«О» - значит омут

7

Я заехала за Саттоном, чтобы отправиться на Рамона роуд. Рубашки с галстуком на нем больше не было. Он переоделся в джинсы, красную толстовку и кроссовки.

Я насчитала пятнадцать домов, первый раз проехав по улице, огибая квартал, чтобы проникнуться обстановкой. Рамона роуд была в один квартал длиной, загибаясь петлей, как лассо. Участки были холмистые, в большей степени отданные деревьям и кустам. Природные контуры земли оставляли мало места для построек. В ход шли экскаваторы и грейдеры, создавая площадки, на которых велось строительство.

Дома были построены в 50-е годы, все работы одного архитектора, чей стиль до сих пор, тридцать лет спустя, выглядел свежим.

Я припарковала «мустанг» напротив дома номер 625. Саттон наклонился вперед и рассматривал окружающее через лобовое стекло.

Полоса зеленого газона поднималась к дому, длинная подъездная дорожка с тротуаром образовывала полукруг, загибаясь и возвращаясь обратно к дороге. Бывшая резиденция Керкенделлов была одноэтажным зданием в форме перевернутой L, с короткой частью, вытянутой вдоль улицы. Снаружи дом был отделан красным кирпичом и потемневшим красным деревом, с рельефными горизонтальными линиями и щедрыми вкраплениями стекла. Плоская бетонная крыша выдавалась вперед широким козырьком, который прикрывал веранду. Не было ни завитушек, ни украшений, ничего лишнего.

— Что-то не так, — сказал Саттон.

— Все так. В 1967 году в городе был только один Керкенделл, и это то место, где они жили.

— Но где же второй этаж? Билли Керкенделл заболел. Он оставался наверху, а я — внизу.

— О, черт. Я забыла об этом. Подождите здесь, а я посмотрю, дома ли хозяин. Может быть, нам разрешат изучить местность.

Я вышла из машины и потрусила через дорогу. Дорожка не казалась крутой, но я задохнулась, пока поднялась наверх. Здесь царила атмосфера пустоты, дом был погружен в тишину. Окна были голыми, у двери не было коврика, ничего такого, что указывало бы на то, что дом обитаем. Полоса влажного тротуара вдоль фасада говорила о том, что поливальные установки еще работали, возможно, управляемые той же программой, которая регулировала температуру в доме и включала и выключала свет.

Я поднялась по пологим ступенькам ко входу, где панорамная стеклянная стена позволяла беспрепятственно заглянуть внутрь.

Архитектор свел к минимуму количество внутренних перегородок, и светлые паркетные полы тянулись во всех направлениях. Свет проникал отовсюду. Каменный камин располагался на противоположной стене, и я могла видеть длинную кухонную стойку, освобожденную от мелких устройств. С правой стороны была пустая столовая, с низко висящим светильником в центре потолка. Я прошла дальше вдоль веранды и увидела большую спальню с белым ковровым покрытием и зеркальными раздвижными дверями, одна приоткрыта, чтобы обнажить пустоту встроенного шкафа.

Я вернулась к входной двери и в первый раз заметила табличку охранной организации с надписью «Вооруженный ответ», прикрепленную в углу стекла. Предупреждение, скорее всего, было лишь словами. Вряд ли кто-то стал бы платить за охранные услуги, если дом стоял пустой.

Я предполагала, что дом выставлен на продажу, но там не было ни риэлторского замка, ни стопки брошюр, где бы описывался план дома, метраж или количество комнат. Плакаты «Продается» были запрещены ассоциацией домовладельцев. Насколько мне было известно, в Хортон Рэвин продавался каждый дом. Я позвонила, не ожидая ответа.

Спустилась с крыльца, собираясь обойти участок. Саттон, видимо, догадался, что дом необитаем, потому что вышел из машины и перешел через дорогу. Я подождала, пока он поднимется по дорожке, и мы вдвоем прошли по тропинке к задней части дома.

Внизу, на широкой бетонной площадке располагался бассейн и кабина с удобствами, окруженные с двух сторон гладкой бетонной стеной с очагом и встроенной решеткой для барбекю.

Саттон повернулся и посмотрел на нижний уровень. С этой точки было видно двухэтажное строение. Дом был пристроен к крутому холму. За внутренним двориком участок резко обрывался, и толстые железнодорожные шпалы были врезаны в склон холма, формируя грубую лестницу. Крыши соседних домов плавали в озере темных верхушек деревьев.

— Выглядит знакомо?

— Кажется. Я думал, что дом намного больше.

— Многие вещи выглядят больше, когда тебе шесть.

— Там не было бассейна. Я бы запомнил.

— Я провела расследование, и это то место, где вы были. Бассейн могли добавить позже. Давайте спустимся с холма. Вы могли пойти только туда.

Склон был очищен от кустарника в радиусе шести метров, возможно, по приказу пожарного управления. Саттон неохотно последовал за мной. Перил не было, и ступеньки были крутыми, заставляя нас спускаться, как маленькие дети, ставя обе ноги на каждую ступеньку.

Эта часть участка была совершенно бесполезной для любого употребления. На склоне было вырезано несколько террас. Первый уровень был засажен карликовыми фруктовыми деревьями. Второй предлагал убежище в деревянной пагоде со скамейками. На третьем были розовые клумбы, в данный момент печально заброшенные.

После этого земля круто обрывалась. У подножия холма росла рощица деревьев, которые распространялись во все стороны, с разной степенью густоты. Я насчитала три больших дуба и шесть черных акаций. Группы смолосемянника и эвкалиптов перемежались молодыми деревцами. Я бы не назвала это «лесом», но для Саттона в шестилетнем возрасте могло сойти за лес. За деревьями виднелась улица, которая должна была быть Виа Джулиана, одной из главных артерий Хортон Рэвин. Если б я искала скрытое место для могилы, то не выбрала бы это. Сверху склон хорошо просматривался. Учитывая редкость деревьев внизу, место было видно и с дороги.

Саттон стоял, засунув руки в карманы, обводя взглядом окрестности. Я заметила его смущение, когда он оказался лицом к лицу с картиной, которая в его воображении казалась такой яркой. Он повернул вправо и двигался по колено в траве, пока не остановился. На его пути оказалась ограда, металлическая сетка, провисающая под массой плетей вьюнка. На ограде была табличка:

Он немного поднялся по холму, глядя в сторону деревьев. Остановился и потряс головой.

— Все не так. Я не вижу дерева, под которым я играл, и не вижу дуба, за которым прятался, когда следил за парнями.

— Может быть, дуб спилили.

— Но с оградой тоже все не так. Откуда она взялась? Я через нее не перелезал. Я уверен. Все неправильно.

— Саттон, прошли годы. Не спешите.

Он огорченно помотал головой.

— Пожалуйста, не отчаивайтесь.

— Я не отчаиваюсь.

— Просто прислушайтесь к себе.

Он повернулся и снова оглядел деревья, не намного счастливее, чем был. Парень начинал действовать мне на нервы. Я смотрела, как он спустился с холма в сторону деревьев. Я тоже пошла вдоль ограды, но не вниз, а вверх. В траве щедро рассыпались полевые цветы. Кузнечики прыгали у меня из-под ног. Я повернулась и увидела, как Саттон исчез среди деревьев.

Внизу и справа я заметила заднюю часть дома: дворик, стол и стулья. Поскольку я не очень хорошо была знакома с окрестностями, то не могла определить, где чей участок. То, что ограда не шла по прямой, говорило о ее соответствии извилистой границе между участком, который выходил на Рамона Роуд и тем, который выходил на вторую улицу внизу.

Я смутно припоминала развилку, где маленький проезд отделялся от Виа Джулиана.

Оттуда, где я стояла, был виден только один дом, но, несомненно, на той улице были и другие.

Саттон свистнул, резкий, пронизывающий звук, изданный между сжатыми губами и зубами.

Годами я работала, пытаясь освоить эту технику, но обычно достигала не большего, чем астматический хрип и риск задохнуться.

Я начала спускаться. Саттон появился слева от меня и помахал. Я выбрала путь по неровной поверхности, стараясь избегать многочисленных нор, в которых проживали бог знает какие виды грызунов.

Я проследовала за Саттоном на поляну, затененную кронами деревьев. Здесь температура была градусов на пять холоднее, чем на залитом солнцем холме. Дальняя часть поляны открывалась на Виа Джулиана. Тропинка для верховой езды пересекала открытое место, на ее влажной поверхности виднелись следы копыт. Она явно широко использовалась, со следами свежего навоза, также, как и засохшими холмиками прежних продуктов лошадиных желудков. Посередине поляны была каменная поилка для лошадей. Вода поступала из трубы, соединенной с помпой, что позволяло ей не застаиваться. Камень потемнел от времени и мерцающая вода казалась холодной и черной.

Саттон сказал:

— Я забыл об этом. Клуб верховой езды здесь, через дорогу. Я играл в тот день у поилки, запускал листья, как лодочки. Уже потом я поднялся на холм и нашел дерево, которое использовал как свое логово.

— Давайте сосредоточимся на работе. Когда вы увидели парней, в каком направлении они шли?

— Вообще-то, они поднимались по холму отсюда. Они, наверное, припарковались на Виа Джулиана и прошли через поляну. Дерево, за которым я прятался, росло на склоне, так что я смотрел на них сверху. Они пересекли мое поле зрения слева направо и пошли дальше в том направлении.

— Так что, если там была ограда, они должны были перелезть через нее, что значит, вы бы сделали то же самое.

— Но я не делал…

— Вы можете перестать? Я и не говорю, что вы делали. Я говорю, что мы должны постучать в какие-нибудь двери и узнать, в каком году была установлена ограда.

Мы снова взобрались на холм, поднимаясь по ступенькам с террасы на террасу, пока не достигли широкой площадки с бассейном, кабиной и решеткой для барбекю. Обошли вокруг дома и пересекли газон перед входом в соседний дом. Я позвонила.

Саттон стоял позади. Для кого-то внутри дома, кто смотрел в глазок, мы выглядели, как свидетели Иеговы, только не так хорошо одетые.

Саттон переступил с ноги на ногу.

— Что вы собираетесь сказать?

— Еще не придумала.

Дверь открыла женщина с полугодовалым ребенком на руках. У ребенка во рту была соска, которая шевелилась, когда он сосал. Его лицо было румяным, а волосы завились влажными колечками. Он, должно быть, недавно проснулся и, судя по запаху, срочно нуждался в смене памперса. Он был в таком возрасте, что цеплялся за мать, как обезьянка, совершенно инстинктивно. Его сходство с матерью было пугающим — одинаковые носы, одинаковые подбородки, два набора одинаковых голубых глаз смотрели на меня. Его темные ресницы были длиннее и гуще, чем у матери, но жизнь вообще несправедлива, так что толку роптать?

Я сказала:

— Здравствуйте. Извините за беспокойство, но соседний дом продается? Мы слышали, что он выставлен на продажу, но вывески риэлтора нет, и мы не знали, к кому обращаться.

Женщина взглянула в направлении дома и поморщилась.

— Даже не знаю, что вам сказать. Пара развелась, и какое-то время бывший муж жил здесь со своей подругой, раза в два моложе. Они уехали месяц назад, и мы слышали, что он собирается сдавать дом. Я могу дать его телефон, если хотите.

— У-у. Я не знаю насчет аренды. Не думала об этом. Сколько он хочет?

— Он говорил, семь тысяч в месяц. По-моему, слишком много. Это хороший дом, но кто захочет тратить такие деньги?

— Да, дороговато. А вы не знаете, какая площадь участка?

— Два гектара.

— Это хороший размер. Когда мы только что поднимались на холм, то видели ограду с надписью: «Вход воспрещен», но не могли понять, это была часть этого участка или соседнего.

Женщина указала большим пальцем себе за спину.

— Мужчина внизу может сказать вам. Я знаю, что было размежевание несколько лет назад, но не уверена, что изменилось. Водная компания проложила трубы вдоль холма, и наездники все время принимали эту полосу за часть тропинки. Владельцу надоели лошади, скачущие по его участку, так и появилась ограда.

— Он живет в доме, который виден под вашим?

— Правильно. На Алита Лэйн. Его зовут Феликс Холдерман. Он на пенсии и достаточно приятный, но иногда ворчит. Я не знаю номера дома, но это единственный дом в испанском стиле.

— Спасибо. Мы можем спуститься и поговорить с ним.

— Если застанете его дома, передавайте привет от Джуди.

— Обязательно передам. Спасибо за помощь.

— Это я должна вас благодарить. Это мой первый взрослый разговор, начиная с понедельника, когда мой муж уехал в командировку.

— Когда он возвращается?

— Надеюсь, что завтра. У малыша режутся зубки, и я не спала несколько ночей.

Она сморщила нос и взглянула на ребенка.

— У, кто-то что-то наделал.

Я услышала, как в доме зазвонил телефон.

— Ой, извините, — сказала женщина и закрыла дверь.

Мы с Саттоном пошли вниз, к машине.

— Не могу поверить, что она не спросила, почему вас интересует ограда. Если вы не покупаете и не снимаете, зачем вам она?

— Я не сказала, что не снимаю. Я сказала, что не думала об этом.

— Но вы не взяли телефон хозяина, когда она предлагала.

— Саттон, фокус в том, чтобы вести себя так, будто твои вопросы совершенно естествены.

Большинство людей не станут останавливаться, чтобы поразмыслить об их несоответствии.

— Кажется, что вы оказываете давление.

— Конечно.

Мы сели в машину и доехали до Алита Лэйн. Нетрудно было заметить дом в испанском стиле, длинный и низкий, оштукатуренный в кремовый цвет, с маленьким двориком впереди и гаражом на три машины в конце.

Когда я выходила из «мустанга», Саттон сказал:

— Не возражаете, если я подожду здесь? Я чувствую себя болваном, когда стою рядом и не говорю ни слова, когда вы разговариваете с людьми.

— Как хотите. Я скоро вернусь.

Я пересекла улицу и вошла во дворик через металлическую калитку. Во входную дверь были вставлены три стеклянные панели с изображениями розы, осла и кактуса сагуаро с сомбреро сверху. Я позвонила.

У лысого мужчины, открывшего мне дверь, было морщинистое лицо и пятна кожи, обгоревшей на солнце, там, где раньше были волосы. Он едва достигал моего роста, метр шестьдесят семь, с грудью бочонком и клоком седых волос, торчавшим в вырезе гавайской рубашки. Его шорты открывали ноги цвета карамельной кукурузы.

— Мистер Холдерман?

— Да, мэм.

— Меня зовут Кинси Миллоун. Я только что посмотрела на дом, который продается на Рамона роуд, и женщина из соседнего дома сказала, что вы можете ответить на вопросы насчет участка. Кстати, ее зовут Джуди, и она передавала вам привет.

— Джуди хорошая девушка. Передавайте ей привет от меня. Вы говорите о доме Боба Тинкера. Хороший дом, но он просит слишком много. Он стоит максимум три с половиной, а он хочет шесть, это просто смешно.

— Джуди говорила, что он уехал и хочет сдавать дом.

— Он дурак. Он думает, что все, что у него есть, стоит вдвое дороже, чем на самом деле. Вы говорили о вопросах.

— Я интересовалась границей между участками. Мой друг, который ждет в машине, играл ребенком на этом холме. Там был старый дуб, который он любил, но, когда мы сейчас прошлись по участку, он говорит, что дерева больше нет, и появилась новая ограда.

— Я бы не сказал, что она новая. Я установил ее пятнадцать лет назад. Всадники должны ее объезжать или перескакивать. Я мог бы с таким же успехом поставить будку и брать с них деньги. Вы говорите про деревья. Мы потеряли дюжину или больше во время урагана, несколько лет назад. Упали два эвкалипта и один большой дуб. Дуб был красавец, огромный, ему было лет сто пятьдесят. Водная компания должна была навести порядок. Дерево росло на полосе, где были проложены трубы и не имело отношения ко мне, а то я бы сам его спилил. Подул ветер, и чертова штука раскололась пополам, повалив деревья с двух сторон.

Разбудила меня ночью.

— Должно быть, был беспорядок.

— Еще какой. Водная компания прислала парня с пилой, чтобы спилить упавшие деревья. Ему не платили достаточно, так что он устраивал перекуры каждые десять минут. Так продолжалось днями. Я знаю, потому что видел. Плати минимальную зарплату, получишь минимальную работу. Никто, кажется, этого не понимает. Заняло у него три недели.

Я повернулась, указывая на Саттона в машине.

— Вы не против, если мы поднимемся и оглядимся? Это много значит для него.

— Хорошо. Половина упавших деревьев оказалась на соседнем участке. Дом продавался дважды. Теперешние владельцы сейчас на работе, но не думаю, что они стали бы возражать, если вы немного пройдетесь. Увидите кого-то верхом — гоните отсюда и скажите мне. Я устал от навоза и мух.

— Ладно.