«Находясь по условиям времени в провинции...»: практики выживания российских ученых в годы Гражданской войны

Введение

«Будущему историку несомненно придется уделить серьезное внимание положению русской науки и ученых во время революции», — утверждал в 1922 г. в обстоятельной статье о научной жизни Крыма П. С. Гальцов[1]. К тому времени он уже эмигрировал, а еще пять лет назад молодой перспективный ученый по ходатайству Академии наук был отозван с Западного фронта и назначен старшим зоологом Севастопольской биологической станции[2]. Фактически возглавляя это учреждение в 1917—1920 гг., он прошел реальную школу выживания в условиях смены политических режимов и других «симптомов» Гражданской войны.

П. С. Гальцов был не первым, кто коснулся проблемы жизнедеятельности научной интеллигенции на территориях, переходивших «из рук в руки». Его «опередил» известный геолог — академик А. Е. Ферсман. По итогам майской 1919 г. командировки во временно советский Киев он опубликовал в журнале «Природа» статью о ситуации на Украине в 1917—1918 гг. с характеристикой деятельности основных научных учреждений и наиболее интересных новинок научной и научно-популярной литературы[3].

В начале 1920-х гг. в журналах «Наука и ее работники», «Книга и революция», «Природа» печатались небольшие, типа «сообщений с мест», публикации, содержавшие информацию о развитии науки и культуры военных и революционных лет в российских регионах. Тогда еще подобные материалы не подвергались цензуре[4]. Авторами статей были исключительно свидетели событий. Д. М. Павлов, активный участник краеведческого движения, в обзоре научной и вузовской жизни Северного Кавказа выделил факторы, способствовавшие обогащению региона научными учреждениями и вузами «за время оторванности от Центральной России».

Это «давняя вопиющая нужда Кавказа в своих рассадниках и очагах науки», «связанный с революционными переживаниями духовный подъем», Гражданская война («молодому поколению за невозможностью пробраться в центр негде было учиться»), а также «похвальная отзывчивость» властей: советской, казачьей, добровольческой[5].

Обзор деятельности научных организаций Крыма в годы революционных потрясений представлен в статье академика В. И. Вернадского. Уже первые ее строки говорили о высокой оценке итогов тех лет: «Научная работа в Крыму в 1917—1921 годах шла непрерывно и временами, при мало-мальски благоприятных условиях, приобретала интенсивность, небывалую в истории края»[6].

Автор статьи о деятельности КЕПС Крыма, скрывшийся за инициалами В. О., подчеркнул факт ее образования «во время полной отрезанности Таврического полуострова от остальной России» и указал на финансовую поддержку Комиссии правительством Врангеля[7].

В журнале «Русская книга» («Новая русская книга»), выходившем в Берлине под редакцией А. С. Ященко с 1921 по 1923 г., в разделах «Книжная летопись» и «Писатели» помещались заметки о книгоиздании, жизни и творчестве русских писателей и ученых. Причем особый интерес проявлялся к регионам, находившимся под властью несоветских режимов. Здесь и была опубликована упомянутая выше статья П. С. Гальцова.

В научных трудах по результатам исследований, проведенных в 1917—1920 гг. на окраинах бывшей Российской империи, авторы обращали внимание на фактор изоляции от столиц. Сотрудник Геологического комитета К. А. Прокопов в брошюре о нефтеносной области Кубани, изданной в 1920 г. в Екатеринодаре, предупреждал потенциальных читателей: «Находясь по условиям времени в провинции и не имея под руками специальной литературы, автору пришлось по памяти восстанавливать приведенные списки литературных произведений, чем и объясняются неточности и пропуски в этих списках»[8].

Нахождение за пределами советских территорий «по условиям времени» достаточно быстро стало не просто фактом биографии, а практически «скелетом в шкафу».

Из тех, кто после Гражданской войны жил в Стране Советов, публично, хотя и иносказательно, признался в бегстве в провинцию подальше от революционных катаклизмов, пожалуй, только О. Э. Мандельштам — в стихотворении 1931 г. «С миром державным я был лишь ребячески связан...»:

Большинство же из потока беженцев в автобиографиях и анкетах в качестве причин отъезда из столиц в 1917—1918 гг. выдвигали «уважительные»: состояние здоровья, семейные обстоятельства, гастрольный график, избрание по конкурсу и т. д. Задержка в провинции на несколько лет объяснялась исключительно отрезанностью линией фронта от советской России. Эти версии много десятилетий транслировались в биографических текстах.

Историк литературы М. О. Чудакова справедливо отмечала, что «формирование двусмысленной литературной атмосферы советского времени в немалой степени было связано с тем, что очень многие, скажем, столичные литераторы были хорошо осведомлены о той части социальной и литературной биографии друг друга, которая относилась к 1918—1920 годам, — и последующее перекрашивание как бы предполагало взаимную скромность»[10]. Это же относилось к ученым, которые боялись привлечь внимание к факту пребывания и профессиональной деятельности (собственной и своих коллег) в «белой» России. Впоследствии многие «отредактировали» свои биографии, что, впрочем, спасло далеко не всех. Имевшиеся в компетентных организациях сведения о контактах с антибольшевистским режимами становились поводом для преследования.

Даже спустя десятилетия облеченные самыми высокими регалиями ученые вынуждены были оправдываться. Академик К. Н. Скрябин, работавший в 1917—1920 гг. в Донском ветеринарном институте, писал во второй половине 1960-х гг. в неопубликованных по сей день воспоминаниях «Моя жизнь в идеях и действиях (1917—1927)»: «В конце декабря 1917 выехал с семьей в Новочеркасск. Однако развернувшиеся политические события, фронт Гражданской войны отрезал меня от Петрограда, и я вынужден остаться в Новочеркасске профессором до ноября 1920 г.»[11] При этом он отмечал: «Я старался целиком уйти в науку и не касаться той грязной, враждебной мне жизни, что шла за окнами нашего института»[12].

В биографиях многих ученых, в т. ч. академиков, их деятельность на несоветских территориях до сих пор не воссоздана.

Вопросы выживания ученых в условиях гражданского противостояния долгое время игнорировались в историографии. Ведь тема «научная интеллигенция и революция» изучалась главным образом в русле привлечения ученых к социалистическому строительству, «идейного перевоспитания буржуазных специалистов» (труды А. В. Кольцова, Б. А. Лебина, С. А. Федюкина, Л. В. Ивановой, В. Д. Есакова, О. Н. Знаменского, П. В. Алексеева и др.). Особое внимание уделялось роли В. И. Ленина в организации научных учреждений, его отношению к научной интеллигенции, распространению научных знаний среди трудящихся. Отдельные аспекты деятельности ученых, развития высшей школы в периоды правления несоветских режимов рассматривались на материалах Сибири, Северного Кавказа, Поволжья в работах В. Л. Соскина[13], И. Я. Куценко[14], Б. Ф. Султанбекова[15]. В юбилейных изданиях провинциальных вузов период «белогвардейщины» представлен как темное пятно.

Автор книги о формировании советской университетской системы Ш. X. Чанбарисов, стремясь как-то оправдать «формальное открытие университетов» вне советской России, отмечал, что «их возникновение по праву связано с Октябрьской социалистической революцией», т. к. «почва для них подготавливалась долгой борьбой прогрессивных сил за просвещение»[16].

Украинская академия наук традиционно представлялась как изначально советское учреждение; факт ее основания в период правления гетмана Скоропадского не афишировался.

Биографы филигранно «интерпретировали» перипетии жизни своих персонажей в 1917—1920 гг. (особенно хорошо это заметно по многочисленным книгам об академике В. И. Вернадском), дабы не запятнать репутацию советских ученых. Разумеется, подобные трактовки были следствием идеологических ограничений.

Альтернативные версии транслировали исторические исследования и воспоминания, публиковавшиеся российскими эмигрантами. Обратим особое внимание на мемуары ученых в серии «Архив русской революции» (берлинское издание И. В. Гессена 1920—1930-х гг.) и на явно недооцененную в историографии книгу «Русские школы и университеты в годы Первой мировой войны» на английском языке, опубликованную в 1929 г. в США[17], авторы которой — ученые и политические деятели: Д. М. Одинец — историк, министр великорусских дел в правительстве Украинской народной республики, председатель киевского комитета Союза возрождения России в 1919 г., П. Н. Новгородцев — юрист и философ, в годы Гражданской войны — один из идеологов «белого» движения; предисловие написал министр народного просвещения времен Первой мировой войны П. Н. Игнатьев. В книге рассмотрены тенденции развития образовательных учреждений России в 1914—1918 гг. в контексте милитаризации науки, социально-политических трансформаций.

Большой интерес представляют исследования Е. В. Спекторского[18], Н. Д. Полонской-Василенко[19], мемуары М. М. Новикова[20], С. П. Тимошенко[21], Н. П. Полетики[22] и др. В середине 1980-х гг. американский славист Т. Эммонс перевел на английский и подготовил к изданию хранившийся в архиве Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета московский дневник революционных лет историка Ю. В. Готье[23]. Десятилетие спустя этот ценный документ был издан в оригинальном виде.

На заре «перестройки» вышла посмертная статья известного интеллигентоведа С. А. Федюкина «Интеллигенция и белое движение», где рассмотрена роль отдельных профессиональных групп интеллигенции (в том числе и научной) в идеологическом оформлении «белого» движения, в политической жизни «белой» России. Автор обосновал необходимость изучения темы «интеллигенция за линией фронта», т. е. на территории, которая «порой занимала до 3/4 всей площади страны с громадной массой населения». В статье были обозначены фамилии ученых, работавших в белогвардейских структурах (в основном на Востоке страны) и тех, кто «активной политической деятельности не вел, а полностью отдался науке и преподаванию»[24]. Данная тема получила развитие в трудах зарубежных ученых[25].

За последние 25 лет были опубликованы работы, отразившие различные аспекты истории научной интеллигенции в годы революции и Гражданской войны: ее роль в возникновении и функционировании отдельных вузов, научно-исследовательских учреждений; взаимоотношения научной интеллигенции и власти; идейно-политическое размежевание, условия профессиональной деятельности, материальное положение (труды А. И. Авруса, Н. Н. Алеврас, Л. Г. Берлявского, Н. В. Гришиной, А. Н. Дмитриева, Н. И. Дмитриева, С. П. Звягина, Н. А. Казаровой, А. В. Квакина, А. Б. Кожевникова, А. В. Кольцова, К. П. Краковского, В. А. Кузнецова, В. В. Лаврова, А. Л. Литвина, О. М. Морозовой, Л. С. Малявиной, С. И. Михальченко, Л. А. Молчанова, А. Е. Музычко, С. А. Некрылова, А. А. Непомнящего, А. А. Нестули, А. Л. Посадскова, И. А. Ревина, Н. А. Решетовой, Д. Ф. Розовика, В. С. Савчука, Г. Д. Селяниновой, В. Л. Соскина, С. Б. Филимонова, Е. В. Ткаченко, С. Ф. Фоминых, Н. В. Хисамутдиновой и др.). Комплексный анализ развития науки в годы революции и Гражданской войны произведен Э. И. Колчинским[26]. В биографиях ряда ученых, живших в годы Гражданской войны на несоветских территориях, период 1917—1920 гг. существенно уточнен и дополнен.

Активно шла в эти годы публикация мемуаров, дневников, частной переписки (В. И. Вернадского, Г. В. Вернадского, Н. В. Устрялова, Е. В. Спекторского, А. Е. Крымского, П. С. Уваровой, И. П. Козловского, В. В. Зеньковского, Н. С. Трубецкого и др.), научных и публицистических трудов 1917—1920 гг., делопроизводственных документов вузов, научно-исследовательских учреждений и научных обществ революционных лет (Томского, Донского, Киевского, Таврического, Харьковского, Саратовского университетов, ИИС, УАН, ТУАК и т. д.), органов власти и управления несоветской России.

Эти источники, а также множество ценных документов из центральных и региональных архивов России, Украины, США, ранее не введенные в научный оборот, стали основой для написания данной книги.

В качестве объекта исследования выступают ученые Петрограда и Москвы, покинувшие столицы, и их провинциальные коллеги. Территориальные рамки охватывают регионы бывшей Российской империи, в основном окраинные, значительную часть времени находившиеся вне советской орбиты, ставшие центрами массовой миграции.

По роду деятельности в условиях Гражданской войны среди научной интеллигенции можно выделить три группы: 1) ученые, занимавшиеся преимущественно научной, научно-педагогической деятельностью, ее организацией; 2) работавшие в политических и правительственных структурах различных режимов, руководящих органах партий и других политических объединений; издатели/редакторы газет, а также активно занимавшиеся политической публицистикой; 3) сочетавшие оба рода деятельности — параллельно или последовательно.

В книге речь пойдет главным образом о тех, кто не порывал с профессией, для кого производство и трансляция знаний остались ключевыми даже в экстремальных условиях. Предметом исследования будут практики выживания ученых.

Социологи и философы (Э. Дюркгейм, П. Сорокин, Э. Гидденс, Р. Мертон, П. Штомпка и др.), обращаясь к теоретическим аспектам проблемы выживания человека в кризисном социуме, описали, с одной стороны, его реакции, с другой — стратегии противостояния культурной дезорганизации и дезориентации, нормативному хаосу, разрушению привычных социальных связей. Во многом основываясь на их трудах, И. В. Нарский — автор фундаментального труда «Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917—1922 гг.» — обозначил стратегии выживания «маленького человека» в грандиозных исторических событиях в соответствии с видами угроз: психологической (интерпретации происходящего и поведенческие техники снятия стрессов), материальной (техники получения и сбережения ресурсов), физической (политическая мимикрия или активная оборона)[27]. Представляется логичным воспользоваться данной схемой, учитывая, что границы между видами угроз и, соответственно, средствами их преодоления размыты.

Особенность профессии персонажей данной книги предполагала специфические ответы на вызовы Гражданской войны. Особое внимание будет уделено интеллектуальной миграции революционных лет, взаимодействию беженцев из столиц и их провинциальных коллег в области формирования и функционирования вузов и научных учреждений, сохранения культурного и природного наследия, противостоянию экономическим трудностям, политическому поведению ученых в условиях частой смены власти.

Благодарности

Выражаю благодарность сотрудникам РГБ, РНБ, Краснодарской, Донской, Ставропольской, Крымской, Омской, Одесской, Харьковской научных библиотек, Никитского ботанического сада, ИР НБУВ, КГИАМЗ, СГИКПЛМЗ, РГИА, АРАН (персонально — И. Г. Таракановой), СПФ АРАН, ГАРФ, РГАСПИ, РГАЭ, РГАЛИ, ГАКК, ГАСК, ГАРО, ГААО, ИАОО, ААС, НАРА, ЦГАВОУ, ГАОО, ГАХО, архива и библиотеки Гуверовского института войны, революции и мира (США). Работа в последнем финансировалась программой Фулбрайта в 2004—2005 гг.

Благодарю за творческое сотрудничество и конструктивную критику рецензентов книги: докторов исторических наук С. Н. Полторака и М. Е. Колесникову, коллег из российских университетов и НИИ — докторов технических наук Е. А. Король (Москва), Н. Г. Шкабарню (Владивосток), доктора философских наук Н. X. Орлову (Санкт-Петербург), докторов исторических наук Т. А. Невскую (Ставрополь), А. Ю. Рожкова (Краснодар), Т. И. Трошину (Архангельск), О. М. Морозову, Е. Ф. Кринко, Т. П. Хлынину(Ростов-на-Дону), кандидата исторических наук А. Н. Дмитриева (Москва), кандидата педагогических наук А. И. Слуцкого, кандидата филологических наук В. К. Чумаченко (Краснодар), всех сотрудников Южного филиала НИИ культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева во главе с доктором философских наук И. И. Горловой, моих друзей, родителей и дочь.

Исследование темы и написание книги стало возможным благодаря поддержке Российского гуманитарного научного фонда. В 2013—2014 гг. фондом был профинансирован исследовательский проект (№13-01-00018), а в 2016 г. — проект по подготовке научно-популярного труда (№ 16-41-93514).