«О» - значит омут

25

В понедельник днем я позвонила в справочную и узнала телефон «Работы по дереву на заказ Дэнсера» в Белисии. Дебора не дала мне названия мастерской, но, когда я заглянула в местные желтые страницы, то увидела, что владельцы подобных мастерских обычно используют в названиях собственные фамилии. Я была готова попробовать «Работы по дереву Дэнсера», «Шкафы Дэнсера» и вариации на эту тему. К счастью, я сразу угадала.

Я набрала номер, после второго гудка ответил мужчина.

— Работы по дереву на заказ Дэнсера.

— Это Шон Дэнсер?

— Да. Кто это?

— Мня зовут Кинси Миллоун. Я частный детектив из Санта-Терезы. Дебора Унрих посоветовала, чтобы я поговорила с вами о Греге и Шелли. Могли бы вы встретиться со мной?

— Я могу сэкономить вам поездку. Все, что я знаю, я могу рассказать по телефону. Это не так много.

— Я была бы рада поговорить лицом к лицу, если не возражаете. Я не попрошу больше времени, чем вы согласны потратить.

— Как хотите.

Он дал мне свой рабочий адрес и сказал, что будет в мастерской весь день во вторник и среду. Он будет устанавливать мебель в четверг, так что его не будет в четверг и пятницу.

Я сказала, что во вторник днем мне подойдет.

Стэси позвонил мне утром, сказать, что бабушкин частный детектив еще работает и сидит в том же офисе, который занимал тогда. Моим планом было сначала заехать в Ломпок и поговорить с Хэйлом Бранденбергом, а потом проехать еще восемьдесят километров на север в Белисию, чтобы охватить оба источника в один день.

Утром во вторник я заправила машину и выехала в северном направлении по шоссе 101.

На пассажирском сиденье лежал пакет с письмами и счетами, которые выставил Бранденберг. Я предполагала, что когда-то к ним были прикреплены отчеты, но он мог согласиться докладывать устно, чтобы избежать письменных свидетельств. Я сама так делаю в деликатных случаях, когда хранить записи не кажется мудрым. Я могу работать любым способом, лишь бы клиент был доволен. Я храню записи у себя, как предосторожность, на случай, если расследование вернется, чтобы укусить меня за задницу, но клиенту не обязательно об этом знать.

Дорога обошлась без приключений. День был прекрасный, температура чуть выше +20, с легким ветерком с океана. Я прошла техобслуживание на прошлой неделе, и машина летела, как мечта. В феврале и марте прошли дожди, и холмы по обеим сторонам покрылись яркой зеленью. Через 56 километров я съехала с шоссе и двинулась на запад, в сторону Военно-воздушной базы Ванденберг.

Городок Ломпок может похвастаться населением в три тысячи шестьсот человек и домами на одну семью стоимостью от 225 до 250 тысяч долларов. Там есть маленький аэропорт, тюрьма, симпатичная публичная библиотека, крошечные парки, хорошие школы, и на три процента больше одиноких мужчин, чем одиноких женщин, если вы охотитесь за мужем.

На окружающей территории выращивают половину цветочных семян в мире, так что в мае с дороги видны сотни гектаров цветов. Сейчас еще рановато, но через пару месяцев поля будут напоминать персидский ковер.

Деловой район тихий. Широкие улицы, и редко в каком здании больше двух этажей.

Хэйл Бранденберг находился на втором этаже неуклюжего офисного здания. На первом этаже располагалась компания недвижимости, в окнах выставлены фотографии продающихся домов. Стеклянная дверь вела на покрытую ковром лестницу. Табличка на стене указывала, что Хэйл занимает комнату номер 204.

Я поднялась по лестнице, удивляясь пропорциям здания. Окна в верхнем коридоре были огромными, а потолок метров шесть высотой. Раса гигантов могла войти, и осталось бы еще место над головой. В коридоре стояла мертвая тишина. Я насчитала восемь офисов, вход в каждый обозначен фрамугой над дверью, старомодным эквивалентом кондиционера.

Хэйла могло не оказаться на месте, но когда я постучала, приоткрыла дверь и просунула в нее голову, он сидел на полу, посередине комнаты, втирая мастику в одно из двух кожаных кресел.

Мебели в офисе было немного — письменный стол с кожаным покрытием, два кожаных кресла и несколько шкафов для документов. Окна, такие же, как в коридоре, были большими и голыми, идеально чистыми и открывали вид на бесконечное голубое небо. Я заметила кусочек зелени через улицу, деревья только начали покрываться листвой.

— Хозяйственные работы, — объяснил Бранденберг свое занятие.

— Я вижу. Можно войти?

Это был мускулистый мужчина, лет шестидесяти с небольшим, с худощавым лицом и ямочкой на подбородке. Его светлые седеющие волосы были коротко подстрижены.

На нем были выцветшие джинсы, ковбойские сапоги, рубашка-ковбойка и галстук-шнурок.

Судя по его облику, он предпочел бы находиться на свежем воздухе, лучше верхом на лошади.

Он кончил натирать одно кресло и принялся за другое. Кожа, которую он обработал, выглядела темнее и мягче.

— Если вы ищете Неда, он напротив.

— Я ищу вас, если вы — Хэйл Бранденберг.

— Вы что-нибудь продаете?

— Нет.

— Работаете в газете?

— Мне нужна информация.

— Заходите и садитесь. Садитесь в кресло у стола, потому что больше некуда. Не возражаете, если я буду работать, пока мы говорим?

— Хорошо.

Я воспользовалась предложением, обошла стол и села. Его вращающееся кресло, в отличие от моего, было обито кожей, но я все равно почувствовала себя как дома, потому что оно скрипело точно так же. Лицо Хэйла показалось мне знакомым.

— Я вас знаю. Это так?

— Людям часто так кажется. Говорят, что я похож на рекламу «Мальборо».

Я засмеялась.

— Точно.

Он окунул тряпку в банку с мастикой и стал наносить ее круговыми движениями на подлокотник кресла.

— У вас есть имя?

— Ой, извините. Кинси Миллоун. Я частный детектив из Санта-Терезы. Вы уверены, что мы не встречались? Могу поклясться, что я вас где-то видела. Может быть, на профессиональном собрании?

— Я не хожу на собрания. Вы бываете на общественных сборищах в своем городе?

— Я едва ли бываю на каких-нибудь сборищах в любом месте.

— Я тоже. Что я могу для вас сделать?

— Мое имя вам ни о чем не напоминает?

Он подумал, прежде чем ответить.

— Возможно, но не помню, о чем. Освежите мою память.

— Когда-то вы работали на мою бабушку. Корнелия Кинси.

Он перешел от боковой к задней части кресла.

— Почему вы думаете, что я работал на нее?

— У меня есть счета.

— Миссис Кинси еще жива?

— Да.

— Я не могу обсуждать ее дела без ее согласия.

— Достойно уважения.

— Вы сказали, что вы частный детектив. Вы должны быть в той же лодке, сейчас и тогда.

— Вообще-то, это случилось в последние две недели.

— Тогда я не должен объяснять этические требования. Она заплатила за информацию. Информация принадлежит ей.

— Вам не кажется, что срок давности уже истек?

— Зависит от того, что вы хотите узнать.

Я достала письма и выложила на стол.

— Знаете, что это такое?

— Не отсюда. Хотите приподнять их, чтобы я мог увидеть?

Я взяла несколько писем, помахала ими и держала на виду.

— Некоторые из них были посланы моей тете Джин, а некоторые — мне. Все они были возвращены нераспечатанными. Ну, кроме первого. Похоже, тетя Джин прочла его, прежде чем отправить обратно.

— Вы их украли?

— Нет, но украла бы, если имела шанс. Моя кузина наткнулась на них, когда разбирала дедушкины бумаги. Я решила, что письма мои, если они адресованы мне.

— Вам нужно обсудить это с адвокатом. Я не очень хорошо разбираюсь в законах об интеллектуальной собственности. Что случилось с Вирджинией Кинси?

— Она умерла пятнадцать лет назад.

— О. Ну, мне очень жаль это слышать.

— Я была единственной наследницей ее имущества, что значит, что ее письма тоже мои.

— Вы не поймаете меня, оспаривая предмет.

— Вы ее знали?

— Скажем так, я познакомился с ней по ходу выполнения задания.

— Хотите услышать мою теорию?

— Я не могу удержать вас от высказывания вашего мнения.

— Два или три года после смерти моих родителей моя бабушка упорно хотела получить надо мной опеку. Это все в письмах. Я предполагаю, что вас наняли следить за моей тетей Джин, чтобы поставить под сомнение ее способность воспитывать ребенка.

Хэйл Бранденберг ничего не сказал. Его тряпка ходила кругами, он морщился, как человек, который привык работать с сигаретой в углу рта.

Это был тип, который я встречала раньше. Сильный и крепкий уличный сорт. Его юмор был сухим и немногословным, а персона создавала ощущение комфорта.

— Без комментариев? — спросила я.

— Думаю, что без. Мне понятен ваш интерес, но существуют принципы. Если вам нужна информация, поговорите с вашей бабушкой.

— Ей за девяносто, и она все забывает, насколько я слышала. Сомневаюсь, что она помнит, что вы для нее делали.

— Это не значит, что я имею право обсуждать это с вами.

— Мистер Бранденберг, меньше, чем через месяц мне исполнится тридцать восемь лет. Я не подлежу удочерению, так что я не понимаю, что случится, если вы подтвердите то, что я сказала.

Он слегка улыбнулся.

— Меня зовут Хэйл, и в чем-то вы правы. Я уверен, что в таком возрасте суд учел бы ваши пожелания, прежде чем принимать решение об удочерении.

— Вы так и не отвечаете. Что, если я спрошу не о предмете, а о процессе?

— Можете попробовать.

— Что случилось с написанными отчетами? У меня есть счета, но больше ничего.

— Их не было.

— Как это так?

Он улыбнулся.

— Я опять должен напомнить о конфеденциальности.

— Вы должны были схватить меня и убежать?

— О боже, нет. Я бы не согласился на такое.

Я перебрала счета.

— Она заплатила вам около четырех тысяч долларов.

— Я потратил много часов.

— Делая что?

Хэйл молчал, и я видела, как он размышляет. Я сказала:

— Послушайте. Это древняя история. Ничего не поставлено на карту. Какими бы ни были бабушкины намерения, она не преуспела, потому что вот она я, сижу здесь.

Он еще немного помолчал.

— Можно я угощу вас чашкой кофе?

Удивленная, я ответила:

— Конечно, спасибо.

Я представляла себе кафе, но Хэйл имел в виду кое-что другое. Мы зашли в фойе соседнего офисного здания. В углу стояла тележка с кофе, дополненная контейнерами с упаковками молока, пакетиками сахара, палочками для размешивания и свежеиспеченными булочками с корицей. Хэйл посмотрел на меня.

— Вы обедали?

— Сейчас десять утра.

Он улыбнулся.

— Как насчет булочки?

— Конечно, почему нет? Я сегодня пропустила завтрак, вместе с пятикилометровой пробежкой.

Он указал на три большие булочки, которые женщина за прилавком тележки завернула в вощеную бумагу и положила в пакет. Хэйл попросил два больших кофе и высыпал на поднос пригоршню упаковок молока и кучку сахарных пакетиков.

Потом мы вышли из здания и отправились в парк через дорогу. У меня сложилось впечатление, что это был его утренний ритуал. Скамейка, которую он выбрал, была в кружевной тени дерева. Когда мы уселись, поставив поднос между нами, как в фильмах Диснея, появились разнообразные птицы и белки, в ожидании третьей булочки, видимо, предназначенной для них.

Наш разговор происходил неторопливо, пока мы прихлебывали кофе и жевали булочки, бросая кусочки маленьким созданиям у наших ног.

— Вы понимаете, что я могу лишиться лицензии, если она узнает?

— Как она узнает? Я никому не скажу ни слова. Честное скаутское.

Он посидел и подумал.

— Какого черта. Мне скоро на пенсию. Поверю вам на слово.

— Пожалуйста.

— Вы правы насчет работы. Миссис Кинси наняла меня проверить Вирджинию.

— Ей нужно было доказательство, что она не годится на роль моей опекунши, правильно?

— В основном. У вашей бабушки было достаточно денег, чтобы заплатить лучшим адвокатам. До сих пор есть, кстати. Также у нее было достаточно, чтобы оплатить мои услуги, которые были недешевы… на что вы любезно указали. Она думала, что сможет повлиять на социальных работников и на судью, и была не так уж неправа. Вирджиния Кинси была странной особой.

— Эксцентричная, вот правильное слово. Так что произошло?

— Ваши родители не оставили никаких инструкций об опеке, если с ними что-то произойдет.

У вашей тети не было опыта обращения с детьми. Вы должны были сами понять это, если у вас была хотя бы половина мозгов. Она была уникальной. Она могла выпить сколько угодно виски и ругалась, как портовый грузчик. Я мог закрыть дело для вашей бабушки, которая лучше подходила для ухода за пятилетней девочкой.

— И вы это сделали?

— Нет.

— Что случилось?

— Сейчас я к этому перейду. Но сначала должен сказать вам две вещи. Мне не нравилась ваша бабушка тогда и она не нравится мне сейчас. Может быть, она напоминает мне мою собственную бабушку, которая была упрямой и злой, всех ненавидела. Миссис Кинси такая же, эгоистичная и властная, чего я терпеть не могу. Я работал на нее еще раз или два после этого, но это было много лет назад, поэтому я и спросил, жива ли она.

— Достаточно честно.

— И еще другая вещь. Это единственная работа, которую я делал только ради денег. Я только что начал свой бизнес. Взял заем в банке, чтобы организовать офис, но клиенты не особенно толпились у дверей. От меня требовали выплат, а у меня не было ни гроша. Не знаю, что сделал бы банк, если я бы так и не заплатил. Думаю, последнее, чего бы им хотелось — это пустой офис, обставленный моей подержанной мебелью. Я знал, что месторасположение хорошее и был убежден, что у меня будет достаточно дел, чтобы заработать на жизнь, по крайней мере, скромную, за короткий период времени. У меня просто не было денег на руках.

Появилась миссис Кинси и рассказала, что она задумала. Даже в таком отчаянном положении мне не хотелось работать на нее, и я заломил несусветную цену. Она согласилась, и я влип. Я следил за Вирджинией неделями — сначала в 1955, потом, снова — в 1956 и в начале 1957. Честно говоря, я никогда не видел в вашей тете материнский тип. Она обеспечивала вас всем необходимым, но я никогда не наблюдал слишком большой нежности и привязанности.

— Могу это подтвердить.

Он улыбнулся.

— Вы были забавной малышкой и цеплялись за нее, как обезьянка. Настолько, что я беспокоился насчет вашей эмоциональной стабильности. Вам сильно досталось. Потеря родителей была таким ударом, от которого я не был уверен, что вы оправитесь. Вирджиния не заменяла мать, но она была твердой и постоянной. И еще она была просто динамитом, когда надо было вас защищать. По моему мнению, этого было достаточно.

— Вы все это решили, сидя в машине напротив нашего дома?

— Не совсем. Я занимался слежкой не больше недели, когда она меня заметила. Мне казалось, я был осторожен, но Вирджиния была умницей. Она должна была знать, что ее мать не замышляет ничего хорошего. Однажды она подошла к машине, жестом велела опустить стекло и пригласила меня в дом. Она сказала, что если я собираюсь шпионить за ней, то могу, с тем же успехом, делать это с близкого расстояния, да еще получить бесплатную чашку кофе. После этого она знала, что я следую за ней, но не делала никаких уступок. Она делала точно то же, что и всегда. Что я думал о ней и что докладывал, не имело отношения друг к другу..

— Что-то я здесь пропустила. Бабушка была старой даже тогда. Что заставляло ее думать, что у нее есть шанс получить опеку?

— Это другое дело. Она думала, что сможет убрать с дороги вашу тетю Джин. Если она это сделает, то кому еще поручат опекунство?

— Моя мать была старшей из пяти сестер. Тетя Джин была следующей, а после нее были еще Сара, Мора и Сюзанна. Наверное, любая из них была бы предпочтительней.

— Они финансово зависели от старших Кинси. Все девушки удачно вышли замуж, но у их мужей не было таких денег, как у ваших дедушки и бабушки. Как я слышал, Сара и Мора не одобряли вашей матери, и никто из них не хотел идти против миссис Кинси, зная, что она хочет заполучить вас.

— Но каким способом она хотела добиться цели? Какие у нее были рычаги давления? Я до сих пор не понимаю.

— Я, наверное, сказал достаточно.

— Да ладно.

— Вы когда-нибудь сдаетесь?

— Спросить никогда не помешает. Я думаю, что вы расскажете мне так много или так мало, насколько захотите.

Он откусил от булочки и некоторое время жевал, потом отхлебнул кофе.

— Ваша бабушка думала, что Вирджиния была лесбиянкой.

Я уставилась на него в изумлении.

— Вы шутите.

— Вы спрашивали о рычагах. Вот они. В те дни такие обвинения были разрушительными, даже без доказательств. Вот почему я не давал ей письменных отчетов. Я не хотел, чтобы у миссис Кинси было что-нибудь против Вирджинии.

— Тетя Джин была геем?

— Это не то, что я сказал. Я сказал, что ничего не записывал, в любом случае.

— Как ей вообще пришло в голову такое?

— Понятия не имею. Когда она пришла ко мне в офис, она сказала, чего хочет, а именно — получить «вещи» на свою дочь. Такое выражение она использовала. Она сказала, что никакой судья не разрешит опеку человеку с таким «изгибом». Я сказал, что не буду подгонять свои находки к ее целям. Она сказала, что была бы счастлива нанять кого-нибудь другого, кто дал бы ей то, за что она платит. Я ответил, что мне плевать, кого она наймет.

Если ей не нужна правда, я на нее работать не буду.

— Она разрешала так разговаривать с собой?

— Она обиделась, но, думаю, что ей понравилось. Едва ли кто-нибудь спорил с ней в те дни.

— Они до сих пор не спорят. Продолжайте.

— Она рассердилась, но, в конце концов, согласилась. Она была деспотом, но через какую-то черту не решалась переходить. Вирджиния до сих пор была Кинси. Если ваша бабушка была права, то обнародовать склонности Вирджинии стало бы позором для всей семьи.

— Вы говорите, что, если бы она оказалась права, то не стала бы использовать информацию?

— Только не публично. Я боялся, что она предпримет что-нибудь тайно. Она была нечестной и хитрой, и я не хотел ее вооружать.

— Так что вы сказали ей, что тетя Вирджиния не была лесбиянкой?

— Она и не была.

— Честно?

— Почему нет? По мне, идея была просто смешной. Никогда не было ни крупицы доказательства, что Вирджиния Кинси была кем-то иным, кроме как бескомпромиссной гетеросексуалкой. Она предпочитала быть одной, но это не является отклонением. Таких людей много. Я один из них.

— Я тоже. Не понимаю, почему вообще бабушка подняла такой вопрос.

— Наверное, это была самая ужасная вещь, которая пришла ей в голову, поэтому ей захотелось, чтобы это было правдой.

— Я не могу поверить, что такая старомодная и порядочная дама вообще знала о таких вещах.

— Не обманывайте себя. Даже у викторианских женщин были «особенные» подружки.

Когда две одинокие женщины поселялись вместе, брови взлетали вверх. Это называлось «бостонским супружеством».

— Тетя Джин знала, что задумала бабушка?

— Думаю, что да.

— Я не знаю, что со всем этим делать. Годами я жалела себя, потому что думала, что бабушке нет до меня дела. Теперь выходит, что было такое большое дело, что она шантажировала собственную дочь, чтобы добиться своего.

— Так оно и было. Хорошо, что она проиграла.

— Да, но посмотрите, чего это стоило. Бедная тетя Джин. Я понятия не имела, через что она прошла. Она добилась, чтобы никакой шепот об этом не достиг моих ушей.

Годами я не знала, что у меня есть родственники, кроме нее. Я услышала о них только после ее смерти.

— Женщина, состоявшая из противоречий. Прямолинейная и таинственная одновременно.

Я оглядела его, размышляя, не пропустила ли чего-нибудь.

— Я не хочу, чтобы вы искажали правду. Я приму ее в любом случае.

— Почему такие подозрения? У вас, наверное, «проблемы с доверием», как говорят в народе.

Я засмеялась.

— Может быть. А у вас?

— Нужно быть дураком, чтобы доверять большинству людей. Я думаю, что я умнее.

Я посмотрела на часы.

— Ой. У меня встреча в Белисии, так что нужно ехать. Спасибо за разговор. Мои уста запечатаны.

Хэйл скомкал бумажный пакет и выбросил в урну.

— Если будут еще вопросы, не стесняйтесь звонить.

Только будучи снова в дороге, я поняла, что он так и не ответил на мой вопрос, солгал ли он.