняя его.

Говоря о выступлении войск из Москвы, автор «Сказания о Мамаевом побоище» упоминает в их числе 10 гостей-сурожан. Они были взяты Дмитрием Ивановичем в поход против Мамая. Несмотря на то что гости-сурожане могли принимать участие в этом походе, вопрос о том, «действительно ли жили эти сурожане во времена Куликовской битвы и участвовали в ней, следует оставить открытым». Б. М. Клосс не исключает возможность внесения «этих имен (реальных или легендарных) в "Сказание о Мамаевом побоище" под влиянием родословных преданий купцов XV в.»[778].

Изначально великий князь, видимо, предполагал встретить врага на р. Оке в районе Коломны в месте наиболее удобного пути из Орды в Москву. В XV в. русские войска неоднократно останавливали татарские отряды именно здесь — на естественном природном рубеже, который создало течение р. Оки. На праздник Успения Пресвятой Богородицы (15 августа)[779] возглавляемая великим князем московская рать подошла к Коломне. Прибывшие ранее воеводы и их полки приветствовали Дмитрия Ивановича в 12 км от города на р. Северке. У городских ворот его встретило коломенское духовенство во главе с епископом Герасимом, поддерживавшим светскую и церковную политику Дмитрия Ивановича[780]. Вступив в детинец, князья направились в кафедральный собор. Посвященный Успению Пресвятой Богородицы, он содержался на средства великого князя. Его строительство было почти закончено к 1380 г., но вдруг в первой половине июня храм частично развалился. Церковная служба, шедшая в этом спешно достроенном храме, напоминала воинам об их обязанности защитить свою землю и веру.

Утром следующего дня великий князь приказал собравшимся воинам выйти в поле у Девичьего монастыря и собраться у Панфилова сада. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», здесь произошло первое «уряжение» полков. Силы, собранные в Северо-Восточной Руси, были распределены по четырем полкам[781]. Большой полк возглавил великий князь Дмитрий Иванович, полк правой руки — серпуховской князь Владимир Андреевич, полк левой руки — князь Глеб (Васильевич) Друцкий[782], Передовой полк — потомки смоленских князей братья Дмитрий и Владимир (Александровичи) Всеволожи[783]. Военные силы отдельных княжеств стали единым войском. Автор «Сказания о Мамаевом побоище» определил его численность в 400 тыс. человек, что явно превышало их реальное количество[784].

Будучи в Коломне, великий князь Дмитрий Иванович окончательно убедился в том, что рязанский великий князь Олег занял выжидательную позицию. Следовательно, двигаться прямо по Рязанской земле, как это предполагалось первоначально, русские войска не могли. Этим они могли поставить осторожного Олега перед необходимостью выбора — либо открыто выступить против Орды, либо примкнуть к ней. Олег выплатил дань Мамаю, но, однако, извещал правителя Москвы о передвижениях ордынцев. Вступи воины великого князя Дмитрия Ивановича в центральные волости Рязанской земли, ее правитель мог бы расценить этот шаг как нападение. Московская сторона не была уверена в том, что ее действия будут здесь иметь поддержку. Боясь поколебать позицию правителя Переяславля-Рязанского, Мамай также не спешил двигаться по его владениям. Остерегаясь обоих сил, Олег Иванович уничтожил все мосты на рубежах своей земли, сделав ее труднопроходимой для больших войск.

Узнав об этом, великий князь Дмитрий Иванович изменил свой маршрут. Идти вперед теперь не имело смысла. Вместо дорог, ведших на юго-восточные рубежи Руси через Рязанское великое княжество, остался единственный путь через Серпухов. Он был ближе всего к рубежам ВКЛ. Таким образом, русская рать успевала бы нанести удар и по великому князю Ягайло, если бы он выступил против Москвы. Из Коломны Дмитрий Иванович вызвал остававшиеся в Москве резервы, повелев им двигаться в Серпухов[785]. Такое изменение направления движения русских войск объясняется тем, что великий князь теперь точно знал, каким путем к Москве двинется Мамаева рать. Распылять свои силы перед решающей схваткой не имело смысла.

Поэтому 20 августа войска выступили из Коломны[786] и двинулись на запад вдоль левого берега р. Оки. Они шли по землям, принадлежавшим московскому великому князю. Полки остановилось «у Оки на усть Лопасни»[787]. Эта река впадала в Оку примерно в 70 км выше устья р. Москвы. Здесь заканчивались владения Дмитрия Ивановича. Далее начинались земли Серпуховского удела Московского великого княжества. В 20 км к западу от войск находился Серпухов — столица князя Владимира Андреевича. Встать на полях возле устья р. Лопасни войско могло уже к 22 августа. В лагере возле г. Лопасни великий князь Дмитрий Иванович получил второе известие о движении Мамаевой Орды[788]. Из Москвы в Лопасню подошли новые воины. Их привели князь Владимир Андреевич и великокняжеский боярин Т. В. Вельяминов[789]. В столице остался небольшой гарнизон во главе с боярином Федором Андреевичем (Кошкой или Свиблом). Он должен был охранять семьи князей[790]. Именно в лагере у Лопасни родилась идея не ждать Мамая на Оке, а, переправившись через нее, встретить врага на юго-восточных рубежах Руси[791].

За неделю до Семенова дня, в воскресенье, 26 августа была начата переправа через Оку. Русское войско вступило в пограничные земли Рязанского великого княжества. Широкую реку дружинники преодолевали на лодках и паромах, которые успели собрать или построить за четыре дня стоянки в лагере[792]. В понедельник, 27 августа, через Оку переправился великий князь Дмитрий Иванович и его двор[793].

Перейдя Оку, русские князья получили еще одну весть — Мамай уже стоял за р. Дон, где ждал литовского великого князя Ягайло[794].

Стало ясно, что решение не ждать нападения соединенных сил противника, а самим атаковать их по отдельности было единственно правильным. Русские войска устремились на юг вдоль западных окраин Рязанской земли.

Причин, побудивших великого князя Дмитрия Ивановича двигаться именно таким путем, было несколько. Ведь если бы его войска пошли навстречу Мамаю по хорошо известным дорогам от Коломны на юг вдоль рек Ока или Осетр, то им пришлось бы долго преодолевать оставшиеся без мостов рязанские дороги. Лишиться подвижности в войне с быстрыми конными ордынскими отрядами было равнозначно самоубийству.

Двигаясь в новом направлении, русским войскам можно было не опасаться обходного движения войск Мамая с востока. Отсутствие мостов на дорогах было и для него препятствием. Путь коннице Мамая затрудняли многие крупные реки: Пронь, Вожа и Ока. Вступив в земли Рязанского великого княжества, ордынцы могли попросту не дойти до московских границ.

Двигаясь на юг, вдоль западных границ Рязанской земли, русская рать имела возможность прикрыть московские рубежи от ударов войска литовского великого князя Ягайло. Кроме того, идя данным маршрутом, Дмитрий Иванович разделял земли Рязанского и Литовского княжеств. Если же вспомнить, что великий князь Олег Иванович заключил договор с союзником Мамая — Ягайло[795], то такое разъединение сил правителей Переяславля-Рязанского и Вильно не было лишено смысла.

В то же время русские войска проходили вблизи от расположенного в верховьях Оки Новосильского княжества. Его правитель был союзником князей Северо-Восточной Руси в борьбе против Мамая и Ягайло. В случае необходимости он мог предупредить русскую рать об угрозе удара с запада. Присутствие рядом сильного войска союзников должно было поддержать новосильского князя. В сложной, полной опасностей обстановке главный принцип — держаться друг за друга, чтобы, если понадобится, получить от друзей помощь или защитить их самих от врагов.

Наконец, западные волости Рязанской земли тянулись к Московскому великому княжеству. Не случайно после Куликовской битвы к великому князю Дмитрию Ивановичу обратились рязанские бояре. Они просили его принять их владения под свою власть[796]. На наш взгляд, эти рязанцы могли происходить из Мстиславля, Жадена городища, Жадемля, Дубка и Броднича. Симпатии населения тех земель, по которым проходило объединенное русское войско, были важным фактором, способным сыграть свою роль в сборе информации, поиске дорог и получении продовольствия. Немного южнее и восточнее пути, по которому шли русские полки, лежал Пронский удел. В 1378 г. его князь Даниил Владимирович был союзником Дмитрия Ивановича. Он проявил себя в битве на р. Воже[797]. Едва ли Мамай мог забыть это, и пронский князь, в отличие от Олега Рязанского, не пытался в 1380 г. заигрывать с ордынцами. Следовательно, идя вдоль западных границ Рязанской земли, можно было не опасаться нападения с востока.

Тем не менее переход на правобережье Оки означал многократное возрастание опасности для русского войска. Широкая река была не просто неким рубежом, Ока не раз становилась удобным заслоном от ордынской угрозы[798]. Путь русских полков, спешивших от Лопасни навстречу войскам Мамаевой Орды, был дорогой в неизвестность. Где войско Мамая? Как поведет себя Олег Рязанский? Что будет делать Ягайло? Эти вопросы не могли не волновать русских воинов. Ведь если Олег Рязанский открыто перешел на сторону Мамая или литовский великий князь с северо-запада вышел в тыл русской рати, то, оказавшаяся в окружении врагов, отрезанная от баз снабжения, она оказалась бы беззащитной в степи.

Недаром, когда в городах, в которых собрались воины под знамена, великого князя Дмитрия Ивановича, узнали о том, что он переправился через Оку, их жителей охватила печаль. Заплакали, зарыдали жены ушедших на войну мужчин. Они понимали, что их мужья шли «на острые копья за всю землю Русскую»[799].

В это время, согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», великий князь Дмитрий Иванович повелел отправить в разведку третью сторожу. Во главе ее был поставлен опытный воевода Семен Мелик. В его задачу входило выяснение точного местоположения Мамая.

При этом московский великий князь повелел своим воинам и союзникам: «…да аще кто идеть по Рязанской земли, никто же не коснися пи единому власу»[800]. Мелкие недоразумения между их войском и жителями рязанских окраин не должны были подтолкнуть их сюзерена к союзу с Мамаем.

Предвестником ожидающих опасностей стали опустевшие села, встречавшиеся на пути русского войска. Вспоминая его продвижение навстречу Мамаю, автор «Задонщины» записал: «И в то время по Резанской земле около Дону ни ратаи, ни пастухи в поле не кличют, но тол ко часто вороны грают трупу ради человеческаго»[801]. Эти строки были подражанием тексту «Слова о полку Игореве». Обращение к гениальному произведению древнерусской литературы навевало воспоминание о неудачном походе в 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича против половцев. Тогда в степи погибла вся его рать. Но, как и два века назад, в 1380 г. воины, несмотря на предзнаменования, вселяющие в их души тревогу, шли навстречу неизвестности, готовые встать на пути войска врага, кочевавшего у южных границ Рязани.

Движение войск великого князя Дмитрия Ивановича произвело сильное впечатление на Олега Ивановича Рязанского. Зная об их маршруте, начиная с момента их выступления из Москвы он занял выжидательную позицию. Олег Рязанский не спешил присоединиться к русскому войску. Однако, хотя его бояре и воеводы знали о выступлении русских князей против Орды еще за 15 дней до их вступления в пределы Рязанской земли, Олег Иванович не сообщил об этом движении Мамаю[802]. Из-за этого темник фактически до сражения оставался в неведении о движении войск противной стороны.

Полки великого князя Дмитрия Ивановича перекрыли пути, связывавшие Рязанское великое княжество и ВКЛ[803]. Это затруднило объединение участников антирусского союза, заставив Ягайло также быть осторожным. «Сказание о Мамаевом побоище» свидетельствует, что он, узнав о нейтралитете рязанского великого князя Олега Ивановича, остановился в пределах Новосильского княжества под Одоевом[804].

Войска великого князя Дмитрия Ивановича двигались к Дону, избегая на своем пути каких-либо городов Рязанской земли. Скорее всего, они не пошли в сторону позднейшего Веневского монастыря, а, обойдя Каширу и Ожерелье с запада, свернули на Каширскую дорогу южнее города. Затем к западу от Серебряных Прудов войска переправились через Осетр и двинулись по дороге, проходившей у городищ у р. Истопны, у сел Мочилы и Пронь-Городище. По данным «Сказания о Мамаевом побоище», 5 сентября, на память пророка Захарии, Дмитрий Иванович уже был в «23 поприщах» от Дона в месте, имевшем название Березуй[805]. Иногда оно отождествляется с Березовским городищем, расположенным вблизи от современного г. Венева. Оно находилось на возвышенности, разделявшей реки Осетр, Шат, Дон и Пронь. Здесь у небольшой речки Тетяковки сходились дороги, шедшие из Орды, ВКЛ, Переяславля-Рязанского и Москвы. Несколько неукрепленных древнерусских поселений, расположенных в этом месте, были окружены обширными верховыми болотами, через которые проходили гати. Однако с наибольшей вероятностью местом дневки русского войска стал Епифанский луг. Он расположен по Данковской дороге в 23–24 км (т. е. примерно в 23 поприщах) от будущей стоянки на Дону 6–7 сентября. К северу от дороги Епифань — Богородицк располагались две Березовки: Писаревка, Березовка тож и Березовка, Хотяйцево тож — современные Писарево и Хотянцево[806].

Укрепленный самой природой перекресток стратегически важных дорог стал местом последней остановки перед встречей с врагом. Здесь великий князь Дмитрий Иванович ждал спешившие к нему резервы, собирал известия о Мамае, Ягайло и Олеге Рязанском, приводил войска в порядок после длительного марша[807]. В русский стан прибыли два воина из сторожи Семена Мелика. Они привели нового языка из числа сановников Мамая. От него удалось узнать, что темник еще не знает о движении русского войска, он не спешит и стоит на Кузьминой гати, поджидая своих союзников. Стало ясно, что ордынцы лишь через три дня смогут подойти к реке Дон.

Именно в стане у Березуя, по данным «Сказания о Мамаевом побоище», к русским войскам присоединились дружины князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей. Это были отряды опытных воинов из Полоцкой и Брянской земли. Вместе с Ольгердовичами они пришли на службу в Москву из ВКЛ[808]. На наш взгляд, данное упоминание о времени появления в русском войске литовских князей следует признать вымышленным. Дело в том, что оба брата уже с 1380 г. вместе служили великому князю Дмитрию Ивановичу. По всей видимости, они выступили в поход из Москвы вместе с основной ратью.

За два дня до праздника Рождества Пресвятой Богородицы (6 сентября) русские войска подошли к Дону[809]. За ним начинались владения Мамаевой Орды. В верхнем течении Дона граница между русскими и татарскими владениями в это время проходила вдоль данной реки. Все памятники Куликовского цикла отмечают, что правобережье Дона принадлежало Орде. «Задонщина» отмечает: «Ци буря соколи (т. е. князья Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич — Авт.) зонесется из земли Залеския в поле Половецкое»![810]. В ««Летописной повести» о Куликовской битве» говорится, что «князю же перешедшу за Донъ в поле чисто в Мамаеву землю, на усть Непрядвы…»[811]. Из их числа наиболее авторитетно известие «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского». Оно отмечает, что русские войска «срете» Мамая «в татарском поле, на реце Дону»[812]. Аналогичная характеристика данной территории есть и в летописной повести о Куликовской битве. Она также подчеркивает, что Мамаева земля начиналась на правом берегу р. Дон.

В этом районе степь языком поднималась вдоль правого берега Дона, раскинувшись с запада на восток на 120 км и с севера на юг — на 80 км. Западными пределами этого поля служили леса по берегам рек Черни, Зуши, Оки и Упы, на востоке его ограничивал Дон, на юге — Красивая Меча. Северную границу поля образовывали реки Люторич (приток Дона) и Шиворона (приток Упы)[813]. С северо-запада непосредственно к Куликову полю примыкали Тульские места. В московско-рязанском договоре 1381 г. сказано, что при Тайдуле, матери хана Джанибека, Тулу «ведали» баскаки. Показательно, что в этом документе город назван «местом». Древнерусского города, расположенного на месте современной Тулы, тогда еще не было. По крайней мере, его следы на территории Тулы не обнаружены.

С большой вероятностью на роль Тулы может претендовать Торховское городище, имевшее посад на р. Синей Тулице[814]. В середине XIV в. этот район сохранял русское население. Оно подчинялось власти одного из улусов Орды. В договоре 1381 г. земли, отвоеванные московским и рязанским великими князьями на Верхнем Дону, характеризуются как «Татарские места»[815].

Название поля, избранного великим князем Дмитрием Ивановичем и его советниками для сражения, в XIV в. было еще неизвестно. Наряду с Куликовым полем названием местности, известной по «Задонщине» в первой половине XVI в. (и вплоть до 1556 г.), было Мамаев луг[816]. Лишь со второй половины XVI в. за ним окончательно утвердилось название Куликово поле.

С запада к району Куликова поля примыкало Новосильское княжество, владения которого граничили с Брянской землей. Некоторые исследователи считают, что после разорения Новосиля осенью — зимой 1375 г. (перед Николиным днем — 6 декабря)[817], в 1376 г. князь Роман Семенович был вынужден из-за набегов татар из Мамаевой Орды перенести свою столицу в расположенный севернее от него Одоев. Без указания на дату об этом сообщает Румянцевская редакция родословных книг 40-х гг. XVI в.[818] Соседний с ним Брянск ранее принадлежал союзнику Дмитрия Ивановича Московского — Дмитрию Ольгердовичу.

Значительно южнее от Куликова поля находился ордынский улус. В грамотах митрополитов Феогноста и Алексия 1330 и 1356 гг. он называется Червленый Яр. Его границы определяются лишь приблизительно. Очевидно, Червленый Яр занимал левобережье Дона от устья Воронежа до Хопра, все Похоперье и пространство между этими реками[819]. Некоторые ордынские владения не имели устойчивых границ. Часто они зависели от сезонных перекочевок. Весной татары двигались на север, а в августе — на юг.

Когда говорят об ордынских землях, обычно представляют степи, занятые кочевниками, перегоняющими свои стада в поисках лучших пастбищ. Земли, расположенные южнее места битвы 1380 г., обычно воспринимаются как районы татарских кочевий. Однако археологические исследования данной местности показывают весьма высокую плотность заселения Подонья русскими людьми. Их поселения на юге встречаются вплоть до рек Битюг, Савал, Карачан и Ворона. На водоразделах Подонья на данных землях встречаются и ордынские археологические памятники — погребения и мечети.

Мамай в это время кочевал вдоль левобережья Дона, подходя к рязанским границам. Его воины накануне Куликовской битвы оказались именно к востоку от Дона. Это хорошо видно как из ранних, так и из поздних свидетельств источников о Мамаевом побоище. Появление ордынцев в Подонье автор «Задонщины» определяет как вторжение в пределы Руси: «Ведомо намъ, брате, что у быстрого Дону царь Мамай пришел на Русскую землю…»[820]. Книжник вкладывает в уста князя Владимира Андреевича, обратившегося к великому князю Дмитрию Ивановичу, следующие слова: «Уже бо поганые поля руские наступают и вотчину нашу отнимают!»[821] В битве, согласно «Задонщине», Владимир Андреевич вновь обращается к Дмитрию Ивановичу с призывом не отступать, потому что «уже бо поганые татары поля наши наступают»[822]. Однако данная фраза относится к событиям, предшествующим битве, поскольку после этих слов Дмитрий Иванович спешил к р. Дон. В Верхнем и Среднем Подонье русские земли были только на левом берегу. На правом были владения, подчиненные ВКЛ и Орде.

В «Сказании о Мамаевом побоище» в качестве мест, где кочевали ордынцы, упоминаются реки и урочища Донского Левобережья (Кузьмина Гать, Воронеж). Следовательно, неспешное передвижение сил Мамая вдоль рубежей Руси, длившееся, согласно «Летописной повести о Куликовской битве», 3 недели, начиная с 23 июня, шло вдоль р. Воронеж и, возможно, Хопра, не выходя на правый берег р. Дон.

Такое расположение татарских пастбищ заставляло ожидать наступления Мамая с востока. Поэтому войска великого князя Дмитрия Ивановича остановились па левом берегу р. Дон. Союзники выставили сторожи у р. Кочур в 50 км ниже того места, где расположились русские полки. Это было сделано для того, чтобы нападение ордынцев не стало неожиданным. «Сказание о Мамаевом побоище» указывает, что этим передовым отрядом командовал Фома Кацибей. Его воины должны были занять старые земляные укрепления на высоком берегу Кочура и предупредить великого князя о начале движения противника[823].

Однако другим источникам Фома Кацибей не известен. Это вызывает сомнения в достоверности свидетельства указанного источника[824].

На Дону в стан русского войска пришла грамота с благословением от преподобного Сергия Радонежского[825]. Ее текст не сохранился. В позднем пересказе утверждается, что троицкий игумен призывал русских князей до конца биться с ордынцами, надеясь на помощь Бога и Пресвятой Богородицы.

В те же дни, когда русские полки стояли на р. Дон (5–6 сентября), Мамай, наконец, узнал о местоположении русских полков. Столкновение сторожи Семена Мелика с ордынцами оказалось неожиданным и очень болезненным для последних. Мамай был раздосадован не только захватом одного из своих вельмож и понесенными потерями (они не могли быть велики)[826], но и внезапным появлением в близости от его станов русского войска. В этих условиях Мамай не стал дожидаться своих медлительных союзников. Ему также не хватило времени для сбора кочующих вдоль р. Воронеж татар, чтобы вместе с ними напасть на противника. Мамаю стала очевидной и двусмысленность поведения великого князя Олега Рязанского, который считался его союзником, ибо на сведения его разведки темник опирался в своих расчетах. Теперь для победы ордынцам надо было быстро и решительно действовать. Мамаев стан пришел в движение.

По всей видимости, стремясь перехватить стратегическую инициативу, Мамай решил быстрым маршем достичь Дона, переправиться на его правый берег и, прикрываясь рекой от русских войск князя и обойдя их, соединиться с войсками ВКЛ, чтобы затем напасть на беззащитные земли Северо-Восточной Руси.

Вестники, прибывающие от Семена Мелика, в это время торопят великого князя Дмитрия Ивановича, сообщая ему о передвижении татар. Чувствуя приближение битвы, одни русские воины радовались, желая совершить подвиг, другие же печалились, предвидя свою гибель в бою[827]. Тогда Дмитрий Иванович обратился к князьям и воеводам с речью, чтобы поддержать их воинский дух: «Приспе, братие, время брани нашея… Аще оживемь — Господеви есмы, аще умремь за миръ сей — Господеви есмы!»[828].

В «Летописной повести о Куликовской битве» и «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что русские князья и воеводы долго совещались о дальнейших действиях[829]. Автор «Летописной повести» отмечал, что одни призывали Дмитрия Ивановича: «Поиди, княже, за Дон», а другие, наоборот, отговаривали: «Не ходи, понеже зло умножишася врази наши, не токмо татарове, но и Литва, и рязанци»[830]. Автор «Сказания о Мамаевом побоище» в качестве причины, заставившей великого князя переправиться на правый берег Дона, назвал мысль, высказанную князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами: «Аще хощеши крепкаго въйска, то повели за Донъ возитися, да не будеть ни единому же помышлениа въспять». Однако полководцу, отвечавшему за все войско, едва ли подобало им рисковать, поддавшись красивой идее: «И аще побиемъ, тъ вси спасемся, аще ли умрем, тъ вси общую смерть приимемъ от князей и до простых людей»[831]. Схватка между войсками Дмитрия Ивановича и Мамая была неизбежна, но ставить свое войско в невыгодное положение спиной к реке только ради того, чтобы сражение началось быстрее, как будто противоречит элементарному здравому смыслу.

Спор между князьями и воеводами, скорее всего, был вызван иными причинами. Незадолго перед битвой татары кочевали вдоль р. Воронеж, их появления ждали на левом берегу р. Дон. Здесь пролегал удобный путь, которым кочевники во время походов на Русь пользовались и позднее — в ХVI–ХVII вв. Однако последние данные разведки говорили о возможном продвижении ордынцев на правом берегу Дона. Перед русскими полководцами встал вопрос: так по какому же берегу реки будет идти Мамай? И ошибка в определении пути его войска могла дорого всем стоить.

Вопрос о форсировании русскими войсками р. Дон 7–8 сентября 1380 г. вызывает определенную полемику в историографии.

Если С. М. Соловьев просто описывал события Куликовской битвы, никак не комментируя решение великого князя переправиться на правый берег Дона[832], то В. А. Кучкин ограничился констатацией наличия совета перед форсированием реки и факта переправы. Движение по левому берегу р. Дон русских войск он объясняет в первую очередь тем, что, «зная, что Мамай кочует на правобережье Дона, Дмитрий, идя левым берегом, избавлялся от неожиданной атаки ордынской конницы. На марше его полки от такой атаки заслонял Дон»[833]. Более простым было объяснение Н. М. Карамзина. Он полагал, что важным фактором переправы было желание не только «удержать робких от бегства», но и «предупредить соединение Ягайла с Мамаем»[834]. Близко к этому наблюдению историографа мнение А. А. Горского. Он отмечает, что великий князь, принимая решение «отказаться от удобной позиции, прикрытой от противника Доном», тем самым «вынудил Мамая вступить в бой до подхода Ягайло (который бы резко изменил соотношение сил)»[835].

Более концентрированно проблему переправы русских войск через р. Дон сформулировал военный историк Е. А. Разин. Целесообразность форсирования реки он определяет следующим образом: «…переправа через Дон имела не только моральное, но и тактическое значение, так как определяла способ действий русской рати. На левом берегу реки можно было дать только оборонительный бой. Переправившись через Дон, необходимо было действовать наступательно, т. е. сохранить инициативу в своих руках». В этих условиях «река в тылу русской рати при уничтожении мостов через нее обеспечивала от удара с тыла, где могли появиться литовцы и рязанцы, и от глубоких обходов татарской конницы». Е. А. Разин указывает, что «теоретической основой такого решения могло быть "Поучение" Владимира Мономаха»[836].

Тем не менее выбранная позиция на Куликовом поле вызывает с тактической точки зрения массу вопросов. Ведь сохраняется вероятность опасности, что противнику удастся сбросить в реку русские полки, не оставивших себе никаких путей отхода на случай неудачного исхода сражения. Недаром авторы научно-популярной работы «Эпоха Куликовской битвы» высказывают мнение о том, что весь «ход Куликовской битвы наводит на мысль, что внезапное движение войск Мамая и Дмитрия и их столкновение были спровоцированы.

Заставить Дмитрия перейти через Дон могло лишь известие о том, что Ягайло очень близко и идет на помощь татарам. Тогда маневр Дмитрия понятен — разбить Мамая до подхода литовцев, за Доном и Непрядвой прикрыть свои тылы от внезапного нападения Ягайло»[837].

Однако представляется более вероятным, что, выдвигаясь далеко на юг за пределы своих владений, Дмитрий просто не знал (да и не мог знать), какой дорогой поведет свои войска Мамай. Видимо, абсолютно не случайно в «Летописной повести о Куликовской битве» отмечается остановка русских войск, когда его полки «приде к реце к Дону» за два дня до Рождества Богородицы (6 сентября). Именно здесь «приспе грамота от преподобного игумена Сергия», и здесь войска и воеводы «сташа… много думающе»[838].

Принять решение о дальнейших действиях было непросто, ведь сам Мамай тянул время, не предпринимая в отношении противника никаких активных действий. В «Летописной повести о Куликовской битве» отмечается, что Мамай встал за Доном, т. е. на правом берегу[839], а в «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что он кочевал вдоль р. Воронеж, выйдя к реке у ее устья[840]. Очевидно, что здесь, у впадения Воронежа в Дон, произошло определенное изменение планов Мамая. Оно могло быть вызвано новыми известиями. Однако вполне вероятно, что войска Мамаевой Орды просто обходили природные рубежи. Такую возможность следует предполагать, учитывая традиционные маршруты татарских набегов в ХVI–ХVII вв. Ясно, что первоначально татары шли по Донскому Правобережью, в которое от Оки была выслана сторожа. Перед битвой другая крепкая сторожа стояла в Левобережье Дона на реку Кочур. «Задонщина» упоминает как места кочевок Мамая сразу два берега Дона. Ордынцы появляются у реки Мечи (правый берег) и около Чур-Михайлова городища (левый берег)[841].

В рассказе о Куликовской битве в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи особо подчеркивается, что известие о пребывании Мамая на Правобережье Дона было получено Дмитрием Ивановичем во время его похода: «…переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Доном собравшася»[842].

Таким образом, становится ясно, что Дмитрий Иванович не знал, по какому берегу движутся войска Мамая: чтобы не пропустить ордынцев, необходимо было высылать разведку по обоим берегам Дона. Лишь получение надежных свидетельств (вероятно, от Семена Мелика, как об этом свидетельствует «Сказание о Мамаевом побоище»[843]) о движении противника по правому берегу р. Дон поставило перед русскими князьями и воеводами вопрос о необходимости срочной переправы через реку. В противном случае Мамай обходил их полки с тыла, получал возможность соединиться с войсками Ягайло и Олега Рязанского, ворваться в земли Северо-Восточной Руси, оказавшейся без больших войск, ушедших в степь вместе с великим князем.

Другой вариант развития событий может быть сформулирован из свидетельства «Летописной повести». Ее автор вкладывает в уста Мамая, узнавшего о местоположении русских войск, следующие слова: «Двигнетеся, силы моя темныя, и власти, и князи, и поидемь станемъ у Дону противу князя Дмитриа, доколе приспееть к намъ съветникь нашь Ягайло [съ] своею силою»[844]. Данная фраза подразумевает намерение темника поставить свои войска напротив русской рати, выбрав линией рубежа реки Дон. Он намеревался ожидать здесь, в виду противника, подхода войска из ВКЛ, рассчитывая на действия в тылу Дмитрия Ивановича еще одного своего союзника — Олега Рязанского.

В сложившейся подобным образом оперативной обстановке вполне логичным было решение преградить путь противнику и не дать ему перехватить инициативу. Это, в свою очередь, требовало срочного форсирования Дона, что и было блестяще осуществлено русскими князьями и воеводами. А. К. Зайцев справедливо заметил, что переправа русских войск через реку Дон позволяла «навязать Мамаю неожиданное сражение в невыгодной для него позиции и до соединения с союзным Ягайло»[845].

В это время к князю один за другим должны были прибывать вестники, сообщая, что татары уже близко и все приближаются к русской рати. Около полудня к Дмитрию Ивановичу примчался Семен Мелик со своей дружиной. Его преследовало множество татар из передовых разъездов войска Мамая. Увидев основные силы русских, они возвратились к ставке Мамая и сообщили ему, что русские полки стоят у Дона. Семен Мелик привез важную весть. Он сообщил, что Мамай стоит на Гусином броде и только одна ночь отделяет его от русских полков.

Итак, Мамай оказался вынужден принять бой именно на Куликовом поле, бросая свои войска в сражение с марша, неотдохнувшими.