«О» - значит омут

16

В среду утром я натолкнулась на камень преткновения. Как обычно, я выкатилась из кровати, натянула спортивный костюм и кроссовки, почистила зубы и вышла из дома.

Я шла быстрым шагом от дома до бульвара Кабана, чтобы разогреться, подготовить ритм сердца и смягчить мышцы. Дойдя до пристани на Стейт стрит, я перешла на трусцу, набирая нужный темп. Иногда я бегаю по велосипедной дорожке, иногда по тротуару, в зависимости от количества бегунов, велосипедистов и гуляющих каждое утро.

Впереди меня группа пенсионеров заняла большой кусок велосипедной дорожки, идя по четыре человека в ширину и по восемь-десять в длину, двумя отдельными формированиями.

Я выбрала тротуар. Слева от меня располагался ряд автоматов по продаже газет, и я взглянула в ту сторону. Мне бросилась в глаза фамилия, и я остановилась, чтобы прочесть заголовки газет, большинство из которых вышли вчера. Свежие выпуски «Л-А Таймс», «Пердидо Каунти Рекорд» и «Сан-Франциско Кроникл» заменят вчерашние, как только приедет грузовик с утренней почтой. Мое внимание привлекла статья в «Санта-Тереза Диспэтч», на первой странице. Заголовок гласил: СТУДЕНТКА УБИТА ПЬЯНЫМ ВОДИТЕЛЕМ.

На следующей строке я увидела имя Уокера Макнэлли.

Я попыталась прочесть остальное, но оно оказалось за сгибом газеты. Я не ношу с собой денег на пробежку, так что пришлось добывать газету противозаконным путем. Я подергала окошечко и оно слегка приподнялось. Достала газету и захлопнула окошечко. Обратилась к первой странице и начала читать на ходу. Дойдя до автобусной остановки, я села на скамейку и прочитала все сначала.

В понедельник днем студентка-второкурсница Университета Санта-Терезы, по имени Джули Риордан, погибла при столкновении двух машин на шоссе 154, когда возвращалась домой из Сан-Франциско. Уокер Макнэлли был за рулем другой машины. Согласно показаниям свидетелей, он потерял контроль над своим «мерседесом», выехал на встречную полосу и врезался в ее машину. Затем он выбрался из машины и ушел пешком. Когда полиция его нашла, он упал на краю дороги. Его доставили в больницу, с уровнем алкоголя в крови намного выше допустимого. Его травмы не несли угрозы жизни, и состояние объявлено стабильным. Девятнадцатилетняя Джули Риордан скончалась на месте.

Ничего удивительного, что Каролин Макнэлли бросила трубку. Когда я звонила, Уокер, должно быть, был еще в больнице. Она, наверное, подумала, что меня наняли расследовать аварию. Когда и если Уокер вернется на работу, предполагая, что его не бросят в кутузку на неопределенное время, он не станет вести себя дружелюбнее, чем его супруга.

Его коллеги в банке наберут в рот воды, предупрежденные о нераспространении информации, даже самой невинной.

Все, что мне было нужно, это адрес его отца и несколько минут его времени. Если доктор Макнэлли забыл о собаке, я окажусь в очередном тупике, но меня бесило, что он мог быть здесь, в городе, а я не могла его найти.

Я обдумывала идею связаться с Дианой Алварес. Она угрозами или обманом может выудить любую информацию у кого угодно, но мне не хотелось привлекать ее внимание к моему интересу к волко-собаке, зарытой в холме. Фланнаган Санчес рассказал мне все, что знал, так что еще один разговор с ним ничего не даст. Я решила дальше не бежать и вернулась домой.

Дома бросила газету на стол и включила телевизор. Я настроилась на местный канал, в надежде услышать историю в выпуске новостей. Все, что показывали, это нескончаемый поток рекламы. Я попробовала еще два канала с тем же результатом. Оставила телевизор в покое и поднялась наверх принять душ.

Одевшись, я поставила кофе и съела кусок тоста, перечитывая статью еще раз. Без сомнения, Уокер Макнэлли был в глубоком дерьме. И что теперь?

По дороге в офис я заехала в магазин. Мне нужно было заменить зараженные жучками продукты, которые я выкинула в понедельник. Скорее всего, я не буду готовить или печь, но пустые полки выглядели жалко. Я взяла муку, кукурузную крупу, хлопья, крекеры, и сладкие и соленые, если хотите знать. Я еще купила соду и контейнер разрыхлителя для теста. Я заметила, когда выбрасывала старый, что срок годности был до марта 1985 года. Заодно я купила макароны и длинный рис, вместе с банками томатного соуса, томатной пасты и нарезанных томатов с луком и базиликом.

Я занималась покупками только для того, чтобы дать отдохнуть своему осажденному мозгу.

Мне нужен был новый план игры, и я до него не додумаюсь, если буду атаковать проблему напрямую.

Я передвинулась в следующий проход, нагружая в тележку коробки салфеток, рулоны бумажных полотенец и туалетной бумаги. Положила руку на контейнер с жидкостью для мытья посуды, когда пришло возможное решение. Я покончила с покупками, расплатилась и погрузила все в багажник. Потом села за руль и вытащила из сумки блокнот, листая страницы, пока не нашла адрес, который дал мне Санчес для Больницы для животных Макнэлли. Я мысленно прокручивала в голове игру «а вдруг» и «а что, если» для моего задания найти отца Уокера. Я думала, а что, если, уходя на пенсию, доктор Макнэлли продал свою практику другому ветеринару? Новый хозяин вполне мог знать о его нынешнем местонахождении.

Я включила зажигание и выехала с парковки. Повернула направо, на Чапел, доехала до Миракл и проехала полквартала налево. Это привело меня на Дэйв Левин стрит. Дом, который я искала, должен быть где-то слева. Я повернула и поехала очень медленно, пока не доехала до Солитарио стрит. В дальнем конце перекрестка я заметила вывеску «Кошачья клиника Мид-Сити», по адресу, который совпадал с тем, что дал Санчес.

Я заняла единственное свободное место на парковке, надеясь, что боги будут милосердны ко мне. Деревянный контур Кота в сапогах указывал на дверь клиники, где трафаретом на стекле были написаны имена двух ветеринаров — Стефани Форбс и Веспа Чин.

Я вошла. Комната ожидания была маленькой и аккуратной, со стойкой справа, которая отделяла стол регистратора от клиентов. Позади висели разноцветные таблицы и графики. Самый большой иллюстрировал различие между накормленной и толстой кошкой.

Соседняя стена была увешена фотографиями котов, которые, как я предполагала, были вылечены уважаемыми айболитами Форбс и Чин.

Сквозь открытую дверь я видела проволочные клетки, в которых содержались разнообразные кошки, одни, возможно, пансионеры, а другие находились на излечении от своих кошачьих болезней.

Женщина за стойкой взглянула на меня, и я подошла поближе. Ей было за шестьдесят. Ее волосы, цвета соли с перцем, с преобладанием соли, доходили до плеч. На ней были бифокальные очки в тонкой оправе. Верхняя часть — бледно-голубая, нижняя — бледно-розовая. Интересно, каким она видит мир.

— Чем я могу вам помочь?

— Я надеюсь получить от вас информацию.

— Я постараюсь.

Ее рабочий халат был украшен кошками, всех возможных цветов, и настоящей кошачьей шерстью, там и сям. Было похоже, что она носила кошек туда-сюда, пока клиника была закрыта на обед. С опозданием я заметила маленькую серую кошку, лежавшую на столе, свернувшуюся во сне, как пушистое пресс-папье.

— Я ищу ветеринара, который раньше владел этим местом.

— Доктор Макнэлли?

— Именно. Вы, случайно, не работали у него?

— Нет, но он лечил всех моих животных, много лет. Двух собак, и я даже не помню, сколько кошек.

— Вы не знаете, как я могу его найти?

Она поколебалась.

— Почему вы спрашиваете?

— Ну, у меня тут одна маленькая странная проблема, и вот в чем она состоит.

Я выложила все без запинки, избегая сопутствующих обстоятельств, не желая упоминать Мэри Клэр. Я рассказала про Улфа, похороненного пса, про ошейник и бывшего владельца, который не знал, как собака оказалась в Хортон Рэвин.

— Я надеюсь, что доктор Макнэлли сможет это объяснить.

— Очень может быть, и я уверена, что он обрадуется визиту. Он в Вэлли Оукс, номер 17, Джунипер Лэйн. Подождите минутку, я найду его номер телефона.

Она открыла ящик стола и достала адресную книгу.

— Хотите, чтобы я позвонила и сказала, что вы зайдете?

— Я не уверена, какое у меня будет расписание до конца недели, поэтому, наверное, лучше не звонить ему заранее. Я не хочу, чтобы он сидел и ждал, если я не смогу приехать день или два.

— Понятно.

Она переписала телефон и адрес на бумажку и передала мне.

— Спасибо большое. Вы мне очень помогли.

Она сказала нерешительно:

— Я не думаю, что вы ищете кота. Нам приносят столько бездомных. Некоторые старше, и их труднее пристроить, но вы не представляете, какие они любящие.

— Я подумаю над этим.

Поселение для пожилых Вэлли Оукс располагалось в старой усадьбе в Монтебелло.

Мне понравилось слово «поселение». Оно подразумевало разбивку лагеря на дальних завоеваниях жизни, где состарившиеся пионеры могут найти убежище и компанию.

На стенде у входа раскрашенная карта показывала расположение домов, и через минуту я нашла номер 17 на Джунипер Лэйн. Я медленно въехала в ворота, повинуясь знаку, который предупреждал о «лежачих полицейских» через каждые пять метров. Ландшафт был красиво ухожен. Многие старые дубы были оставлены на месте. От главной дороги во всех направлениях отходили другие, каждая помечена четким знаком с названием улицы и номерами домов. Некоторые дома были снабжены пандусами для инвалидных кресел.

Сквозь деревья виднелось впечатляющее строение, которое, очевидно, было оригинальным особняком и содержало теперь общественные помещения, где жители могли принимать гостей, обедать или развлекаться.

Номер 17 по Джунипер Лэйн оказался коттеджем, который понравился бы Гензелю и Гретель, уютное оштукатуренное строение, крыша которого выглядела как соломенная.

Входная дверь и ставни были темно-зеленого цвета. Один угол крыльца был заставлен цветочными горшками, пустыми в это время.

Репетируя по дороге свою речь, я решила не упоминать свое шапочное знакомство с его сыном. Я предполагала, что доктор Макнэлли был знаком с его уголовными проблемами, и эта тема разговора не была бы продуктивной. Авария Уокера не имела никакого отношения к моим поискам. Я поставила машину на маленькой стоянке между домами.

Я постучала в дверь, и через минуту ее открыл мужчина лет восьмидесяти. У него были коротко подстриженные седые волосы и бифокальные очки в металлической оправе.

Я не заметила никакого сходства с Уокером, но я не видела Уокера много лет, так что сейчас они вполне могли быть похожи. На нем была синяя толстовка с закатанными рукавами и помятые шорты. Он носил шлепанцы вместо туфель и носков, и его голени выглядели как суповые кости, покрытые редкими волосками.

— Доктор Макнэлли?

— Да?

— Извините за вторжение, но я надеюсь получить информацию о собаке, которую вы усыпили несколько лет назад.

Он посмотрел на меня, ожидая, что я скажу что-нибудь еще.

— Зачем? Я не понимаю причины.

— Собаку нашли похороненной на участке в Хортон Рэвин. Это произошло на прошлой неделе и удивляет меня. По бирке на ошейнике я нашла владельца в Пуэрто, и он был так же удивлен, как и я. Я понимаю, что это долгая история, но надеюсь, что вы сможете рассказать, как собака оказалась в Хортон Рэвин.

— Понятно.

Он немного подумал и, кажется, принял решение.

— Почему бы вам не войти? Я обычно хорошо запоминаю животных, но не помню остального. Сколько лет назад это было?

— Двадцать один.

— О, боже.

Он отступил назад, и я переступила через порог в фойе, выложенное плиткой. Уолтер закрыл за мной дверь и повел по коридору в заднюю часть дома. Я заметила спальню справа и уставленный книгами кабинет слева. В конце коридора располагалась большая комната с кухонькой с одной стороны и чем-то вроде гостиной — с другой. Маленький обеденный стол с двумя стульями стоял у большого окна, которое выходило на широкий газон.

Везде царил порядок. Не было никаких признаков миссис Макнэлли. Не знаю, почему женщины жалуются на недостаток одиноких мужчин в этом мире.

Уолтер уселся в большое кресло, а я — на диван. Он положил руки на колени и попросил:

— Расскажите подробнее, что вам нужно. Я не совсем понимаю, как могу помочь.

— Дело было так. Летом 1967 года человек привез этого пса в ваш офис. Это была волко-собака по кличке Улф. Мне рассказали, что вы дали ему снотворное и сделали рентген, который показал остеосаркому. Вы порекомендовали усыпить его.

Уолтер кивнул.

— Я помню. Молодой пес, четыре или пять лет.

— Правда? Вы помните его?

— Я бы не смог назвать его имя, но я помню животное, о котором вы говорите. Это была единственная волко-собака, с которой я имел дело. В эти дни вы можете встретить эту помесь чаще, но тогда это была редкость. Насколько я помню, хозяин обзвонил много ветеринаров, и никто не соглашался посмотреть его. Красивый зверь, совершенно великолепный. В нем было столько от волка, что казалось, он только что вышел из леса.

У него были приступы хромоты, которые делались все хуже. Я подумал об остеосаркоме, когда хозяин упомянул о сильной чувствительности сустава. Рентген подтвердил мои подозрения. Опухоль такого рода переходит в другие кости. Я обнаружил, что она распространилась в кости изнутри наружу и причиняла мучительную боль. На снимках это выглядело, как будто кость была вся изъедена. Собаку нельзя было спасти.

Я знаю, что хозяин расстроился, но я дал ему лучший совет, и это было — уберечь животное от дальнейших мучений.

— Хозяина зовут П.Ф. Санчес. Собака принадлежала его погибшему сыну.

— Понимаю. Это печальная ситуация, когда несчастье наслаивается на несчастье. И так тяжело усыпить животное, независимо от обстоятельств, но когда собака принадлежала ребенку, которого вы потеряли…

Он оставил фразу неоконченной.

— Что происходило с собакой, после того, как ее усыпили?

— Окружная служба контроля за животными забирала останки и ликвидировала их. Мы клали тело в мешок и оставляли в сарайчике на заднем дворе. Это было деревянное сооружение, которое можно было открыть изнутри и снаружи. Не знаю, что делают в эти дни. Думаю, что после недавнего урезания бюджета, округ прекратил обслуживание, и теперь каждый ветеринар должен привозить останки сам. Какой бы ни была процедура, трупы животных сжигают. Это сохранилось. Я бы думал, что такая судьба была у Улфа, пока вы не рассказали, что дело было не так.

— Служба приезжала ежедневно?

Уолтер помотал головой.

— Мы вызывали их, когда надо было забрать тело, и они приезжали в конце дня.

— Была ли у вас когда-нибудь причина захоронить останки самому?

— Нет. Я понимаю желание похоронить своего любимца во дворе, но я не стал бы брать это на себя. Животное не было моим.

— Вы бы знали, если бы округ вел записи о заборе останков?

— На это не было бы причин. У нас была форма, которую подписывал хозяин, давая разрешение на эвтаназию. Иногда владелец просил нас вернуть ему прах, иногда, нет.

Не могу вообразить, почему это может стать предметом спора.

— Нет-нет, никакого спора. Санчес сказал мне, что дал вам разрешение по телефону.

— Я этого не помню, но звучит правильно.

— Как насчет ваших записей?

— Их больше нет. Когда я вышел на пенсию, то отдал некоторые папки, по требованию, другим ветеринарам, а остальные хранил. Через десять лет я пригласил компанию по измельчению документов. Может, в этом не было необходимости, но мне не нравилась идея, что личная информация попадет на помойку.

— Можете ли вы подумать о любой причине, по которой Улфа не забрали и не кремировали?

Какие-нибудь особые обстоятельства?

Макнэлли снова помотал головой.

— Это был протокол.

— Большинство людей сохраняли прах?

— Некоторые да, некоторые — нет. Почему вы спрашиваете?

— Мне просто любопытно. У меня никогда не было собак и кошек, и я понятия не имею, как делаются такие вещи.

— Люди привязываются. Иногда кошка или собака значат для тебя больше, чем собственная плоть и кровь.

— Понимаю. Ну, я отняла у вас достаточно времени.

Я открыла сумку и достала свою визитку, прежде чем подняться на ноги.

— Я оставлю это вам, на случай, если вы вспомните что-нибудь еще.

Он встал и проводил меня до двери.

— Извините, что не смог помочь больше.

— Вы дали мне больше, чем я ожидала. Печально, но думаю, мне придется с этим жить.

— Что стоит на кону? Вы должны задать себе этот вопрос.

— Пока не знаю. Может быть, ничего.

— Не допускайте, чтобы это лишило вас сна. Это вредно для здоровья.

— Как насчет вас? Вам хорошо спится?

Он улыбнулся.

— Да. Я был благославлен. У меня была чудесная семья и работа, которую я любил.

У меня прекрасное здоровье, и я сохранил все свои способности, насколько мне известно, — добавил он саркастически. — Я сумел отложить достаточно денег, чтобы наслаждаться своим старческим слабоумием, так что сейчас главное — оставаться активным. Некоторые люди не настолько удачливы.

— Да, вам повезло.

— Это точно.

Садясь в машину, я думала о том, насколько удачливым он себя чувствовал, когда узнал, в какую историю попал его сын Уокер. Если его и проинформировали, он не показывал никакого вида.

Возвращаясь в офис, я еще раз заехала к Кошачьей клинике Мид-Сити, на этот раз свернув в аллею позади. Название каждого учреждения было написано на задней двери, так что легко было заметить деревянную пристройку, о которой говорил доктор Макнэлли. Я припарковалась и вышла из машины, чтобы посмотреть поближе. Сооружение было меньше, чем используют в домах для мусорных баков, и пристроено к стене, справа от двери. Деревянная конструкция была простой, с обычным металлическим крюком, который входил в маленькую петлю. Не было заметно больше никаких запирающих механизмов, и вряд ли они когда-нибудь были. Не было даже следов от колец, куда мог быть подвешен замок. Я потянула за деревянную ручку, и дверь бесшумно открылась. Не считая сухих листьев и паутины, внутри было совершенно пусто, и непохоже, чтобы помещением пользовались.

В дальнем конце сарайчика дверь, которая в дни доктора Макнэлли открывалась в его клинику, была заделана.

Я оглядела аллею в обе стороны. С другой стороны было несколько личных гаражей с калитками и дорожками, ведущими на задние дворы, которые разделялись оградами.

Это был общественный проезд, утилитарный по назначению, но доступный со всех сторон.

Кто угодно мог знать о заборе умерших животных — работники ветеринарной больницы и клиенты, служащие контроля за животными, соседи, соседние учреждения, сборщики мусора, бродяги. Если подумать, можно сузить круг подозреваемых похитителей трупов до пары сотен неизвестных индивидуумов. Но до сих пор остается вопрос: зачем кому-то воровать мертвую собаку, чтобы перевезти ее в Хортон Рэвин и похоронить?

Разве что, как предполагал Саттон, двое мужчин были вынуждены заменить останками Улфа что-то или кого-то, что они закапывали, когда шестилетний Саттон появился на сцене.

Я отмахнулась от предположения, когда оно было сделано, но теперь задумалась. Взрослая волко-собака была намного крупнее четырехлетнего ребенка, но, поскольку у меня не было возможности определить, что произошло, может быть, настало время подойти к вопросу с другой стороны: не мотив для кражи собаки и ее похорон, а выбор места. Почему именно там, а не где-нибудь еще?