«Белое дело». Генерал Корнилов

Введение

Что такое «белое дело»?

В довоенные годы все мальчишки играли в «красных» и «белых». Ответить на вопрос, кто такие «белые», никому но составляло труда. «Белые» были буржуями и помещиками, стремившимися вернуть народ в прежнее, угнетенное состояние. Многочисленные красочные плакаты, в сущности, подтверждали это. На них люди с пухлыми животами, в картузах и котелках — купцы и капиталисты — держали на поводках беснующихся псов, на которых было написано: Деникин, Врангель, Юденич, Колчак…

Когда Художественный театр в 1926 г. поставил «Дни Турбиных» М. Булгакова, это вызвало нечто вроде шока. Контрреволюционные офицеры выглядели обычными, честными, даже в чем-то приятными людьми!

Рапповская критика резко нападала на пьесу, обвиняя автора в «примиренчестве» к классовому противнику — белогвардейцам, хуже того — в симпатиях к «белым», в стремлении реабилитировать их и т. п.

Но дело было, конечно, не в злонамеренной ограниченности рапповцев. В. Маяковский, который, кстати, тоже принял участие в критике Булгакова, как представляется, точно уловил особенность современного ему восприятия белогвардейской контрреволюции:

И у того же Маяковского в поэме «Хорошо!» вдруг встречаем такую картину бегства классово ненавидимых им «белых» из Крыма:

В этих двух поэтических отрывках глубоко отражены две правды: правда нашего отношения к «белым», правда пашей еще не остывшей ожесточенной борьбы с ними и правда самих «белых», любивших ту Россию, которая безвозвратно уходила под ударами революции, но умом и сердцем не принимавших этого ухода…

«Белое дело», или «белое движение», — неотъемлемая часть нашей истории, а много ли мы знаем о нем и теперь? В 20-х годах еще издавались мемуары некоторых белогвардейских «вождей» и связанных с ними политических лидеров, появлялись книги, посвященные контрреволюции. В 30-е годы все это практически прекратилось.

Думается, что нынешние школьники (да и не только они) на вопрос о «белых» ответят еще менее вразумительно, чем отвечали те мальчишки, которые когда-то самозабвенно играли в «белых» и «красных». Хотя характер ответов все-таки будет иным. Под влиянием наших кинематографических «вестернов» о гражданской войне «белые», скорее всего, предстанут в облике вылощенных гвардейских офицеров, поющих в ресторанах «Боже, царя храпи» и старинные русские романсы. Мало кто скажет о том, что творили многие «блестящие офицеры» на территориях, «освобожденных» от «красных». По словам В. Шульгина — одного из идеологов «белого дела», — бывало «взвивались соколы не орлами, а ворами». Белый террор надолго остался в памяти народа… Есть ли в этом «незнании» вина отвечающих? Ведь историческая литература не давала и не дает им нужного «материала».

Впрочем, справедливости ради следует сказать, что ответ на такой вопрос и не принадлежит к простым. Даже в белоэмигрантской историографии, для которой история контрреволюции, естественно, находилась в центре внимания, вопрос о содержании понятия «белое движение» вызывал острые споры.

Что же такое «белое движение», «белое дело»'?

Где его истоки?

Какие силы составляли его опору?

Что они противопоставляли Советской власти и что готовили России в случае своей победы?

Почему они потерпели поражение?

На все эти и другие вопросы автор пытается дать ответ в предлагаемой книге, которая задумана как первая часть работы о «белом деле». Здесь нет и, естественно, не может быть претензии на историческую истину.

Как правильно сказал один из читателей, «стихия исторического познания — это спор». Спор может быть но прекращающимся никогда.

Революция и гражданская война — огромный пласт пашей истории, целая эпоха, предстающая перед нами тысячью сторон и граней, исполненная драматизмом борьбы, поражений и побед. Неверно думать, что это всего лишь вчерашний мир, канувший в небытие. Нет, он живет, говорит, кричит, требует внимания, настаивает на понимании, на справедливости. Каждый историк, обращавшийся к документам той эпохи, это хорошо знает, чувствует.

Как же рассказать об этом?

Всякое историческое описание несет на себе печать эмоций и своеобразия мыслей историка. В ряду других причин его больше всего меняет время. В описаниях, приближенных к событиям, эмоционального больше, во всяком случае ощущается оно сильнее. В описаниях, от которых события уже удалены в глубь истории, мысль должна преобладать.

Это не значит, что в данном случае труд историка становится бесстрастным. Просто дистанция времени позволяет с более глубоким пониманием подойти к предмету познания.

И снова искусство, поэзия идут здесь впереди исторической науки, указывая ей путь. Мы начали стихами В. Маяковского, написанными в середине 20-х годов, а закончить хочется стихами Р. Рождественского. Ужо в наши дни он побывал на парижском кладбище Сен-Женьев-де Буа, где похоронены многие участники «белого движения»: