«Белое дело». Генерал Корнилов

Поход генерала Крымова

К тому моменту, когда конфликт между Керенским и Корниловым вырвался наружу, т. е. к 28 августа, корниловские войска, которыми командовал А. Крымов, находились в следующих пунктах. Большая часть эшелонов 1-й Донской дивизии стояла в Пскове. Они могли двигаться к Петрограду по Варшавской железной дороге. Часть эшелонов Туземной дивизии находилась на станции Дно, и их путь к столице должен был проходить главным образом по Витебской железной дороге. Уссурийская конная дивизия стояла в эшелонах близ Великих Лук и Новосокольников; она также могла двигаться по Витебской железной дороге до станции Дно, а затем, чтобы не загружать путь от Дно к Петрограду, должна была повернуть на Псков и через Гдов, Нарву подойти к столице. Таким образом, /(опекой и Туземной дивизиям для подхода к Петрограду требовалось пройти 200–250 км, Уссурийской — почти в 3 раза больше (600 км).

Организованного движения по намеченным маршрутам, однако, не получилось. Сказались отсутствие прочной связи со Ставкой, переформирование 3-го конного корпуса в армию, а Туземной дивизии — в корпус прямо «на походе», обычная железнодорожная неразбериха. Части 3-го корпуса и Туземной дивизии эшелонировались на железнодорожных путях в огромном треугольнике: Нарва — Дно — Петроград. Происходила постоянная неупорядоченная передвижка эшелонов. Некоторые полки и сотни отрывались от «своих», отставали или уходили вперед, смешиваясь с частями других дивизий.

Крымов выехал из Могилева к войскам в ночь с 25 на 26 августа, т. е. еще до разрыва правительства и Ставки. Его штаб должен был находиться при 1-й Донской дивизии, эшелоны которой двинулись из Пскова ранним утром 27 августа. К вечеру ее головные эшелоны подошли к Луге. Здесь Крымов и только что назначенный его начальником штаба генерал М. Дитерихс догнали дивизию. Отсюда они решили форсировать движение к Гатчине; и если бы им удалось действовать так, как было запланировано в соответствии с договоренностью Корнилова с Савинковым, 1-я Донская дивизия вполне могла быстро выйти к Петрограду. Но ход событий уже повернулся.

Когда Крымов, ничего не подозревая, позвонил из Луги в Петроград, в штаб округа, ему ответили, что Керенский приказал остановить эшелоны. Крымов решил, что в Петрограде что-то произошло, и Керенский, возможно, уже не у власти. Когда вместе с Дитерихсом он вернулся с переговорного пункта на станцию, они увидели неожиданную картину: казаки высыпали из теплушек, смешались с солдатами Лужского гарнизона, повсюду шли митинги. Прибывший из Петрограда агитатор ВЦИК и агитаторы местного Лужского Совета зачитывали прокламации, объявлявшие о смещении Корнилова, призывавшие железнодорожников останавливать корниловские эшелоны. Они разъясняли контрреволюционные цели Корнилова и других генералов, призывали казаков не допустить покушений на завоевания революции, возврата старорежимных порядков. Царили неразбериха и растерянность…

В штабном вагоне Крымову были вручены две взаимоисключающие депеши. Главнокомандующий Северным фронтом Клембовский передавал приказ Корнилова, что в случае, если не удастся двигаться к Петрограду по железной дороге, идти туда походным порядком. Другая телеграмма — от Керенского — предписывала задерживать эшелоны, идущие в Петроград, и направлять их св пункты прежних стоянок». Прибывший из Петрограда комиссар ВЦИК М. Булычев и представители исполкома Лужского Совета требовали от Крымова подчиниться Временному правительству и увести войска. Крымов оказался в тяжком положении. В Псков, в штаб Северного фронта, для выяснения обстановки был направлен Дитерихс. Вскоре от него поступило но очень определенное сообщение, смысл которого можно было понять так, что следует как минимум продолжать концентрацию частей и ждать дальнейших указаний. Но когда днем 29 августа Дитерихс вернулся в Лугу, Крымов сказал ему, что он принял решение «приблизиться к Петрограду». Железнодорожные пути, однако, оказались блокированными: железнодорожники заявили, что, если даже их заставят вывести поезда, они «пожертвуют собой», по устроят крушение. Выгрузив эшелоны, Крымов отвел полки на 10–15 верст от Луги, расположив их в деревнях Стрешево и Заозерье. Отсюда он предполагал дойти до станции Оредеж, где рассчитывал соединиться с частями Туземной дивизии.

29 августа в Стрешево из Ставки наконец «пробился» полковник Лебедев, передавший Крымову боевой приказ: сосредоточить весь корпус вместе с Туземной дивизией, быстро двигаться на Петроград и запять его. По Лебедеву было поручено сообщить в Ставку, что сосредоточение всех частей требует теперь большего времени из-за их разбросанности, порчи путей, противодействия железнодорожников и возможного сопротивления войск Петроградского военного округа, по всем данным остающихся верными ВЦИК и правительству. Ко всему этому Крымов добавил, что у него имеются сведения, что между правительством и Ставкой ведутся какие-то переговоры, и, если эти сведения верны, он, Крымов, не хотел бы брать на себя ответственность за открытие боевых действий. Лебедев выехал из Стрешево, по по дороге был арестован.

В тот же день, 29 августа, из Петрограда к Крымову прибыли два представителя «Республиканского центра» — П. Финисов и полковник Л. Дюсемитьер. Они выехали накануне с фиктивными документами, с трудом нашли его в Заозерье и убеждали без промедления идти на Петроград, поскольку без этого выступление корниловцев в самом городе станет невозможным. В Петроград через Гатчину послали мотоциклиста с шифрованной запиской: «Действуйте немедленно, согласно инструкциям».

Крымов издал приказ, в котором сообщал, что штаб корпуса и штаб 1-й Донской дивизии 31 августа будут находиться в с. Мина, в одном переходе от Царского Села. Штабы Уссурийской и Туземной дивизий должны были войти с ним здесь в связь, чтобы, взаимодействуя, двинуться к Петрограду. Но сомнения, по-видимому, все сильнее терзали Крымова. Самое главное, он не имел устойчивой связи с Туземной и Уссурийской дивизиями. Где же они находились?

Еще 27 августа эшелоны Туземной дивизии со станции Дно начали уходить на Вырицу. Командир дивизии кпязь Багратион остался в Дно, ожидая прибытия генерала П. Краснова, назначенного новым командиром 3-го конного корпуса (Крымов назначался командующим Петроградской армией). К концу 27 августа в Дно пришли противоречивые телеграммы. Керенский требовал остановить движение войск к столице; Корнилов — не обращать на это внимание и действовать согласно полученным инструкциям. Багратион продолжал двигать свои эшелоны вперед. Выяснилось, однако, что за станцией Семрино железнодорожный путь разрушен. У станции Лнтропшино между разъездами ингушей и черкесов, с одной стороны, и высланными навстречу отрядами из Павловска и Царского Села — с другой, завязалась перестрелка. Это было, пожалуй, единственным боевым столкновением корниловских и правительственных войск. Однако обе стороны явно не стремились к обострению. Павловские и царскосельские отряды отошли со своих позиций, а командовавший ингушами и черкесами князь Гагарин, убоявшись оторваться от основных сил дивизии и «попасть в мешок», не решился продвинуться вперед.

Эшелоны Туземной дивизии неподвижно стояли в Вырице и Семрино. Сюда уже утром 29 августа прибыли агитаторы ВЦИК и представители Всероссийского мусульманского съезда, проходившего в эти дни в Петрограде. Делегаты съезда сразу встали на сторону правительства, поскольку в корниловском выступлении усмотрели угрозу реставрации монархии и, следовательно, национальному движению. Между прочим в числе посланцев съезда в Туземную дивизию находился внук Шамиля. На его влияние возлагали особые надежды…

На заседаниях полковых комитетов прибывшие убеждали горцев не принимать участия в надвигающейся гражданской войне, остаться в стороне. В Кабардинском и Осетинском полках началось брожение. Выносились резолюции, требовавшие от командира дивизии Багратиона остановить движение. Дезорганизация и неразбериха усиливались. В таких условиях все еще находившийся в Дно Багратион отдал приказ, согласно которому части дивизии должны были сосредоточиться на станции Вырица, но никаких боевых действий не предпринимать. Это было равно отказу от задачи, поставленной Ставкой: вступить в Петроград и наряду с частями 3-го конного корпуса установить там «твердый порядок».

Головные эшелоны Уссурийской дивизии вместе со штабом и командиром дивизии генералом А. Губиным к 28 августа дошли до Нарвы, где были встречены агитаторами местного Совета и агитаторами, прибывшими из Петрограда. М. Шолохов в «Тихом Доне» с большой художественной силой описал сцену выступления агитатора-большевика И. Бунчука перед казаками, оказавшимися в Нарве.

«В Петрограде вам делать нечего, — говорил Бунчук. — Никаких бунтов там нет. Знаете вы, для чего вас туда посылают? Чтобы свергнуть Временное правительство… Вот! Кто вас ведет? — царский генерал Корнилов. Для чего ему надо спихнуть Керенского? Чтобы самому сесть на его место. Смотрите, станичники! Деревянное ярмо с вас хочут скинуть, а уже если наденут, то наденут стальное!» Корниловский есаул Калмыков пытается парализовать влияние Бунчука. Столкновение их оканчивается трагедией. Бунчук с помощью казаков арестовывает Калмыкова и, когда тот в ярости оскорбляет Ленина и большевиков, расстреливает его на железнодорожных путях. Первые, еще слабые раскаты будущей гражданской войны…

Дальше Ямбурга уссурийским эшелонам пробиться не удалось. Поступили сообщения, что путь впереди разобран. 30 августа общее совещание комитетов частей Уссурийской дивизии вынесло постановление о подчинении Временному правительству. Делегация уссурийцев выехала в Петроград. Ее возглавил войсковой старшина Г. Полковников, которому это скоро зачтется Керенским.

5-я Кавказская казачья дивизия, которая, согласно плану Ставки, должна была двинуться на помощь Крымову из Финляндии, так и осталась на месте. Командир 1-го кавалерийского корпуса, в который входила дивизия, князь Долгоруков выехал из Могилева к мосту дислокации дивизии в ночь на 28 августа, но уже в Ревеле был арестован.

Оказалась бездеятельной и корниловская «пятая колонна», состоявшая из членов контрреволюционных организаций и офицеров, направлявшихся в Петроград из Ставки. Контрреволюционные организации должны были выступить в ответ на «большевистское восстание», по данным военной контрразведки якобы предполагавшееся в день полугодовщины Февральской революции — 27 августа. Но в этот день орган ВЦИК «Известия» сообщили, что от большевистского руководства получены категорические заверения, что никаких выступлений большевики «не готовили и не готовят». Таким образом, писали «Известия», если какие-то выступления и произойдут, то они будут «провоцированы исключительно контрреволюционными, правыми организациями».

Действительно, необходимость в «большевистском восстании» у корниловцев была такова, что они планировали даже его имитацию. Корниловская контрразведка в Петрограде, руководимая полковником Геймапом, подготовила на роль «восставших большевиков» председателя Совета «Союза казачьих войск» полковника Л. Дутова и его людей из «союза».

Сообщение Керенского, устранявшего Корнилова с поста Главковерха, «хватило» главарей «пятой колонны» «обухом по голове»: они беспечно проводили время в загородном ресторане. Полковники Сидорин и Дюсемитьер предпочли скрыться, прихватив, как говорили, немалые суммы, переданные им через «Республиканский центр».

По-иному произошло с офицерами, командированными в Петроград из Ставки. Еще 22 августа они были вызваны в Могилев с разных фронтов якобы для обучения новым английским системам «минометания» под руководством майора Финлейстейна. Оказалось, однако, что систем этих в Могилеве пока пет (задержались в Архангельске), и тогда-то явилась мысль перебросить собравшихся офицеров в Петроград. По поручению Корнилова им говорили, что там они должны будут «смягчить ужасы надвигающихся событий»: охранять мосты, телеграф, банки и т. д., каждый получит в свое подчинение небольшой отряд (до 10 юнкеров или солдат). 26–27 августа почти все офицеры (более 100 человек) выехали в Петроград, получив по 150 руб. суточных на 10 дней и адреса явок: Фонтанка, 22, полковник Дюсемитьер; Сергиевская, 46, генерал Федоров (председатель «Военной лиги»), и Главное управление воздухоплавания. Однако большинство офицеров до Петрограда не доехали: их задержали в Вырице, Витебске и Орше. Лишь небольшое число «просочилось» в Петроград, но было уже поздно…

Крымов в нерешительности стоял под Лугой. Лично он с самого начала был против соглашений с Керенским, с этим, как он называл его, «шарлатаном и прохвостом».

На этой почве у него были разногласия с Корниловым, который «допускал возможность выхода из положения с общего сговора с правительством». Разногласия порой принимали довольно острый характер. Крымов, в частности, считал, что Корнилов, запутавшись в поисках компромиссов с правительством, «передерживает» его в Ставке, в то время как он уже давно должен был выехать в войска, предназначенные к движению на Петроград. Ход событий, казалось, подтвердил позицию Крымова. Керенский «предал», обвинил Корнилова в измене; и хотя Корнилов не остался в долгу, Крымов, по всей вероятности, считал, что беды, обрушившиеся на его поход, во многом связаны с неправильной позицией Ставки и самого Корнилова. А когда войска «забуксовали» под Лугой, Семри-по и Нарвой, настоящей помощи из Ставки не поступило. Распоряжения, с трудом доходившие до Крымова из Пскова и Могилева, были не вполне четкими, в них ощущалась какая-то неясность, какие-то колебания Ставки. Прочной связи наладить не удавалось. Войска оказались рассредоточенными и деморализованными распоряжениями Керенского и советскими агитаторами. Генерал М. Алексеев позднее свидетельствовал, что «нравственное разложение прочного дотоле корпуса произвело угнетающее впечатление на Крымова».

Легко себе представить состояние Крымова, усугублявшееся еще и тяжелыми обстоятельствами личного характера. В те самые дни, когда он должен был повести войска на Петроград, нарушилась его семейная жизнь: распался брак, что вызвало у него глубокие душевные переживания.

29 и 30 августа Крымов направил в штабы Туземной и Уссурийской дивизий доверенных офицеров с требованием уничтожить все документы, содержащие его приказы о действиях после вступления в Петроград. Фактически это было признанием краха похода…

Еще 28 августа Крымов приказал подполковнику Данильчуку любыми средствами пробраться в Петроград и разыскать там полковника Самарина. Этот Самарин перед Февральской революцией служил начальником штаба Уссурийской казачьей дивизии 3-го конного корпуса, которой командовал Крымов. Крымов полностью доверял ему, и в марте 1917 г. во время своего пребывания в Петрограде «провел» его на должность начальника кабинета военного министра А. Гучкова. Самарину, вероятно, отводилась роль связного между Гучковым и Крымовым, еще в марте 1917 г. замышлявшими контрреволюционный переворот. С приходом в военное министерство Керенского начальником кабинета стал брат его жены — генерал В. Барановский, но Самарин остался в кабинете. Крымов, конечно, знал об этом, и вполне естественно считал, что, посылая Данильчука в Петроград, через Самарина и Барановского сумеет получить информацию о создавшемся политическом положении.

Данильчук, также хорошо знавший Самарина, вечером 28 августа нашел его, рассказал о состоянии войск Крымова, просил ориентировки. На другой день в Лугу Крымову пошла зашифрованная телеграмма, содержание которой неизвестно. Самарин же, как он позднее сообщил А. Деникину, сказал Барановскому, что, если бы такой генерал, как Крымов, хотел взять Петроград, он не «топтался бы около Луги», а уже сидел бы в Зимнем дворце. Самарип предлагал попытаться войти в связь с Крымовым, чтобы найти пути соглашения, и предложил лично поехать в Лугу с условием, что Крымов не будет арестован ни в Луге, ни по приезде в Петроград. Гарантии якобы были даны, хотя Керенский утверждал, что Самарину был вручен ордер на арест Крымова. Поездку Самарина санкционировал и генерал Алексеев. «Пусть переговорит со мной, и тогда все разъяснится к общему благу», — сказал он.

Самарин выехал на рассвете 30 августа в сопровождении подполковника Данильчука и поручика Данилевича. Крымова нашли в Заозерье. Данильчук сообщил о положении в Петрограде. Самарин, по его словам, перечислил имена больших генералов, уже перешедших на сторону правительства, и передал пожелание Керенского, чтобы Крымов «под честное слово» прибыл в Петроград. Крымов собрал офицеров штаба, и было решено, что он и Дитерихс поедут в Петроград. Интересно, что тут же решили, что одновременно в город «просочатся» 25 офицеров и урядников.

Вечером 30 августа Крымов, Дитерихс, Самарин и Данилевич на автомобиле тронулись в путь. Корнилов в Ставке не знал об этом. Вечером же 30 августа, когда Крымов и его спутники уже были в пути, он направил в Лугу офицера с письмом, в котором интересовался «дальнейшими шансами на возможность крепкого нажима» теми силами, которые имелись у Крымова. Он также требовал действовать в духе отданных им инструкций…

Отъезд Крымова в Петроград, несомненно, нанес всему корниловскому движению тяжелый удар. Командир 1-й Донской дивизии генерал А. Греков, оставшись без командира корпуса, некоторое время еще продолжал движение войск к станции Оредеж, но это была уже инерция. Когда в штаб дивизии из Луги прибыли представители ВЦИК и Временного правительства, Греков сразу же капитулировал. Он уверял, что Крымов скрывал от него антиправительственные цели похода и он, Греков, вообще ничего не знал. Комиссар ВЦИК Булычев сообщал в Петроград, что в словах Грекова чувствовались «полная растерянность и желание подделаться…».

Между тем утром 31 августа Крымов прибыл в Петроград и в 12 часов дня был принят Керенским в Зимнем дворце. По воспоминаниям присутствовавших, разговор велся в довольно резких тонах. Раздраженный Керенский требовал, чтобы Крымов откровенно сообщил ему подлинные цели движения его войск к столице. Крымов уверял, что действовал в соответствии с приказом, который, как он полагал, был согласован с правительством. Тогда Керенский попросил передать ему документы, имеющиеся у Крымова. Среди них был приказ № 128 по 3-му конному корпусу. В нем сообщалось что в Петрограде распространяются слухи, будто войска Крымова идут в Петроград якобы «для изменения существующего строя». Приказ опровергал это и разъяснял, что задача войск — покончить с бунтами, потрясающими город, и установить там «твердый порядок» по распоряжению генерала Корнилова, который объявлялся «несменяемым». Приказ был отдан 29 августа, т. е. спустя два дня после того, как Корнилов официально был смещен с поста Верховного главнокомандующего. Это означало, что Крымов в разгоревшейся борьбе правительства и Ставки остался на ее стороне и шел на Петроград вопреки уже известной ему воле правительства. В то же время приказ Крымова был составлен так, чтобы не дать возможности обвинить его автора в прямом призыве антиправительственного характера. Возможно, эта «маскировка» и взорвала Керенского. «Вы, генерал, очень умны, я давно слышал, что вы умный, — зло говорил он. — Но этот приказ так скомбинирован, что он не может служить вам оправданием».

Крымов отрицал свою причастность к намерению свергнуть правительство, клялся, что всегда работал «для государственного порядка» и именно ради него шел в Петроград.

К тому времени, когда Крымов явился в Петроград, по распоряжению Керенского уже действовала Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию дела о генерале Корнилове и его соучастниках. Она возглавлялась военно-морским прокурором И. Шабловским и включала в себя трех членов: военных юристов полковника Р. Раупаха, полковника И. Украинцева и следователя Н. Колоколова (затем комиссия была пополнена другими членами). Шабловский вошел в кабинет Керенского как раз в тот момент, когда там на высоких тонах шел разговор о сущности крымовского приказа № 128 и других его распоряжений (приказы о вступлении частей в Петроград, распределении их по районам, введении комендантского часа, военно-полевых судов и т. п.).

«Вот приказ генерала Крымова, полюбуйтесь!» — обратился Керенский к Шабловскому. Тот взял бумаги, сказал, что приобщит к делу и разберется. «Вы поступаете в распоряжение председателя комиссии», — сказал Керенский. Крымову и его начальнику штаба генералу М. Дитерихсу тут же были вручены «предписания», согласно которым они должны были отправиться в следственную комиссию «для дачи показаний». Шабловсдий попросил Крымова явиться к нему вечером в здание Адмиралтейства. Однако в назначенный час Крымов не явился.

Во второй половине дня 31 августа в одной из ком-пат квартиры ротмистра Журавского в доме № 19 на Захарьевской улице неожиданно прогремел выстрел. Когда прибежавший Журавский рывком распахнул дверь, он увидел: его гость, только что приехавший из Зимнего дворца от Керенского генерал Крымов, в какой-то неестественной позе сидел на диване, большое, грузное тело накренилось вбок, голова была безжизненно откинута назад. Журавский трясущимися руками рванул на груди Крымова френч и с ужасом увидел, как на рубашке, быстро расширяясь, проступало кровавое пятно. Затравленно оглянувшись, Журавский только теперь заметил валявшийся на ковре подле дивана пистолет…

Крымова, который был еще жив, срочно доставили в Николаевский военный госпиталь, но было уже поздно: он скончался через несколько часов. Хоронили его без воинских почестей, при погребении присутствовали лишь несколько человек…

Смерть Крымова вызвала в Петрограде различные толки и слухи. Говорили даже, что никакое это не самоубийство, что во время встречи Крымова с Керенским произошел скандал со взаимными оскорблениями и присутствовавший в кабинете Б. Савинков застрелил генерала. Но Крымов оставил два письма, адресованные жене и Корнилову. Письмо жене, впрочем, мало о чем говорило. Крымов писал, что решился покончить с собой, будучи не в силах пережить позора возможного над ним суда. О чем шла речь в пространном письме Корнилову, срочно доставленном в Ставку адъютантом Крымова подъесаулом Кульгавовым, не будет известно никогда. Позднее генерал А. Лукомский вспоминал, что он вошел в кабинет Корнилова как раз в тот момент, когда из него выходил Кульгавов, только что прибывший из Петрограда. Корнилов сидел за столом и читал какие-то бумаги. Лукомский тихо спросил: «Ваше превосходительство, что в письме Крымова?» Корнилов угрюмо молчал и лишь на повторный вопрос ответил как бы нехотя: «Я письмо порвал. Ничего особенного он не пишет». И никогда впоследствии Корнилов не вспоминал о крымовском письме. Это молчание само по себе красноречиво. Можно предположить, что Крымов перед смертью высказал Корнилову какие-то резкие и горькие слова…

Крымов унес в могилу многие из тайп подготовки заговора и подлинных намерений сторон. На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Керенский показывал, что, когда стало известно, что Крымов застрелился, один из его «офицеров» — князь Багратион якобы с облегчением сказал: «Ну, теперь все концы в воду…»