«О» - значит омут

13

Пипхоул, Калифорния, занимает два квартала в длину и десять — в ширину, на расстоянии брошенного камня от Тихого океана. Рельсы Южно-Тихоокеанской железной дороги идут параллельно 101 шоссе, отделяя город от пляжа. Тоннель проходит под рельсами и под шоссе, делая возможным достигнуть воды, если вы согласны пройти, согнувшись, пятьдесят метров по мокрой и пахнущей плесенью трубе. На северном краю городка имеется банановая ферма. Остальные предприятия представлены заправочной станцией, торгующей бензином непонятного происхождения и овощным ларьком, закрытым большую часть года.

Я включила сигнал левого поворота и притормозила, глядя в зеракло заднего вида, чтобы убедиться, что никто в меня не врежется. При первом просвете в потоке встречного транспорта я свернула с шоссе и пересекла рельсы, что привело меня в середину, полгорода направо, половина — налево. Рокот прибоя и приближающиеся и затихающие волны машин на шоссе создавали что-то вроде белого шума. В воздухе разливалось что-то ленивое. Моя экскурсия по городу была недолгой, потому что смотреть было особенно не на что. Улицы были узкими и без тротуаров. Можно было насчитать едва ли 125 домов, представляющих собой рагу из архитектурных стилей. Многие из оригинальных летних коттеджей до сих пор были на месте, возможно, снабженные теперь подходящей изоляцией, отоплением, кондиционерами и прочными окнами. У местных жителей явно были проблемы с хранением вещей. Дворы, мимо которых я проезжала, были замусорены всем, начиная с лодочных корпусов и кончая поломанными птичьими клетками и старыми чемоданами. Ненужная мебель была сброшена со ступенек и, возможно, ожидала, когда ее уберут дворовые феи.

Я свернула на Зарина авеню, проверила номер дома и остановилась у одноэтажного кирпичного строения с грубо встроенной трубой, пронзающей крышу с одного конца.

Выкрашенный в белый цвет штакетник окружал двор, включая посыпанную гравием подъездную дорожку. Несколько грядок с овощами были огорожены сеткой. Лохматая дворняжка пробудилась от дремоты и медленно направилась в мою сторону, виляя хвостом.

Клок шерсти, свисавший с ее головы, создавал впечатление, что она смотрит из-за куста.

Это была уже третья собака, с которой я столкнулась за последнюю неделю, и я чувствовала, что мое сопротивление слабеет. Собаки, которых я встретила, были приятной командой и, пока ни одна из них не лаяла, не рычала, не огрызалась, не кусалась, не прыгала на меня и не слюнявила, я была рада знакомству.

Эта проводила меня до двери и с ожиданием наблюдала, как я постучала по раме. Она изучала дверь вместе со мной, время от времени посылая мне взгляды, чтобы показать, что она следует плану и поддерживает меня в моих начинаниях.

Мужчина, открывший дверь, должнен был быть потомком одного из представителей голубоглазого ирландско-испанского клана, который процветал в Пипхоуле с середины 1800-х. Его волосы были цвета нового кирпича, коротко подстриженные и тронутые сединой. Он был высокий, худощавый и мускулистый, с орехово-коричневым цветом лица, который свидетельствовал о долгих часах пребывания на солнце. Его джинсы были поношенными и держались низко на бедрах, а голубая рубашка была разорвана на рукаве. Я бы сказала, что ему под семьдесят.

— Да?

— Извините за беспокойство, но я ищу П.Ф. Санчеса.

— Это я. А вы кто?

— Кинси Миллоун.

Я чувствовала, что он размышляет, не торгую ли я вразнос парфюмерной продукцией, в то время, как я размышляла, женат ли он. В справочниках не упоминалась жена, и он не носил обручального кольца. Васильковая голубизна его глаз была такого же оттенка, как у Генри.

— Можно узнать, что значит П.Ф?

— Пласидо Фланнаган. Меня называют Фланнаган или иногда Флан. У меня есть дядя и два двоюродных брата по имени Пласидо, поэтому я пользуюсь вторым именем.

— Значит, вы приходитесь Гарри Фланнагану кем, пра-правнуком?

— Погодите. Вы — любительница генеалогии. Обычно я слышу такую историю, когда незнакомые спрашивают меня о Гарри.

— Вообще-то я — частный детектив.

Он поскреб подбородок.

— Это что-то новенькое. Что привело вас к моей двери?

— Я нашла ваш телефонный номер на ошейнике, закопанном вместе с собакой.

Меня заинтересовали обстоятельства. На всякий случай — вы числитесь в Пипхоуле в двух справочниках, оттуда я и узнала ваш адрес.

— Собака.

— Мертвая.

Его рот скептически опустился.

— Вуфер — моя единственная собака, и вы на нее смотрите. Он, может, и старый, но, насколько я могу судить, еще живой. Вы уверены?

— Вполне. Собаку звали Улф.

Он застыл на мгновение, потом покосился на меня.

— Как вы сказали, вас зовут?

— Кинси.

Он распахнул дверь.

— Вам лучше зайти.

Я вошла в дом, оказавшись прямо в главной комнате, Вуфер шел за мной по пятам. Пес обошел комнату по периметру с опущенным носом, следуя запаху невидимого существа, очень возможно, самого себя. Дом был старым. Толстые стены были оштукатурены, на потолке выступала балка, потемневшая от времени. В углу был полукруглый камин. Каминная полка была деревянная, с парой оленьих рогов над ней.

Мебель была викторианская, четыре стула и два дивана, выставленные вдоль стен, как будто середина была очищена для танцев. Три ветхих коврика лежали на полу, и Вуфер выбрал самый большой для следующей фазы своего сна.

В комнате пахло влажным пеплом, застоявшийся запах огня прошедшей зимы.

Фланнаган знаком пригласил меня сесть, и я села на стул с древним сиденьем из черного конского волоса. Учитывая мой обычный мыслительный процесс, я была моментально сбита с толку самим наличием конского волоса, размышляя, было ли сиденье на самом деле обито лошадиной шкурой. Это не могло быть сделано в сегодняшние дни, но наши предки не были озабочены теперешними сентиментами и верили, что животные предназначены для использования человеком. Даже после смерти ничего не пропадало.

Фланнаган уселся справа от меня на розовом бархатном диванчике с красивой отделкой из красного дерева. Обивка местами потерлась, но простежка сохранилась и все кнопочки были на месте. Он уперся локтями в колени и сложил вместе свои искривленные пальцы.

— Почему вы интересуетесь Улфом? Его нет уже лет двадцать.

— Я знаю. Если моя информация верна, его похоронили в Хортон Рэвин в июле 1967 года.

Фланнаган помотал головой.

— Это невозможно. Вы ошибаетесь.

— Судя по всему, он был немецкой овчаркой.

Я сунула руку в карман, достала голубой кожаный ошейник с биркой и передала ему.

Он изучил бирку сзади и спереди, а потом провел большим пальцем по имени собаки.

— Черт.

— Я так понимаю, вы были знакомы.

— Он принадлежал моему сыну. Лиам разбился на мотоцикле в 1964 году. Ему было восемнадцать. Он въехал на своем Харлее на участок гравия на 101, и мотоцикл занесло под колеса встречной машины.

Я смотрела на него, не говоря ни слова, давая высказаться.

Фланнаган наклонил голову в одну, потом в другую сторону, чтобы снять напряжение. Его голубые глаза встретились с моими.

— Улф не был овчаркой. Он был волко-собакой. Вы знаете что-нибудь об этой породе?

— Волко-собаки? Понятия не имею.

— Улф был тем, что называют гибридом высокого содержания, что значит, генетически он был более Canis lupus, чем Canis lupus familiaris. Гибрид, это обычно результат скрещивания волчицы с самцом домашней собаки. Я обобщаю, но, как правило, из них не получаются хорошие домашние питомцы. Они слишком независимы и требовательны. Очень умны, но их трудно приручить. Посади их на цепь, и они взбесятся.

— Как долго собака была у вашего сына?

— Немного больше года. У Лиама был мотоциклетный период, и он, возможно, приторговывал травкой, но я не приставал к нему с расспросами. Он все равно бы соврал, так какой смысл? Он купил щенка у парня, у которого в кузове пикапа был помет из шестерых.

Наверное, если вы торгуете наркотиками, обладание волко-собакой придает вам значительность. Они агрессивны, и у них зловещие золотистые глаза, которые глядят вам прямо в душу. Погодите. Я вам кое-что покажу.

Он поднялся и подошел к резному дубовому комоду, на котором валялось все, что угодно — ключи, почта, инструменты, книжки, серебряный чайный сервиз с отсутствующим молочником. Он взял фотографию в рамке и посмотрел на нее, прежде, чем вернулся и передал мне.

— Вот они двое.

Я повернула фотографию, чтобы убрать отблеск. Лиам, должно быть, унаследовал цвета своей матери. Он был темноволосым и темноглазым. У него была отцовская фигура. На нем была черная кожаная куртка, джинсы и черные ботинки. Он присел на корточки рядом с молодым псом, который стоял мордой к камере, с поразительно умным взглядом. Он был похож на немецкую овчарку, только туловище похудее, а ноги — подлиннее. Шерсть была средней длины и казалась жесткой, серовато-черного цвета, с серыми слоями возле головы.

Белая маска на морде свидетельствовала о сильном генетическом присутствии волка.

— Какой красивый. Имя Улф, это от «волк»?

Фланнаган улыбнулся.

— Это Лиам придумал. Улф был маленьким пушистым шариком, когда попал к нему. Шесть недель от роду. Он уже щенком доставлял беспокойство. Никогда не слышал, как он лает, но когда он начинал выть, даже маленьким — волосы вставали дыбом. Такая собака, это всегда проверка, больше волк — больше проверка. Лиам был альфа-мужчиной, что значит, когда он умер, никто другой не мог, на самом деле, справиться с собакой.

— Так что, он перешел к вам?

— Вроде того. Волки — стайные животные. У них четкая социальная структура. Есть место только для одного лидера, и лучше, если это ты. Если вы хотите получить альфа-статус с такой собакой, вы должны научить ее повиноваться. Это не игрушки. Она не спит в вашей кровати. Вы проходите в дверь первым, и она ест, когда вы скажете, ни минутой раньше.

Когда Лиама не стало, и я занял его место, было невозможно, чтобы пес считал меня доминирующим. Я пытался обращаться с ним, как Лиам, но он не впечатлился. Он принял меня. Он слушался, если было настроение, а остальное было моей проблемой.

— Должно быть, это были странные взаимоотношения.

— Я не уверен, что он сильно был ко мне привязан, но я им восхищался и был благодарен, что он меня терпит. Самой большой проблемой было найти ветеринара, который согласился бы его лечить. Многие не хотели. Для этой породы нет одобренной вакцины от бешенства, поэтому, если собака укусит кого-то, округ настоит на усыплении, и никаких возражений.

В некоторых штатах запрещено держать волко-собак. Я не уверен, какие тогда законы были в Калифорнии, но помню, что Лиам говорил, когда ведешь собаку к новому ветеринару, на всякий случай лучше сказать, что это хаски или наполовину маламут.

Но вышло так, что проблемой стало не это. У Улфа развилась, как я думал, дисплазия бедра, то-есть, сустав стал нестабильным и вызывал боль. Когда ему исполнилось четыре года, страдания стали такими сильными, что он едва мог ходить. Я не очень хороший лжец, так что мне пришлось обзвонить очень много ветеринаров, прежде чем я нашел такого, который согласился осмотреть Улфа. Он посоветовал, чтобы я оставил собаку у него, чтобы он мог дать ей снотворное и сделать рентген. Снотворное — это рискованное дело, когда касается волко-собак, но ветеринар сказал, что понимает и будет осторожен с дозой. В любом случае, я оставил его в Санта-Терезе.

Пока Улф еще спал, доктор позвонил и сказал, что это совсем не дисплазия. Речь шла об остеосаркоме, злокачественной опухоли кости. У таких молодых собак рак распространяется быстро, и жить остается немного. Ампутация была возможностью, но я не представлял себе, как это будет работать для такой собаки, как он. Ветеринар предлагал показать мне рентгеновские снимки, чтобы я сам убедился, но я ему верил. Он рекомендовал эвтаназию, и я согласился.

Фланнаган опустил голову, ущипнул себя за переносицу и с шумом выдохнул воздух.

— Черт. Я знаю, что поступил правильно. Владея животным, вы отвечаете за его комфорт и безопасность. Вы делаете то, что нужно, даже если это разбивает вам сердце. Но я должен был быть с ним. Потерять этого пса было, как снова потерять Лиама. Я не мог этого выдержать. Мне нужно было вернуться туда, даже если он уже спал и не понимал, что происходит. Вместо этого, я сказал ветеринару, чтобы он приступал. Я просто сказал ему обо всем позаботиться, и, когда повесил трубку, то стоял здесь и плакал. Это было трусостью.

Улф был благородным животным. Я должен был держать его, пока он умирал. Я должен был ему это, и Лиаму тоже.

Я пыталась отвлечься, думая сразу о шести других вещах и дыша ртом, в надежде, что сумею сдержаться. В это время Вуфер, желтая дворняга, поднялся, подошел к Фланнагану и положил морду ему на колени, глядя на него вверх из-под клочка шерсти над глазами.

Фланнаган улыбнулся и почесал его за ушами.

Я откашлялась.

— У меня никогда не было собаки.

— Ну что же, я поклялся, что никогда не заведу новую, и вот, пожалуйста. Этому парню пятнадцать лет и он пока что живет. Может, мне повезет, и я уйду раньше него. В любом случае, вот история Улфа. Вы застали меня врасплох. Никогда не думал, что еще о нем услышу.

— Большое спасибо за информацию.

— А что насчет вас? Вы так и не объяснили, как к вам попал ошейник.

Я изложила краткую версию о своей встрече с Майклом Саттоном, его столкновении с двумя парнями, копавшими яму и его подозрениях насчет Мэри Клэр Фицжу.

Фланнаган помнил исчезновение ребенка. Все остальные имена, которые я упоминала, ничего для него не значили. Он не знал ни Керкенделлов, ни Саттонов и никого с Алита Лэйн.

Я пожала плечами и сказала:

— Может быть, здесь нет никакой связи. Может быть то, что Улф был там похоронен, это чистое совпадение. Просто это кажется странным. Я ничего не знаю о правилах, как положено усыплять собак. Может быть, его похоронил ветеринар.

— Я не знаю, почему бы он это сделал. Он видел пса только один раз, так что не было никакой эмоциональной связи между ними двумя. Я знаю, что я его не хоронил, и как он оказался в Хортон Рэвин, неизвестно. Что еще вы хотели узнать?

— Наверное, это все. Вы помните имя ветеринара?

— Сходу не припомню. Я могу проверить в документах. Это займет время, но я буду рад помочь.

— Это было так давно. Не могу поверить, что вы еще храните документы за то время.

— Дайте мне ваш телефон, и посмотрим, что я смогу найти.

— Я буду очень благодарна.

Фланнаган смотрел, как я нацарапала свой домашний телефон на обороте визитки, и когда я отдавала ее ему, сказал:

— Будьте поосторожней, когда называете этот город Пипхоулом. Местным это может не понравиться. Мы называем его Пуэрто.

— Спасибо, что предупредили. Я буду осторожна.

Вернувшись в офис, я нашла сообщение на автоответчике.

— Эй, Кинси. Это Таша. Я хотела поймать тебя, пока ты не ушла. Мы хотели убедиться, что ты получила приглашение. Не могла бы ты позвонить и сказать мне, сможешь ли приехать?

Это будет в субботу, 28 мая, на всякий случай, если приглашение не пришло. Мы очень хотели бы тебя увидеть. Надеюсь, у тебя все хорошо.

Она дважды повторила свой номер телефона, как будто я стояла с карандашом и все записывала. Как часть моего нового курса на толерантность, я, вообще-то, записала номер.

Сделав это, я вырвала листок из блокнота, скомкала и бросила в мусорную корзину.

Мне даже не хотелось его вытащить, отчасти потому, что я знала, что сегодня понедельник и мусор не заберут еще два дня. Достаточно времени для решения.

Я посмотрела на часы. Было 5.15, время собираться и уходить домой. Я только что заперла дверь и шла по дорожке, когда из-за угла выехала машина цвета морской волны с Саттоном за рулем. Верх был опущен, а его волосы взъерошены. Я ждала, пока он припаркуется, размышляя, почему он вернулся. Даже с такого короткого расстояния было больше похоже, что ему восемнадцать, чем двадцать шесть. Иногда я замечаю, что некоторые люди застревают на какой-то стадии жизни, после которой выглядят примерно одинаково.

Через десять лет он будет выглядеть так же, за исключением заметных вблизи морщинок у глаз и подбородка.

Он вышел из машины и пошел в мою сторону, наклонив голову, руки в карманах. Заметив меня, остановился.

— О! Вы уже уходите?

— Это было моим намерением. Что случилось?

— Можете уделить мне несколько минут?

— Конечно.

Он стоял, видимо, думая, что я развернусь и открою дверь. Он сказал:

— Я бы предпочел поговорить в приватной обстановке.

Я обдумала проблему. Когда ко мне приходит клиент, я обычно предлагаю чашку кофе, часто надеясь, что он откажется. Иногда оказывается, что кофе, это бОльшая заморочка, чем мне хотелось бы. Включить машину, дождаться, пока кофе будет готов, расспросить о предпочтениях (черный, молоко, сахар, без сахара), проверить наличие нужных запасов.

Я храню пакетики сахара под рукой, но молоко неизбежно портится, и что тогда? Все говорят о вреде молочного порошка, но кого это заботит? Я бы лучше покончила с болтовней и перешла сразу к делу. Допустим, Саттон войдет в офис и усядется. Если я его впущу, как мне удастся его выгнать?

— Это срочно?

— Довольно срочно. Мне так кажется.

— Можем мы, с таким же успехом, поговорить здесь?

— Наверное.

Некоторое время мы глядели друг на друга.

— Я готова в любое время, — сказала я.

— Я пытался придумать, как об этом рассказать. Помните, как мы стояли у дороги, когда полицейские копали?

— Четверг на прошлой неделе. Я помню это хорошо.

— Многие люди останавливали машины и выходили, чтобы посмотреть, что происходит.

— Точно.

Я пыталась разгадать его намерения. Я ждала, что он упомянет свою сестру, Ди, Диану Алварес, пытаясь компенсировать ущерб, который она могла нанести, угостив меня его сказками о сексуальном насилии. Я чуть не заговорила о ней сама, надеясь его остановить.

Мне так хотелось его перебить, что я почти пропустила, что он говорил.

— Я заметил человека, который показался мне знакомым, а позже я понял, что он напомнил мне одного из пиратов. Я видел его только секунду и не вспомнил, кто он, до вчерашнего дня. Вы знаете, как это бывает, увидеть кого-то в непривычном месте? Парень выглядит знакомым, но я не знаю, почему. Потом я понял.

— Один из двух пиратов.

— Именно.

Я дала себе время, чтобы переварить то, что он сказал, стараясь блокировать влияние откровений его сестрицы. В эту долю секунды я поняла, что мое впечатление от Саттона было полностью испорчено ее рассказом. Она клялась, что он вернется, и вот он вернулся, предлагая мне новый поворот, следующую постановку драмы, которая иначе не существовала бы.

— Вы слишком много думаете над этим. Парни закопали собаку.

— Я знаю, но я припоминал все сначала, и подумал, может они подменили Мэри Клэр собакой, после того, как я им помешал.

— Подменили тело? А потом что? Я не понимаю, к чему вы клоните.

— Ну, если я прав, и этот парень видел меня в то же время, когда я видел его, разве он не понял бы, что я их выдал? Почему еще копы вдруг стали раскапывать холм? Он знает, что полиция подобралась близко, а кто мог их навести, кроме меня?

Я прикрыла глаза, справляясь с нахлынувшим раздражением.

— Саттон, если честно, простите мою реакцию, но мне кажется, вы на этом чересчур зациклились. Вам было шесть. Это было двадцать один год назад, и нет никаких доказательств, что сцена, которую вы видели, имеет какое-нибудь отношение к Мэри Клэр.

Это чистое предположение с вашей стороны. Почему бы вам не признать свою ошибку и не успокоиться?

Его щеки залились краской.

— Вы думаете, что зря теряете время со мной.

Я не люблю, когда меня так легко уличают, поэтому отрицала его слова.

— Я не говорю, что теряю время. Мне понятно ваше беспокойство, но, кажется, вы не туда его направляете. Нельзя быть настолько подозрительным.

Он уставился в землю, потом снова взглянул на меня.

— Я хотел, чтобы у вас была информация, на случай, если со мной что-то произойдет. Я не знаю, кому еще сказать.

— С вами ничего не случится.

— Но если случится. Это все, что я пытаюсь сказать. Я уже где-то видел парня, но это было не сейчас.

— Достаточно честно. Я не верю, что вам грозит что-либо, но что я знаю? Если вам от этого лучше, расскажите мне остальное. Как он выглядел?

— У него были светлые волосы, он не очень высокий и одет в костюм.

— Может, добавите что-нибудь еще? Там было шесть или семь парней, отвечающих этому описанию.

— Не так много. Я бы сказал трое, не считая полицейских.

— Но это все равно не помогает. Информация слишком расплывчатая и от нее никакого толка. Я думаю, что это было совершенно гениально с моей стороны, найти могилу по той неубедительной информации, которую вы мне дали в прошлый раз, но у меня есть свой предел…

Я остановилась. Саттон смотрел на меня с такой молчаливой мольбой, что я смягчилась.

— Но, хватит обо мне. Как насчет его машины? Вы заметили, на чем он приехал?

Он помотал головой.

— Я не обратил внимания. Я только заметил его, когда он уже стоял у дороги. А потом его уже не было.

Я уставилась на него.

— Извините, — сказал он робко. — Я понимаю, я не сообщил вам ничего важного.

— Вы узнали бы его, если бы увидели снова?

— Думаю, да. Я вполне уверен, что узнал бы.

Он поколебался. — Если я его увижу, что мне делать? Проследить за ним, или, может быть, записать номер его машины?

— Номер машины, конечно, но я не хочу, чтобы вы за ним следили. Он подумает, что вы его преследуете. В любом случае, шансы, что вы его встретите снова, кажутся небольшими.

— Правда. Теперь я чувствую себя лучше, после того, как рассказал вам.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

Он посмотрел на меня своими серьезными карими собачьими глазами.

— Я знаю, что моя сестра была там. Я видел, как она с вами разговаривала.

— Она репортер. Это то, чем она занимается. Она выдаивает информацию из любого, кто даст ей возможность. Ну и что?

Я видела, как он с осторожностью подбирает слова. Моргая, он сказал:

— Когда-то я причинил своей семье большие неприятности. Диана любит рассказывать людям, что я сделал, потому что она до сих пор зла на меня. Она действует, как честный гражданин, предупреждая людей, что я за человек, но на самом деле, это ее способ воткнуть нож мне в живот.

— Саттон, все в порядке. Вы сказали мне, что не общаетесь с семьей, так что это не значит, что вы что-то скрыли.

— В каком-то смысле, скрыл. Мне надо было рассказать все.

— Вы не должны мне ничего объяснять.

— Я просто подумал, что после разговора с ней вы не поверите ни одному моему слову, и я вас не виню. Но вы были вежливы и выслушали меня, за что я очень благодарен. Если когда-нибудь будет возможность отплатить за вашу доброту, вы дадите мне знать?

— Конечно. Не волнуйтесь об этом.

— Спасибо.

Он помялся, потом засунул руки в карманы и пошел к своей машине. Когда он обернулся и помахал рукой, я испытала мимолетное чувство тревоги.

— Будьте осторожны, ладно?

Он снова помахал и сел в машину. Как я могла знать, что через несколько дней он будет лежать на столе паталогоанатома с пулевым отверстием между глаз?