Квест для демиурга (СИ)

Глава 27

— Подходим! Выбираем! Необыкновенный кус–кус! Виноград! Дыни! Ум свой съешь, лерра, такой вкусный фрукт! — торговец с бойкими черными глазами нахваливал свой товар Ае, косившись взглядом на двух стражей в ярких, даже пестрых одеждах, неподвижно стоящих за ее спиной.

— Лерра! Взгляните на эти шелка! Виасинские, намасские, абигизские! Бархат из Спенсы, парча! Атлас! Все, что нужно юной лерре — только у меня! — вторил ему продавец тканей.

— Золото! Только самый благородный из металлов в магазине Старого Нахима! — раздавался почти одновременно с этими двумя и многими другими, третий голос, — Все, что угодно красивой лерре! Браслеты, серьги, ожерелья, пояса из намасских монет! Кольца с драгоценными камнями! Взгляните на эти изумруды — точно в тон ваших прекрасных глаз!

— Зачем юной лерре твое занюханное золото! Такой красавице по вкусу более благородные металлы! Лерра! Платина и ириний! Абигизская отделка! Только сегодня скидки для прекрасной лерры!

— Вай! Мое золото ты назвал занюханным! Добрые люди, все знают, что ириний у него выбракованный, а то и поддельный, поэтому и стоит так дешево! Не слушайте его, юная лерра! — Возмущался продавец золота, и его голос тонул в тысяче других голосов, нахваливающих свой товар и поносящих товар соседа.

Ая уже пожалела было, что решила срезать путь к караван–фонтану и пошла через рыночные ряды. Рынок в Лонге — это было что‑то из ряда вон выходящее, когда она увидела его впервые, ей показалось, что она спит и видит какой‑то совершенно невозможный сон: ни на одном из островов Цветущего Архипелага ей не приходилось встречать такого огромного количества людей. На официальных приемах, балах, праздниках и прочих торжественных мероприятиях, эльфы, собираясь вместе, никогда не вели себя подобным возрастом — они во всем отличались от людей. В Лонге Ае приходилось семимильными шагами наверстывать то, о чем не писалось в ее книгах — люди сильно отличались от эльфов. Они выглядели, говорили, держались и даже пахли по–другому, они казались совершенно дикими и примитивными по сравнению с привычным ей обществом, но было в них что‑то другое, что‑то, что привлекало Аю и одновременно заставляло держать с ними дистанцию — что‑то, она сама еще не понимала, что именно.

От запахов тысяч специй, фруктов, орехов, сладких треугольничков, пахлавы, щербета и прочих сладостей вперемешку с тяжелыми, чуть сладковатыми запахами мяса и рыбы, у девушки закружилась голова и она почувствовала, что еще немного — и стражам придется нести ее. Встряхнувшись, крепко сжав кулаки, она оглянулась и ободряюще кивнула сопровождающим ее жрецам, мол, со мной все в порядке, девушка прибавила шагу — ей оставалось миновать всего пару рядов.

Тут и там мелькали разноцветные покрывала женщин, просторные, светлые одежды мужчин, торговцы продолжали зазывать ее сотней голосов, и она уже не понимала, кто из них что говорит — все звуки сливались в один, тянущийся фоном параллельно с ее передвижением по рыночной площади, звук.

От взгляда Аи не укрывалось и то, что, не смотря на бойкие голоса торговцев, в глазах их мелькает страх, только лишь они завидят ее, и нахваливают они свой товар больше для того, чтобы не выделяться из общей массы, не привлечь, упаси боги, ее особое внимание. А что касается остальных горожан, то они откровенно шарахаются от нее и стремятся не попадаться ей на пути.

В первые же дни ее пребывания в Лонге лерра Аида строго наказала ей ни в коем случае не одевать чадари на улице, чтобы не дайте боги ее не приняли за местную уроженку. Чадари — традиционное верхнее одеяние женщин Лонга — встречалось здесь всевозможных цветов, исключая черный и белый. Оно полностью скрывало лицо женщины, оставляя небольшое отверстие для глаз, затянутое сеткой. Открывать лицо могли только жрицы храма, как успела заметить Ая еще даже до посещения Лонга: еще на корабле пиратов, ритуальные жрицы храма Молчащих Пряностей не скрывали не только лицо, но и одну грудь и носили только черное.

Ей же, как верховной жрице, позволялось носить все, что она захочет — все равно жриц здесь боялись до такой степени, что общаясь с ними, им никогда не смотрели в лицо. Впрочем, это касалось в основном лишь простого народа. Знать Лонга умело скрывала свой страх перед жрицами, но и они старались держаться от них по возможности подальше, вступая в диалог только по необходимости. То место, куда сейчас направлялась Ая, караван–фонтан, было обычным местом дислокации аристократии Лонга. И сегодня Ая направлялась туда с важной миссией: пусть выглядело это как обычная прогулка, но ее ожидал придворный маг пресветлого вона Лонга — его высочайшей милости, владыки неба и земли.

Придворный маг, только одному ему известно, каким образом договорился с леррой Аидой, чтобы Ая помогла ему зарядить дворцовые артефакты, пребывая в роли живого неисчерпаемого источника. И пусть храм и официальная власть никогда не пересекались, сегодня лерра главная ритуальная жрица сама отправила Аю на встречу с магом: прибыли новости из‑за стены города. И новости эти звучали неутешительно: гонцы докладывали, что одно из племен орков отклонилось от привычного маршрута и в настоящий момент перемещается в опасной близости от Лонга. Слухи о возможной опасности заставили храм и дворец на какое‑то время забыть о своих разногласиях и объединить силы. Ае предстояло зарядить на полную мощность боевые артефакты.

Минуя рыночные ряды, Ая прошла через несколько узеньких улочек мимо желтых, песчаного цвета домов и подошла к огромной стене из песка. Не сбавляя шага, она вошла в открывшиеся ей навстречу ворота и ощутила, как разительно отличался сам воздух в пределах резиденции великого вона от того, которым дышали жители южной столицы. Удушающая жара пропала, сменившись легкой приятной прохладой. И дело было не в магии — такого радикального решения вопроса сухого климата она не ожидала встретить — по сути, вся резиденция вона базировалась вокруг огромного фонтана, окружая его на манер амфитеатра с крутым спуском, состоящего не из скамей, а из множества ступеней этажей, уходя глубоко в землю.

На каком бы этаже ты ни находился — там неизменно было свежо и прохладно, а на самом дне, в связи с непосредственной близостью подземного озера, из которого и бил исполинских размеров фонтан, было даже холодно.

Ае следовало было быть на третьем сверху этаже, но время позволяло не торопиться. Она специально подгадала время, срезая большую часть пути через рыночные ряды, чтобы погулять по резиденции. Здесь как будто бы царил совершенно иной мир — женщины не прятали лиц и ходили в достаточно вольных нарядах, каждый этаж представлял собой целый спектр своеобразных развлечений — были здесь специальные парки для прогулки знати Лонга, местный театр, чайные комнаты, залы, где выступали борцы и даже библиотека. По сравнению с библиотекой храма дворцовое книгохранилище представляло собой достаточно убогое зрелище — когда Ая была здесь в прошлый раз, она удивилась тому, что здесь совсем нет магических книг, и подумала, что это наверно из‑за того, что все это было как будто напоказ, для подданных. Конечно, наверняка в покоях великого вона и его знатных вельмож, ну или хотя бы дворцового мага полезных книг не в пример больше.

Задумавшись о предстоящем общении с дворцовым магом, жизнерадостным приветливым стариком, помешенным на науке, Ая миновала нужный ей лестничный пролет и спустилась ниже, не заметив этого.

Она по–прежнему не могла сама пользоваться своей магией, но положив руку на артефакты с нехваткой заряда магической энергии, а другую вложив в сморщенную смуглую ладонь мага ощущала, как по ее пальцам струится теплый или холодный поток силы, наполняя жизнью уснувшие артефакты. Ая знала, что если бы не угроза нападения орков, лерра Аида нипочем бы не отпустила 'главное сокровище храма' 'заниматься ерундой'. И рада была, что благодаря неутешительным новостям, в ее однообразное расписание ворвалась капля разнообразия.

Ая неожиданно обратила внимание, что уткнулась в арку, закрытую занавесом из плотной ткани, над которой золотыми буквами было выложено: 'Суд великого вона'. Оглянувшись на свою охрану, стоящую за спиной с совершенно невозмутимыми лицами, девушка решилась на дерзость — приоткрыв небольшую щелочку, она заглянула в зал. Ая совершенно не ощущала угрызений совести и не опасалась, что стражи храма выдадут ее: ей объяснили, что любому, кто поступал на службу в храм, доходчиво объяснялось, что то, что совершается жрицами — не его ума дело, и как бы ни выглядели действия жриц со стороны — все делается во благо всего сущего.

Перед глазами Аи предстал овальный, хорошо освещенный зал, с широким пустующим ложем на пьедестале, по бокам которого стояли две устрашающие карикатуры на человека — Ая знала, что это были тролли. Перед пьедесталом пол был устлан циновками, на которых располагались страждущие, ищущие мудрости и милосердия от суда своего правителя.

По правую руку от ложа стоял сверкающий артефакт правды — выполненный в виде факела из чистого золота с камнем вместо огня — в зависимости от того, правду говорил истец или ложь, камень окрашивался в красный или зеленый цвет.

Раздались удары в гонг и секретарь суда возвести о приближении великого вона. Истцы и ответчики тотчас попадали ниц, показывая, таким образом, преданность его высочайшей милости.

Высочайшая милость торопливой походкой вошел в зал, в окружении чернокожих стражников в золотых доспехах и быстро занял свое место, показывая знаком, что можно начинать.

Вон Лонга представлял собой на первый взгляд комичное зрелище, но только поначалу: карлику от природы, ему приходилось двигаться больше и быстрее обычных людей, чтобы соответствовать ритму жизни окружающих. И вместо того, чтобы царственно нести свою персону сквозь само время, вон неосознанно предпочитал подстраиваться под остальных, что еще больше привлекало внимание к его уродству.

Однако за внешней беззащитностью маленького человека вон представлял собой очень опасное сочетание — обиды и злости на весь мир за свой отличающийся от других внешний вид. Ая уже встречалась с воном, когда он посещал храм, и была представлена ему, как новая верховная жрица. Сверля ее глубоко посаженными глазами из‑под кустистых бровей, его высочайшая милость поинтересовался в лерры Аиды — уверенна ли она в магической силе Аи, и если нет, то 'этой дикарке можно найти и иное применение'.

Главной ритуальной жрице пришлось постараться, чтобы сдержать себя в руках и настойчиво порекомендовать пресветлому вону не вставать на пути Пряных Богов, дабы не навлечь на славный Лонг их молчаливого гнева. Дворцовый маг, который сопровождал вона в храме, также заявил, что ручается за способности стоящего перед воном с опущенными глазами дитя. Также старичок–маг высказал предположение, что силы верховной жрицы храма хватит на то, чтобы помимо своих основных обязанностей еще и зарядить уснувшие артефакты, на что лерра Аида ясно дала понять, что не допустит никаких 'занятий подобной ерундой' до ночи равноденствия.

Дворцовый маг согласился с леррой Аидой, с тем, что ночь равноденствия важнее, но буквально кожей Ая почувствовала, что вон Лонга крайне недоволен ответом ритуальной жрицы. Взглянув на него исподтишка, отойдя в сторону, девушка обнаружила на себе его неприятный. Изучающий взгляд. Ей тогда показалось, что глава Лонга затаил на нее особую злость. И не только вон пугал ее в Лонге — сама жизнь здесь казалась для нее невыносимой из‑за особой, чрезмерной жестокости людей по отношению друг другу. Люди здесь жили в постоянном страхе перед властью, перед храмом, а тот, кто живет в страхе особенно, изощренно жесток.

Первый проситель вышел вперед — это был очень толстый человек с лоснящимся лицом и рыжей бородой, с бородавкой на носу и маленькими свинячьими глазками — за собой он тащил за руку высокую, статную, судя по походке и осанке, женщину в старом зеленом чадари.

— О великолепнейший из смертных пресветлый вон, чья мудрость несоизмерима с мудростью самых мудрейших из мудрых…. — видно было, что толстяк не остановится сам, твердо вознамерившись поразить своей велеречивостью его высочайшую милость, когда вон перебил его:

— Излагай суть своей просьбы, почтенный Жарымбей.

— Перед очами самого могучего, справедливого и милостивого женщина, которая уклоняется от уплаты своего долга: о чем есть долговое свидетельство.

— Поднесите свидетельство, повелел вон, и когда младший секретарь передал ему скрученный лист бумаги, бегло пробежал его глазами, и обратился к женщине:

— Ты действительно брала у этого почтенного человека деньги в сумме трехсот куачей в долг?

— Да, о великий, — отвечала женщина.

— Почему ты не вернула ему долг?

— Я вернула долг до последнего куаче, о великий.

Эмир перевел взгляд на артефакт правды — и Ая, со своего места увидела, что он не дотрагивается до рукояти, держит ее на весу, и камень остается по–прежнему красным.

— Факел Правды не согласен с тобой, ничтожная, — нехорошим тоном проговорил карлик, и женщина испуганно ахнула. Ая готова была поспорить, что женщина говорит правду — она чувствовала это и без всякого артефакта, а манипуляции вона с факелом только убедили ее, что исход суда заранее предрешен.

— Чего же ты хочешь от этой женщины за неуплату долга? — обратился вон к толстяку.

— Я готов простить ее долг, если она перейдет в мое личное пользование на полгода.

— Полгода маловато, почтенный Жарымбей, за такое тяжкое преступление — мало того, что эта женщина не отдала тебе долг, а значит, попросту украла у тебя деньги, она еще и осмелилась соврать мне, своему вону.

Женщина в зеленом чадари упала ниц перед воном и разрыдалась:

— Помилуй, о великий, у меня дети! Клянусь ими, я вернула долг почтенному меняле Жарымбею!

— Дети? — приподнял бровь карлик и вопросительно посмотрел на толстяка.

Тот тотчас же хлопнул в ладоши, и стражники втащили в зал двух упирающихся девочек–подростков в разорванных чадари, со следами ссадин и синяков на белых плечах.

По знаку вона стражники подняли чадари девочек, и Ая увидела, что они совсем еще юные — не больше десяти–двенадцати лет каждой. У ответчицы из груди вырвался глухой стон.

— Суд великого вона приговаривает тебя, женщина, поступить на полгода в личное распоряжение этого человека. Но поскольку ты являешься вдовой, ведь ты являешься вдовой? — спросил вон, и не дождавшись ответа, продолжил, — И поскольку позаботиться о твоих детях некому, мы милостиво дадим им приют в нашей резиденции на время твоего отрабатывания своего долга, являя тебе и всем присутствующим высочайшую милость! Да будет так!

Хор придворных поэтов тут же взорвался одобрительными возгласами и прославлениями его высочайшей милости, а Ая все еще не могла прийти в себя после того, что увидела, после лживого суда, которому стала невольной свидетельницей.

— Лерра жрица! — раздался шепот у нее за спиной, и девушка испуганно обернулась — ее охрана удерживала старичка–мага, не давая ему приблизиться к ней.

— Лерра жрица, что вы здесь делаете! Идемте, пока вас кто‑нибудь не увидел и не доложил великому вону! — испуганно шептал маг.

Но Ая уже достаточно ознакомилась с законами Лонга и понимала, что даже великий вон не посмеет открыто противостоять храму. Воспользовавшись тем, что старика удерживала ее стража, она решительно отдернула занавесь и быстрым шагом вошла в зал суда.

— Как смеешь ты, жрица врываться в зал суда без нашего на то соизволения? — воскликнул великий вон с плохо скрываемой яростью. Никто больше не решался что‑то сказать представительнице храма, даже стража высочайшего, поэтому ему пришлось обратиться к Ае напрямую.

За Аей почтительно следовала ее охрана, а за ними семенил дворцовый маг, тихо причитая:

— Лерра жрица! Лерра жрица! Вернитесь!

— Властью данной мне Пряными Богами, я забираю эту женщину и ее детей в храм, где они искупят любое лежащее на них преступление служением Молчащим Пряностям, — твердо, стараясь, чтобы голос ее не срывался, заявила Ая. Она старалась не замечать, каким недобрым взглядом смотрит на нее карлик со своего ложа. Обернувшись к стражникам за ее спиной, она приказала:

— Сопроводить этих женщин в храм.

Один из стражей коснулся магического кристалла на рукаве и в тот же миг в зал вошли еще два стражника. Ая обратилась к женщине в чадари:

— Следуйте за ними.

Женщина не осмелилась ни возразить верховной жрице, ни поблагодарить ее за спасение. Она и представить себе не могла, что когда‑нибудь вместе с дочерьми попадет на службу в храм. И неважно, в чем будет заключаться ее служение — она ясно понимала, от какой участи жрица с медными волосами только что спасла ее крошек: о пристрастиях великого вона здесь ходили легенды, которыми матери пугали детей, если те не хотели слушаться.

Не глядя на перекошенное от ярости уродливое лицо карлика, Ая развернулась и вышла из зала суда, стараясь не думать обо всех бесчинствах, творящихся в этом дворце. За ней поспешал придворный маг, охая и вздыхая.

Она не знала, что не далее, как через час после ее ухода, великий вон Лонга принимал в своих покоях очень важного гостя, огромного смуглого воина — сплошь покрытого шрамами и татуировками.

Этот воин, скрестив руки на груди, с высоты своего исполинского роста смотрел на стоящего перед ним в почтительной позе карлика, и великий вон не решался поднять вверх глаза от страха.

— Мой народ решил взять твой город. О карлике–правителе идет очень плохая слава. Защитить людей от твоего правления — честь для воинов, сидящих в седле.

— Великий воин, и я, и мой город у твоих ног. Бери все, что тебе нравится. Сохрани только мою жизнь!

— Ты недостоин жить после всего, что ты совершил. Но я не трону тебя сейчас. Сегодня я покорю твой город и ты можешь воспользоваться правом священного поединка для того, чтобы попытаться сохранить свою никчемную жизнь. Пусть кто‑то из твоих стражей встанет на твою защиту.

— Древний закон позволяет мне выкупить свою жизнь!

— Что ты можешь дать мне, карлик? После того, как я возьму твой город — в нем все, от твоего богатства до женщин будет принадлежать мне. Мы не тронем только черных женщин, которые служат молчаливым богам.

— Верно, но среди них есть одна женщина с нежной кожей и огненными волосами, которая достойна украсить гарем великого воина! Но берегись, ибо она — ведьма!

— Воин, сидящий в седле, не верит во всю суеверную чушь. И какого бы цвета ни были волосы черной женщины, мой народ не тронет ее.

— Она не черная женщина! Она не жрица храма! И она не принадлежит мне, как не принадлежат мне все, кто вхож в храм Молчащих Пряностей! Жрицы будут прятать ее — они дорожат ее ведьмовским даром! Прошу возьми ее как откуп за мою жизнь.

— Если она так прекрасна, как ты говоришь, и действительно не носит черных одежд, можешь считать, что тебе повезло.