«О» - значит омут

4

В четверг я проснулась в шесть утра и оделась для пятикилометровой пробежки. Почистила зубы и предоставила остальные косметические процедуры влажному утреннему воздуху.

Жаркая погода оставляет мои волосы после бега вспотевшими, а в холодную, как в этот день, туман все равно портит прическу. Все люди, которых я встречаю на берегу, такие же нечесанные и с опухшими глазами. Я бегаю не ради пользы для здоровья, которая, наверное, минимальна. Я пробегаю пять километров (почти) ежедневно из тщеславия и для спокойствия души. Я вижу пары, которые ходят или бегают, разговаривая друг с другом, или одиночек в наушниках, слушающих бог знает что. Я нуждаюсь в тишине, которая разрешает мне подумать.

Вернувшись с пробежки, я приняла душ, оделась и схватила по пути яблоко, которое съела в машине. Я собиралась сначала заехать в библиотеку, но потом решила отложить свой визит до посещения Академии Климпинг. В 10.13 я проехала между двумя каменными столбами, обозначающими въезд в Хортон Рэвин. Повернула налево, оказавшись на Виа Беатрис, узкой двухполосной дороге, которая поднималась в гору к академии.

Главное здание было бывшей резиденцией богатого англичанина по имени Альберт Климпинг, который, отойдя от дел, приехал в Санта-Терезу в 1901 году. До эмиграции он занимался производством впускных клапанов и плавающих деталей для унитазов, и, хотя сколотил неплохое состояние, источник его доходов исключал прием в приличное общество. Кто бы стал на салонном вечере разговаривать с магнатом унитазных клапанов?

Если Климпингу было известно о том, что природа его богатства создает непреодолимый барьер между ним и элитой Хортон Рэвин, он не подавал вида. Он купил холмистый участок в пятнадцать гектаров, чахлый, необработанный, около входа на Рэвин фронт.

Участок мог похвастаться природным источником, но расположение было невыгодным, слишком далеко от океана и слишком близко к городу.

Не смущенный этими недостатками, Климпинг привел экскаватор и выкопал пруд для воды из источника. Создав озеро Климпинг, он проложил водные трубы по всему участку. Срыл крутые склоны двух холмов и преступил к строительству английского помещичьего дома, в комплекте с конюшнями, часовней, хлевом и большой стеклянной оранжереей. Все постройки были одеты золотистым песчаником, который Климпинг привозил из своего родного Суссекса.

Интерьеры включали в себя тяжелые балки «под старину», навесные потолки, стрельчатые окна и богатые гобелены «двенадцатого века», которые он заказывал в Японии.

Если бы в его времена существовала архитектурная комиссия, он никогда не получил бы разрешения на эту псевдо-средневековую конструкцию, которая совершенно не вписывалась в район, известный своими одноэтажными домами в испанском стиле, построенными из необожженного кирпича и красной черепицы.

Альберт Климпинг вырос в бедности и не имел серьезного образования, но он был умен, жадно читал книги и обладал удивительным пониманием ландшафта. Виды, открывавшиеся с его владения, были изумительны. С юга был виден Тихий океан, на севере вырисовывались горы, а посередине раскинулся город Санта-Тереза.

В засушливые годы земли Климпинга всегда зеленели, благодаря ирригационной системе, которая также поддерживала его сады и огороды.

В то время как его проницательность была бесспорной, его скромное происхождение оставалось фатальным дефектом. Если Климпинг думал, что может купить себе респектабельность в высшем обществе, он глубоко ошибался. Леди были готовы давать отпор любым попыткам с его стороны. К их разочарованию, он не собирался искать их расположения, и им оставалось только отпускать ядовитые ремарки.

Следующие двадцать лет он занимался своими делами, развлекая иностранных сановников и политиков из Вашингтона, людей, которые ценили его финансовые таланты и прекрасное чувство юмора.

Когда Климпинг умер, в его владении была основана привилегированная школа.

Академия Климпинг была хорошо профинансирована, и когда ее двери открылись, родители из высшего общества Хортон Рэвин встали в очередь, чтобы записать своих детей. Через годы, с благословения города, выросли дополнительные здания, одетые песчаником, все построенные в том же импозантном стиле, что выделяло школу и ставило над ее соперниками.

Я въехала на покрытую гравием площадку и нашла место для парковки на участке, огороженном самшитовой изгородью. Закрыла машину и пошла вокруг, к главному входу, где поднялась по низким ступеням и вошла в главное здание. В то время, как наружные архитектурные элементы были на месте, интерьер был обновлен и оснащен всеми современными удобствами.

Я остановилась, чтобы почитать школьный устав, который в рамке висел сразу у входа.

В поддержку заявления об исключительности учебных успехов, школа хвасталась, что сто процентов ее выпускников поступают в колледж. Я перечитала эту фразу дважды. Сто процентов? Может быть, если б я посещала Климп, то не профукала свое образование, куря травку в обществе кучки никчемных лентяев в общественной школе.

Прозвенел звонок, и ученики потекли в коридор. Я смотрела, как они проходят мимо парами и тройками. Я завидовала им, но чувствовала, как пробуждается старое предубеждение. Мне хотелось верить, что отпрыски богачей были высокомерными и избалованными, но это было не так. Эти дети были дружелюбными, воспитанными и аккуратно одетыми, никаких шлепанцев, коротких шортов или футболок с оскорбительными надписями. Некоторые даже улыбнулись мне, а некоторые поздоровались. Они были милыми до разочарования.

С другой стороны, почему бы им не быть милыми, когда они плывут по жизни со всеми привилегиями? За закрытыми дверями они, может быть, сталкивались с теми же несчастьями, что и любой человек. Алкоголизм родителей, финансовые скандалы, разводы, и эмоциональные манипуляции оставляли их такими же беззащитными, как детей среднего класса или бедняков. Деньги не могут защитить от всех жизненных скорбей.

Но, с другой стороны от моей первой другой стороны, какими бы ни были их проблемы, унаследованными или самоприобретенными, их родители могут, по крайней мере, позволить себе лучших докторов, лучших адвокатов и лучшие реабилитационные центры.

Я обратилась к проходившей ученице.

— Извини. Можешь сказать, где найти библиотеку?

Это была крупная девочка атлетического телосложения. Ее темные волосы были прямыми и гладкими, стянутыми на шее в сложный узел. Когда она улыбалась, ее скобы на зубах блестели.

— Конечно. Я все равно иду в ту сторону.

— Спасибо.

Мы прошли по коридору и повернули направо. Она оставила меня в холле перед библиотекой и пошла дальше.

Помещение, в которое я вошла, видимо, изначально служило библиотекой. Книжние полки занимали все четыре стены от пола до потолка, с передвижной лестницей-платформой. Стекла в старинных окнах не были идеально гладкими, что придавало видам снаружи мерцающий эффект. Две группы учеников сидели на зеленых кожаных стульях вокруг больших столов. Было тихо и ничего не происходило, кроме переворачивания страниц и шуршания ручек.

Библиотекарь сидела за столом у одного из окон. На табличке перед ней было написано: Лори Каваллеро, главный библиотекарь. Она с ожиданием взглянула на меня. Потом отложила ручку, встала и пересекла комнату на цыпочках, чтобы не шуметь.

На вид ей было около пятидесяти, темные волосы беспорядочно спадали вдоль ее лица. Вокруг рта залегали глубокие морщины, и слабое нахмуренное V проявлялось на переносице.

На ней было длинное коричневое вязаное платье с закатанными до локтей рукавами.

— Вы — мисс Каваллеро?

Она улыбнулась.

— Да.

— Меня зовут Кинси, — сказала я с улыбкой, похожей на ее.

— Я хотела узнать, можно ли взглянуть на ежегодный альбом за 1967 год? Я пытаюсь найти старую подругу.

— Конечно. Мы храним ежегодники в другой комнате. Хотите пройти со мной?

— Прекрасно, — ответила я.

Я не могла поверить, что еще одно убеждение не выдержало испытания. Теперь выходит, что служащие школы оказались такими же милыми, как школьники. В чем проблема Саттона?

Библиотекарь подошла к двери слева и проводила меня в комнату.

— Это был кабинет Альберта Климпинга.

Она дала мне время, чтобы оценить комнату и мебель. Кабинет был меньше библиотеки и удивительно пропорционален, с винтовой лесенкой в углу. Я насчитала двадцать встроенных шкафов для документов, каждый с ярлыком, написанным старинным почерком на белой карточке в бронзовой рамке. Я видела широкие ящики, должно быть, наполненные картами или документами большого формата, которые нельзя было складывать. Центр комнаты занимал массивный письменный стол, располагавшийся на восточном ковре бледных коричневых и голубых тонов. Напротив двери возвышался большой каменный камин с впечатляющей резной полкой. В дальней стене была еще одна резная деревянная дверь, возможно, ведущая в другой коридор. Оставшаяся стена была покрыта панелями из красного дерева. Портреты маслом, развешанные на свободных местах между книжными полками, потемнели от времени и свидетельствовали об успешных поколениях суровых христианских джентльменов и их многострадальных супруг.

— Вау! — сказала я со всей искренностью.

С моей точки зрения, самым интересным предметом была новенькая копировальная машина, на которую я сразу обратила внимание.

— Ежегодники на нижней полке. Я буду в другой комнате, если вам еще что-нибудь понадобится.

— Спасибо.

Она вышла в другую комнату и прикрыла дверь.

И вот так просто я получила доступ к информации, для которой, как я думала, нужен, по меньшей мере, мандат от Сената Калифорнии.

Я бросила сумку около копировальной машины и прошла к полкам, где стояли ежегодники.

1967 год был на месте, я вытащила альбом, листая страницы, и включила копировальную машину, чтобы дать ей согреться.

Первые двадцать пять страниц посвящались выпускникам, фотографии на пол-страницы, с колонками у каждой, рассказывающих о бесконечных успехах, наградах и разнообразных интересах. Предыдущий класс занимал пятнадцать страниц, фотографии меньшего размера, в блоках по четыре. Я полистала дальше, пока не добралась до начальной школы, которая включала в себя классы с подготовительного по четвертый. Там было по три секции для каждого класса, по пятнадцать учеников на секцию. Маленькие девочки были одеты в джемперы в красно-серую клетку и белые юбочки. На мальчиках были темные брюки, белые рубашки и красные трикотажные жилеты. К тому времени, когда эти дети достигали старших классов, формы уже не было, но здоровый вид сохранялся.

Я листала страницы, пока не нашла подготовительный класс. Проверила имена, напечатанные маленькими буквами под каждой фотографией. Майкл Саттон был в третьей группе, в первом ряду, второй справа. Его глаза были большими, карими и встревоженными уже тогда. Большинство одноклассников возвышались над ним. Его учительницу звали Луиза Сатбури. Я поискала двух других Майклов, Бурмана и Тротвейна.

Майкл Бурман был светловолосым, глуповатая улыбка открывала просвет на месте передних зубов. Майкл Тротвейн был крупный, круглолицый, с короной темных кудрявых волос.

Все мальчики были в ботинках, которые выглядели комически большими для их костлявых ножек шестилеток.

Копировальная машина была новой, но медлительной. Несмотря на это, мой визит в библиотеку и возвращение на парковку с фотокопиями в руках занял не больше пятнадцати минут. Я не могла поверить своей удаче. Дела редко сами плывут мне в руки, что должно было послужить сигналом.